Остаёмся зимовать

Корабли находились в ледовом плену который месяц, но экипажи всё равно сейчас ощущали качку – только не в прямом, а в переносном смысле, когда тягостное ожидание сменялось то подъёмом, то упадком настроений в условиях новой неизвестности. Вооружённые люди, то и дело сменяясь, дежурили в маскировочной палатке два дня, но безрезультатно. Медведь словно сгинул. Хорошо бы, конечно, чтобы так оно и вышло – но не могло быть никакой уверенности в том, что он не сидит за ближайшим сераком, обдумывая, кого бы загрызть следующим и каким именно образом. Поэтому Фицджеймс отнёсся к идее своего капитана без малейшего энтузиазма. - Полагаете, ваше присутствие строго обязательно, сэр? – осторожно осведомился коммандер. Он изо всех сил старался, чтобы его вопрос и неодобрение не прозвучали непочтительно. Но если с тоном фразы и голоса Джеймс смог что-то сделать, он, нахмурившись, так закусил губу, что Франклин даже упрекнул его: - Джимми, не терзай свои несчастные губы! Не хватало тебе ещё повреждений без повода. «То-то и оно», - едва не брякнул Джеймс, но вовремя спохватился и лишь неловко кашлянул: - Извините, сэр. Вид у него притом был такой угрюмый и несчастный, что Франклин смягчился и произнёс: - Я понимаю твоё беспокойство. Но подумай о наших ребятах там в палатке, они мёрзнут, рискуют жизнями ради нас всех, а результата пока нет. Однозначно стоит подбодрить их. - Они лишь выполняют свою работу, находясь на посту, - не удержался Фицджеймс от почти капризного ворчания. - Вот именно! – горячо подчеркнул сэр Джон. – И я, заметь, тоже – на посту. Не мне рассказывать тебе о долге капитана и том, какое поведение подобает офицеру Короны. Уж чего точно не подобает – так это прятаться за спины простых моряков под «благовидными» предлогами. - Тогда не сходить ли мне вместо вас? - Не стоит. Или ты предлагаешь мне, кхм... спрятаться за тебя? Коммандер украдкой сжал кулак, и на лице его заходили желваки. Заметив это, начальник экспедиции расплылся в виноватой улыбке, так, что брови его приняли самое что ни на есть просительное выражение, шагнул к Джеймсу и обнял его за плечи: - Ну-ну, мальчик мой, мужайся. Я ведь совсем ненадолго, туда и обратно. Эта сентиментальность рвала Джеймсу душу. Он тяжко вздохнул и, поколебавшись, дерзнул переспросить: - Обещаете, сэр Джон? - Обещаю. - Ну вот и чудно. «Да и кто я такой, чтобы вам перечить», - уныло подумал Фицджеймс – однако он почти явственно ощутил благодарность сэра Джона за то, что не стал продолжать. Лишь коротко кивнул: - Будьте осторожны, сэр. Долгий миг капитан и коммандер смотрели друг другу в глаза, но смолчали. Вскоре уже Франклин мерно шагал к месту засады, а Джеймс, тайком вышедши на палубу – поначалу ему показалось, что даже этого его любимый наставник не желает – смотрел ему вслед. Он не знал, что в ту же самую минуту у сцены есть и другой наблюдатель. Капитан Крозье застыл на полубаке у планширя с подзорной трубой. Ему Франклин также сообщил о своих намерениях – и они не вызвали восторга. Он хмыкал в раздумьях, что можно считать большей глупостью и сумасбродством: то, как сам он отправил охотничий отряд без разрешения или то, как сейчас Джон в отправлялся на «передовую» к бравым молодцам. И какую циничную арифметику, какие прикидки надо было использовать для оценки? Как ни странно, Френсису вовсе не хотелось этим заниматься. Вероятно, из-за некой пресыщенности. Он попросту устал переживать из-за Джона. «Да делай, что хочешь». Тем не менее, он счёл своим долгом справиться о часе этой прогулки и в означенное время вышел на палубу понаблюдать, сколько возможно, как будет проходить «дипломатический визит» к солдатам. Надо сказать, что и сам Джон несколько волновался по его поводу. Он не был до конца уверен, как именно будет воспринято его появление и не сочтут ли люди его старинное по своему духу стремление вселить в сердца бодрость чем-то раздражающим и показным. Иногда он всё-таки чувствовал между собой и этими ребятами пропасть, которую увеличивала и разница положений, и... да, всё-таки годов. Джон терпеть не мог, когда мысли приобретали такой оборот, но нельзя было не признавать очевидного. И это стеснение, скованность с ним в поведении низших чинов странным образом порой навевали мысль о том, что это не они чувствуют его подавляющее превосходство и свою слабость и ничтожность – что дело может обстоять совсем наоборот, но, ясное дело, люди из-за своего звания не могут явно выразить своего истинного отношения. «Ох, не о том ты думаешь, Джон, не о том...» - укорил он сам себя и коротко обратился к Господу с просьбой даровать стойкость. Тем не менее, парни выглядели не просто удивлёнными, но в самом деле обрадованными при виде старого капитана. А уж когда он достал из-за пазухи бутылку рома, глаза заблестели, и морпехи стали весело переглядываться: выяснялось, что командир не такой уж и ханжа. Особенно кстати приходился его символический подарок с учётом того, что солдаты несли караул в палатке вот уже более четырёх часов. Тем не менее, лейтенант Левеконт – сегодня людьми командовал он – заверял, что настроение сохраняется боевое, а веры в успех предприятия в избытке так же, как и ружей, и патронов. - А не посидите ли с нами, сэр Джон? – спросил он. Отказываться было бы неловко, и Джон улыбнулся: - С превеликим удовольствием! - А ведь кто знает, вероятно, именно ваш выстрел и сразит зверя, - обворожительно улыбнулся Левеконт. - Ваша правда, дорогой лейтенант, всё может быть, - в тон ему лукаво усмехнулся начальник экспедиции и потребовал: - Поэтому давайте и мне винтовку! Его стала затягивать вся эта обстановка – полумрак мёрзлого, покрытого изнутри инеем брезентового укрытия, облачка пара, что клубились у лиц собравшихся тут раскрасневшихся молодцев; оказалось, они не так сильно продрогли, ведь палатку предусмотрительно сделали достаточно просторной, чтобы можно было в любой момент встать, пройтись туда-сюда и размяться. Да и сердечность встречи ощутимо приободрила Джона, и он с чувством удовлетворения принял ружьё из рук сержанта Брайанта. - По идее, такой памятный момент было бы грех не запечатлеть, - задумчиво проговорил Джон вполголоса и бросил взгляд на Гудсира, который пришёл вместе с ним и возился тут же с фотографическим аппаратом. Когда Джон позировал, стоя посередине шеренги морских пехотинцев с ружьём наперевес, целый рой мыслей взметнулся у него в голове подобно снежинкам в позёмку. С одной стороны, то, что он сейчас делал, вполне могло быть сочтено и вредным, и легкомысленным. Но как здорово было бы потом показать дагерротипы – если они получатся – своим домашним, да ещё и расцветить рассказами – притом подарив такую возможность и прочим участникам событий. Да-да, будет неплохо размножить снимки и раздать всем причастным при возвращении в Англию. ...Если оно состоится, нашёптывал гадкий голос. «Заткнись. Господи, уйми эти бесовские унылые мысли». К тому же, было и вправду радостно чувствовать причастность, то, что он, Франклин, в эти мгновения действительно один из них – служивых парней. Один из них. Дорогого стоит. С невольно обострившейся чувствительностью Джон тайком пробежался взглядом по лицам окружающих, но ни в чьём взгляде не встретил неодобрения – ну и слава Богу. Затем все они вернулись внутрь и расселись по скамьям, сжимая в руках оружие. «Джеймс там, вероятно, уже с ума сходит», - кольнула совесть, но и эти мысли удалось отогнать. В конце концов, он не собирался тут сидеть те же самые пять часов. Однако сержант Брайант осмелился упомянуть, что ему известно об участии в легендарной Трафальгарской битве, а Левеконт припомнил бои с американцами. Тут уж поневоле было бы невежливо совсем отказаться отвечать – Джон лишь старался не слишком долго думать и не вязнуть в подробностях, будто в сугробах. Тем не менее, время бежало незаметно, и у коммандера на «Эребусе» вправду начали сдавать нервы. Он уже то и дело бросал взгляд на часы, хотя сознавал, что предвидел большую вероятность ситуации. Он помнил, что у его обожаемого наставника собственный ритм, вследствие чего Франклин порой словно не поспевает за течением времени – зато всё, что связано с терпением и выжиданием, даётся ему лучше, чем другим. Это своеобразное качество словно делало капитана таким подходящим для службы в застылой негостеприимной Арктике, да и с нынешней задачей согласовалось отлично – однако несло в себе и опасности. В том числе не только долговременные, на что вечно упирал Крозье, но и сиюминутные, о чём сейчас больше беспокоился коммандер. К тому же его не переставало грызть и просто-напросто зловещее предчувствие. После кратких колебаний Джеймс решился покориться ему – и нарушить указание. Он живо разыскал Дево и приказал ему отрядить ещё трёх человек с ружьями. - Мы идём к палатке, - приказал Фицджеймс, - и вы с нами. - Простите, вы сказали «с нами», сэр? То есть вы тоже... - Да, я иду лично, - отрезал коммандер. - Но, сэр, ведь караул должен смениться ещё только через час, – забубнил Дево. Коммандер метнул в него такой жёсткий, не терпящий возражений взгляд, что старший помощник понял: начальство иногда лучше не спрашивать и уж тем более не перечить – лучше безмолвно подчиниться. Мало ли... Поэтому вскоре он, едва поспевая за Фицджеймсом с его длинными ногами, да ещё трое матросов выдвинулись к месту засады. - Ничего не понимаю, - проворчал Крозье. Сквозь некое онемение и опустошённость у него прорывалась смутная тоскливая тревога. Он метался то на жилую, то на верхнюю палубу, бестолково тыкаясь туда-сюда, то чертыхаясь себе под нос, то на кого-то покрикивая – и то и дело шагал вдоль планширя, бесцельно глядя в подзорную трубу в направлении торосов, поблизости которых и стояла маскировочная палатка. Так-то он и увидел небольшую цепочку фигур, шустро пробирающихся от «Эребуса». Одну из них он узнавал даже слишком хорошо. «Да в своём ли мальчишка уме, что он удумал? Или он на палубе поскользнулся и часы об лёд расколотил? Суета какая-то... А ещё говорят, будто на моём корабле порядка нет». Однако сделал Френсис то, чего в иной момент меньше всего ожидал бы от себя. С мрачным и решительным видом он приказал Литтлу дать ему троих из числа тех, кто сейчас на палубе, да принести ружья – «Немедленно!». Вскоре они уже двигались наперерез отряду Джеймса. Френсис и сам не мог бы объяснить, что им двигало: необъяснимая нервозность, любопытство, соревновательная злость и желание не отстать от Джеймса, какова б ни была его затея – ведь не зря же тот сам выскочил на лёд? – а возможно, и всё вместе. Это был один из тех поступков, что совершаются в полярных широтах от тоски и жажды хоть каких-то действий – порой с надеждой, что уже в процессе они обретут смысл.