Остаёмся зимовать

И Джеймс, и Френсис не знали, как дожили до утра. И ошеломления обоим придавало странное осознание – они столько времени соперничали, возмущались друг другом, а теперь их сблизило общее горе – беспокойство за начальника экспедиции. Ах, если бы они знали, что ещё их сближает! Но утром во время завтрака в кают-компании Крозье украдкой тронул Фицджеймса за рукав и спросил почти фамильярно – что, впрочем, почему-то не вызвало отторжения: - Ну, как ты, Джеймс? - Держусь, - коротко откликнулся коммандер, сжав зубы. - Это правильно, - так же скупо отвечал капитан «Террора». - Нам ничего другого и не остаётся. Впрочем, о положении дел узнаем у Стэнли и Гудсира. Но мне бы не хотелось возглавить эту экспедицию, - выразительно вздёрнул он свои пшеничные брови, притом правая, как обычно, взлетела выше. - Я понимаю, - медленно проронил Фицджеймс. И он действительно понимал. И угадывал, что сидящий с ним рука об руку Крозье ведёт речь явно не об избегании ответственности, в котором его то и дело так соблазнительно было упрекнуть, совсем не о неизбежных трудах и тяготах. В нём в кои-то веки проглядывало что-то человечное, близкое и болезненное для самого Джеймса – он был готов даже испытывать к Френсису благодарность за такие переживания и отставить в сторону глупую ревность, которая проснулась в нём при наблюдениях, что Франклин всё-таки поладил с этим строптивым упрямцем, с этим ирландским грубияном – у которого сердце всё-таки имелось. И который, пусть и не без труда, но сохранил самообладание в ситуации, когда сам Джеймс готов был буквально рассыпаться на куски. И Джеймс не зря даже подмечал какие-то его характерные чёрточки вроде ассиметричности движения бровей, неких своеобычных интонаций и акцента. В конце концов, разве не является внимание и симпатия в своём пусть и несколько противоестественной форме обратной стороной медали враждебности? Возможно, они смогли бы и сработаться. И... даже стать пусть не друзьями, но товарищами? Но об этом не хотелось думать. Не потому, что Джеймс желал упорствовать в недостойных чувствах – малодушии, унынии. Он, пожалуй, всё-таки правильно в начале плавания написал кузине Элизабет, пусть сдержанно, но искренне, что капитан Крозье полностью соответствует своему посту. Коммандеру было страшно подумать о другом... - Джеймс? Крозье снова осмелился тронуть его за руку. Фицджеймс вскинулся и замер, прямой как штык. - Не возражаешь ли, чтобы мы прямо сейчас наведались в лазарет? – глухо проговорил Френсис, так, чтобы другие присутствующие не услышали. - Любые новости лучше неизвестности. Не стоит делать преждевременных выводов. Это опять прозвучало очень сухо – но Джеймс ценил то, что недавний недруг таким образом явно пытается успокоить его, стараясь изо всех сил. Что только нашло на Крозье? А может, он и всегда не был таким уж негодяем?.. - Нахожу твоё замечание резонным, Френсис, - как можно более ровно отозвался Фицджеймс, так же тихо. – Нам так и стоит сделать. - Допьёшь ли чай? Или велеть мистеру Бридженсу убрать... - Я сам велю, - невольно огрызнулся Джеймс, резковато потянувшись к чашке. Ещё сильнее ударило то, что он не встретил в мимолётном взгляде Крозье гнева или вызова – Френсис смотрел на него мягко. Жалел. И это было почему-то очень унизительно. Но Джеймс сохранил безупречную выправку и пил остывший чай мелкими, раздумчивыми глотками: время, когда счёт шёл на секунды, уже прошло. Теперь оставалось выжидать. - Пойдём? - Пойдём. Они оба поднялись со своих мест с наибольшей непринуждённостью, что могли изобразить, и Джеймс объявил: - Мы удалимся для краткого совещания, господа. Гудсир, отодвинув дверь лазарета, встретил их взглядом растерянным и почти испуганным, но теперь оба командира знали, что это впечатление обманчиво. Даже сухарь Стэнли доложил Фицджеймсу о «поистине героическом» - коммандер уже, было, счёл, что ослышался – поведении Гудсира во время операции. Но он мог верить врачу, который когда-то спас его в Китае. Спас бы он и ещё одного человека, дай-то Бог – таковы были беглые мысли. - На самом деле, джентльмены, - понизив голос, проронил Стэнли, учтиво, пусть и скованно, склоняясь и нависая всем своим немалым ростом, - капитан уже изъявил желание вас видеть. - Так он пришёл в себя? – переспросил Френсис. - Не вполне. Разумеется, с учётом положения. Но он называл ваши имена и желал, чтобы вы оба его посетили. Возможно, одновременно. Френсис и Джеймс переглянулись. И тотчас ринулись за услужливым, скорбным Гарри Гудсиром. Потому что прогноз пока что не мог быть чрезмерно благоприятным. Франклин был распростёрт на койке бессильно и беззащитно. Одеяло сбилось – он, наверняка, даже в состоянии нынешней слабости метался от невыносимой боли – и не мог как следует проглотить опиум, утоляющий мучения, и некому было поправить его постель, и никто не держал его за руку. Однако тёплое толстое одеяло было натянуто почти до подбородка: в таком состоянии его явно опасались даже переодеть в ночную рубашку, чтобы лишний раз не растревожить свежие раны. Он тяжело, шумно, прерывисто дышал полуоткрытыми обескровленными губами, его потемневшие веки дрожали, все черты заострились, ещё более утончились. И вроде они были всё те же, но Франклин кажется почти неузнаваемым. Это был человек, который действительно одной ногой в могиле. Наверное, как раз той, которой теперь не было. Джеймс нервно сглотнул и закашлялся, увидев страшный провал под одеялом. Да. Одной ноги теперь до колена не было. А что сделали с тем, что валялось, окроваленное, на льду?.. Мысли об этом вызывали тошноту. «Нет, не смотри. Не думай». Но коммандер поймал себя на мысли о том, что носил бы своего возлюбленного наставника на руках – если бы он он выжил и если бы вообще позволил ему такое. Уж точно не в Англии. Здесь, в Арктике? Когда, как? Какая нелепица. Лишь бы он остался в живых... - Джеймс, мне кажется, он зовёт нас. Побледневший, словно посеревший, Крозье – чей взор был измученным, а щёки казались побитыми не оспой, а картечью на поле боя – тронул его за локоть. В который раз Джеймс был признателен ему за такое благородство. Они приблизились. Дыхание вырывалось из горла капитана с хрипом: - Френсис... Джеймс… - Мы здесь, сэр Джон, - проронил Крозье. - Мы рядом, - вторил Фицджеймс. - Дайте сюда ваши руки. Он с усилием поднял свои собственные руки к груди, отодвинул одеяло. Одна из его рук была забинтована, на обеих под ногтями чернела застывшая кровь – следствие того, как он пытался выбраться из проруби, куда едва не был сброшен дьявольским медведем. Впрочем, по кораблю уже начали распространяться слухи и о том, что он поразил тварь в самое горло выстрелом, как то сделал копьём Святой Георгий, о котором сам же начальник экспедиции говорил в своей последней проповеди – но что было толку, какая радость от того, что, совершив подвиг, родной человек умирает?.. - Не медлите... Они каким-то невероятным чутьём угадали, что будет неправильным, если кто-то возложит руку на грудь Франклина первым, и сделали это одновременно, и почти что сплелись пальцами, озадаченно встретившись взглядами. И капитан в следующий миг сделал отчаянное усилие для того, чтобы наложить свои ладони и проговорил: - Пожалуйста, поклянитесь... что вы более не будете враждовать и будете друг друга поддерживать во всём... Он сглотнул и отрывисто продолжил далее: - Не все решения Адмиралтейства удачны. И я плох в том, чтобы наладить человеческие взаимоотношения... Тасмания тому свидетельством. Но, Бога ради, постарайтесь разобраться между собой ради меня. От вас зависит судьба людей. Помните это. Самое главное. Помните это... - Клянусь, - сказал Джеймс. - Клянусь, - подтвердил Френсис. И это было вполне искренне в тот момент. Они переглянулись – и Джеймс мог поклясться, что лёд в глазах Френсиса растаял, а тот видел, что во взгляде Джеймса не тлеет огонёк тщеславия или волнения, но появляется студёный отблеск. Этим они как бы уравновешивали друг друга. - Тогда я спокоен за вас, и за судьбу экспедиции. Простите меня, пожалуйста, если сможете... С этими словами сэр Джон вздохнул и откинулся на подушку. Джеймс тревожно крикнул: - Доктор Стэнли! Тот смерил лазарет огромными шагами, с лицом, как обычно, бесстрастным, наклонился к раненому, проверил пульс и отчеканил: - Всё в порядке, насколько это может быть. Простите за возможную дерзость, господа, но утверждаю – ваша паника в любом случае бессмысленна. Как сказал бы сам сэр Франклин, его жизнь сейчас в руках Господа, а я сделал всё, что мог. Но капитану сейчас нужен покой и только покой. Стэнли учтиво поклонился и с намёком кашлянул. Крозье метнул в него гневный взгляд: это истовое переживание за начальника экспедиции он посмел обозвать низким словом «паника»? И он их выгоняет, так получается? Фицджеймс увидел, как сжались у ирландца кулаки и, на сей раз взяв смелость на себя, незаметно, протянув руку за спиной, сжал сзади предплечье капитана «Террора» - а сам произнёс бесцветным тоном, что должен был изображать выдержку: - Благодарю за усилия, доктор. Вы правы. Нам нужно мужаться и только. Мы надеемся и в дальнейшем на вашу драгоценную помощь. И верим, что она принесёт свои плоды. - Благодарю и вас, коммандер, - отозвался Стэнли и удалился. В лазарет поступили два матроса с обморожениями, предстояло оценить их тяжесть и необходимость хирургического вмешательства. А Джеймс почти негодовал внутренне от того, насколько переживает Френсис. Как ни странно, но он будто считал, что капитан «Террора» присвоил его собственные законные чувства. Означало ли это волнение то, что они с Франклином чрезмерно – на ревнивый взгляд Джеймса – сблизились и сдружились? Или это отзвук дружбы былой? Как-то раз сэр Джон упоминал, что они знакомы чуть ли не четверть века. И обычно не стоит радоваться несчастьям и размолвкам, что происходят у других, но Джеймс испытывал тайную радость от того, что между капитанами как-то раз наметились вроде бы непреодолимые разногласия. - Это просто невыносимо... – донёсся слабый голос. Крозье и Фицджеймс резко повернулись к койке, где лежал раненый начальник экспедиции. Сэр Джон разомкнул запёкшиеся губы и прошептал: - Стоит отвернуться, уже суета сует. Джеймс. Френсис. Наведите порядок на кораблях. И не забывайте клятвы. С этими словами он снова сник и потерял сознание. Капитан и коммандер переглянулись. - Я думаю, стоит довериться доктору Стэнли и соблюсти рекомендации, - сжав челюсти, выговорил Фицджеймс. - Наверное, - уронил Крозье. – Ты прав, Джеймс. Притом до невозможности долго он рассматривал своего начальника – так, будто хотел бы встать на колени и приникнуть лбом к постели. «Не выдумывай, Джеймс, это невозможно». Скорее всего, Крозье сейчас думал о злосчастной Софии – ведь ей же он дал обещание, что позаботится о её дядюшке, но не смог ничего сделать, как следует? «Как и ты, дорогой Джимми». Ох уж этот противный внутренний голос, что сопровождал Джеймса на протяжении всей жизни и твердивший, что он всегда делает недостаточно. А он буквально рвал жилы. И понадеялся, что не будет таким уже страшным грехом в кои-то веки злоупотребить положением, протекцией, симпатиями для того, чтобы набиться в эту арктическую экспедицию. И – вот, пожалуйста, результат. - Я всё-таки пойду на «Террор», - усталым тоном известил Крозье. – Туда отправлены прочие пострадавшие. Сэр Джон теперь на твоём попечении, Джеймс. Сердце у коммандера подпрыгнуло. Стоило одёрнуть себя, чтобы не посчитать это некой сомнительной победой. Ведь очевидно же, что Крозье думал о Софии. А так опечален был потому, что если – вернее, «когда» - все вернутся в Англию, придётся отвечать перед грозной леди Джейн, и не видать ему руки и сердца этой дамы, если его сочтут виновным в происшедшем. - Я очень надеюсь на докторов Макдональда и Педди, - сглотнув, произнёс Джеймс. – Нам важен каждый человек. - Согласен. А за Макдональда я таки могу поручиться, мы уже плавали вместе. - Это славно. Не уверен, насколько стоит желать тебе быть осторожным, Френсис... Тварь ведь непредсказуема. В любом случае, дам тебе двух сопровождающих и заряженное ружьё. - Это не помешало бы, спасибо. Стоит ведь отметить, как наш сэр Джон справился с медведем, стоит следовать его примеру. Он же выпалил животине прямо в глотку. Вот тебе и Святой Георгий. О чём проповедь читал, то сам и сделал. - И правда... Джеймс, к своему стыду, припоминал события только как страшный калейдоскоп из разрозненных кусочков и образов. Куда чётче отпечатались в мозгу картинки того, как возлюбленный наставник лежал на краю проруби щекой в снегу, обездвиженный и беззащитный. И почему-то прихоть воображения заставила более чётко запомнить кровь из его нежной щеки, высокой скулы, а не кровавые пятна из оторванной ноги, не эти лохмотья униформы и лоскуты плоти. - В любом случае, Френсис, желаю удачи. - Спасибо. И тебе того же. С тем они и расстались.