Остаёмся зимовать

- Хорошо. Когда мы можем приступить к обряду? – с мрачной решимостью спросил Френсис. - К первой части – хоть сейчас. Силна произнесла это побледневшими, сухими губами и сглотнула. Она скользнула рукой в складки мехового одеяния и достала белёсо взблеснувший костяной нож. Он приковал взор – то ли странно засветился в сумраке каюты, то ли тени опять сгустились. Френсис опять ощутил дуновение холода из ниоткуда, а в ноздри – пока что без причины – ударил железистый запах. Силна медленно подступила на два шага ближе. Она тихо произносила какие-то слова, но Френсис не мог разобрать и понять их, даже несмотря на свой новый диковинный дар. Фигура девушки вдруг размылась, затем снова стала чёткой. Резче всего виднелось лезвие, необычно острое. Почти таким же белым отсвечивали костяшки пальцев и её лицо. Френсис почему-то догадался, что это нож её отца и что именно этим ножом он вырезал себе язык, верша жертву посвящения – и поёжился, хоть и стараясь не подать виду. Клятва на крови. Иначе и быть не могло. Ему лишь пришло в голову: лишь бы не резать ладонь – почему во всех сказках и былинах, что он когда-то слышал, раскраивали именно там? Это же так неудобно, неужели нет крови в других местах... Какие, право, глупые мысли в такой момент. Тем временем, Силна без слов подошла вплотную, поддёрнула рукав анорака и сделала быстрый аккуратный надрез – нет, не на ладони, а на левой руке сбоку запястья, со стороны большого пальца – и тёмная кровь закапала на пол. Знаком она велела Френсису повторить её действия, помотала головой: нет, другую руку. Он протянул свою правую, отодвинув рукава кителя и рубашки – она повернула его руку и стремительно сделала похожий надрез так же сбоку, но со стороны мизинца. Странное дело, боли почти не было. И снова подумалось нелепо – что скажет Джопсон, когда ему придётся всё это убирать? Но в следующий момент они соединили руки, прижав рану к ране, и всякие мысли вышибло из головы. Крозье словно пронзило молнией, в глазах окончательно потемнело. Ему показалось, что он несётся отвесно вверх с бешеной скоростью сквозь мрак и ледяной холод ещё пуще, чем в полярной ночи, между мириадами звёзд, среди миров... Но он не успел даже прийти в ужас или подумать, что умирает, всё продлилось лишь одну секунду. Вмиг он увидел вокруг привычную каюту, а перед собой – девушку. Она выронила нож, зашаталась, опустилась на пол и уселась там, подогнув ноги. Самого его тоже повело, и он тяжело рухнул на койку. - Так оно и бывает, мне говорили... – слабо пробормотала Силна. – Есть вода? Он дал девушке напиться и сам с удовольствием выхлебал целый стакан. - То ли ещё будет, если мы вернёмся. Конечно же, хотелось услышать не «если», а «когда», но спасибо и на этом. А ещё Крозье вспомнилось, как их с Россом подкосило пребывание в Антарктике и как у них потом у обоих дрожали руки. - Что дальше? - Пока я уйду. Нужно приготовить отвар для перехода. Я тебя позову, когда сготовлю, и передам тебе твою порцию. - Но как я тебя услышу? – засомневался Френсис. - Глупый, ты ведь только что стал моим мужем! – усмехнулась Силна. – Теперь ты можешь всегда меня слышать. Выйдешь отсюда наверх, да и возьмёшь, что нужно. Всё. Ладно, мне пора. Сердце невольно сжала тревога: как же она отправится обратно на «Эребус»? - или куда она там задумала... Что её ждёт в темноте? - А ты не... - Теперь, - сдержанно, но гордо заявила Силна, - я ничего не боюсь. И была такова. Френсис понял, что его ждут серьёзные приготовления, ведь на долгий – непозволительно долгий – срок корабль должен был остаться без капитана. Наутро он собрал у себя Литтла, Джопсона и Блэнки и строго-настрого наказал им не задавать лишних вопросов и хранить втайне всё, что он им сообщит. Начал с того, что сказался больным. Выглядело правдоподобно. От бессонницы и нервов вид у Крозье был такой, что краше в гроб кладут. Он постоянно жаловался на головные боли, слабость, бессонницу, озноб и ломоту во всём теле – притом только брюзжанием и ограничивался, а лечиться наотрез отказывался. Но теперь окончательно сник и предупредил, что по крайней мере неделю, а то и две, не сможет выходить из своей каюты, так что все дела препоручает первому лейтенанту. Засим капитан провёл подробный инструктаж. Все трое встревожились и не понимали, что он задумал, но предчувствия ими овладели самые нехорошие. На лице Литтла застыло скорбное и обречённое выражение, Блэнки выглядел обеспокоенным, а Джонпсон мрачным и огорчённым до глубины души. Последние двое, казалось, стараются воздерживаться от некого подспудного осуждения, которым не посмели бы друг с другом поделиться – но которое у них было общим. О да. Они оба разделяли зловещую догадку: наверняка, от отчаяния Крозье решил сорваться в пучину самозабвенного, саморазрушительного, самого что ни на есть скотского пьянства – как то не раз бывало и прежде. И самое противное, что они никак не могли этому помешать. Что и говорить? Он был капитан, они подчинённые. Он творил, что заблагорассудится. Человеческие увещевания и призывы к совести были бесполезны и могли вызвать только вспышку дикой ярости. На «Терроре», очевидно, наступали тёмные времена. Хотя уж куда темнее. Знал бы верный Джопсон, что на самом деле выпил Крозье, когда укладывался спать той ночью... ...Френсис и вправду около полуночи услышал потусторонний зов, пронизывающий и мозг, и каждую клетку тела. Ему срочно нужно было на палубу. Он быстро оделся, пронёсся тенью через кают-компанию, коридоры, поднялся наверх, обменялся скупыми приветствиями с вахтенными и устремился на корму. Она снова стояла там неподвижно – ждала его. Сполохи полярного сияния конвульсивно извивались в небе разрубленными змеями и озаряли её лицо мертвенным зеленоватым свечением. Она вручила ему небольшой округлый сосуд из непонятного материала. - Вот. Выпей и спрячь подальше. У тебя есть тот, кто о тебе позаботится? Выбор у Френсиса был невелик. Точней, его и вовсе не имелось. Одновременно, Френсис до сих пор ходил вокруг да около, мялся, не знал, как подступиться к Джопсону: его сковывали страх, жалость и вина. Тем не менее, он с показной уверенностью кивнул. И деловито спросил: - А у тебя? - Да. Харри Гудса, - старательно произнесла она. Что ж, помощнику хирурга с «Эребуса» можно было довериться, и Френсис улыбнулся: - Хорошо. С этим они разошлись. ...Ничто вроде не предвещало беды: капитан не просил принести виски по своему обыкновению. Перед сном он был совершенно трезвым, хотя что-то всё равно беспокоило Джопсона. Крозье уже улёгся в постель, устроился поудобней и произнёс глуховатым, каким-то особенно проникновенным и словно извиняющимся голосом: - Томас, поди сюда. Вестовой наклонился, вопросительно приподняв брови. - Послушай. Я буду очень крепко спать и просплю, похоже, очень долго. Но ты, пожалуйста, не беспокойся, Томми, хорошо? Обещаешь? Что-то тут было неладно. - В чём дело, сэр? – не выдержал он. - Обещаешь? – только и повторил капитан. - Сэр... – умоляюще повторил Джопсон. - Всё будет в порядке, - с нажимом произнёс Крозье. Что-то его мучило, но он не мог сказать больше. Наконец, он привлёк Джопсона к себе не грубым, но сильным движением и зашептал: - Томми, я говорил, что болен. Это... нервная болезнь, и это семейное. Такое у меня уже было пару раз и обошлось. Нечто подсказывало, что он лжёт, но Томас не смел обвинить его прямо, только в волнении слушал. - Просто присмотри за мной. И никому ни слова. Никому! Я уверен, ты справишься. Ты и лейтенант Литтл. Вы способные парни. Приглядывайте тут за всем в соответствии с моими прошлыми и нынешними распоряжениями. Не спускайте глаз со смутьянов и следите за порядком – чтобы, когда я приду в себя, всё было в лучшем виде. Крозье отпустил вестового, вновь улёгся на подушку, натянул одеяло до самого подбородка и закрыл глаза, дав понять, что разговор окончен. Джопсону не оставалось ничего, кроме как потушить свет и удалиться с тяжёлым сердцем. ...Френсис провалился в сон не в пример быстрее обычного – его поглотила тьма. Впрочем, она быстро рассеялась, но уступила место не свету, но сумеркам, что бывают перед рассветом неверного полярного дня. Хотя нельзя было определить, какое именно время – потому что здесь его не существовало. Вокруг расстилался обычный пейзаж: бескрайняя фиолетово-сероватая равнина льда, вдалеке тёмные мутные полыньи, торосные гряды, ещё поодаль хищные зубья сераков, придавленные слепым, тяжёлым небом, из чрева которого скупо сыпался снег. Лишь кораблей было не видать, и казалось, что они здесь и не могли находиться. Царил холод, но и он воспринимался не столько привычным, сколько исконным. В ушах слышался тонкий свист ветра и скрежет льда. Френсис припомнил, что должен был оказаться в облике животного, но он по-прежнему был человеком, и фигурка, которую он различил в отдалении, тоже была человеческой – Силна. Она помахала ему рукой, подзывая ближе – скорей, скорей! – и кинулась навстречу. Он тоже побежал, подгоняемый внезапно захлестнувшей тревогой: ощущалось, что каждая секунда промедления грозит опасностью. Непонятно, что именно нужно было сделать, для чего бежать, что сказать или сделать, но Френсис нёсся, что есть мочи, спотыкаясь, чертыхаясь на бегу, перемахивая через все неровности на пути. В каких-то двух шагах уже Силна с гортанным воплем сделала ему навстречу бешеный, отчаянный скачок, будто стремясь сбить с ног. Повинуясь странному велению не то мозга, не то сердца, он повторил бросок. Они врезались друг в друга, удар – и уже в воздухе Френсис ощутил тот же взрыв смерти-перерождения, как когда они совместили раны, нанесённые священным ножом: вспышка тьмы, звёзды в глазах, ожог холода, свет... Явь. Френсис возвышался над ледяной поверхностью, и тело его ощущалось огромным. Он осознал, что хребет его вытянулся горизонтально, вместо ног в снег упирались четыре мощных когтистых лапы. Они были покрыты белой плотной шерстью с размытыми полосками и напоминали не то львиные, не то тигриные. Приноравливаясь к новому облику, Френсис потянулся, поиграл мускулами, взмахнул хвостом – он оказался длинен и гибок. Шевельнув губами, он ощутил, что из пасти высовываются длинные острые клыки, подобные клинкам. Ему стало интересно, как он выглядит – и, хотя не стоило предаваться праздности, он несколькими скачками преодолел расстояние до ближайшей полыньи и заглянул в чёрное зеркало ближайшей полыньи: оттуда на него смотрело доисторическое чудище – белый саблезубый тигр. «Кажется, неплохо», - зазвучал напряжённый, осторожный голос в голове. Конечно же, это была Силна. Теперь у них было одно тело – одна плоть – на двоих, и единый разум, которому предстояло управлять этим телом в бою. Френсис почувствовал себя странно. Мелькнула мысль о том, что вроде бы он должен ощущать себя как капитан, получивший новое судно, но в то же время слишком сильно было осознание, что он и есть – зверь. Всё человеческое, капитанское, не то, что выветривалось с каждым мигом, но оставалось всё дальше и дальше. Он встопорщил усы и втянул ноздрями воздух. И учуял знакомый запах. Тогда он поднял голову и издал протяжный рёв. Казалось, ему должен был вторить другой такой же. Но не тут-то было – медведь выпрыгнул прямо из полыньи, как будто взлетел, на лёд – и тут же бросился на тигра, желая враз уложить на лопатки. «Как ты посмел!» - вот что читалось в этом исступлённом, бешеном броске. От внезапности Френсис – он до сих пор ещё помнил своё имя – еле успел кое-как увернуться и выскользнуть, откатившись. Однако Туунбак был так разъярён его нежданной наглостью и появлением, что сам не рассчитал прыжка. Первый удар пришёлся вскользь, хотя кровь немедленно брызнула на снег. Тигр тотчас же вскочил и сжался, напружившись. Медведь грозно ощерился, неторопливо подобрался и с коротким рыком кинулся на соперника. Новый манёвр и уклонение в последнюю секунду – оба лишь задели друг друга когтями и принялись кружить по льдине, примериваясь и прикидывая, как одолеть врага. Френсис пока не знал, в чём его собственные сильные и слабые стороны. Он знал кое-что о полярных медведях вообще, кое-что о нраве и особенностях Туунбака в частности – только из того и мог исходить. Одно это предвещало долгую и кровавую битву. Он понимал, что ещё немало предстоит таких наскоков и отступлений. Медведь ещё несколько раз ринулся на него, скалясь, брызжа зловонной слюной и словно стремясь даже не столько пока укусить, а дохнуть на него поближе: «Чуешь запах смерти?» В следующий раз Туунбак не дал Френсису отскочить и попытался сделать захват, ощутимо полоснув когтями поперёк по спине. Тигр с усилием вырвался и побежал в сторону торосов – медведь понёсся за ним. Кажется, в скорости он всё-таки немножко уступал, но намного ли и надолго ли? Главное, не дать загнать себя к воде и столкнуть туда, на бегу думал Френсис. Тигры неплохо плавают, вспоминал он, но с полярными медведями им явно не тягаться. Они заскакали по белым кручам, выше, ниже, наискось, стремясь то увернуться, то достать друг друга. Наконец, Френсис камнем бросился на Туунбака сверху, сбивая с ног, стремясь рассадить ему спину и бока об острые выступы. Они схватились и кубарем покатились по льдине, терзая друг друга когтями и зубами так, что клочья белой шерсти разного оттенка так и летели вместе с брызгами крови. Там, внизу, звери по инерции расцепились и снова отпрыгнули в стороны, и опять закружились в медленном, смертельном танце. Бока вздымались, зубы щерились, уши прижимались к головам, дыхание вырывалось клубами из окровавленных пастей. Они не сводили друг с друга пылающих взглядов – сапфировое сверкание тигриных глаз против обсидиновых медвежьих провалов на узкой треугольной морде, что расплывалась в дьявольской ухмылке: ну погоди, погоди... мало ли было до тебя таких наглецов? Но, вероятно, немного – потому что в волнах ярости, что исходила от Туунбака, и которую Френсис ощущал на своей шкуре почти как мороз или ветер, сквозила не просто боевая злость, но чувство оскорблённого достоинства. Это удавалось уловить благодаря Силне. И неясно было, сулит это уязвимость противника или ещё большую угрозу. Как бы там ни было, краткие секунды Френсис прикидывал. При выстрелах надо было целиться в сердце, сейчас – в шею, в эту длинную дьявольскую шею, чтобы рассечь её клыками, как ножами. Туунбак снова бросился с глухим рыком, Френсис попытался уклониться и атаковать в ответ, метя, куда задумал – пока безуспешно. ...И - новые скачки, новые нападения и отступления, погони, выжидания, кружение ради зыбких мгновений покоя – новые отчаянные мгновения, когда они намертво сцеплялись бешеным окровавленным клубком и катались по льду, подминая друг друга, разрывая плоть, царапая лёд, обрушиваясь на него всем весом, снова вскакивая или вставая, пошатываясь, отползая, зализывая раны – чтобы снова с упрямой лютостью наброситься друг на друга. Это продолжалось бесконечно. Вообще, течение времени в битве – странная штука. С одной стороны, для её участников оно сжимается из-за исступления, с другой стороны, из-за напряжения сил может тянуться бесконечно. Лишь остальные потом говорят: «На самом деле, всё свершилось в считанные секунды». Но здесь не было никаких «остальных». Туунбак и тигр бились посреди Безвременья и великой Пустоты. Только скрежет льда и заунывный свист ветра нарушали тишину кроме их собственного дыхания и рыка, и только сумрачное свинцовое небо было свидетелем противостояния – оно вовсе не было заполнено ни стаями хищных птиц, как то любят изображать на батальных полотнах, ни пресловутыми сонмищами духов. Не стоило и пытаться понять, сколько протекло минут или часов. Не было ни дня, ни ночи, в небе не менялось ничего. Зато лёд с удивительной быстротой двигался, наползал, кололся, открывались и закрывались полыньи, создавая непредсказуемые препятствия и преимущества, которые оба противника старались использовать себе в угоду. Так, Френсис трижды чуть не был опрокинут в воду. Френсис... На самом деле, он уже начинал забывать, как его зовут и ради чего он сражается. Он был тварью, которая бьётся просто чтобы биться, с одной лишь целью – прикончить Туунбака. В нём жило две души, что слились в одну, и разделение почти исчезло, лишь в самые тяжкие минуты, когда он думал, что упадёт и захлебётся собственной кровью, стекающей с клыков, некий голос внутри требовательно хрипел: «Держись!» - что моментально искажалось и превращалось в: «Дерись!» - и он дрался. Краткими вспышками возвращалось человеческое сознание и отдавалось болью, что была сильней телесной, и он вспоминал обо всех, кто не был рядом, обо всех, кого на самом деле хотел защитить, пытался вспомнить имена... ни одно не высвечивалось в памяти... Кроме одного – Джон. «Джон». Почему-то именно оно зацепилось словно острым гвоздём изнутри черепа, стало неким заклинанием, он твердил и твердил его, надеясь, что за него зацепятся и остальные – но тщетно. А силы были на исходе. Оба зверя уже не напоминали себя прежних в начале боя – и медведь, и тигр утратили белый окрас и превратились в два гигантских грязно-красных ошмётка, запятнавших лёд и снег вокруг себя на многие ярды – и, казалось, только ненависть питала их и готовила к последнему броску, после которого один из них не встанет. Френсис с трудом выпрямился и поднял голову, наблюдая, как то же самое делает Туунбак, стоя на почтительном расстоянии и готовясь к новой атаке. Море кругом начало открываться чёрными разломами, и теперь они были в равном положении, вода позади одного и другого. В случае чего – верная погибель, стоит лишь одному противнику оттеснить своего врага. Ветер завывал в ушах особенно тоскливо и зловеще, мороз и колючая, твёрдая крупа из тяжких туч больно секли открытые раны и сковывали холодом. Вокруг стало ещё сумрачнее – или это темнело в глазах? Льдина затрещала и колыхнулась – или это подгибались лапы?.. Ему показалось, что в широком разводье мелькнуло что-то чёрное, вроде холма. Туунбак подобрался и затрусил по направлению к Френсису. И тут раздался оглушительный треск – прямо под медведем льдина раскололась на несколько частей. Туунбак лишь взмахнул лапами и прямо на бегу со всего размаху ушёл в воду – осколок льдины, перевернувшись, шлёпнулся сверху тяжеловесной плитой. Френсис не верил своим глазам. Он даже присел от изумления, инстинктивно прижался ко льду. Из пучины взбурливших вод с ледяными осколками на несколько мгновений показался огромный китовый хвост и тотчас снова исчез. Френсис быстро начал отползать назад по льдине – к счастью, трещины не пошли дальше. Он затаился и ждал. Медведь не показывался на поверхности воды. Она колыхалась, всё слабее и слабее. В её толще, наверняка, что-то происходило. Что же?.. Ему не дано было знать. Но время всё шло и шло. Туунбака не было. Всё так же дул ветер. Всё так же сыпал снег. Всё так же студило раны. И тут раздался голос. Голос в голове: «Похоже... это всё». Голос был несмелый, но ясный. И Френсис начал приходить в себя. Он вспомнил, как его зовут, и как зовут ту, что сейчас говорит с ним. Силна. - Нам нужно возвращаться. - Что для этого сделать? - Уснуть. Это будет сложно, на самом-то деле, подумал Френсис, мельком оглядев всё такой же неприветливый пейзаж, где всё – обломки колотого льда, серый снег в багровых пятнах, хищные зевы разводий – дышало смертью. А может, и нет? Может, как раз здесь проще всего было забыться? Он обессиленно вытянулся на льдине, положив истерзанную голову на окровавленные лапы, и уснул – до сих пор не уверенный, найдёт ли в забытьи путь обратно в мир, который он покинул для того, чтобы оказаться здесь, сможет ли донести свою победу, и не зная, чему она послужит...