Остаёмся зимовать

Изо ртов капитана и вестового, да и всех сбежавшихся, клубами валил пар. И одновременно призрачное неразличимое марево ползло от обильно сочащихся ран того, кто валялся на палубном настиле. Это был капрал Хизер. Он распластался навзничь – голова запрокинута, рот приоткрыт, борода торчит неряшливым мочалом – посреди круга, который образовали скованные словно чисто суеверным страхом люди. Шинель морпеха была изодрана на полосы и распахнута, мундир и аксельбанты измазаны густой жижей, будто смесью крови и тёмной слизи, а главное – у него было снесено полчерепа так, что виднелись мозги. Странным образом нетронутые, так, точно некто аккуратно вскрыл грецкий орех. Обступившие его будто не смели прикоснуться к телу – осквернённому и уродливому – и понятия не имели, что с ним делать. Крозье, остро осознав, что то самое марево утекающего тепла и жизни могло лишь на секунду почудиться его собственному пьяному и взбудораженному мозгу, всё-таки хрипло велел: - Ну, что стоите?! Несите его внутрь, живо – а то рана замёрзнет! Только тогда стоявшие рядом очнулись от наваждения и засуетились, и вот уже пострадавшего тащили прямиком в лазарет – где Бог весть, как над ним могли колдовать Макдональд и Педди в стремлении сохранить жизнь. Была ли она столь ценной? Френсис мимолётно устыдился этой мысли, а всё же поймал её: этот, с позволения сказать, офицер не отличался радением, был склонен к пьянству, а всё же и такая потеря сейчас воспринималась страшной. И она оказалась не единственной. Не решаясь слишком приблизиться, к капитану всё же подбежал запыхавшийся матрос и прокричал: - Сэр, оно утащило Стронга! - Оно? – словно во сне, но слишком громко переспросил Френсис. - Так точно, сэр. Это прозвучало дрожащим мальчишеским голосом. Он никому не мог принадлежать, кроме как юнге Томасу Эвансу, самому молодому члену экипажа. Ему не было и двадцати. Это было его первое плавание. И Крозье с тяжёлым сердцем нахмурился. - Как это создание выглядело? По-вашему? Крозье осёкся: возможно, это звучало неуважительно – «по-вашему», будто он приписывал юнге враньё. Эванс также уловил это и начал оправдываться сбивчиво и суетливо: - Сэр, пожалуйста, спросите у других... Старшие товарищи, усатые, бородатые, просоленные морем и промёрзшие в этой экспедиции, уставились на бедного мальчонку и начали обступать его, и капитана, и вестового. Эванс пытался собраться с духом и прерывающимся тоном докладывал: - Громадное животное, сэр. Длинное. Такое... белый медведь, но будто... более длинный... простите... как дракон, с такой шеей... Юнга неловко показал руками, что у обычного медведя не бывает таких пропорций. - Допустим, Эванс, - как можно более ровным тоном произнёс Крозье. – Что было дальше? - Оно перемахнуло через планширь в два счёта и начало гонять и терзать нас. Хизера сначало ударило лапой и отбросило, потом схватило за куртку Стронга и унесло его в зубах. И всё почти молча. Это... создание... оно могло рычать, как тигр или лев... может, как настоящий медведь... Но оно просто... как будто и не особенно ярилось, а делало то, что задумало. Только с минуту назад мы слышали рёв там, в торосах. Лицо Крозье играло самыми причудливыми бликами в свете многочисленных фонарей, резче выступали оспины и ямка на подбородке. Он был безобразен и хорош в то же время, потому что поднял голову и объявил: - Люди! У нас чрезвычайный случай. Мы явились уникальными свидетелями. Нам противостоит древнее животное, которого сейчас не сыщешь в Европе и Азии. Но наша миссия – служить науке. Мы должны поймать эту тварь, убить и доставить в Лондон для изучения. Отвратительная «проповедь», я знаю. Мерзко, что кому-то честь будет приписана только из-за того, что его ранил доисторический зверь – может, такая сомнительная заслуга будет принадлежать и мне. Знайте это, мы все тут, и капитан, и юнга, все равны. Но нам нужно изловить зверя. Чтобы он не беспокоил наши корабли, пока они не отправятся в плавание. Чтобы быть в безопасности. Чтобы потом свалить перед всеми трофей и сказать: «Вот, это мы убили его». А учёные пускай соображают своё. Я вот что хочу сказать, ребята: воюйте. Война объявлена. За шкуру и скелет этого древнего зверя нам перепадёт изрядная доля. А я хочу, чтобы вы все вернулись домой уважаемыми людьми. Френсис уловил, что сейчас его слова звучат ненамного лучше, чем из уст лавочника, пусть он и понимал мотивы – вполне оправданные человеческие мотивы – каждого моряка на его судне, и не ему было осуждать. Он точно так же отправился в Арктику в погоне за Софией и её благополучием – чтобы ей никогда не приходилось выбирать развлечения, концерты или путешествия, к которым её приучила леди Джейн, с вопросом: «А могу ли я это себе позволить?». И многие здесь рассчитывали на достойное вознаграждение за невзгоды, что полагалось претерпеть. Это было естественно. И, пожалуй, хорошо было напомнить людям, что их может ждать вполне осязаемая награда и почести. А не только Царствие Небесное. Моряки в ответ на его небольшую речь издали растерянный ропот, в котором было сомнение, но пока явно не читался протест. И неизвестно, что нашло на Френсиса, но он прочистил горло и зычным голосом продолжил: - Вы не большие любители проповедей, и это понятно. Кому хочется морозить задницу по пути на «Эребус»? Моряки ошалело смотрели на капитана, который допускал столь явное неуважение к священной фигуре начальника экспедиции, но в то же время с беспощадной ясностью озвучивал их собственные мысли. А тот продолжал весьма откровенно: - И всё ради того, чтобы послушать красивые речи командора? А что, если я скажу вам, что их содержание оживает? Дьявол! - вскричал Крозье, и все вокруг стоящие оторопело замерли. - Он среди нас. Он убивает людей. Грызёт и рвёт, проливает нашу кровь. Но не в том главная беда. Он внушает нам страх. Превращает в тварей дрожащих и жалких. Так не позволим ему это! Мы должны выследить и прикончить зверя, либо мы его – либо он нас. Объявляю погоню. Крозье обвёл тяжёлым решительным взглядом притихших подчинённых и объявил: - Сейчас добровольцы отправятся вместе со мной в торосы, чтобы подпалить этому мишке шерсть. Ходжсон! Френсис таки заметил, что лейтенант толчётся рядом, судорожно сжимая в руках винтовку и поглаживая пальцем дужку ударно-спускового механизма. - Откройте оружейную! По винтовке каждому второму! - Есть, сэр! Ходжсон застучал сапогами по мёрзлому дереву палубы, трусцой бросившись исполнять приказание. Перед этим он обернулся по сторонам, отчаянно хмурясь: «Кто со мной?» - то ли призывая всех к мужеству, то ли умоляя хоть кого-то присоединиться. Он явно намеревался сам спуститься на лёд, но в то же время волновался за капитана, не одобряя его затеи. Моряки кругом глухо, чуть слышно загомонили и зашевелились, настраиваясь на вылазку и стычку, они сами себя подбадривали этим ворчанием и толкотнёй, словно собаки в стае. Френсису доставляло удовольствие наблюдать это – притом что его в этот миг тотчас признали вожаком эти морские псы. Пока что псы, не волки, как он – сколько он плевался кипящей желчью насчёт подбора команд! Почти никто не имел полярного опыта, кто-то вовсе отправлялся в плавание едва ли не в первый раз, плавать умели считанные люди... В иной раз он бы мысленно принялся растравлять душу, ругая «их» злосчастного Фицджеймса, да ещё и «своего» старательного, но недалёкого Ходжсона. Однако теперь даже тень таких мыслей и чувств не коснулась его мозга и души. Френсис стоял, сжав зубы и вперившись взглядом в торосы – он был зорок и старался различить на расстоянии, куда могло бы полезть чудище в поисках укрытия, куда бы они могли его... - Сэр! Это был Джопсон. Он стоял тут как тут, в кучерявом уэльском парике, сверкая льдистыми глазами. - Да, Томас, - неохотно отозвался Френсис. - А что, если оно нарочно хочет нас выманить на лёд? – тихо проронил вестовой. Крозье лишь болезненно скривился в ответ, приподняв брови, наморщив лоб и сжав рот – но не от гнева или досады. Капитан был немолод, и его исхлёстанное ветрами лицо порой бывало не менее выразительным, чем у начальника экспедиции – и сейчас Крозье словно говорил без слов: «Томми, но что нам остаётся делать? Ты слышал, что я сказал! И я не могу отступить от своих же слов и своего приказа!». Джопсон всё понял и не обиделся, когда его командир, промолчав, резко развернулся и направился прочь. Но на него, преграждая путь, едва не наскочил Эванс, словно тощий воробьишка: - Сэр, разрешите и мне пойти! Его лицо, гладкое, белое и покрытое пятнами горящего румянца, напоминало едва поспевшее яблоко. Его поведение могло бы показаться наглостью; голос звенел слишком бойко – но он предательски срывался и обламывался. Эванс тяжело дышал, и из его розового рта вылетали рваные облачка пара. - Юнге там не место, - пробурчал Крозье и уже готов был шагать дальше, оттеснив мальчугана в сторону. - Пожалуйста! – взмолился Эванс ещё громче, обращая на себя удивлённые взгляды. И Френсис всё понял. - Пойдёшь со мной, - скупо бросил он. Ему было ясно: юнга изнемогал от ужаса. И поступить он решил так: броситься навстречу опасности, чтобы посмотреть ей в лицо и боевым сосредоточением переломить панический паралич и ступор. Это заслуживало всяческого уважения. Не все зрелые мужчины могли бы принять такое решение, как желторотый птенец Эванс. И Френсис решил взять его под своё крыло. И вот Ходжсон вместе со своим приятелем Ирвингом стоял в дверях оружейной и выдавал винтовки. Скоро вся команда ими ощетинилась, сливаясь в чёрную аморфную массу, утыканную шипами, на фоне мутного сине-зелёного неба. Однако вскоре людям пришлось соблюсти установленный порядок и приобрести иную форму: спустившись на лёд, все разбились по парам точно так же, как когда искали беднягу Уилкса - выступали цепью, стараясь держать в поле зрения фонари друг друга и подавая ими сигналы по возможности.