Остаёмся зимовать

Джеймс ещё никогда, наверное, так быстро не бегал за всю свою жизнь. Все его восточные приключения, все угрозы меркли перед увиденным. Ужас нёс его, словно на крыльях, он перелетал через снежные ухабы, как борзая через буераки на охоте. Он хотел бы хоть наугад пальнуть в спину зверю, совсем как тот, что за считанные мгновения показал свою солдатскую доблесть и достоинство – и пал. Пал растерзанным. Зрение размывалось, морозный воздух врывался в горло полчищем игл, но Джеймс не мог остановиться. И он мог и хотел бы ошибаться, видя, что тварь держит в зубах кого-то из солдат, но эта фигура была слишком узнаваемой. Поэтому уж лучше бы рассудок его помутился и он впал бы в безумие, принял одного за другого, и... - Сэр Джон! – надсадно крикнул коммандер и, отшвыривая бесполезное теперь ружьё, упал на колени у проруби. Он бросился в снег рядом с безжизненным телом, что недавно ещё было его наставником – и его возлюбленным. - Нет!.. Джеймс и правда был точно одурманен. Происходящее превратилось в дикий калейдоскоп. Дыхание срывалось, конечности не слушались. Жуткие детали будто били по глазам, из которых тотчас хлынули слёзы, будто в стремлении смыть невозможное зрелище. Брызги, лужи крови и обрывки плоти на белом... нога, так неестественно и почти непристойно валяющаяся поодаль, в целом, начищенном сапоге... месиво и рваная штанина... мокрая шинель, под которой растекался багрянец... кровоподтёк на острой бледной скуле капитана... его сомкнутые веки и полуоткрытый рот... седеющие волосы, припорошённые первыми снежинками – которые не оттают... Словно целым морем затопило Джеймса изнутри, и он захлебнулся, и влажно, беспомощно всхлипнул снова: - Сэр Джон!.. Увы, капитан не мог отозваться. Уже когда подламывались колени, Джеймс улавливал, что и целиком теперь – сломлен. Однако он подхватил командира на руки, как Богоматерь Христа, и оттащил от края страшной воронки, и прижал к себе, и уткнулся ему в воротник, но так безжизненно мотнулась его голова, так беспомощно свисли рассаженные руки на холодный снег – их было уже не согреть... И всё-таки изрядная физическая сила изменила коммандеру, и он как можно более бережно опустил тело своего капитана и закрыл лицо ладонями. И ему было ничуть не стыдно, что он оплакивает его при других людях. Но тут же плечи Джеймса сотряс рывок, за ним ещё и ещё. Открыв залитые слезами глаза, Фицджеймс обнаружил перед собой грубое, искажённое лицо Крозье – который и тряс его за плечи, точно провинившегося мальчишку – и который тоже не стеснялся ни перед кем; он разинул рот и рявкнул: - Да кончай ты голосить! Он, может, ещё жив! Джеймсу показалось, что его ошпарили кипятком. Этот ирландец прибежал сюда вместе с ним, Бог весть, почему, а теперь ещё и распоряжается – может, прикажет, что чувствовать?! Возмущение мигом поставило Джеймса на ноги, и он гаркнул в ответ: - Вот и убедитесь! Вы врач?! - Нет, но у нас есть врачи! На «Эребус» его, живо! – крикнул Крозье. Тотчас подбежали Дево, Тозер, ещё кто-то – и подхватили тяжело раненого на руки. Они поволокли Франклина к кораблю, чтобы констатировать уже свершившееся. Либо – чтобы надеяться на чудо. Доктор Стэнли, мимоходом подумалось Джеймсу, пусть и сухарь, но мастер своего дела. В то же время его накрыл стыд из-за душевной слабости. Но не стоило ли себя простить? Не каждый день теряешь любимого человека. Мысли мутились и метались. Джеймс пытался собраться и не слишком спотыкаться, следуя за солдатами, которые норовили побежать трусцой. - Аккуратней! – покрикивал коммандер. Хотя бы эта жалкая способность, распоряжаться и делать вид, что он владеет ситуацией – чем не утешение? Слабое, вообще-то. Тем временем, Крозье, бегущий вместе с Джеймсом, напоминал затравленное животное – он тоже задыхался, горестно были искривлены брови, пар вырывался изо рта так, будто капитан «Террора» готов испустить последний вздох и упасть замертво. Кто знает, обрадовался бы тому Джеймс или нет? Его сердце разрывалось. Возможно, от низкого страха оказаться единственным высокопоставленным офицером в этой экспедиции и отвечать за всё и всех – может, того же боялся и Френсис? И одновременно загнанное сердце Джеймса глодала почти что ревность: оставалось гадать, с такими же несчастными глазами Френсис принимал отказы Софии, о которых сэр Джон бегло, но всё-таки обмолвился ему?.. И даром ли Джеймс терзался, видя сближение двух старших командиров? Но это было сейчас неуместно воображать. Начальника экспедиции тотчас доставили в лазарет. Там мрачный и деловитый доктор Стэнли немедленно поднялся с места, из-за стола, где он чёркал в дневниках, и глубоко вздохнул: - Так-так. Посмотрим. Почти вслед за ним ворвался в операционную Гудсир, мокрый, одышливый, взъерошенный. Он едва выбрался из западни, а уже хотел приступить к делу. - Гарри, вы здесь, пожалуй, лишний. Стэнли никогда прежде не называл его по имени, нынче было что-то новенькое. - Я убеждён, что готов вам ассистировать, доктор, - твёрдо возразил Гудсир. - А как же другие пострадавшие? Я полагаю, они имеются. - Капитан Крозье отправил их на «Террор», там ими займутся доктора Педди и Макдональд, - доложил Гудсир. Стэнли смерил его оценивающим взглядом, затем так же, с видимой бездушностью, глянул на лежащего на операционном столе капитана, который был распростёрт окровавленной грудой, разве что, быть может, напоминал огромную подстреленную птицу. - Вы глотнули перуанской настойки, раз так деловиты? Если нет, советую это сделать, - отрывисто произнёс Стэнли. – А заодно советую не слишком привязываться к нашему высокопоставленному пациенту. Гудсир уже метнулся к шкафу и припал к бутыли с заветным вином – счёт шёл на мгновения - но чуть не поперхнулся при словах старшего коллеги. Неужели Стэнли заметил, что Гарри испытывал человеческое, слишком человеческое, чувство к капитану – а он некогда отвечал тем же? И в любом случае... - Ваши речи кощунственны, доктор Стэнли, - сжав зубы, проронил Гудсир. - Мои речи всего лишь реалистичны, - отрезал оппонент. – У сэра Франклина слабое сердце, он потерял много крови, и он не молод. Тем не менее, приступаем к делу. Вымойте руки, вы извозились хуже пса. Гудсир оставил без внимания обидную ремарку и повиновался – чтобы сделать всё возможное для спасения начальника экспедиции. В следующие минуты хирург и его помощник так и летали по лазарету, то и дело перекрикиваясь, так, что их труд напоминал стычку. Однако движения были слаженны и чётки. Удивительно, как эти два человека сумели поладить – не то, что добряк Макдональд и флегматичный Педди, у которых сложились по-настоящему товарищеские отношения, как то знал Гарри из бесед, да и просто наблюдая общение врачей «Террора», один из которых при встрече рассыпался в любезностях и шутках, а другой подпирал стену, попыхивая трубкой, лишь вставляя междометия к слову и приглаживая усы и баки. Однако выбирать начальство не приходилось. Теперь счёт шёл на мгновения. Достаточно промедления было из-за того, что капитана доставили к кораблю, не подумав остановить кровь. Именно из-за этого так сильно досадовал Стэнли. Он был суров, но, главное, собран. Сначала он поднёс к носу сэра Джона маленькое зеркальце и кратко кивнул, видя помутнение поверхности: - Пока что он дышит. Отлично. Гудсир постарался оставить без внимания это зловещее слово – «пока». Тем временем, они мигом перехватили жгутом искалеченную ногу Франклина и занялись его боком – вообще, пока непонятно было, за какую рану приниматься в первую очередь. Стэнли решил, что опаснее ситуация с ногой, поскольку очевидно были повреждены крупные артерии нижней части: нисходящая, верхняя, нижние коленные, малоберцовая и так далее. Затем Гудсир не без содрогания погрузил зонд в рваные царапины на боку капитана и пришёл к выводу, что полнота здесь пошла Франклину на пользу: предположительно, важные органы не были задеты, лишь поверхностные ткани. И к тому времени они почти перестали кровить. У Гарри всё смешалось перед глазами, он никогда не совершал операций так стремительно. Стэнли же действовал, словно машина, его слова напоминали лязг механизма, краткий, жёсткий, но странно успокаивающий – он чувствовал себя в своей стихии. И Гарри невольно подстроился под этот ритм и видел перед собой не человека, а просто плоть, ткани, которые следовало привести в порядок, зашить, починить. Не это ли и составляло мастерство хирурга? Стэнли повелел примотать капитана к столу ремнями, хотя тот и так был без сознания и вряд ли стал бы дёргаться во время всех манипуляций – и подобное выглядело бы издевательством. Но Гарри послушался. Так же, как когда перед тем ему приказали разрезать шинель и китель – и когда сэр Джон предстал перед ним беззащитным, голым, разодранным. Однако некогда было предаваться сантиментам. Гарри в считанные секунды послушно зажимал вывороченные края ран, вытаскивал из них обрывки мундирного сукна, обеззараживал, держал, сшивал кожу с красными прожилками кровяных сосудов и жёлтой, рыхлой жировой прослойкой искуснее любого портного. Особенно вселяла тошнотворное чувство будущая культя: Гудсиру пришлось держать конечность капитана, пока Стэнли орудовал пилой, подравнивая края скушенной кости, при этом старательно отслаивая мясо и кожу, чтобы оставить некий запас плоти, которая при благоприятном исходе дел могла зажить и зарубцеваться. Гудсиру пришла в голову неприличная мысль о том, что он штопает прохудившийся чулок, стыдливо стягивая дыру. Он старался не смотреть на белое, измученное лицо Франклина с заостренными чертами и мучительно сведёнными бровями, когда с ним проводили такую постыдную, беспощадную, но столь необходимую операцию. Затем уже занялись распухшим сломанным запястьем, наложили шину и забинтовали его. Гарри невольно пришли на ум мысли о том, как хрупко человеческое тело как оболочка духа, даже сильного, мысли о том, как дух подвергается испытаниям через эту оболочку. Сэр Джон читал им проповеди, когда они тут мёрзли и боролись каждый день с арктическими условиями. Он во что-то верил и пытался передать эту веру во что-то Высшее им самим, и вот лежал под его руками здесь беззащитный и при смерти. Но, даже просто дыша, он сражался. И Гарри сражался. В том числе благодаря сэру Джону. Который его защищал и пытался видеть в нём ближнего своего, даже хотя был не обязан в силу своего звания, стоял так далеко на ступенях служебной лестницы. Но не очерствел и словно бы мысленно пытался вернуться куда-то назад, в ту точку, с которой начинают все люди. Это дано было не всем. Уж точно не всем, чьи волосы тронула седина, кто носит эти золотые эполеты. Не все пошли бы к солдатам, не все взяли бы оружие – и уж точно не всякий пальнул бы в Туунбака так храбро и метко, что чудовище закашлялось и ретировалось... Не все. «И вот он передо мной...» В иное время у Гудсира сжималось бы сердце при виде истерзанного, изранненого сэра Джона, но сознавал он это лишь мысленно, а пока словно застыл, как лёд, и руки его делали то, что должны были, и он лишь рассудком отмечал, что всё лучше, чем могло было быть. - А вы неплохи, Гарри. Вы, пожалуй, даже талантливы. Эти слова, которые Стэнли произнёс сквозь зубы, дорого стоили так что Гарри даже опешил – он никогда не ожидал бы похвалы от своего чёрствого начальника. - Благодарю, доктор, - растерянно пробормотал Гарри. - Из вас что-то да выйдет. Явный толк, если мы вернёмся из экспедиции. Стэнли превзошёл самого себя в комплиментах. И было ценно даже несмотря на пессимистическое «если». - Спасибо. Рад стараться. - Уж старания вам не занимать, мистер Гудсир, - отметил Стэнли. – Оно сослужит вам добрую службу в отсутствие явной гениальности. Впрочем, и я не гений. Сейчас стоит лишь помолиться за здоровье капитана. Франклина уложили на дальнюю койку в уголке лазарета в ожидании, что его состояние настолько улучшится, что станет возможным перенести его в каюту. - Благодарю вас за помощь, - бесстрастно продолжал Стэнли, и Гудсир не верил своим ушам, настолько, по его разумению, доктор разошёлся. - Хм... Пожалуй, у меня и не было такого толкового ассистента, как вы. Браво. При этих словах Стэнли выглядел ужасно скованным, но будто всё-таки не мог их не произнести – и Гарри удивлялся всё больше и больше. Он наблюдал за хмурым и отчуждённым начальником всё время с начала плавания и какими-то фибрами души угадывал, что он не чудовище и не бездушный мясник. И благодарил Небеса за то, что ему дан шанс обучаться премудростям у закалённого фронтовыми боями мастера – который был едок, резок, саркастичен, но неизменно подробно объяснял ему, что и как следует делать. Дай-то Господь, чтобы это сослужило теперь добрую службу. - Я рад вашему признанию, доктор Стэнли. Тот сдержанно проронил: - Я лично буду рад, если сэр Франклин выживет. Впрочем, это и не от вас и меня целиком зависит. А теперь подите-ка снова к тазу и вымойте руки. Если остальные на «Терроре» на попечении Педди и Макдональда, наше дело кончено. На этом его хвалебные тирады окончились, и Гудсир выполнял веленое, совсем сбитый с толку. Потерянность владела не только им одним. Всё время, что продолжалась операция, Крозье и Фицджеймс метались за дверьми лазарета, чувствуя, что не в силах удалиться и дожидаться завершения где-то ещё. Они так и расхаживали взад-вперёд, то и дело бросая друг на друга ошеломлённые, отуманенные взгляды – не в силах даже осознать, что чувствуют по отношению друг к другу. Никто к ним не подходил. Пожалуй, невольный свидетель мог бы только умилиться их преданности капитану. То один, то другой порывался подойти к двери лазарета и постучаться, чтобы увидеть, что же происходит с таким дорогим им обоим человеком – но то Френсис, то Джеймс осаживали друг друга взглядом или даже шиканьем, соревнуясь в самообладании, от которого оставались только жалкие клочки. И ревности не было. Была лишь взаимная тревога, и Крозье с Фицджеймсом обессиленно признавали, что общая беда сближает их, как никогда раньше – пусть каждый из них скорее согласился бы быть расстрелянным, чем признать таковое. Они только время от времени обменивались скупыми фразами. - Как считаешь, Джеймс, ему уже наложили швы? - Откуда мне знать. Я несведущ в медицине. - Но имеешь богатый опыт на полях сражений и немало видел. Коммандер вздрогнул. Из уст Крозье это звучало почти как признание и уважение. - Недостаточно, чтобы делать далеко идущие выводы, Френсис. Капитан «Террора» шумно вздохнул. И коммандеру стало почти жаль его, он почти проникся симпатией – Крозье также болезненно переживал происшедшее несчастье. В следующую секунду Джеймса кольнула ревность при воспоминании о том, как два старших офицера экспедиции сладили, спелись до определённого момента. Но в миг за этим Джеймс прогнал такие мысли как слишком мелочные и постыдные – даже избегая воспоминаний о том, как сам попал в милость. Точно уж не об этом стоило сейчас думать. На самом деле, ему хотелось полностью отдаться горю и тревоге – в глубине души ему хотелось плакать, заламывать руки, даже упасть на пол и кататься там, скуля, как пёс. Разумеется, он ничего этого не мог сделать в присутствии Френсиса, а уходить в каюту ему сейчас претило. И тут Крозье поднял на него несчастный взгляд своих водянисто-голубых глаз и проговорил: - Джеймс... Прошу простить за недостойный вопрос, но осталось ли у тебя хоть немного виски? Нам нужно бы сейчас выпить. «Нам» - это прозвучало внезапно и обескураживающе, равно как и сама просьба. И предположение, что у Фицджеймса виски мог закончиться – не в пример второму командиру. Но язык у Джеймса будто бежал впереди рассудка, и он хрипло отозвался: - Есть. Найдётся. Я... Его речь была прервана. Дверь лазарета с шумом отъехала в сторону, и на пороге показался Гудсир в окровавленном фартуке и нарукавниках. Он выглядел ошеломлённым, словно не знал, то ли его удивило присутствие высокого начальства, то ли он считал это самым что ни есть естественным – и пару секунд будто раздумывал, что сказать. Но наконец-то раскрыл рот и произнёс: - Джентльмены... сожалею, но пока мы не можем допустить вас к сэру Джону. Однако... кхм... Наверное, пару дней, и вы сможете увидеть его. Это звучало до зубовного скрежета расплывчато, ведь они могли увидеть и начальника экспедиции, пришедшего в себя, лежащего на койке в отчаянных попытках оправиться – и хладное тело. Тем не менее, Джеймс напрягся, желваки заходили около скул, и медленно, как можно более размеренно отвечал: - Спасибо за старания, мистер Гудсир. Передайте и благодарности доктору Стэнли. Я убеждён, что вы выполнили свой долг, как подобает. Крозье машинально кивнул, присоединяясь к Фицджеймсу. В ответ Гудсир нервно и устало поклонился. - Может, пойдём? – тихо и тоже глухо обратился к Джеймсу Френсис. При этом он тронул его за рукав, и стоило усилий не отдёрнуть руку от неожиданности. Вскоре они сидели за столом в кают-компании, онемевшие и утомлённые – находясь в помещении, которое расценивалось не иначе, чем гостиная сэра Джона, величавого, но приветливого хозяина. Обитель их сэра Джона. Перед каждым из них стоял стакан, наполненный виски. В кои-то веки Джеймс не осуждал Крозье за вульгарное желание напиться. Этого хотелось и ему самому. - За жизнь и здоровье капитана Франклина, - кашлянув, провозгласил Френсис. - Да, - механически откликнулся Джеймс, нащупывая стакан. Они чокнулись – всё-таки чокнулись, и звон стекла прозвучал приглушённо. И Джеймс не осуждал Френсиса, не смотрел на него возмущённым взглядом, когда тот осушил свой стакан залпом. Коммандер последовал его примеру, хотя янтарная жидкость обожгла ему горло. Они сидели так в молчании ещё с час, подливая друг другу и погружаясь в спасительное опьянение. Когда бутылка была отставлена на пол, Джеймс проронил: - Не стоит сегодня идти на «Террор». Надо подыскать тебе каюту на ночь, Френсис.