Остаёмся зимовать

Уже послезавтра предстоял новый неприятный сюрприз. Как выяснялось, Джопсон являлся всё-таки не столько вестовым, сколько адъютантом. И именно он сообщил после завтрака: - Не хотел бы вас расстраивать, сэр, но мне доложили... Джопсону уже «докладывали», словно он был лейтенантом. Не сказать, чтобы Крозье чересчур это беспокоило: ему было удобнее выслушивать какие угодно сведения от Томаса, а не от других подчинённых, будь то Литтл, или Ходжсон, или Ирвинг. - Ну, что же там? - Судно получило некоторые повреждения, сэр. - Так. Это из-за движения льда? - В том-то и дело, что нет, сэр. Было бы хорошо, если бы вы сами взглянули и оценили ситуацию. «Чёрт тебя подери, Томми», - мысленно обругал вестового Крозье, но понимал, что Джопсон не заслуживает проявлений его настроения – пусть даже Френсис и помнил о том, что в древности казнили гонца, принесшего дурную весть. Но Крозье лишь одарил вестового кривой, неуклюжей улыбкой, отправляясь наружу. Самым большим его удивлением было то, что возле «Террора» присутствовал не кто иной, как сэр Джон Франклин. Он переговаривался с присутствующими, иногда переспрашивая, иногда озабоченно кивая. Они обменялись взглядами: Френсис – растерянным, Джон – показательно-красноречивым. - Полюбуйтесь на это, друг мой, - сказал начальник экспедиции указал на борт «Террора». Там красовались царапины от лап огромного зверя. Корпус «Террора» был обезображен: из расщелин так и торчали щепки. Борозды были весьма глубоки. Почти чёрная гладь обшивки топорщилась рыхло, зияла древесина. Кто бы ни сотворил это, не оставляло сомнений, что некто или нечто могло и прогрызть борт насквозь, будь на то желание. - Теперь ты мне веришь, Френсис? - вполголоса осведомился Франклин. – Даже если бы Феджин удумал сбежать с корабля и почесать когти, он бы не мог сделать подобное. То же о Джако – уж на что шальная, но даже она не учиняет таких вещей. О твоём Нептуне я молчу – он смирный пёс, хотя когда-то очень озадачивал меня намерением непременно лизнуть в щёки. Что скажешь? Френсис снова хотел развести руками, но придержал себя. - Как тебе стало известно, Джон? - Наши команды работают сообща, смешанно. Лёд движется, путь между кораблями приходится прокладывать время от времени, ты же знаешь. Мои люди доложили о том, что видели. Я решил проверить. Ну, и что же? Я не знаю, что должно случиться, чтобы ты вложил персты в чью-то рану и уверовал в кои-то веки, - проговорил Джон, допуская рискованное библейское сравнение. И сам усмехнулся, сколько людей по имени Томас на «Терроре» - включая тех, что приближены к Крозье. Казалось злой иронией то, что неведомая тварь избрала предметом своей вроде бы предупредительной атаки судно, капитан которого испытывал столь явный скептицизм. - Что же теперь делать? – осведомился Крозье, вскинув подбородок. Франклин столь же театрально неопределённо склонил голову: - Благодарен, что ты в кои-то веки справляешься у меня, что делать, Френсис. Пока что ждать. - Пока тварь не вздумает забраться на корабль? - Вероятно. Вот тогда ты и убедишься. А вообще, стоит открыть оружейную и посмотреть, каковы солдаты у тебя на борту. Я лично очень верю в наших морских пехотинцев и во всех, кому приходилось бывать в переделках в иных широтах. А ведь здесь немало таких молодцов. - Включая твоего Фицджеймса? - ухмыльнулся Френсис. - И твоего Ходжсона, - невозмутимо ответил Джон. Видимо, с возрастом он всё-таки навострился – подловить его было не всегда так просто, да ещё это высокомерное выражение лица с бархатными бровями и точёными скулами... Нет, Френсис был готов влепить самому себе оплеуху – что-что, а уж любование чертами Франклина нынче явно было лишним. Тем более что его воображение занимали своеобразные черты той, о ком он теперь обеспокоился. Безмолвная. Она ушла в никуда точно так же, как и Генри Уилкс. И несмотря на то, что она принадлежала здешнему народу и была более приспособлена к существованию в этих местах, кто знает, что могло с ней приключиться, если здесь действительно рыскало неизвестное чудовище. Впрочем, такое ли уж неизвестное... Гудсир доложил Крозье, что он осмелился на расспросы, показав эскимоске фигурку медведя с длинной шеей, но в ответ получил только осуждение и отрицание: мол, не его ума дело, равно как и то, что в целом произошло с отрядом Гора. Она явно что-то знала. Френсис делал такие выводы исходя ещё и из того, какие тревожные взгляды она бросала на него лично, когда он изредка заходил в каморку проследить за «дипломатической коммуникацией» между нею и Гарри. Только с Гудсиром она болтала, как со старинным другом, если этот неуклюжий диалог вообще можно было именовать «болтовнёй» - а видя его, Френсиса, вела себя как строптивая девица на выданье в обществе возможного жениха. Конечно, Крозье не был слишком искушён в подобных вопросах. Он имел дело только с дамочками, которые вовсе не принадлежали к сливкам общества несмотря на то, что могли похвастаться благозвучным именем и время от времени красовались в театрах – а узнав о скудном офицерском жалованье, холодели и сквозь зубы бормотали причины, по которым следовало расстаться. Ещё одной строптивицей была София. На неё не действовали ничьи увещевания, и – хотя они с Френсисом были знакомы довольно долгое время, хотя она вообще была мила и вроде бы благосклонна к нему – но он не взялся бы сказать, что именно творится в её мыслях и каковы её соображения. Френсис ничего не понимал в женщинах даже английских, не говоря уже о местных. Что могло руководить Безмолвной? Он пытался строить догадки, но они ни к чему не приводили и вызывали раздражение, нарастающее столь быстро, что Френсис досадовал на себя за эти припадки тревожной злости. Да ещё эта фигурка медведя, вызвавшая у пришелицы такое запирательство и гнев. Сбежала эскимоска тотчас после того, как Гудсир показал ей эту отцовскую реликвию и попробовал выяснить её значение. Это поневоле казалось подозрительным. И это навело Френсиса на мысли о решении пусть жёстком, но казавшемся необходимым. Желательно было отыскать туземку и доставить на корабль, пусть даже с применением угрозы или силы, а там продолжать допрос – рано или поздно эскимоска должна была сломаться. «До этой поры был пряник, теперь надо бы взяться за кнут», - мрачно подумал Френсис, стоя у планширя и вглядываясь в сумрак скрежещущей ледяной дали. Вероятно, где-то там, среди сераков и торосов, обреталась беглянка. Могла ли она уйти далеко и если да, то насколько? Это оставалось неизвестным. Потому и шанс на благоприятный результат поисков был невелик. Равно как и шанс на успех предполагаемого допроса и попыток взять девку измором – она производила впечатление непрошибаемой упрямицы. Но даже если она продолжит играть в молчанку, это тоже худо-бедно может сойти за результат, размышлял Крозье. Карать её за отказ от сотрудничества не имело смысла – просто вышвырнуть с корабля, а там уже всё равно, что с ней будет. Наверное, прав был Джон, когда говорил, что, дескать, «нам нет дела до этих людей». Хотя всё-таки Френсис лукавил, сердце его почему-то не принимало такого отношения... Но он заставил себя оторвать взгляд от горизонта, круто развернулся и тотчас остановил проходящего мимо вахтенного – даже не разбирая лица, замотанного тёплыми тряпками, и не зная, к кому именно обращается: - Эй, малый, стой! А ну-ка разыщи мне лейтенанта Ирвинга, пусть ступает в кают-компанию. - Есть, сэр! – глухо сквозь слои шерстяной ткани отозвался неизвестный и торопливой побежкой бросился исполнять приказание. Крозье направился к себе и, когда почти одновременно с ним явился Ирвинг, то объявил лейтенанту о задании – попробовать отыскать Безмолвную. Исследовать предполагалось полторы мили вокруг корабля – незначительно больше, чем в случае возможных поисков Уилкса. Вероятно, у Ирвинга возникло сомнение, почему было решено искать какую-то там туземку, а не их товарища, члена команды – в глазах его мелькнула тень колебания. Но капитан одарил его таким суровым взглядом, что лейтенант даже губ не разомкнул и не издал ни звука, только взял под козырёк. На случай возможного сопротивления – кто знает, насколько могла оказаться крепкой эта девка, привыкшая выживать в нечеловеческих условиях? – Крозье отрядил вместе с Ирвингом двух рядовых морской пехоты – Хаммонда и Дэли. Поиски отняли столько, что Крозье уже начал беспокоиться и с десяток раз успел раскаяться, что вздумал отдать сумасбродный приказ, и столько же раз обозвал себя самодуром. Но наконец-то Джон Ирвинг заявился в кают-компанию не то заледеневший, не то мокрый, как пёс – обычно таким видом отличался Литтл; от перепада температур за бортом и внутри жилой палубы Ирвинг слегка морщился от боли, и с его обмундирования обильно капала на пол талая вода. Он сдержанно утирал бороду и бакенбарды, но всё равно то и дело моргал с совершенно ошалевшим видом: он будто успел уже сам слиться с окружающим ледяным пространством и не верил возвращению на корабль. - Разрешите доложить, сэр. - Докладывайте, Ирвинг. - Я обнаружил в миле от «Террора» эскимосское жилище – судя по всему, оно принадлежит Безмолвной. - Откуда именно такие выводы? - Но в окрестностях мы не встречали больше никого из туземцев, сэр. Крозье скептически пожал плечами: - Здешняя местность кажется безжизненной, но если нам не встретились другие эскимосы, это всё же не может стопроцентно означать, что их здесь нет. Отнюдь не все инуиты, как они сами себя называют, горят желанием встречи с англичанами. Так что они могли бы от нас скрываться – а уж они знают эти места получше нашего и смогли бы это сделать. Крозье осёкся и кашлянул: этот логический вывод лишь подкреплял то, что его приказ отыскать Безмолвную – та ещё опасная прихоть. Но Ирвинг невозмутимо отозвался: - Я сейчас всё расскажу и объясню, сэр. - Извольте, - проворчал капитан. И лейтенант заговорил, стараясь описать свой поисковый поход достаточно подробно – хотя притом опуская некоторые собственные мысли и впечатления, не имеющие отношения к делу. Ни он, ни уж тем более солдаты не знали, в каком направлении искать. Ирвингу и раньше Крозье иногда казался странноватым, да и некоторые его привычки – особенно пить виски прямо с утра или в разгар дня, чего он не стеснялся, казалось бы, ничуть – вызывали недоумение. Но кто таков третий лейтенант на судне, чтобы осуждать капитана или перечить ему? И точно так же сейчас Ирвинг с обречённым вздохом отправился выполнять приказ, который лучше всего мог бы передаваться фразой «поди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что». Особенно не прибавляла энтузиазма погода – температура упала ещё на пару градусов, а влажность повысилась. Однако делать было нечего. Ирвинг обречённо украдкой переглянулся с рядовыми, и они все втроём приняли негласное решение: просто поблуждать среди льдов время достаточное для очистки совести, но недостаточное для получения серьёзных обморожений – а после возвращаться на «Террор» и с лёгким сердцем доложить, что ничего и никого не нашли. Они уже собирались поворачивать обратно. При этом морпехи Хаммонд и Дэли сквозь зубы чертыхались, а лейтенант Ирвинг, стуча зубами от холода, молился - среди прочего, о том, чтобы по возвращении у всех у них пальцы и носы остались целы. И тут они заметили свечение. Притом отнюдь не на небе, которое лизали тусклые зеленоватые языки сияния – а в некотором отдалении перед собой во льдах. Лейтенант и морпехи осторожно приблизились и обнаружили странный идеально округлый сугроб, из недр которого и исходило золотистое мерцание. Все трое переглянулись без слов то ли благоговейно, то ли суеверно молча при виде этого зрелища – и спустились в неглубокий ледяной овражек со смягчёнными от нападавшего снега краями, чтобы исследовать необычное явление. Внизу обращало на себя внимание тёмное отверстие в стене овражка, по всей видимости, ведущее внутрь сугроба. Ирвинга осенило: очевидно, они набрели на иглу – ледяное эскимосское жилище, о котором он когда-то читал. Но он даже не понимал, повезло им или нет: ведь в лаз можно было протиснуться всего одному человеку за раз, а кто знает, что могло ждать их внутри? Почему бы и не острый нож или гарпун, нацеленный в лицо. Скрепя сердце, Ирвинг взвёл курок пистолета и мужественно полез в чёрную дыру первым, а за ним уже Хаммонд и Дэли. Стволы их ружей неприятно плашмя били его по спине и бокам, пока они втроём гуськом ползли по тоннелю – а неприятности этому ощущению добавляло то, что курки винтовок также были взведены на всякий случай. Тоже любопытно, ощущая ползущие по хребту мурашки, думал Ирвинг, к чему может привести стрельба в таком тесном пространстве – о чём только думали эти дуралеи, а он их даже не остановил. Но досадовать было поздно. Ирвинг приготовился к худшему, однако... совершенно зря. Внутри было пусто. Точнее – не оказалось обитателей. Само же диковинное жилище обладало тем, что, несмотря на примитивность, вполне можно было назвать обстановкой. Там имелось два выточенных изо льда помоста наподобие топчанов, и они были укрыты оленьими шкурами. В центре тлел очаг. Из стены торчала полка из ледяного блока. Над нею с потолка на тёмном шнуре, видимо, сплетённом из каких-то жил, свисал длинный кусок сала и жир с него капал в небольшой светильник. Всё это Ирвинг окинул взглядом в один миг, лишь только пробравшись внутрь, и тут же вдрогнул от тычка. - Господа, вы могли бы не толкаться хотя бы секунду? – раздражённо бросил он через плечо. - Виноваты, сэр, - почти в голос пробубнили морпехи, пытаясь разобраться, куда деть ружья и собственные головы под низким полукруглым сводом. И как-то само собой получилось, что они оба тотчас умостились на ближайшем топчане, чтобы не мешать, и поставили винтовки между колен. Лейтенант хмыкнул: сейчас Дэли и Хаммонд напоминали учеников, сидящих рядом за тесной партой. Он же, «староста», отправился более подробно осмотреть жилище. Когда Ирвинг только увидел внутренность обиталища, пока ошеломлённый светом и волной тепла, то нечто уже в первую секунду интуитивно показалось ему инородным и необычным. Он не успел толком сообразить: неуклюжие солдаты своим копошением вывели его из сосредоточенности. А теперь он понял – светильник. Точнее, его форма, будто бы слишком правильная для предмета, который мог бы быть сработан руками туземцев. Ирвинг смутился от таких пренебрежительных мыслей и предпочёл приписать всё подспудному ощущению. Он подошёл к ледяной полке и понял, что не ошибся. Корпус светильника представлял собой не что иное, как жестянку из-под голднеровских консерв. Она была наполовину заполнена растопленным салом, судя по запаху, тюленьим. Ирвинг наклонился и, сощурившись, пригляделся к фитилю – он был сплетён из волокон корабельного каната. - Вот тут-то я и понял, сэр, - твёрдо произнёс Ирвинг, обращаясь к капитану, - что здесь, скорее всего, живёт Леди Безмолвная. Теоретически, банку мог бы подобрать и кто-то другой в мусорной яме возле корабля, это бесспорно. Но кусочки каната? Я обыскал жилище и под шкурами обнаружил ещё четыре пучка таких волокон, аккуратно свёрнутых и положенных про запас. Так вот, сэр, моё мнение, что их могли... - Лейтенант помедлил: ему почему-то не хотелось бы говорить о Безмолвной грубое «украсть». - Что они могли бы оказаться только у человека, который побывал на корабле, - на ходу исправившись, закончил он. Крозье извечным своим жестом вздёрнул правую бровь и глухо кашлянул – впрочем, одобрительно: - Рассуждаете логично, лейтенант. Очевидно, всё так. А дальше? - Дальше мы решили выждать... Ирвинг, Хаммонд и Дэли действительно далеко не сразу отправились восвояси. Большее, что они могли бы сделать, так это подстеречь эскимоску в иглу, как в засаде, меньшее – отогреться. Оставалось только сидеть и убеждать себя, что в случае чего даже второе – это уже удача. Хотя как раз и убеждать-то было нечего – и лейтенант, и морпехи ощутили, что атмосфера диковинной хижины и вечно выстуженная жилая палуба «Террора» очень мало отличаются друг от друга, если вообще есть такое разлиячие – как бы в иглу не оказалось уютнее. - Тепло как... – шёпотом вырвалось у Хаммонда. Это был молодой ещё парень с веснушками, которые никуда не желали деваться даже в Арктике, и белёсыми коровьими ресницами – с них сорвалась капля от растаявшего инея. Ирвинг и сам ощутил, что руки и ноги начинает ломить от резкого перепада температур. Ещё немного – и он, пожалуй, мог бы вспотеть в своём обмундировании с шерстяными поддёвками. Но выходить не было ни малейшего желания. И они все втроём, сидя на топчане, грелись, точно в бане. Только бы не расслабиться чрезмерно, думал лейтенант, когда Безмолвная вползёт в своё убежище – если она это вообще сделает, разумеется. Тогда солдатам следует схватить её, он вылезет наружу и будет стоять с пистолетом наготове, целясь в эту девку... А может ли он выстрелить, в случае чего? Об этом Ирвинг думал с содроганием. Ему отчаянно не хотелось стрелять даже в воздух, не то, что в убегающую эскимоску. Тем более, что Крозье хотел бы видеть её живой и невредимой. - А вы не знаете, сэр, почему здесь так тепло? Ведь всё здесь изо льда? – прервал затянувшееся молчание Дэли. Он был постарше Хаммонда, да ещё возраста ему зрительно прибавляли пышные усищи, с которых он тоже теперь отирал талую воду. - Признаться, я не специалист по эскимосским жилищам, - пробормотал Ирвинг. Зато, будучи артиллеристом по образованию и прекрасно разбираясь в математике, он обратил внимание на своеобразную архитектуру иглу, а именно, на то, что ледяные блоки сложены по спирали, и каждый уровень имеет чуть больший наклон, чем предыдущий. Он рассматривал жилище Безмолвной только затем, чтобы хоть как-то скрасить ожидание, результат которого был непредсказуемым. Впрочем, стоило получать удовольствие хотя бы от возможности согреться. Но когда прошло уже чуть ли не два часа и стало даже жарковато, лейтенант и морпехи решили, что дальше ждать не имеет смысла. Они, наверное, могли бы сидеть здесь полсуток без всякого результата. Хотя вся обстановка наводила на мысли, что житель иглу словно бы отошёл на минутку, вероятно, даже внезапно оторвался от трапезы – ведь на ледяной полке рядом со светильником лежал кусок мяса, а сверху нож. Все трое заметили это и в очередной раз без слов переглянулись. Но они не стали трогать пищу. Конечно, они не могли подумать, что она отравлена, это было, скорее, какое-то внутреннее убеждение о недопустимости такого поведения: мало того, что они вторглись в чужой дом, не хватало ещё ограбить его обитателя. - И вы не отрезали ни кусочка? – с сомнением сощурился Крозье. - Нет, сэр, мы не посмели, - просто отозвался Ирвинг. – Нам показалось, что это было бы неправильно. Капитан вздохнул, и лейтенант насторожился, но зря – это был вздох облегчения. То, что моряки не тронули мясо, обнадёживало: значит, у них ещё сохранялось какое-то понятие о чести и сочувствии, будь оно даже применено к тем, кто не относился к англичанам и к знакомой расе в принципе. До чего подчинённые потом могли бы дойти, капитану тяжело было думать, и теперь над ним постоянно дамокловым мечом висели предупреждения Джона. Также ему не понравилось сравнение Ирвинга насчёт того, что хозяин – вернее, хозяйка – иглу спешно его покинула. Почему? С какой целью? Что или кто мог послужить причиной? Френсису не хотелось даже предполагать неких вещей в том фантастическом ключе, что могли бы быть подсказаны невероятным опытом Джона и донесениями Гудсира о глухом раздражении эскимоски, когда помощник хирурга посмел спросить о медведе. Но догадки были слишком навязчивы. После доклада Ирвинга Френсис теперь постоянно думал о Безмолвной. Она должна была, по сути, являться такой же уязвимой, как и моряки на кораблях, в свете предполагаемого существования чудовища. Но она молча покинула «Террор», явно уверенная в себе и своих силах. Сумасбродство или расчёт? Как доложил Ирвинг, крови рядом с иглу не наблюдалось. Но что же это могло значить? Простую удачу или нечто более зловещее? А не приключилось ли вслед за «удачей» чего-то страшного? Крозье понимал, что не стоит отправлять никого на поиски туземки повторно во избежание лишних вопросов, и всё-таки его мучило беспокойство. Эта девушка, хотя общался с ней практически исключительно Гудсир да ещё Макдональд, была ему небезразлична. И интуиция – хотя этому чувству Крозье не привык доверять и постоянно перепроверял и осаживал себя – твердила, что в её мозгу кроются не только какие-то неведомые знания, связанные с её происхождением, но и мрачная тайна. Он опять вспоминал о Джоне, с которым так и не мог себя заставить поговорить как следует и отделывался официозным обращением. Франклин вытащил его из состояния подавленности и злоупотребения спиртным, но на смену этому пришла мнительная тревожность, и Френсис всерьёз задумывался, не стоит ли ему отступить от медицинских рекомендаций, перестав употреблять настойку Гудсира. Ему нужно было воспринимать реальность, как она есть – какой бы неприглядной она ни являлась.