Остаёмся зимовать

Джон провалился в густую черноту и напоследок подумал: «Вот и конец...». Что же ему сейчас предстояло? Увидеть апостола Петра с ключами в руках? Нет, ничуть не бывало. Начать с того, что он был не уверен, что достоин Рая. И никаких облаков, никакого воздуха. Он ощутил, что тьма эта – мокрая, он барахтается в море. Кругом виднелся только синевато-зелёный мрак. «Я всегда мечтал посмотреть, каково там, внизу». ...Но как же он упал за борт? Стоп. Вокруг мог быть только лёд, не открытая вода. Они ведь встали на очередную зимовку. Рывками начинали доходить недавние воспоминания. Он – капитан Джон Франклин, начальник злосчастной экспедиции, направленной на поиски Северо-Западного прохода. Значит, медведь всё-таки сбросил его в прорубь – ведь сейчас над головой Джона мутным потолком смыкалась ледяная толща – и яркими вспышками проносились в уме образы недавнего бегства от чудища, страшного ранения, падения на край воронки. Но почему он так относительно ясно мыслил? Ещё и помнил о существовании Рая и Ада? Джон заметил, что тело его как будто неимоверно раздулось – могло ли такое сознание быть присуще разбухшему трупу? Что за иллюзия? Наверное, так и выглядел предсмертный бред. А каждому своё – и у него, как у многих, наверное, моряков, возникли образы утопления. Но он не задыхался. Он дышал и мог чувствовать это, его могучие, почему-то именно могучие, лёгкие сокращались. Он поднял взгляд вверх и увидел серебристые пузырьки воздуха. Любопытства ради попробовал пошевелить рукой и отметил, что ладонь как-то непривычно ощущается, слишком плавное движение, и... у него словно не было пальцев. Джон попытался оглянуться, но понял, что и шеи тоже нет. Он изо всех сил скосил взгляд и увидел плавник и громадное туловище, что, несомненно, принадлежало гренладскому киту. «Вот это да. Чудны дела Твои, Господи. И зачем Ты мне такое показываешь, прежде чем я отправлюсь к Тебе?» Конечно, ответа не последовало, и Джон, растерянный, испуганный, но всё равно любопытный, попытался взмахнуть ногами – то есть, хвостом. И казалось вполне оправданным, что теперь у него всего одна конечность, раз зверь оторвал одну человеческую. Хорошо, что не было боли – а была сила: Джон понёсся вперёд со степенностью, но и стремительностью, чувствуя, как его омывают здешние воды, но совсем не холодные по восприятию, приятно свежие, как волны на южном курорте, которые так любила при его жизни дорогая Джейн. Джейн, его жена... Жена. Ещё одно чуждое нынче понятие. Ведь на Небесах, коль они существуют, нет таких отношений, хотя есть родство душ. Но и оно у них было на земле. А как бы Джейн отнеслась к нему, узнав, кем он стал? А узнает ли когда-то? А Элеонора и София? Он о них всё равно помнил. А в кого бы они превратились, оказавшись в пучине морской? Русалки? Сирены? Ужасно глупые мысли одолевали Джона. Хотя в какой-то мере было интересно отметить, что даже в таком состоянии и виде он способен испытывать какие-то чисто человеческие праздные чувства. Однако он испытал необходимость подышать и поплыл на поиски хоть какого-то участка свободной ото льда поверхности. И скоро её нашёл. Лёд оказался не сплошным и не таким уж толстым. Джон всплыл и с наслаждением выпустил водяной фонтан, а затем вдохнул. Но его привлекли странные звуки, доносившиеся со льдины. Он высунул уже не лицо, но морду, из воды и увидел небывалое зрелище: посреди пятна смёрзшейся крови дрались не на жизнь, а на смерть огромный полярный медведь с длинной шеей и не уступающий ему размерами белый саблезубый тигр, ещё одно доисторическое страшилище. Звери, очевидно, были уже утомлены битвой, но вознамерились прикончить друг друга. Они были покрыты ранами и царапинами, шерсть свалялась и запеклась, уже даже превратилась в кровавые ледышки, но они вцепились бы друг в другу в горло даже из последних сил, валяясь и испуская последний вздох. Сначала тигр был опрокинут лапой с острыми, как ножи, обсидиановыми когтями, но, шатаясь, поднялся и неловко отскочил, уворачиваясь от укуса. Затем он пару мгновений стоял, вздымая бока, и кинулся на противника, целясь в нелепой длины шею. «Туунбак». В уме Джона всплыло прозвание этого мерзкого существа, и он захотел, чтобы бой окончился победой странного тигра, кем бы он ни был. Что-то влекло его, что-то подсказывало, что это не враг, а союзник, пусть неизвестный или неузнанный. Джон лихорадочно соображал, пока его не сковал на тягостные мгновения ужас – необъяснимый, ведь киты и медведи не враги, даже пути их не пересекаются, и Джон не знал, как помочь тому, кому он сочувствует. Словно с сотню голосов зазвучало в его голове, целый сонм – и лейтмотивом был страх и отчаяние. Это были чужие голоса, и Джону показалось, что он сходит с ума. «Какой ум, Джонни, ты же умер?!» А они всё твердили: «Спаси нас, спаси нас...» Но есть же на Небесах Спаситель?! Есть и ещё два спасителя – Френсис и Джеймс. Он в них верил. Даже в то, что они преодолеют эти свои мелочные дрязги, когда его не станет, и сделаются настоящими братьями. По оружию, по духу, Бог его знает. И подарят жизнь людям в этой чёртовой экспедиции, если постараются сами. А теперь нужно было что-то делать, Джон чувствовал это – так же, как признавал правоту Френсиса, когда тот обрисовал ему печальную обстановку и настаивал раз за разом, что стоит признать очевидное. Он вынырнул, чтобы опять пронаблюдать за боем. Тигр и медведь атковали ещё раз, полосуя друг друга клыками, и снова – теперь они катались по льдине, сцепившись в клубке, но довольно скоро он распался, и чудища развалились с видимым облегчением, сочась свежей кровью, отползли в стороны довольно далеко и зыркали друг на друга, тяжело дыша, скалясь и рыча. Джону пришла в голову нежданная мысль. «Косатки». Тут же на него навалился шквал панических голосов, одни из которых звучали молодо, другие как у мужчин средних лет – и Джон, раз уж дана была ему такая возможность, принялся читать «Отче наш», но, когда это не получилось, в уме своём выкрикнул: «Заткнитесь! Я тут главный!» - и, не дожидаясь ответа, нырнул на глубину. Там было ещё темней, чем у поверхности. Зато сила воды могла его вытолкнуть, да ещё сам он вовсю работал хвостом и плавниками и нёсся, мчался к тому месту, где отдыхал медведь. Джон не чувствовал боли, когда проломил спиной лёд, ощутил лишь радость, когда увидел мохнатую тварь, что провалилась в трещину. Тут же он толкнул её на глубину. О, это оказалось не так просто – они явно различались размерами, но медведь был проворнее, несмотря на раны. А Джон гнал и гнал на него потоки, давил ниже, хотя мерзкое существо старалось его укусить – ну, теперь кожа была потолще человеческой, можно и потерпеть. В глазах зверюги читалось непонимание, как такое вообще возможно – эта мразь ведь явно обладала разумом, приближенным к людскому. А Джон решил, что раз уж он теперь животное, то и вести себя будет соответственно. Как тогда, с этим датчанином в сражении у батареи Трекронер. Которого он задушил собственными руками и до самого конца словно не понимал, что происходит. Но нынче-то прекрасно соображал. Плохо было то, что медведь словно бы тоже умел дышать под водой. Однако тут Джон обратил взгляд на айсберг – он и так его приметил, когда только осознал себя в этой среде. А теперь... «Иди-ка сюда, негодник». Подводные волны, что создавало тело кита, явно превосходили поток медведя – и Джон толкал противника к ледяной глыбе, ощетинившейся острыми подводными выступами. Тот перебирал лапами, но ничего не мог поделать, лишь смотреть на угрозу и тщетно пытаться сбежать. Если бы он не был ранен тигром, ничто бы не случилось, эта белая гадость кружила бы здесь, бросая вызов. Но Джон припечатал его боком к айсбергу и держал там, пока не увидел, что мохнатая туша еле-еле трепыхается и идёт на дно. Он даже нырнул, чтобы убедиться, что соперник не притворяется. Но белый медведь лежал в глубине вод недвижимым, а вокруг струились бледно-розовые, едва различимые кровяные разводы. Шерсть трепыхалась под действием течения, как водоросли. Джон ещё несколько минут плавал вокруг, чтобы убедиться, что убил противника. «Кто бы я ни был теперь, я чувствую, что то, что я сделал, верно». А потом он устремился к уже знакомой большой полынье, чтобы снова вдохнуть и взглянуть на соперника Туунбака. Тигр лежал на краю льдины, положив массивную голову на лапы, обернув хвост вокруг задних, и дыхание вырывалось из его горла вместе со скупыми, но изрядно настораживающими брызгами крови. Когда Джон выплыл и попытался издать хоть какой-то звук, чтобы дать знать о своём присутствии, тигр поднял голову и откликнулся хриплым подобием рыка. Хорошо, что хоть заметил его. Джон знал, что всё сделал, как надо. Ему было беспокойно вновь погружаться, но он не мог не знать, что там его родина теперь, там обиталище, надо с этим смириться. Скитаться ему пришлось недолго, всего с полчаса – вдруг Джон увидел сверху целый сноп солнечных лучей, неожиданно ярко пронзивших морскую глубину. «Что же это всё значит, Господи? Дай мне знак, пожалуйста». Он опять слышал крещендо голосов у себя в голове, но как бы рад был от них отрешиться! Джон рванулся на поверхность, к свету, и чем ближе он был к цели, тем тише звучали голоса. Он вынырнул... Но что это?! Сияние потустороннего солнца обернулось тусклым светом каюты, а его приключения окончились – он был вновь в изувеченном человеческом теле. Было ли грехом считать, что по ту сторону Черты всё-таки было лучше?.. И что там бы он и предпочёл остаться?.. Но его волосы перебирали чьи-то смутно знакомые руки, его щёки поглаживали удивительно мягкие и нежные пальцы. - Мой ты милый Джонни, наконец проснулся. Этот голос с характерной хрипотцой сложно было спутать с ещё чьим-то. - Френсис? – полушёпотом отозвался Джон, открывая глаза пошире. Крозье наклонился и поцеловал его в лоб: - Бедный, хороший мой, я о тебе беспокоился. - Я о тебе тоже, - слабо улыбнулся Франклин. – Ты больше недели не был у меня. Я соскучился... всё думал, а не обиделся ли ты на что. Но мне сказали, что ты простудился. Всё ведь уже хорошо?.. Крозье ответил ему усталой, бледной улыбкой: - Ну, насколько может быть. Он выглядел измождённым и постаревшим. Вдруг капитан «Террора» замер на мгновение, издал какой-то хлюпающий звук и лихорадочно зашарил по карманам в поисках платка – у него хлынула носом кровь. - О, Френни! Боже! - Да ничего, пройдёт, - с досадой проворчал Крозье, запрокидывая голову и прижимая к носу платок. – Точно пройдёт. - Мне кажется, у тебя была не простуда, а что посерьёзней... - В каком-то смысле, - уклончиво отвечал Френсис и неуклюже перевёл тему: – Я подожду, пока чёртова кровища не перестанет, ну, а ты, может, расскажешь, что тебе снилось? Джон послушно начал описывать свои диковинные видения, пока что никак не упоминая, чем они могли быть вызваны. По мере рассказа Крозье выглядел всё более и более изумлённым, нет, потрясённым. Джону это было удивительно: разве Френсис хотя бы в детстве не наслушался самых диковинных ирландских сказок? Что уж говорить об эскимосских мифах? Наконец, Френсис отнял от лица платок, резким, энергичным движением утёрся и решительно заявил: - Так, дорогой. Теперь я понимаю, что ты поверишь и не сочтёшь, что я сошёл с ума. Мне нужно кое-что рассказать тебе. И Джон приготовился слушать. Он поворочался на подушках и извиняющимся тоном проговорил: - Но ты уж не обессудь, если во время твоего рассказа я буду проваливаться в сон. Тогда ты меня буди, пожалуйста. - Ну что ты, лучше подожду. - Нет, буди уж. Упрям, как обычно – ладно, это и неплохо, подумал Крозье. И заговорил – сначала очень тихо и смущённо, потом более складно, устремив взгляд куда-то сквозь бледное лицо своего старшего товарища и командира, но держа его за руку.