Остаёмся зимовать

Френсис черкнул довольно сжатую, но обходительную записку Джону. В ней он со всей возможной деликатностью намекнул, что надеется на должную оценку своей инициативы и щедрости. Впрочем, главным было не это. Больше всего ему хотелось подбодрить Франклина и указать, что, несмотря на несчастья и потери, нет поводов для страха и уныния и жизнь продолжается. Ответ пришёл очень скоро – это обрадовало. Но тон его показался неоднозначным: «Я восхищён твоей смелостью и щедростью, Френсис. В самых добрых традициях, сложившихся ещё во время нашей прошлой зимовки у острова Бичи, приглашаю тебя на ужин. Нам есть, о чём побеседовать». - Вот те на, - проворчал Крозье, сворачивая записку и засовывая в карман. «Самые добрые традиции». Как же, как же. Именно тогда Джон фактически заискивал перед Френсисом, добиваясь его дружбы, а тот отплачивал только глухим озлобленным молчанием. И предпочитал обществу командира и бывшего любовника бутылку виски – и мрачные мысли о том, что ничего в этой экспедиции не может пойти хорошо, особенно после первых смертей. Намёк был более, чем ясен. Сейчас Крозье действовал зеркально и превратился в свою противоположность – однако и это, видимо, вызывало у Франклина недовольство. «Ну что ж, - подумал Френсис, - поговорим». Ужин на «Эребусе» прошёл чинно, но с оттенком приподнятого настроения. Офицеры нахваливали свежее жаркое, над которым расстарался мистер Уолл, да ещё расточали похвалы Крозье и приятно удивлялись его удаче. Очевидно, Франклин никому ни словом не обмолвился, что охотничий отряд был отправлен без его одобрения. В последнее время экипажи обоих судов отмечали сближение между капитанами и радовались тому, что начальники лучше ладят между собой, нежели в начале плавания. Это вселяло надежду. Если у кого-то и возникали смутные вопросы, то было более, чем вероятно, что распоряжение могло быть отдано устно. Перед тем, как был подан чай, начальник экспедиции, сославшись на лёгкое нездоровье, удалился, одарив присутствующих извиняющейся улыбкой. Это не вызвало настороженности. Все понимали, что лета сэра Джона всё-таки сказываются, и ему стоит беречь себя. В то же время он держался прекрасно, и его вроде бы не настигало никакого недуга, кроме обычной простуды. Также начальник экспедиции стойко справлялся с потерей лейтенанта Гора, хотя все знали, насколько был для него значим этот подававший большие надежды офицер. И никто не знал о скорбных размышлениях сэра Джона. Можно было сколько угодно пытаться урезонивать себя тем, что никому не дано всегда владеть ситуацией и всё предусмотреть. Но Джон корил себя. В том числе запоздало упрекал себя за то, что в должное время не уделял Грэму внимания и не выказывал ему достаточно знаков симпатии, подобных тем, что доставались второму его «любимчику» - Фицджеймсу. Теперь поздно было сожалеть, и это отдавалось в душе ещё больнее. Но никто ничего не заподозрил, когда сэр Джон покинул собрание в кают-компании. Лишь Крозье мимолётно вскинулся, как от укола. Только он увидел, что, закончив улыбаться, Джон метнул в него угрожающий взгляд. Доля секунды – но после неё Френсису стоило труда дождаться конца чаепития, показавшегося бесконечно долгим. Он сидел как на иголках, но решил идти до конца и даже сделал несколько любезных вопросов коммандеру Фицджеймсу. Тот лишь поначалу удивлённо приподнял брови, но вскоре расслабился и поддержал светскую беседу. И всё-таки он мысленно дивился тому, что Крозье, по-видимому, принял решение сойти с тропы войны. Тот даже задержался после окончания ужина и обменялся с Фицджеймсом ещё парочкой незначащих фраз – и оба потом от волнения не могли припомнить, о чём говорили. Офицеры уже разошлись, а Френсис всё стоял у выхода из кают-компании и неловко оборачивался, не зная, куда деться: идти обратно на «Террор»? Попробовать пробиться к Джону? Ситуация попахивала нелепицей. И тут дверь капитанской каюты распахнулась, на пороге замаячила массивная фигура Франклина и раздался его непривычно холодный голос: - Тебя, Френсис, я попрошу остаться. Крозье, спрятав руки за спину, нервно сжал кулаки. Эта просьба, опять же, повторяла прошлые, но ничуть не предвещала задушевности и сладостного времяпровождения. «А на что ты надеялся?» - мимолётно спросил сам себя Френсис, уже шагая по направлению к каюте. Он прошёл внутрь, и лишь отметил, как резко, сухо щёлкнул замок, и в следующий миг оторопел – Джон вцепился ему в плечи и тряхнул с неожиданной силой: - Френсис, ты в своём уме?! После толчка Крозье с ошеломлением почувствовал, как лопатки ткнулись в поверхность двери. Ответная реплика напрашивалась сама собой: «Что ты имеешь в виду?» - но Френсис не озвучил её. После промедления Джон прошипел: - Да, хорошо, что ты не задаёшь дурацких вопросов. Ты понимаешь, о чём речь. Френсис попытался поднять руки, но на его запястьях сомкнулись пальцы Джона – совсем как тогда. Когда он был так же изумлён: Джону вздумалось прижать его к стене во время любовной игры, и он смеялся, весь во власти необычного момента. Сейчас было иное. И хватка у Франклина была железная. Не стоило удивляться, что в молодости он задушил врага-датчанина в бою. Френсис понимал, что мог бы и вырваться, но чересчур оторопел. Это было слишком не похоже на Джона, и Френсис, даже озлившись в один миг, залюбовался Джоном: в гневе его лицо казалось прекрасным. - Ради всего святого... – Даже в момент ярости Франклин не поминал чёрта. – Ради всего святого, Френсис, что ты творишь?! Кто дал тебе право и одобрение посылать отряд?! Крозье откашлялся: - Кхм, но прямого запрета не было. Это не отражено ни в каких документах. - С каких пор ты заботишься о формализме? Ты подверг людей крайней опасности по своей прихоти! - Но они вернулись целыми и невредимыми. - А этого могло бы и не произойти! - Разумеется, потому что... - Потому что всегда есть риск, конечно! Но я не хочу рисковать бездумно! - Бездумным можно считать риск в случае подтверждённой опасности, а здесь... - Бога ради, Френсис, просто замолчи. С изумлением Крозье понял, что ему больно. Человек, который в пресловутой канадской экспедиции не прихлопывал комаров, а сдувал их с себя, утверждая, что «места хватит всем», намеренно причинял ему боль, схватив, как вора или бунтовщика. Впрочем, в следующий миг Джон отпустил его, и Френсис даже удивился облегчению. «С кем поведёшься, от того и наберёшься», - промелькнуло в мыслях. Следующей мыслью было: «Неужели я жесток?» Под властью неизъяснимого чувства Френсис воскликнул: - Джон, как же ты не понимаешь? Я хотел просто позаботиться о людях. Я люблю тебя. И их тоже. Франклин отступил в глубину каюты и шумно вздохнул: - Как же я устал от этого. Потирая запястья, Крозье пробормотал: - От чего? - От того, что меня вроде бы любят, но не уважают. Френсис опять ощутил укол совести, понимая, что в чём-то Джон прав, но в возбуждённом состоянии ему достало ума лишь разразиться тирадой: - Ах вот как. Прекрасно. Инициатива наказуема. Мне это известно. Я рассчитывал на твоё участие, но не нахожу его. А касательно уважения... Вся эта экспедиция – дитя государственных интересов и твоего уязвлённого самолюбия. Он в следующую же секунду понял, что перегнул палку. Но Джон не замедлил с ответом: - А в твоём случае разве не то же самое? «Равный счёт», - криво усмехнулся Френсис. - Однако нам не стоило бы переходить на личности, - перехватил инициативу Джон. – Мы здесь не для того, чтобы выяснять отношения, а для того, чтобы выполнять миссию, которую возложило на нас Адмиралтейство. И тут ты также позволяешь себе слишком много. Ты даже не посоветовался со мной. Не сообщил о своих намерениях открыто. Френсис не успел даже заикнуться, как тяжёлая рука Джона легла на его плечо: - И не нужно выдумывать нечто вроде того, что ты «хотел преподнести мне приятный сюрприз». Пусть даже и так, на кону человеческие жизни. Тебе просто повезло, что твой Ходжсон оказался удачливее моего Гора. С этими словами лицо Франклина исказилось болью, словно у родителя, чей сын совершил самоубийство – а он в нужный момент не смог оказаться достаточно чутким, понимающим, не был способен оттащить дитя от смертной черты. Но справедливо ли было сравнение? Сэр Джон сам отправил лейтенанта в роковой поход. И мучился тем сильнее. - Я вижу одно, Френсис, что ты злоупотребляешь своей свободой. И особым к тебе отношением. Крозье растерялся. Он пытался наскрести воспоминания более, чем двадцатилетней давности. И нигде Джон не был таким лютым, нигде он не хотел придушить его или впечатать в стену. - Я люблю тебя, - снова беспомощно пробормотал Френсис чуть слышно. Это было не увещеванием, но словно бы попыткой осознать происходящее, что так сильно противоречило привычному. - Тем хуже, - сквозь зубы проворчал Джон, оттесняя его вбок. – Ты этим пользуешься. И, похоже, сознательно. У тебя было время осознать. Но смею разочаровать тебя, я всё ещё начальник экспедиции, и это стоило бы помнить. Вот это моё амплуа гораздо важнее того, что ты ставишь во главу угла. В эти минуты Джон исходил горечью и злостью. Все мгновения блаженства теперь казались ему величайшим унижением, начиная от момента после офицерского совета, когда Френсис грубо соблазнил его, до моментов после, когда он поддавался новому искушению и склонялся перед Крозье. Более того, минуты наслаждения казались ему кощунством: он решил провести ночь с Френсисом тогда, когда Грэм умирал, будучи растерзанным неведомым зверем – и, возможно, будучи покинутым своими напуганными товарищами. И теперь Джону хотелось самому проделать нечто подобное прошлому непотребству и подмять Френсиса под себя. Увы, он не был настолько уверен в себе, чтобы предаться подобной затее, он даже не воображал себя в подобной роли – а жаль, наверное. Возможно, дело было в другом. Френсис перестал быть для него привлекательным в эту минуту. Всё, что хотелось сделать, так это ударить его по лицу, но на это Джон также не был готов и злился ещё более. Но это отвратительное, грубое, своенравное лицо так и просило удара. Теперь Джон понимал Джеймса. Но измышления коммандера носили совершенно необоснованный характер и были плодом служебной ревности – Франклин отмечал, что и теперь ему досадно, что эти двое не поладили с самого начала плавания. Однако сейчас было иное. Френсис протянул руки для объятий, деланно простодушно: - Джон, ну что же ты... Я могу быть неправ, но давай поговорим... Его пальцы и ладони заскользили по груди, по бокам Джона, смиренно гладили плечи в надежде, что не последует сопротивления. «Нет, он его и не предполагает, потому что считает меня на него неспособным», - горько отметил Джон, с каждой секундой всё больше приходя в ярость. Тем временем Френсис попытался нащупать через мундир его соски. Френсис помнил, как Джон любит, когда целуют, гладят и щиплют грудь, больше он обожал только то, как ласкают живот – но хотелось начать с меньшего. И уже тут Крозье столкнулся с айсбергом. - Ты хочешь побеседовать? Может, для начала ты перестанешь меня лапать, как портовую девку? - А ты знаешь, как именно их лапают? – фыркнул Крозье. - Предположим, нет, но не считаю это упущением. Вот ты, вероятно, знаешь, учитывая твоё одиночество до недавнего момента. Френсис отпрянул, словно от пощёчины. Это напоминало самую постыдную мальчишескую драку, и оба участника это осознавали. Конец перепалке решил положить Франклин, сухо велев: - Сию секунду убери руки. Наши отношения перешли за рамки уставных, и Бог этому судья. Но, по-хорошему, за твоё самоуправство стоило бы учинить над тобой трибунал и судить тебя по всем полагающимся законам. Этого не будет только по причине твоих преференций. Цени их, Френсис. У тебя по-прежнему особенное положение, но вскоре моё терпение может лопнуть. И я не шучу. Повторяю: убери от меня руки тотчас же. С этими словами Франклин выразительно повёл плечами, и кисти Крозье опали, и он попятился. Он действительно слишком надеялся на пробудившуюся чувственность Джона и рассчитывал на неё. Но сейчас Франклин был неумолим: - Тебе не удастся вить из меня верёвки. Я мог бы прибегнуть к низким аргументам и сказать: раньше ты предпочитал коротать вечера со стаканом виски в руке, а теперь злоупотребляешь перуанской настойкой – иначе с чего такое нездоровое оживление? Крозье поморщился. А Джон продолжал: - Но я знаю, что это не так, потому что Гудсир докладывает мне обо всём, и я имею все основания доверять ему. Френсис вздрогнул вторично. Значит, Джон его словно бы держит, как гончую на поводке, лишь для успокоения трепля по холке и гладя по спинке? - И он не в курсе наших особых отношений, поэтому и скрывать нечего, - степенно продолжал Франклин. - И он не сообщал мне о том, что ты просил повысить дозу или просто обращался за дополнительной порцией лекарства. И это означает нечто худшее. - Что? – хрипло проронил Френсис. - Говоря по-человечески, по-простому, ты обнаглел, - процедил Джон. - Потерял всякую совесть. Я не мог бы и вообразить, что ты станешь так прямолинейно рассчитывать на мои слабости и... например, щупать меня во время разговора. Нет, не заводи речи о том, что раньше, дескать, это мне нравилось! – заранее повысил голос Джон. – Твоей власти надо мной больше нет, Френсис. Власть здесь пока что представляю я. А теперь, будь любезен, покинь мой корабль. Крозье ощущал, как мысли заволокло туманом. «Вообще-то, это корабль Джеймса Росса», - хотел, было, ощетиниться он, но сию секунду понял, насколько это сделает хуже. Джеймс был не так давно, но счастливо женат, и их связь с Френсисом принадлежала прошлому. А теперь он удивительным образом дорожил связью с Джоном, но понял, насколько она хрупка, раз не выдерживает нагрянувших испытаний. Замок каюты снова коротко щёлкнул. - Я тебя больше не задерживаю, Френсис. Нам стоит переговорить позже, чтобы условиться о том, как мы будем действовать в ближайшее время. - Доброй ночи, Джон, - хрипло проговорил Крозье. - Доброй ночи, Френсис. Капитан «Террора» сам не помнил, как выбрался на лёд и шёл к своему кораблю, помнил только то, что навязчиво думал: «Лучше бы он дал мне оплеуху». Эта мысль навязчиво свербела в мозгу, но приходилось довольствоваться лишь порывами ветра, что заставляли ёжиться и прятать лицо в шарф и воротник.