Остаёмся зимовать

Когда всеобщее оживление спало, Франклин вдруг замолчал. Собравшиеся, обнаружив, что уже относительно долгое время не слышен его звучный бархатный голос – обратили свои лица к капитану и заметили, что начальник экспедиции принял чрезвычайно загадочный и таинственный вид, в то же время исполненный лукавства. Лейтенант Левеконт взял на себя смелость подхватить пустой бокал и деликатно постучать но нему ножом, призывая к тишине и взглядом указывая на капитана. А тот улыбался всё шире, пока офицеры затихали. Когда все взоры были обращены к нему, сэр Джон со всё той же лукавой усмешкой произнёс: - Мистер Бридженс? - Да, сэр? – отозвался вестовой, с готовностью выступив из полутени кают-компании. - Потушите, пожалуйста, половину ламп. Ведь настало время для страшных историй, не правда ли? Начинание сэра Джона вызвало некоторое удивление – впрочем, приятное, – но и полнейшее одобрение, ибо опять напоминало о детстве и о празднованиях в кругу семьи. Бридженс, тайком усмехаясь, аккуратно тушил светильники, стремясь, чтобы хлопья сажи ненароком не упали на мундиры присутствующих. Ему тоже было знакомо это обыкновение, в праздник вздрогнуть не только от зимнего холода, но и от леденящих кровь рассказов. Это странным образом бодрило, как умывание холодной водой с утра - тем более, что затем всегда следовали более лирические моменты, когда члены семьи переглядывались, улыбались и понимали, что в объятиях друг друга смогут найти утешение и спасение от любых кошмаров. Единственное, о чём сожалел мистер Бридженс, так это о том, что сейчас рядом с ним не может находиться верный друг и любимый человек, Генри Пеглар, фор-марсовый старшина «Террора» - впрочем, даты датами, а у них ещё будет немало дней для встреч и душевных разговоров... И в следующие полчаса офицеры по просьбе сэра Джона делились своими жуткими историями, то ли услышанными от кого-то, то ли превратившимися в таковые в результате приукрашивания в стиле Фицджеймса. Хотя здесь опять считалось, что самого коммандера затмить сложно. Тем более, что сэр Джон опять решил подыграть ему и попросил рассказать что-то из восточной мифологии. - И ведь, насколько мне известно, - раздумчиво произнёс Франклин, - тем же китайским духам необязательно быть злыми, чтобы внушать ужас. Не так ли, Джеймс? Вы могли бы припомнить что-то подобное? - Дайте-ка подумать, - склонил голову набок Фицджеймс и прищурился. Он и здесь подражал своему наставнику – для пущей солидности отвечал порой не сразу и брал паузу. Впрочем, сейчас он, наоборот, разрывался между несколькими причудливыми образами и не был уверен, какой произведёт более сильное впечатление. Но на помощь ему пришёл кот Феджин. Он снова незаметно проскользнул в кают-компанию и шнырял под столом, уворачиваясь от сапог и вынюхивая, а не упадёт ли со стола что-то вкусненькое. Но все собравшиеся отличались исключительной аккуратностью, к великому разочарованию полосатого капитанского любимца. Так что он, собравшись с духом, решил заявить о себе громким настойчивым мявом – очевидно, он уже освоился со своей исключительной ролью и посчитал, что имеет право не просто ждать или просить, но даже требовать. - Ах, негодник, - проворчал сэр Джон, - вот уже проныра! Ну ладно, в святой праздник и ты заслуживаешь особенного угощения. С этими словами под всеобщий одобрительный ропот он взял небольшой кусочек жареного гуся, оставшийся на тарелке, и протянул коту, а тот, зажмурившись от удовольствия, съел мясо с рук и облизнулся. Впрочем, дальнейшее нахальство проявлять не стал и чинно сел подле стула хозяина, обернув лапки тонким гибким хвостом. - Как раз интересный кошачий дух имеется в китайском фольклоре, - подхватил Фицджеймс, - а именно, Маогуй. Во времена династии Суй популярным был ритуал принесения кошки в жертву, чтобы ее неупокоенный дух убил выбранного заклинателем человека. Считается, что после проведения ритуала у жертвы сначала начинало болеть сердце, как будто в него колют иголками. Потом дух пожирал внутренние органы, пока жертва не умрёт, отхаркиваясь собственной кровью. Кое-кто из присутствующих чуть слышно кашлянул и переглянулся с затаённой тревогой: такие симптомы напоминали те, от которых уже погибло несколько членов экипажа. - В те годы ритуал настолько широко распространился, что из-за страха и опасений было убито бесчисленное количество кошек. В конце концов этот вид магии пришлось официально запретить императорским указом, а верующих в её силу людей сослали на окраины империи. - Какое варварство, - нахмурился Франклин. – Хотя я и не считаю, что стоит осуждать только китайцев. В Европе в Средние века также было совершенно неоправданно уничтожено великое множество кошек, за что люди потом расплатились эпидемиями. Веру, а уж тем более, суеверия, ни за что не стоит доводить до мракобесия. Почувствовав, что рассказ произвёл несколько более гнетущее впечатление, чем планировалось, коммандер продолжал со всей возможной непринуждённостью: - Разумеется, каждый из собравшихся согласится с вами, капитан. Но есть и другой кошачий дух, возможно, он не вызовет такого мрачного впечатления. Это тигриный бог Хушэнь. Нередко он предстаёт перед людьми в человеческом теле, но с головой тигра. К людям он дружелюбен и даже испытывает любопытство. Любит подкрадываться сзади, хлопать по спине, а потом затевать продолжительную беседу, - усмехнулся Джеймс. - Если вы потерялись в лесу, встретить Хушэня будет большой удачей, так как он не прочь вывести заблудившихся на верную дорогу. - Нам бы не помешал здесь такой грозный помощник, - усмехнулся сэр Джон, - глядишь, он бы и провёл нас через Северо-Западный проход. А уж занять его беседой вы, коммандер, могли бы лучше любого из нас – я бы с радостью поручил вам эту дипломатическую миссию. Джеймс рассмеялся, отбросив назад каштановую чёлку: - Рад стараться, сэр! Даже Крозье одобрительно крякнул и взял на себя смелость предложить очередной тост: - Давайте же выпьем за удачное взаимодействие, какие бы незнакомые существа или силы нам ни встречались! - А ты, пожалуй, готов бы были взять на себя переговоры даже с баньши, Френсис? – задиристо, но беззлобно сощурился Джеймс. «Надо ж было припомнить ирландские мотивы», - подумал капитан «Террора», прикладываясь к бокалу с шампанским – но опять чувствовал, что на удивление не ощущает раздражения. И сказал: - Почему бы и нет, очень здравое предложение. Тем более, что, не учитывая прекрасной погоды на праздник, мне то и дело чудится, что именно они тут воют среди льдов, как на вересковых пустошах моего детства, только втрое громче. - Пожалуй, здесь мне бы снова хотелось обратиться лично к капитану Крозье, - размеренно произнёс сэр Джон. – У тебя, Френсис, наверняка найдутся – опять же, если даже не реальные истории, но любопытные зарисовки уже иного свойства, фольклорного. Из всех нас ты, пожалуй, можешь похвастаться самым богатым опытом арктических исследований – и общения с местным населением. Уверен, ты или кто-то из твоих товарищей записывал рассказы эскимосов о диковинных существах? - Разумеется, - с благодарной готовностью отозвался Френсис, - и рассказов таких не счесть. Что самое интересное, так это то, что духи также в основном не являются враждебными людям сами по себе – всё за них делает природа. Именно она увечит и убивает. Невольно он подхватил настроение Фицджеймса, и это также не могло слишком понравиться присутствующим. Самые изощрённые могли бы попенять ему на поведение во время скандального офицерского совета, где Крозье утверждал: «Эти места жаждут нашей смерти». Поэтому сэр Джон уточнил: - Прежде чем ты поведаешь самые жуткие истории, не мог бы ты припомнить тех из местных богов, которые наиболее благоволили людям? - Хорошо. Говорят, опасна встреча с великаншами инупасукугьюк. Они так могучи, что убивают медведя броском камня, но при этом настолько простодушны, что принимают людей за живых говорящих кукол и пытаются ими играть. А представьте, если бы они приняли за игрушечные лодочки наши корабли? Думаю, мы бы даже не особенно радовались, если бы нас раскопали изо льдов, - напряжённо усмехнулся капитан Крозье. Каждый из присутствующих словно бы прислушался к тому, какие недомогания в последнее время испытывал, и попытался осознать, насколько хрупко его физическое тело – и насколько мучительными были бы дополнительные пытки. - Великанши дорожат своими игрушками, так что незадачливому охотнику много дней не удаётся вырваться из плена. Насколько опасна встреча с инупасукугьюк мужского пола, сказать трудно, ибо до сих пор никто не выживал после неё и не рассказывал о своих приключениях. Кто бы сомневался, пожали плечами офицеры. - Но от великанов есть и польза, - продолжал Френсис. - Большая удача, если получится приручить их собаку - тогда не нужен будет даже каяк. Огромный пёс может плавать в море с охотником на загривке и выносить на берег убитых нарвалов, как спаниель таскает уток из озера. Правда, счастливому хозяину могучего зверя придётся вести уединённый образ жизни, ведь соседей гигантская собака обязательно съест. - Интересно, кому из нас удалось бы приручить такое животное, - поднял бровь сэр Джон, - и оно тоже было бы весьма кстати, как и... я не ошибаюсь, Джеймс, тигра-проводника ведь зовут Хушэнь? - Точно так, сэр, - отозвался коммандер. - В общем, представьте, кто кто-то из нас приручил подобное чудище, а «соседями-противниками» оно видит то ли команду «Террора», то ли «Эребуса», - хохотнул Франклин. – Боюсь, на наши мерки не годятся туземные обычаи, хотя предложение об удачной охоте и заманчиво. Ведь вам, джентльмены, сегодня понравилось мясо морских животных? Наши коки постарались на славу, дабы превратить эти непривычные кушанья в нечто наиболее близкое нашему вкусу и, разумеется, аппетитное. Я надеюсь, что несмотря на все испытания, что выпадают на нашу долю, Господь не перестанет посылать нам хлеб насущный. Эти слова были встречены всеобщим одобрением, и вновь зазвенели бокалы – теперь особенно громко, потому что на донышке оставалось едва-едва. Френсис и Джон обменялись озабоченными взглядами, потому что даже такие относительно невинные тосты напоминали о тяготах, которые терпели обе команды, и кто знает, как долго оставалось полагаться на хвалёные голднеровские консервы?.. - Но, может быть, обратимся к более привычным нам образам? Скажите, кто-либо из вас читал относительно недавнюю вещь мистера Чарльза Диккенса, а именно, «Рождественскую песнь в прозе»? Вопрос Франклина вызвал некоторое оживление. - Это о скряге Скрудже? – осмелился спросить Левеконт. - Именно. А особенно о том, что человек осознаёт в святой праздник. - Конечно, сэр. Очень проникновенная вещь. И у меня дома стоит на полке прекрасное издание, - произнёс лейтенант, тут же смутившись своих слов. Заметив это, капитан добродушно пожурил его: - Мне на самом деле приятно, что вы следите за новинками литературы и отдаёте должное авторам. Но сами понимаете, главное не в оформлении, а в содержании. Конечно, и призрак компаньона Марли, и духи Рождества не пришли к Скруджу просто так, и все мы далеки от торгашеских дел... Сэр Джон глубоко вздохнул, памятуя о том, что и сам был сыном торговца. Который чуть ли не с самых ранних лет был разочарован в своём отпрыске и считал его чуть ли не неполноценным – и в том, что его удалось сбагрить во флот, чувствовал удачу. И пусть уже прошли годы, даже пусть ему было за шестьдесят, Джон чувствовал не обиду, но смутную тоску. -...в общем, стоит примерять на себя роль и Скруджа, и его родственников, и клерка Боба Крэтчита. В первом случае стоит попытаться оценить себя беспристрастно и попробовать понять, не были ли мы слишком черствы к ближним своим, ведь речь идёт даже не о деньгах, которыми Адмиралтейство, надо думать, щедро одарит нас по возвращении домой, но о любезности, которая в малых дозах украшает жизнь, а в больших – облагораживает. Речь идёт о терпимости. Пожалуйста, сделайте всё, чтобы принять своих товарищей и выполнять возложенную на вас миссию даже не из долга единого, а из человеколюбия, это несравненно больше способствует общему делу. Речь сэра Джона казалась несколько прекраснодушной, как обычно, да и повторял он то же, что уже неоднократно сегодня провозгласил, но собравшиеся в кают-компании офицеры принялись переглядываться. Левеконт встретил взгляд Фицджеймса: не слишком ли они, даже здесь невольно и закономерно опростившись, подвергаются греху тщеславия? Литтл тяжело вздохнул, понимая, что ему не суждено побороть вскорости грех уныния. Ирвинг потупил взор: не слишком ли он напоминает фарисея? Ходжсон гадал, не слишком ли он ленив, но он исправно выполнял поручения. Джопсону, если бы он присутствовал здесь, не было бы повода покаяться, хотя он бы его нашёл и тут же бросился бы исправлять. Мистер Рид в целом воздерживался от оценок своей деятельности, ему хватало официальных благодарностей. Определённо, «Эребус» мог похвастаться ледовым лоцманом, если бы коммандер порой не отпускал скептических комментариев насчёт его шотландского акцента и грубоватых манер. Зато – жаль, что мистеру Риду это не было известно – тот же Фицджеймс находил его занятным и остроумным собеседником и жалел, что сегодня он решился лишь на краткий тост во время застолья. Мистер Коллинз был рад очутиться в почти домашней обстановке и забыть все кошмары, что его преследовали. Он чувствовал, что его начинают одолевать демоны и мрак – и отчаянно молился, чтобы у него хватило сил выдержать битву усилием воли. А вот мистер Блэнки чувствовал себя в своей тарелке, как обычно, ловя дружелюбные взгляды от Крозье. Он втайне тосковал о своей жене Эстер, но считал, что прекрасные моменты стоит находить и в компании товарищей, без лишних нежностей и сантиментов – и сегодня он запомнился историей о чудовищном осьминоге Кракене. Хотя больше его занимало не то, как одобрительно загудят офицеры, а жареный гусь и прохладное шампанское – но он умел совмещать душевность и телесный гедонизм, и, что бы ни поведал Блэнки, это встречало одобрение. Тем временем, капитан продолжал литературное обозрение: - Если взять второй случай, а именно пример бедного клерка Боба Крэтчита, то здесь – урок и смирения, и жизнерадостности, и благодарности. Наш ужин и собрание можно назвать скромными, а ещё скромнее праздновало многочисленное семейство Крэтчит – вы же помните описания? Раздалось несколько негромких подтверждающих возгласов. Мистер Чарльз Диккенс и правда успел завоевать популярность на литературном поприще, а кто-то, возможно, хотел поддержать командира из солидарности. Как бы то ни было, сэр Джон говорил: - Вы наверняка помните, какими тяготами была обременена жизнь Крэтчитов. Тем не менее, при описаниях праздника эти беды перечислены, но вовсе не подчёркиваются нарочно и прямолинейно, чтобы читатель жалел героев. Внимание обращено на другое – на царящее в доме праздничное настроение. И понятно, что не каждый день – праздник, но если бы каждый был погружён в постоянные тревоги и уныние, то и Рождество было бы омрачено. И, скорее, каждый обращал бы внимание не на успехи, а на неудачи, не светлое чувство, а грызущую озабоченность: повседневный образ мысли накладывает отпечаток и на торжественные моменты. С этими словами он украдкой взглянул на Крозье, и тот опять заметил это, но отвечал тенью улыбки, смущённой и несколько тревожной, но мягкой и терпеливой. И успокоенный Франклин продолжал, радуясь, что не вызывают обиды его прозрачные намёки: - Нас также можно назвать семьёй, и наша сила в единстве. Притом я лично вполне понимаю, что непросто бывает вникнуть в заботы того, кто рядом, понять их, тем более, что нас здесь так много. Вместе с тем, бывает порой не так-то просто ужиться на довольно тесном пространстве – а что ни говори, наши корабли – это маленький мир. При этом хочется, чтобы каждый из нас поддерживал своих товарищей и старался подмечать хорошее, а не плохое, пытался бы вселить в душу ближнего бодрость и радость, не забывая своих насущных забот по разрешению неизбежных трудностей. Пообещайте, пожалуйста, что приложите все усилия для этого. И он поднял свой бокал, к которому прикасался губами, лишь едва пригубливая налитое туда игристое вино. Первым твёрдо раздался голос коммандера Фицджеймса: - Обещаем! - Обещаем, - чуть ворчливо, но очень добродушно вторил ему голос Крозье. - Так точно, сэр, обещаем! – раздался нестройный хор радостных офицерских возгласов. Казалось, что все присутствующие словно бы действительно решили в наступающем году порадовать почтенного и любимого главу семейства и теперь приносили обещания вполне искренне, лелея самые лучшие и благородные чувства. Впрочем, чувства обращались ещё и к тем, кто остался на большой земле и нынче был обделён вниманием близких, и это сквозило в задумчивости взглядов, которые оставались светлыми, но подёрнулись некоторой озабоченностью и у некоторых даже грустью. И это тоже заметил сэр Джон и предложил: - Ну, раз уж мы символически вернулись на родину посредством литературы, то... я бы сказал, что не мешало бы предаться и более личным воспоминаниям, но ведь не одними воспоминаниями мы живы? Нам стоит смотреть и в будущее. Поделитесь, джентльмены, у кого какие планы после возвращения на родину. Вот я, как вы понимаете, выйду на пенсию и смогу проводить гораздо больше времени с домашними, и мне лично хотелось бы принимать более живое участие в ботанических экспериментах леди Джейн. Она без ума от роз и знает, возможно, сотню сортов, и постоянно прикидывает, какой бы лучше украсил наш сад. Мне бы хотелось насладиться этим пышным цветением после здешних льдов, где самое близкое растение – это ягель, возможно, какие-то глубоководные водоросли. Да ещё и лишайники, которые мне во время оно даже приходилось употреблять в пищу, чтобы выжить, я говорю сейчас о канадской экспедиции, что состоялась более двадцати лет назад. Кое-кто за столом красноречиво переглянулся: большинство офицеров было в курсе отчаянных похождений Франклина в молодости. И пусть кто-то называл его «героическим неудачником», но вообще-то многие были склонны подчёркивать его уникальный опыт и жизненную стойкость, которая не изменила ему и в пожилом возрасте и заставила пуститься в новое опасное путешествие. Немногие в силу профессиональной – ныне такой благословенной – ограниченности смыслили в политике и знали о его неудачном губернаторском опыте, и слава Богу... Но Френсис Крозье оценил смелость и самокритику командира и безмолвно осушил бокал до дна, не предлагая тоста и зная, что ему извинительна эта импульсивность. Коммандер Фицджеймс метнул в него озабоченный вопросительный взгляд, который остался незамеченным – впрочем, и не предполагалось сейчас затевать выяснения отношений. Тем временем, под властью праздничного чувства офицеры делились самыми радужными прогнозами касательно экспедиции. Кто-то был больше сосредоточен на делах домашних и говорил, как ему бы хотелось отремонтировать дом, или выдать дочь замуж, или отправить сынишку в школу, или даже просто сходить в театр в новом мундире или костюме, или начать чаще посещать церковь, или прочесть какие-то книги, которых не было на борту, и ничто из этих достаточно простых, наивных чаяний не казалось ничтожным, каждому сослуживцу сочувствовали и выспрашивали подробности, делясь своими. Был в этом какой-то элемент нереальности, сказочности, потому что никто из присутствующих на самом деле не забывал, где находится и в каком все сейчас положении. Но сэр Джон как раз поддерживал такой тон и атмосферу, и присутствующие, кто всерьёз, кто полушутливо, охотно делились своими планами по возвращении в старую добрую Англию. Разошлись все в самом хорошем настроении, пусть даже некоторым и предстояло проделать путь до своего корабля через морозную ночь. Впрочем, всё было не так однозначно. Конец вечера оказался неожиданным и для капитана «Террора», и для коммандера. Возможно, поддавшись общему игривому и благодушному настрою, сэр Джон задержал Френсиса и Джеймса, которые как раз замешкались в углу кают-компании: - Друзья мои, посмотрите вверх! – торжествующе воскликнул он. Они оба чуть не испустили отчаянный стон. Над их головами болталась искусственная ветвь омелы – впрочем, настолько отлично исполненная, что могла бы сойти и за настоящую. - Я надеюсь, вы исполнились праздничным духом сегодня и к тому же оценили мои усилия по тому, чтобы вас примирить, несмотря на возникшие недоразумения, - произнёс сэр Джон, красноречиво приподняв брови. – Пусть это и было несколько простодушно, но позвольте попросить вас исполнить столь же простодушно невинный жест. Они настороженно переглянулись. - Я хочу, чтобы вы трижды расцеловались по доброму христианскому обычаю и перед сном подумали: у вас ведь есть качества, которые могут взаимно дополнять друг друга – так вообразите, если бы не ваша гордыня, вы могли бы подружиться и принести друг другу гораздо более пользы, чем вреда. Я очень надеюсь, что в наступающем году это так и окажется. Если меня приберёт к себе Господь, то вам ведь придётся руководить вместе, поэтому... С затаённым вздохом обменялись взорами капитан «Террора» и коммандер. Вероятно, даже не потому, что были друг другу, в общем-то, не особенно приятны – а оттого, какие мрачные речи вёл сэр Джон настолько непринуждённо: такт иногда был ему присущ словно врождённый, а иногда изменял с провальной степенью. - Заключите же друг в объятия, друзья мои! Когда сэр Джон смотрел на них, то действительно казалось, что взгляд его слишком отстранён. Он словно бы уже видел апостола Петра у небесных врат, и это не могло вселять весёлости. Френсис и Джеймс неловко обнялись и поцеловали друг друга в щёки. При этом они, скорее, запечатлевали поцелуи в воздухе рядом с кожей. Но Франклин остался вполне доволен и так и лучился. Это устраивало и Крозье, и Фицджеймса. При этом среди всеобщей толкотни и раскланиваний сэр Джон поймал заместителя за руку и шепнул на ухо: - Ты же останешься, дорогой, не пойдёшь в ночь со своими людьми? Думаю, лейтенанты вполне справятся со своими обязанностями. Я приготовил для тебя каюту, как обычно. Сердце ёкнуло. Разумеется, предполагалось, что Крозье проведёт ночь совсем не там. - Ты настаиваешь? - Разумеется. Франклин с заговорщицкой улыбкой наклонился к его уху и прошептал: - «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно». Отдохни, Френсис, тебе давно пора бы. Крозье стоял и гадал, насколько видно его замешательство расходящимся офицерам, насколько глупа и мечтательна его улыбка. Он также знал, что Джон предпочтёт тёплые объятия и сонное бормотание нежностей по-настоящему страстным ласкам, но теперь ему хотелось того же. - Останусь, - коротко кивнул он. И Франклин приосанился, словно ему только что принесли воинскую присягу. И не было лучше подарка для Крозье, чем счастливое выражение любимого лица.