Остаёмся зимовать

Когда он очнулся, то поначалу этому вовсе не обрадовался. Казалось, самое жуткое похмелье – ничто по сравнению с его самочувствием. Тусклый свет каюты бил по глазам и в то же время тошнотворно напоминал давешнее пасмурное небо, и непонятно было, что здесь более ненастоящее и муторное. - Джопсон... – прохрипел Френсис чисто машинально. Раздался звук роняемого стула, топот, и над ним нависло лицо вестового: - О, сэр! Капитан! Слава Богу!.. Ярко-голубые, окаймлённые бессонной краснотой глаза Томаса влажно блестели. - Как вы себя чувствуете? Френсис помедлил, вздохнул раз, другой. Наконец промямлил: - Ну... Это если бы Христос надумал воскресить какого-нибудь там воина... но забыл исцелить. Всё же, храбрясь, он попытался приподняться на подушках, но всё вокруг завертелось, он закашлялся и снова рухнул в постель. - Что вы, лежите! – возмутился Джопсон. – Вам нужен абсолютный покой! - Его и так было вдосталь, - пробурчал Крозье и заворочался, разминая затёкшее тело. Впрочем, не так оно и одеревенело. А судя по буграм и комьям простыни, во сне он метался. - Сколько времени я так пролежал? - Неделю, сэр, - отвечал Джопсон и, не сдержавшись, почти неслышно прибавил: - Как же я, то есть, как мы испугались! Тревога кольнула в груди, но Френсис лишь пробормотал: - Иди сюда, Томми. Джопсон так и упал в его объятия, прижался к его груди, презрев любые церемонии, и судорожно вздыхал, чуть не всхлипывал от пережитого напряжения. Френсис не мог знать, как он всё это время выглядел, что с ним творилось, оставалось лишь догадываться, но сердце его сжималось от жалости к Томасу. И он только слабо гладил его по спине, приговаривая: - Ну же, ну, мой мальчик... Я скоро совсем поправлюсь. Всё будет хорошо. Вообще всё. Он теперь знал, что говорил – отчаянно надеялся, что знает и может дать слово. Джопсон, тем временем, отстранился и, миг помедлив, чуть надломленно проговорил: - Я вам верю, капитан. Знаете, мне кажется, если вы живы, то всё будет как надо. Вы даже не представляете, сколько значите для всех нас. И... лично для меня. Френсис растрогался. Он поймал руку вестового, сжал её как можно крепче и проворчал: - Прости, сынок, больше не буду тебя так пугать! Джопсон откинул голову назад, так, что извечная чёрная прядь слетела с белого лба, и рассыпчато, заливисто расхохотался, зажмурив глаза – это был смех величайшего облегчения и радости. Даже плечи у него мигом расправились, словно крылья ласточки – так, что Френсис невольно аж залюбовался и сам негромко, хрипловато рассмеялся. В который раз вспоминал он, каким неблагодарным и слепым был тогда, когда жаловался Россу в начале экспедиции, что у него на этих кораблях «ни одной родной души»! Как же, как же. А ведь, можно, оказалось, найти родственную душу и не на корабле, а во льдах... Кстати, как там она?.. Но нет, он был здесь и сейчас, думать стоило прежде всего именно о своём корабле. И, немного придя в себя, Крозье спросил: - Томас, ты всё-таки сказал «мы» - кто-то ещё знает о моём состоянии? - Доктор Макдональд, - слегка сдавленно отозвался вестовой. - А, ну это ничего. Что он говорил? Сильно обеспокоился? - Довольно сильно. Но он узнал обо всём только два дня назад. - Ладно. А так всё тихо? Вахтенные целы? Медведь не нападал? - Никак нет, сэр. - А что с настроениями команды? Подозрительные разговорчики? Сборища? Иные происшествия? Джопсон казался огорошенным. Крозье то ли умом тронулся, то ли был семижильным, а может, и то, и другое вместе: едва живой, а уже пускается в расспросы. Куда уместнее казалось позвать врача, а не с места в карьер браться за отчёты, но он послушно отвечал: - Всё, как и прежде, сэр. Мне исправно докладывают, и я всех неблагонадёжных беру на карандаш. Обстановка нездоровая, но прямых грубых проступков пока не выявлено – хотя это и настораживает. Настроения... Здесь неясно, имеем мы дело с саботажем или с начальными проявлениями некой болезни. - Это ещё что за новости? – насторожился Крозье. - Последние пару дней люди на «Терроре» словно сговорились. Работать не хочет никто. Почти у всех всё из рук валится. Сплошное отлынивание и неисполнение поручений. Но не злостное, а словно из-за некой общей вялости. На кого ни посмотри, еле шевелятся, как сонные мухи, взгляды мутные, движения замедленные. Опять постоянно околачиваются в лазарете и жалуются на то и на это. Притом конкретных симптомов не выявлено, кроме общего упадка сил. Да и я, признаться... - Ну, ты-то понятное дело, – перебил Френсис. – Так. Ещё что-то чрезвычайное? - Сэру Джону Франклину тоже нездоровится. «Вот дьявол!». Звучало отвратительно. Так-то Джону уже с полтора месяца «нездоровилось» после стычки с Туунбаком – что теперь, неужели стало хуже? Почему? - Что с ним, Джопсон? Кто сообщил? - Коммандер Фицджеймс, сэр. Мне неизвестно, в чём именно дело, но коммандер сообщил, что угрозы для жизни нет. Вон как. Нет, чёрт подери, срочно надо встать на ноги, подумал Френсис. На самом деле, чтобы кое-как вернуться в строй, ему понадобилось неполных три дня. Поначалу мучила слабость, головокружения, одышка и носовые кровотечения. Приходилось отлёживаться и терпеливо сносить то, как Джопсон пичкает его наваристым супом и крепчайшим сладким чаем, а Макдональд микстурами. Но рано утром на третий день, глухо ругаясь сквозь зубы и отбиваясь от сердобольных подчинённых, Френсис оделся и, нахлобучив фуражку, уже помчался на «Эребус». ...Он был поражён, услышав от Франклина о его странных видениях. Конечно, Френсис поведал о своих похождениях на «изнанке мироздания» в очень сокращённой манере. Джон, как и предупреждал, иногда проваливался в забытьё, но скоро приходил в себя и с напряжённым вниманием следил за рассказом, не теряя нити. Наконец, он потрясённо покачал головой и негромко произнёс: - Мы видели друг друга, Френни. И друг друга узнали. Даже Там... Чудны дела Твои, Господи... Франклин глубоко вздохнул и закрыл глаза, словно стремясь всё осмыслить. - Знать бы всё-таки, что же это было, - прибавил он с ноткой неизбежной растерянности. Ясно было одно: то, что они пережили, происходило одновременно. Напрашивался вывод, что это всё же не выдумка и не бред. Да взять хотя бы телесные проявления: очевидно, недомогание Френсиса имело причиной перегрузку, которую он пережил, находясь в летаргии. В помешательство верилось теперь тем более с трудом, и подтвердить прадивость невероятных событий мог ещё один участник. И почему-то Френсису хотелось ухватиться за возможность этого подтверждения как за спасительную соломинку. Немного помявшись, он спросил: - Кстати, Джон, хотелось бы знать, как дела у нашей барышни. Я ведь могу справиться у Гудсира? Не успел он услышать ответа, как дверь каюты бесшумно, но быстро отъехала, и проход загородил коммандер Фицджеймс. Лицо его осунулось и казалось ещё более угловатым, а тёмные глаза метали молнии. Целью их был не кто иной, как Крозье. - Френсис, можно тебя на пару слов? – без церемоний сказал Джеймс. Френсис, ощутив, как краснеет, выпустил руку Франклина и выпрямился, нахмурившись: - Что-то срочное? - Более чем, - проронил коммандер. Бросив на начальника экспедиции беглый извиняющийся взгляд, Крозье молча встал, пригладив за собой примятый край постели, и вышел. Чуть не на пороге, едва закрыв за собой дверь, Фицджеймс вцепился ему в плечо: - Френсис, ты в своём уме? Я думал, ты пришёл по делу! - Я и пришёл по делу, - нарочито монотонно отозвался Френсис, - мне доложили, что сэр Джон нездоров, и я пришёл его проведать, хотя и сам не в лучшей кондиции. - Я в курсе, - проронил Джеймс, таща его через кают-компанию. - Так что ты на меня кидаешься? – огрызнулся Крозье. - Во-первых, ты мог бы сначала зайти ко мне и справиться о положении дел, - сухо отвечал Фицджеймс. Ах вот как. Да, пока и Джон, и Френсис вышли из строя, он на какое-то остался за старшего и неформально возглавлял всю экспедицию. Сомнительно, чтобы это прельстило его на долгосрочную перспективу, но гонору прибавило. Крозье отвечал снисходительной кривой успешкой: - Прекрасно, и каково же положение дел? - Ничего прекрасного! - тихо зарычал Фицджеймс и почти ощерился: - Френсис, ты сидишь тут битый час, выматываешь тяжелобольного человека своей болтовнёй, а между тем, тут едва не произошло ужасное преступление! Френсис нахмурился: - Какое ещё преступление? Несмотря на свою всегдашнюю порывистость, подобными заявлениями Джеймс не стал бы разбрасываться зря. - Мы могли потерять сэра Джона... снова, – с ожесточением закусив губу, проронил Фицджеймс. Он не глядел на Крозье, а уставился на тусклую лампу на стене коридора. Фитиль чуть слышно зашипел, пламя мигнуло и качнулось. Ох уж эти мигающие огни. В последнюю очередь Френсис стал бы подтрунивать над Джеймсом за его экзальтацию и мрачно велел: - Выкладывай, что стряслось. - Покушение. Слово это будто повисло и нелепо завертелось в воздухе, как пепел от страниц сожжённого бульварного романа - как нечто невероятное и чуждое всей обстановке кораблей. - Что?! Джеймс шумно вздохнул и произнёс: - Френсис, пойдём в мою каюту. Только там сможем спокойно переговорить. Слово «спокойно» также казалось притянутым за уши. И меньше всего на свете Крозье мечтал о том, чтобы когда-нибудь оказаться с Фицджеймсом в столь тесном помещении с глазу на глаз. Хотя сейчас ничего иного не оставалось. Каюта коммандера по размерам ничем не превосходила его собственную на «Терроре» и тоже была обставлена без излишеств, хотя нечто неуловимое выдавало различия в их характере. Но это Френсис отметил лишь мельком. Они уселись и приступили к делу без обиняков. - Что случилось, Джеймс? - Попытка отравления. У Френсиса перехватило дыхание. Не издав ни возгласа, он уставился на Джеймса распахнутыми, остекленевшими глазами, которые сами за него говорили: «Как?! И кто посмел?». Молча считав эти немые вопросы, Джеймс заговорил и сообщил всё, что ему стало известно. Вместо лекарства Франклину попытались подсунуть некую злокачественную смесь. Хвала Небесам, выпить он успел не всё, ему стало дурно, и организм отторг яд. Хорошо ещё, что рядом оказались Бридженс и Гудсир. Последний, лишь только больному полегчало, стремглав помчался к коммандеру, нашёл его на юте во время обхода вахт и тут же доложил о случившемся. - Когда это произошло? – требовательно перебил Крозье. - Три дня назад, - отвечал Фицджеймс. Френсис вдруг вскинул руку, прерывая собеседника. Джеймс досадливо вздохнул, но Френсис всё-таки покачал головой: «Погоди». Он прикидывал в уме, хотя ориентировка во времени до сих пор давалась ему с трудом, и дни сдвигались и наползали друг на друга, словно пласты льдин. ...Так. Значит, Джона пытались отравить в конце его собственного пребывания в бессознательном состоянии – в мире духов, говоря языком Силны. Неудивительно, что и сам Джон перенёсся в тот же самый мир - удивительно, что выкарабкался. И с тех пор минуло пару дней, пока они оба оправлялись каждый от своего потрясения. Френсис кивнул с извиняющимся видом и дал Джеймсу знак продолжать. Услышав донесение Гудсира, коммандер и сам чуть не хлопнулся в обморок, но тут же взял себя в руки и поклялся немедленно выяснить обстоятельства. Разумеется, первейшие подозрения пали на самого Гудсира. Тот скорбно, но со смиренным мужеством принял это как нечто самоочевидное. Он старался не выказывать унижения, страха или возмущения во время допроса. Помощник хирурга говорил открыто, честно, искренне, старался отвечать быстро и всячески стремясь помочь, хотя выходило порой путано. Очевидно, он пребывал в состоянии шока. Затем Фицджеймс побеседовал с доктором Стэнли, пока что не раскрывая сути дела. Тот не замечал за своим подопечным никаких странностей в последнее время, а характеристику дал неожиданно лестную. Впрочем, она была вполне взвешенной, человеческой, без дифирамбов. Стэнли отмечал, что Гудсир не лишён скороспелых амбиций, но старателен и сметлив, раньше был зажат и суетлив, но успешно изживает в себе эти черты. Также сказал, что его подопечный «участлив и милосерден к пациентам, и даже чересчур», но в нужную минуту может собраться и проявить недюжинное хладнокровие. Вместе с тем, Стэнли не мог не пройтись насчёт того, что его подопечный бывает рассеян, так что ему приходится делать замечания. Что ж. Тут было за что зацепиться. Но за что цепляться? За «хладнокровие» или за «рассеянность»? Нет, пожалуй, первая версия – дескать, по некоей причине помощник хирурга вздумал умертвить капитана, но в последний момент испугался, раскаялся и побежал докладывать о несчастном случае – виделась несостоятельной. - Но и не мог ведь Гудсир «по рассеянности» состряпать вместо лекарства какую-то дьявольскую микстуру! Уж что-что, а этот парень далеко не идиот, - отрезал Френсис. - Совершенно верно, - кивнул Джеймс, - но и «хладнокровное» убийство он вряд ли мог бы совершить. - Скорее, ему это незачем. Не вижу мотива. - Именно, - нахмурился Джеймс, - я в том числе и это хотел сказать. И всё-таки именно Гудсир имел доступ к медикаментам, и у него Бридженс как раз и взял злополучный стакан. - Прямо из рук? - Чёрт, вот именно это я и не удосужился спросить, - поморщился коммандер и мучительно ущипнул себя за переносицу. – Он сказал: «Мистер Бридженс забрал у меня стакан» - но это не значит, что Гудсир лично вручил его вестовому... - Мог ли кто-нибудь подменить лекарство? - По всей видимости, мог, иного пока не могу предположить, - тяжело вздохнул Фицджеймс. Вид у коммандера был измотанный, так что Крозье не смел пенять ему на огрехи в дознании. Он не сомневался, что за прошедшие пару дней Фицджеймс перевернул вверх дном весь флагман, как розыскная собака. Но, очевидно, что при столь малом количестве улик, при столь туманных, равно как вопиющих обстоятельствах, столь малом времени и столь большом нервном напряжении он явно был неспособен единолично распутать это грязное дело. Чуть помедлив, Френсис тронул его за рукав и серьёзно произнёс: - Джеймс, перво-наперво стоит задуматься, кому это всё могло быть нужно – и кто мог бы за это взяться. Фицджеймс выпрямился и, одёрнув китель, объявил: - Вот это, Френсис, нам и предстоит выяснить. Вместе.