Остаёмся зимовать

Предположения Фицджеймса оказались верны. Гудсир произвёл тщательнейшую проверку и опись медикаментов и пришёл в ужас – с первого взгляда недостачу обнаружить было сложно, но количество некоторых лекарств, в основном, опиума, всё-таки было меньше, чем ещё не так давно. Притом пара пузырьков исчезла из недр шкафа, куда кроме самих врачей, никто не мог заглядывать. - Всё как по писаному, - процедил Крозье, комкая в руке записку от коммандера. Он бросил взгляд в сторону лампы и поколебался: сжечь или оставить? Должно ли, в случае чего, стать известно, что именно произошло в экспедиции? «Случившееся во льдах там и остаётся», не правда ли? Но преступники должны быть казнены. Можно бы списать всё на несчастный случай или болезни. «Честь доблестных сынов Британии» стоит блюсти, это негласное правило. Но ведь никакие они не «доблестные», зло усмехнулся капитан, они самые что ни на есть паршивые сукины сыны – и смерть им полагается собачья. А остальным пусть будет урок. И адмиралтейским чинам, и всей честной публике следует знать обо всех испытаниях и страшных событиях, что выпали на долю тех, кого страна отправила в ледовые пустоши на поиски Северо-Западного прохода. Но не бросит ли это тени на честь Джона? Он и так стал известен как человек, съевший собственные сапоги – а теперь прославится как человек, которого пытались прикончить собственные подчинённые. Даже Френсису, когда тот явился на «Эребус», ничего не сказал – не то жалел его, не то, как обычно, ему самому противно было жаловаться и оказываться в роли спасаемого... «Ладно, о том, как писать историю, подумаем позже», - подумал Френсис, сунул записку Джеймса в ящик стола и запер его на ключ. Он тотчас отдал распоряжение Макдональду и Педди провести проверку, аналогичную той, что проделал Гудсир. Результаты оказались схожими. Между кораблями засновали посыльные: Френсис и Джеймс привели машину дознания в действие. Немедленно к коммандеру были по очереди вызваны все, кто находился в лазарете в день покушения на Франклина. Поначалу Джеймс решил не выкладывать все карты на стол. Так, он начал издалека, когда ввели недоуменно насупленного грот-марсового старшину Салливана – спросил, не видел ли тот, как кто-то из других больных вставал с койки и расхаживал по помещению. Он намекнул, что, наверное, некоторые члены команды недовольны лечением и стремятся взять его в свои руки. Салливан смекнул, что речь идёт о воровстве, но не занервничал и спокойно отвечал, что ничего подобного вроде как не наблюдал. Опрос рядовых Пилкингтона и Хопкрафта дал немногим больше. Рулевой Риджен оказался несколько разговорчивее. - Прискорбно, что такое проиходит, но даже не знаю, сэр, - озадаченно начал он. - Так, чтобы прямо подозрительно кто-то себя вёл? Беспокойные – да. Мне самому было худо, так что я ворочался. Мистер Коллинз пришёл, мялся что-то, места себе не находил. Но это у него обычное дело. - Обычное дело? – переспросил Фицджеймс. - Я его пару раз видел уже в лазарете. - Интересно... И что же он там делает? На что жалуется? - Толком не знаю, сэр. Он обычно разговаривает с мистером Гудсиром, подолгу. Потом уходит. Джеймс насторожился. Ледовый лоцман Коллинз изначально производил впечатление человека нервного, замкнутого, но притом порядочного. Словно вторя его мыслям, Риджен нерешительно произнёс: - Не думаю, что он мог бы что-то взять, сэр. - Так. Хорошо. А остальные ваши товарищи? - Остальные смирно лежали. Морфин, правда, постоянно то вскочит, то ляжет, кашлял всё. Ну, это у него долго длится, и не поправится толком, и не свалится. - А что он за человек, этот Морфин? – спросил Джеймс. - Да такой... мутный, сэр. - То есть? - По правде сказать, сэр, не назовёшь его душой компании, - проговорил рулевой. – Брюзжит всё, вечно недоволен. Но это и понятно, если бы я столько проболел и прочах, наверное, тоже бы маялся. - Ясно, - проронил Фицджеймс. – Вы свободны. Выяснить удалось немного. Он решил снова переговорить с врачами. Его заинтересовали беседы Гудсира с Коллинзом. Также он надеялся, что уж если Гарри порой витает в облаках, то нечто могло не укрыться от недрёманного ока доктора Стэнли – если он, конечно, в критический момент не засел у себя за столом, чёркая в блокноте с угрюмым видом и отгородившись от всего мира, как то иногда случалось. Гудсир уже не вздрагивал при виде коммандера, хотя всё-таки вытянулся в струнку, когда Фицджеймс после короткого стука в дверь решительно шагнул на порог лазарета. Набравшись терпения, он задал помощнику хирурга всё те же вопросы. Тот наморщил лоб, припоминая малейшие детали, могущие навести на мысли. Оказалось, что Морфин вставал и шлялся, а в ответ на замечание пробурчал, что хочет отойти по нужде – странная стеснительность, когда остальные обходились и ведром. А ещё он шарил под матрасом, словно что-то искал или проверял. Хотя этому у Гудсира было своё объяснение: - Он ненадолго выходил, потому что к нему заглянул товарищ и принёс ему молитвенник. Вот его он и держал под постелью. - Надо же, какое благочестие. Джеймс довольно смутно, но всё же припоминал этого Морфина – угрюмый бородатый тип, по виду не то вчерашний подёнщик, не то деревенщина из далёкого графства. Суевериям такие люди подвержены обычно сильней, чем набожности. - Кажется, я ни разу не видел этого матроса на проповедях, - заметил коммандер. - В минуту невзгод бывает всякое, - задумчиво проронил помощник хирурга, - человеку свойственно пускаться на поиски утешения там, где он не искал его раньше. «Коллинз», - мелькнуло в голове у Фицджеймса, - «не забыть бы». А пока осведомился: - А что за товарищ приходил к Морфину? - Признаться, сэр, мне он незнаком. Такой... очень высокий, настоящая каланча, и простоватый с виду. Вероятно, это человек с «Террора», - предположил Гудсир. Фицджеймс усмехнулся. Удивительная дружба моряков с разных кораблей, как трогательно. В случае вестового Бридженса и фор-марсового старшины Пеглара, которых объединяла любовь к книгам и взаимная привязанность, такое было более чем объяснимо. Но здесь? Разве что Морфин так допёк всех на «Эребусе», что начал искать дружбы с кем-то на другом судне, но в это верилось с трудом, равно как в его религиозность. Надо бы его всё-таки допросить, подумал Джеймс, а насчёт молодчика с «Террора» - это уже к Френсису. Он помолчал и снова заговорил: - Кстати, насчёт поисков утешения. Я бы хотел поговорить с вами о мистере Коллинзе. Похоже, что он довольно долгое время, кхм, несколько нездоров. И дело не столько в телесных недугах. Не так ли, мистер Гудсир? Вы ведь с ним общаетесь? Помощник хирурга с сожалением кивнул: - Всё верно, сэр. Мне несколько неловко, что до вас дошли слухи о... - Оставьте, Гарри, не время для деликатности, - оборвал коммандер. - Извините, сэр. По-видимому, Гудсиру было жаль своего пациента – пресловутое мягкосердечие, о котором упоминал Стэнли – и не хотелось разглашать некие некрасивые детали, но деваться было некуда. - Какие у мистера Коллинза жалобы? - Ночные кошмары, головные боли, бессонница, навязчивая тревога, подавленность и... ужасные мысли, - поморщился Гудсир, словно от зубной боли. – Я вёл с ним своего рода душеспасительные беседы и пытался подобрать лекарства, которые могли бы облегчить это тягостное состояние. Фицджеймс насторожился и вопросительно прищурился: - А что ещё за «ужасные мысли»? - Ну... Например, мистера Коллинза преследуют образы смерти. - Чьей? Его собственной? - В том числе. Но он говорит, что постоянно представляет, как гибнет то тот, то иной из числа команды, и картины эти очень ярки. - Так-так. И это картины убийства? – без околичностей спросил Джеймс. Гудсир несколько опешил: - Кхм... Если считать результат нападения медведя убийством, разумеется, да, сэр. Вам самому приходилось видеть, что случалось с людьми после встречи с этой тварью. Но вообще, о чём он только не упоминал: цинга, гангрена, замерзание насмерть, а особенно утопление. Боюсь, на мистера Коллинза прискорбно повлияла гибель бедного Оррена. Более того, он рассказывал, будто видел тело юнги под водой, когда сэр Джон велел ему спуститься и сбить лёд с винта, - вполголоса поделился Гудсир. – Говорит, что это воспоминание не даёт ему покоя ни во снах, ни наяву. Коммандер помрачнел. Ему снова вспомнились рассуждения Крозье о том, как люди в полярных широтах повреждаются рассудком. Судя по всему, сейчас речь шла именно о таком случае. - Вон как, - проговорил он. – А что ещё мистер Коллинз говорил в связи с этим печальным случаем? Может, что-нибудь касательно сэра Джона? Его тогдашнего приказа? Гудсир поколебался: - Не насчёт самого приказа, сэр. Но тогда сэр Джон сказал, что ему самому хотелось бы посмотреть, каково там, на глубине, и что он завидует удивительному опыту мистера Коллинза. Естественно, мистер Коллинз счёл это неудачным замечанием. Фицджеймс усмехнулся: - И это всё? - Да, сэр. Больше он ничего не говорил. Коммандер помедлил. Скрестив руки на груди, он скользнул взглядом по тёмным шкафам с тускло поблёскивающими стёклами, плотным рядам учёных книг, хитроумным инструментам, разложенным рядком. - А во время ваших бесед вы прерывались? Оставляли мистера Коллинза одного – если, скажем, кому-то требовалась более срочная помощь? Гудсир снова замешкал и мучительно сцепил пальцы. - Разумеется, приходилось иногда это делать. Но мистер Коллинз терпеливо дожидался меня на месте. Иногда, правда, он мог попросту уйти – я возвращался, а его и след простыл, - признался помощник хирурга. - Дело в том, что... он не поладил с доктором Стэнли. Когда-то впервые мистер Коллинз обратился со своими жалобами именно к нему, но получил довольно резкую отповедь. С тех пор мистер Коллинз всячески его избегал. Это было давно, ещё в начале зимовки, - зачем-то прибавил Гарри. - Довольно, мистер Гудсир, - устало перебил Фицджеймс. – Благодарю вас, вы мне очень помогли. - Рад стараться, сэр, - несколько растерянно отозвался Гудсир. Уже на выходе из лазарета на пути Джеймса вдруг выросла знакомая внушительная фигура. - Здравия желаю, коммандер. Разрешите обратиться? Я слышал, о чём вы беседовали с Гудсиром, - сообщил Стэнли, не дожидаясь собственно разрешения. Фицджеймс оторопел – но не столько от бесцеремонности врача, которая была ему хорошо известна ещё со времён Китая. Здесь предвиделось некое заявление, к которому стоило бы морально подготовиться. - Пройдёмте куда-нибудь в другое место, сэр? Они направились в каюту Стэнли. Задвинув дверь, тот в упор посмотрел на Джеймса тяжёлым взглядом и отчеканил: - Буду краток, коммандер. Мой юный коллега – личность увлекающаяся, взять хотя б его натуралистические изыскания. Вот и здесь нечто подобное. Он мнит, будто находится на пороге открытия новой области медицинских знаний и может помочь душевнобольному своими разговорами. Но я лично никогда не одобрял этой возни с мистером Коллинзом и считаю, что здесь не может быть никакого чудесного спасения. Более того, я полагаю, что этому человеку место в Бедламе, а не на корабле, где за ним бы присматривали лучше, чем то делал Гудсир. «А куда же вы смотрели?» - чуть не вырвалось у Джеймса, но он лишь, нахмурившись, закусил губу и переспросил: - То есть, вы, доктор, считаете, что он может быть опасен? - Именно. Кто знает, что могло взбрести ему в голову. Не мешало бы его допросить, сэр, и как можно скорее, - категорично подытожил Стэнли. Джеймс ощутил, что на душе у него внезапно стало гадко. «Что ж, ничего не попишешь», - подумал он и решил немедленно привлечь к делу Френсиса. Тотчас же связной понёсся на «Террор». Крозье принял из рук вестового записку и прочёл её с бесстрастным лицом. - Живо найди мне Литтла, - велел он. – Потом выгони всех к чертям из кают-компании. Будто кто-то горел желанием там находиться, невольно отметил Томас. Крозье создавал вокруг себя область отчуждения, как ядовитое болото или те же самые полярные льды. Но кому нужно, будет там, где следует – и Томас кивнул. - Когда явитесь, сядьте оба и слушайте. Можете сделать себе чаю, чтобы погреться, - любезно разрешил капитан. Он заметил, какой дружественный мезальянс связывает старательного лейтенанта и простого вестового, но отдавал должное их отношениям. Два человека с непохожими характерами и жизненной картиной сошлись для того, чтобы поддерживать друг друга во всех начинаниях – и чтобы сейчас исполнить свой долг в непростой ситуации. Явившись, Литтл и Джопсон заперли дверь и с некоторой скованностью отодвинули стулья. Без чая они решили всё-таки обойтись. Перед Крозье уже были разложены записи. Капитан заговорил: - Итак, друзья мои – думаю, я могу вас так называть, ведь события показали, что я могу положиться на вас во всём, что делается на этом корабле. Сегодня же речь пойдёт не только о «Терроре». Вы можете удивиться, почему я не устроил общее офицерское собрание, а позвал вас двоих, но наш сегодняшний совет – чрезвычайный. Он напрямую связан с теми деликатными поручениями, что я вам давал в последнее время. Вестовой и лейтенант бегло переглянулись. - Мне не нужно лишний раз объяснять, как эти поручения связаны с тяжестью нашего положения, - продолжал Крозье. – Присутствие смутьянов недопустимо и во время зимовки, а уж тем более, в походе, к которому мы готовимся. Сразу же хочу объявить вам благодарность, потому что ваши донесения помогли выявить на судне людей как надёжных, так и тех, кто с гнильцой. Что касается последних, то дело может обстоять гораздо хуже, чем предполагалось. Знаете ли вы, что случилось на «Эребусе» несколько дней тому назад? Крозье требовательно посмотрел на молодых людей, хотя явно задал вопрос лишь для того, чтобы ловчее перейти к сути дела. - Никак нет, сэр, - подал голос Литтл, - мне не поступало сообщений о каких-либо чрезвычайных происшествиях... Лейтенант нерешительно замолчал, словно не желая наговорить лишнего перед суровым учителем и тем самым усугубить возможную ошибку. Но капитан ухмыльнулся почти благосклонно и, тут же посерьёзнев, отчеканил: - Всё верно, Литтл, и не могло поступить, потому что случившееся слишком вопиюще. Совершено покушение на жизнь сэра Джона Франклина. Его пытались отравить. Литтл и Джопсон застыли на своих стульях, точно некая арктическая Медуза обратила их в две ледяные глыбы, и молча уставились на Крозье в неподдельном ужасе. Сэр Джон, пусть далёкий и напоминающий не то дух в горних вершинах, не то бронзовую статую, пусть старый, пусть изувеченный и больной, казался неким столпом, на котором всё зиждилось, неким талисманом экспедиции. Его смерть, даже возможная, виделась грандиозным потрясением. Одно такое все уже пережили, а теперь пришло новое. Крозье не стал тянуть, наслаждаясь произведённым эффектом: - Да-да, вы не ослышались. Вот что скрывается за словами «стало хуже». И это не врачебная ошибка или несчастный случай. Всё указывает на то, что это попытка предумышленного убийства. Слишком много нехороших совпадений. Так, Фицджеймс сообщил мне, что наш Мэнсон в день покушения виделся с их матросом Морфином, а тот тогда же находился в лазарете и мог подменить лекарство, которое дали больному. Вместе с тем, стало известно, что на обоих кораблях произошла кража медикаментов из общих запасов. Одновременно, из ваших же донесений видно – в последний месяц у нас куча симулянтов, что всеми правдами и неправдами стремятся попасть в лазарет. Фицджеймс сообщил мне, что на «Эребусе» картина схожая. Чем дальше, тем больше у Литтла и Джопсона вытягивались лица. - Мы с коммандером склоняемся к тому, что имеет место заговор, - подытожил Крозье. - Злодей орудовал на «Эребусе», но я склонен считать, что ниточки ведут и на «Террор». Разумеется, он не стал упоминать о пророчестве Силны, но припечатал: - В наших рядах нужна большая чистка. Лейтенанту и вестовому стоило труда удержать рты закрытыми. Но одновременно они невольно расправили плечи и приосанились – пускай всё рассказанное само по себе не могло вызывать воодушевления, но оба осознали, что ведя слежку за своими товарищами, выполняли вовсе не сомнительную, а вполне оправданную работу. Крозье пододвинул к себе записи: - Что ж, парни. Пока что мы не можем обвинить никого напрямую. Тем более, заговорщики явно узнали, что план их не выгорел и будут вести себя тише воды ниже травы. И всё-таки надо определиться, кого в первую очередь брать за бока. Итак, некоторые молодчики уж слишком часто якшаются вместе и ведут непотребные разговорчики. Вот они: Гибсон, Хикки, Тозер, Мэнсон и Хартнелл. К ним постоянно присоединяются Крисп, Бэйтс, Голдинг, также Геджес, Уилкс, Дэли и Хаммонд. И они же околачиваются в лазарете с жалобами. Сплошь нижние чины, и притом все морские пехотинцы заодно. Что ж, объяснимо – очевидно, караул устал. Плохо, что наука и хлеб этих людей – обращение с оружием. А ещё плохо, что мистер Хикки, как всегда предприимчивый и общительный, ищет знакомства с человеком, который отвечает за оружейную. Я сосчитал по вашим донесениям, что он затевал беседы с лейтенантом Ходжсоном не менее пяти раз, и это только то, что было замечено. Вам не показалось это странным? - Пожалуй, я бы назвал это панибратством, сэр, - проговорил Литтл. Джопсон неопределённо кашлянул. - Вот именно. Вообще-то, не вижу ничего дурного в добром общении людей, что разнятся по чину, - тактично заметил Крозье, - но не таков случай Хикки. Ума не приложу, о чём может помощник конопатчика распинаться с лейтенантом. А вот у последнего мы, пожалуй, и спросим. Литтл, разыщите-ка мне Ходжсона прямо сейчас. - Слушаюсь, сэр. Литтл покинул кают-компанию. Крозье собрал бумаги и отнёс их в каюту, на прежнее место, а Джопсону сделал знак удалиться. Тот послушно исчез – как обычно, словно растворившись в пространстве, и как обычно же, наверняка находясь где-то поблизости. Ходжсон явился взбудораженный, раскрасневшийся и заиндевевший – он как раз обходил вахтенных. Похоже, он был удивлён срочным вызовом, но и не возражал – всяко лучше, чем торчать на морозе – и не ожидал никакого подвоха, судя по всегдашней беспечной и немного заискивающей улыбке. Капитан начал разговор ласково, тоже с улыбкой – хотя и помнил: Франклин ему как-то заявил, что когда он чересчур старается, она больше напоминает тигриный оскал. Крозье знал, что Ходжсон стремится прослыть своим парнем, что он любит нравиться, поэтому начал с расспросов о том, о другом члене экипажа, справился, как у кого дела – и поначалу лейтенант и в ус не дул. Но когда речь зашла о Хикки и о том, как он его находит, Ходжсон смутился – как сынок благочинного семейства, замеченный в компании уличного отребья. - О, ну, право слово, сэр... Он... довольно обаятельный молодой человек, - замялся лейтенант. - И хороший собеседник? – вкрадчиво подсказал Крозье. - Ну, э, да, сэр. - И что же он вам рассказывал? - Да так, ничего особенного... - Или это вы ему что-то рассказывали? Ходжсон растерялся. - Тоже ничего особенного, не так ли? - Да можно и так сказать, - нервно, натянуто усмехнулся лейтенант. – Он меня расспрашивал о нашем зимнем походе. Ну, знаете, об охоте... - Об одной лишь охоте? И у вас хватило баек не на один час? - Ну... он спрашивал ещё о том, как ставить палатку, и трудно ли было тянуть сани, и как это вообще делается... и о том, как ориентироваться на местности... - И как читать карты и правильно пользоваться компасом? Ходжсон заморгал. Крозье бил наугал, но нечто подсказывало ему, что он с каждым новым ударом попадает в цель – которую сам, правда, пока не видит. - Э-э, да, и это, сэр... Вообще, мистер Хикки любознателен, - промямлил Ходжсон. - О, любознательность – дивное свойство натуры, - елейным голосом произнёс Крозье. – Я бы даже сказал, похвальное. Она ведь служит благим целям, не так ли? - Совершенно с вами согласен, сэр. – Лейтенант окончательно сник, но всё-таки отыскал в себе силы прибавить: - Мистер Хикки говорит, что, когда мы вернёмся в Англию, он хотел бы пойти учиться. И вообще, что ему хотелось бы и дальше связать свою жизнь с плаваниями в полярные широты. Крозье заложил руки за спину и, приподняв подбородок, растянул рот в улыбке, которой уже не так усердно пытался придать приятности: - Вот-вот, об этом я и говорил – высокие намерения. И, очевидно, стремление исправить прошлые ошибки. Но только вот самое лучшее – это всё-таки изначально их не совершать. Ходжсон судорожно сглотнул и не нашёлся, что сказать. Капитан смерил его пристальным взглядом и прохладно бросил: - Вы свободны, лейтенант. Не смею задерживать. Ходжсон попятился из кают-компании, явно на ходу гадая, к чему был весь этот разговор. Крозье и сам был не уверен, что именно ему удалось выведать, но ощутил, что нащупал ещё одну пустоту или размягчение в твердыне под названием «дисциплина» - за это тоже можно было зацепиться. Затем он позвал Джопсона и объявил: - Сейчас я отправляюсь на «Эребус». Надо кое-кого допросить – может, удастся разузнать что-то путное. А вы, парни, по-прежнему смотрите в оба.