Остаёмся зимовать

«Террор» обыскали со всем возможным тщанием: и трюмы, и кладовые, и любые подсобные помещения – эскимоски не было нигде. Нигде на корабле она не искала укрытия от тягостных бесед с офицерами – она приняла решение покинуть судно вовсе. Казалось загадочным, как именно она это сделала, но что толку теперь было строить предположения? Когда капитан Крозье докладывал о происшествии сэру Джону Франклину, то выглядел обескураженным и расстроенным. Но начальник экспедиции лишь только вздохнул с облегчением и сдержанно проронил: - Туда ей и дорога. Тебе известно, почему я так говорю. Крозье неопределённо пожал плечами, уставившись в одну точку, и пробубнил: - Ну да, как же... Он помнил рассказ о невероятном случае в лазарете, когда обнажённая девица вдруг якобы превратилась в зловещее божество здешних мест. И тут было впору повертеть пальцем у виска, но уж в чём-чём, а ни в больном воображении, ни в экзальтированности Франклина никогда раньше обвинить было нельзя. Да и с какой извращённой целью он стал бы такое выдумывать? Логичнее всего было бы предположить, что у него расстроились нервы – вот ему и мерещится всякая всячина. И всё бы так, если бы Крозье сам не ощутил, что от Безмолвной исходят некие недобрые флюиды. Сильнее всего они ощущались, когда она требовала «убрать лодки» и угрожала всеобщим исчезновением. И одна деталь, подмеченная Френсисом, совпадала с тем, что поведал Джон. Глаза. Бездонные, чёрные, холодные, как вода полярного моря за бортом, лишённые всякого выражения. Казалось, после прихода с отрядом, когда отец несчастной был между жизнью и смертью, в ней было больше человеческого – а потом оно словно выветрилось. Затем стараниями доктора Гудсира понемногу вернулось. Однако, заходя проверить успехи молодого этнографа и ловя на себе взгляд девушки, Френсис чувствовал, будто его трогают какими-то незримыми щупальцами, да ещё и пытаются присосаться. Образ невидимого осьминога оказался таким навязчивым, что для обретения внутреннего спокойствия он в воображении своём пытался отодрать эти присоски – и вслед за этим ощущал явное недовольство. Настолько явное, что иногда невозмутимое лицо Безмолвной начинало подёргиваться – то бровь, то краешек рта, то щека. И чему это можно было приписать? Тем не менее, он пробормотал, пряча руки за спину: - Конечно. Хотя я не думаю, что эта барышня могла бы и вообще намеревалась лично причинить нам какой-то вред... Франклин состроил неописуемое выражение лица, призванное изобразить высшую степень скепсиса, и протянул: - Ах вот как. Что ж, Френсис, я даже счастлив, что ты вознамерился поупражняться в терпимости и человеколюбии. – Он помедлил, готовясь к выверенной тираде. - Но не забывай о нашем откровенном разговоре. Ты утверждаешь, что эта туземка прекрасно охранялась. В качествах твоих членов экипажа и их бдительности я сочту сомневаться недостойным и даже оскорбительным лично для тебя. Хорошо. Но тогда как же она выбралась из своего закутка, обманув охрану? Уж не прибегла ли к тому предположительному – подчёркиваю, предположительному – дару внушения, который я посмел ей приписать. Остальное же было делом сноровки, а она присуща здешним охотникам, это очевидно. - К чему ты клонишь? – сощурился Крозье, как филин на дневном свету. - А вот к чему. Допустим, мой рассудок помутился. Ладно, меня-то можно и списать уже со счетов, - с едкой, горькой усмешкой проговорил Франклин, - подумаешь, старик выжил из ума... Меня можно заменить тобою, тебя – Фицджеймсом, но что, если она бы вызвала расстройство ума и восприятия у множества молодых, сильных людей, от которых зависит дальнейшая жизнь здесь и... – Ему очевидно трудно давалось это слово, пришлось откашляться. - ...выживанию? Об этом ты не думал? Да, я понимаю, что, так сказать, дую на воду. Но с возрастом невольно становишься даже слишком осмотрительным. Френсис тяжело вздохнул. Ему приходилось признать, что, несмотря на какие-то весьма неприятные ощущения в присутствии незнакомки, она странным образом казалась ему значимой. «Перекрестись, Френни, - говорил он сам себе, - уж не влюбился ли часом?» Бред. Это было невозможным. Но он пытался воскресить в себе спасительный образ Софии, однако её черты размывались, и преобразовывались в черты Безмолвной самым непостижимым образом. От этого даже порой мурашки бежали по спине. «А может, и прав Джон? Ну её...» Тем временем, Франклин решил подытожить: - Дай Бог, нам встретится ещё кто-то из местных, чтобы добыть ценные сведения. А если и нет, то наши люди хорошо показали себя в плане охотничьих умений. Настолько, насколько это возможно для англичан, разумеется, но это вселяет надежду. Пока – что касается выживания – я уверен, что мы справимся с тем, чтобы достать пропитание, и без помощи Леди Безмолвной. Он не знал, что тем самым подал Френсису идею. У Крозье остались смешанные чувства от этого разговора. Джон противоречил сам себе. Недавно ещё он резко высказался против отправки новых охотничьих отрядов, а тут намекнул на то, что охотиться всё-таки следует – разумеется, чтобы избежать распространения цинги. Ранее при совещаниях Франклин, хоть и сквозь зубы, но с должной основательностью ссылался на опыт Росса-старшего в тридцать третьем году. Каким бы противоречивым ни было его вроде бы приятельство с этим взбалмошным человеком, которого терпеть порой не могли ни сослуживцы, ни Адмиралтейство, но некоторых заслуг у Росса было не отнять. В том числе, он смог победить среди своего экипажа «немочь» - то есть, цингу, тем, что обеспечивал команду свежим мясом. Правда, он в основном выменивал дичь у эскимосов, а не настаивал на том, чтобы моряки сами учились добывать её. Как бы то ни было: недаром Росс писал в своих заметках, что «первая летняя сёмга была лекарством, которое не мог заменить ни один медикамент на корабле». Разве не могло это считаться достаточно убедительным? И Френсис решил дерзнуть. Тем более, что Джопсон, который приносил, как сорока на хвосте, все корабельные сплетни, доложил, что среди команды зреет вопрос: почему так долго никого не отправляют за новой свежей провизией? И весьма скоро в один прекрасный день он поднял взгляд от бумаг и взглянул на лейтенанта: - А, Ходжсон. Прекрасно. Не хотите ли снова стать героем-добытчиком? Белокурый лейтенант вытянулся в струнку, явно польщённый и уже догадавшийся о предстоящей миссии: - Конечно, сэр! Френсис хмыкнул: - Да, уже вижу ваши догадки, и они верны. Вам предстоит возглавить новый охотничий отряд. Увы, сейчас дичь более скудна, чем во время нашей прошлой зимовки и даже чем во время нашего Рождества здесь. Но вы, как обычно, хорошо себя проявили во время последнего задания. Товарищи отзывались о вас лестно, я учитываю их мнение. Не подведите и сейчас. Но учтите, что нам придётся поделится тем, что добудете, с «Эребусом». Оттуда охотничий отряд отправится только через некоторое время из-за того, что произошло с лейтенантом Гором. Все расстроены. - Мне очень жаль, сэр, - несмело склонил голову Ходжсон. - Увы, Джордж, - позволив себе обратиться к подчинённому по имени, вздохнул Френсис, - эти соболезнования вы могли бы принести его товарищам, возможно, сэру Джону, но не мне. У вас есть чётко очерченное задание. Пожалуйста, выполняйте. - Есть, сэр! – откозырял Ходжсон. Учитывая ход беседы, Крозье мог бы и не присутствовать при отправке отряда, но он лично наблюдал за тем, как одетые в неказистые бурые куртки, забывшие о своих званиях и чаяниях люди, ковыляют по льду с санями и ружьями за плечами. И он крикнул им в спины: - Парни, я в вас верю! Не подведите нас всех! Ответом ему было: - Да, капитан! И они через несколько дней вернулись с победой – если таковой можно было считать трёх крупных медведей, пять медвежат и десяток тюленей. Когда Крозье доложили о прибытии отряда, ему предстало радостное зрелище. У всех словно прибыло сил, когда они завидели перед собой «Террор» - и как бы ни были измождены, но их побежка напоминала рысь усталых лошадей, почуявших родное стойло, и это ничуть не напоминало панический, ломаный бег людей из отряда Гора. Они словно сговорились презреть неведомую опасность и делать своё дело, с чем справились отлично – этого Крозье как раз и желал. Взгляд его скользил по лицам прибывших. Глава отряда Ходжсон опять побелел, заиндевел и дышал с трудом, его улыбка была натянутой, волевой, но искренней. Ему нравились приключения. Очевидно, он больше подходил для поля боя, а не для безжизненных полей бесконечных паковых льдов. Но дерзкие вылазки давались ему прекрасно, на что капитан и полагался – и пока что не прогадал. В конце концов, полярниками не рождаются, а становятся, и Френсис лелеял надежду, что этот малый проявит себя как следует. Быть может, не в этой экспедиции, но в других. Сержант морских пехотинцев Тозер, отличившийся в качестве меткого стрелка, также излучал торжество и гордость. Рослый, плечистый, бородатый, он напоминал викинга, что попал в родную стихию. Тозеру не стоило приписывать глубокого ума и проницательности, но он казался добросовестным служакой. Вместе с тем, и ему было свойственно скучать от однообразия жизни на зимовке, отчего порой он становился грубым со своими товарищами. Но охота шла ему на пользу, и он приходил в равновесие. Помощник конопатчика Хикки выглядел потрёпанной рыжей английской лисой, которую вышвырнули из клетки в просторы, где обитают лишь её дальние родственники песцы. Он, по всей видимости, ошалел от полярной действительности, впервые оказавшись не просто за пределами корабля, но ещё и на порядочном расстоянии от него. Крозье под видом почётной миссии отправил этого молодого человека с охотничьим отрядом в назидание: Джопсон доносил ему, что Хикки вместо работы постоянно прохлаждается и предпочитает вести какие-то мутные разговорчики. Крозье в том числе пожалел, что во время оно разоткровенничался с этим типом на почве того, что они оба ирландцы – не помыслил бы этот юноша о себе слишком многого из-за беседы с капитаном, одной-единственной, зато со стаканчиком виски. Френсис утешал себя тем, что грубое нарушение субординации в минуту душевной слабости и крайнего одиночества теперь выправлено, и у Хикки не будет повода для мыслей о собственной исключительности. Вырвавшись из задумчивости, он приступил к распоряжениям. Дичь была поделена поровну, как и в прошлый раз, и половина отправлена на «Эребус».