Everybody Wants To Rule The World

Новенькая стиральная машинка противно пискнула и выключилась прямо посреди цикла, оставив внутри плавающие во всё ещё мыльной воде вещи. Застывшие возле техники Вероника и Саске с тоскливым видом наблюдали за тем, как их тренировочная форма уже третий час прохлаждается в барабане. И никакие попытки обесточить, поменять режим или вручную открыть крышку не помогали спасти заложников из механического плена. — Мне кажется, это гарантийный случай, — неуверенно протянула Портер. Она вертела в руках бумажки на машинку и пыталась вычитать в мелком шрифте условия замены. Саске наклонился вперёд, опираясь ладонями о колени, и заглянул в барабан. Он легкомысленно решил постирать на новом приобретении почти всю свою одежду. — Можно просто разбить стекло и достать. — Тогда мы не сможем заменить её по гарантии. — Мне плевать. У меня завтра тренировка с Какаши. Вероника тяжело вздохнула и достала из картонной коробки инструкцию. Не то, чтобы они уже не прочитали её от корки до корки, но она наивно верила, что во второй раз повезёт. Саске, немного подумав, опустился на корточки и ткнул в кнопку «Отжать бельё». Машинка тут же спустила воду и начала в который раз на сумасшедших скоростях раскручивать барабан, немного подпрыгивая на месте и медленно путешествуя по кафелю ванной. Утром они так обрадовались возможности перестать стирать вручную, что даже толком не закрепили технику. Цикл завершился. Стиральная машинка радостно пикнула, заверяя, что закончила работу. Но по-прежнему отказывалась открываться. — Чувствую себя тупым, — неожиданно честно и самокритично признался Саске. Он всё ещё сидел на носках, опустив предплечья на колени и гипнотизировал взглядом технику. — Давай просто сдадим её обратно в магазин. Может там её заодно и откроют, — попыталась найти выход Портер. Саске отрицательно покачал головой. Не любил сдаваться и проигрывать даже в таких мелочах. Осмотрев корпус машинки сбоку, он нащупал что-то пальцами и скомандовал, не глядя на неё: — В углу прихожей ящик с инструментами стоит. Принеси отвёртки и гаечный ключ с синей ручкой. — Ты хочешь её разобрать? — Мне не впервой. Стараясь не задумываться над значением его слов, Вероника послушно сходила за инструментами, решив для верности притащить весь ящик. Мало ли что понадобится Учихе в процессе работы. Он вообще оказался удивительно хозяйственным. Саске, казалось, подрабатывал все эти годы разнорабочим или же активно помогал каждой страждущей соседке. Он мог при желании починить почти любую поломку в квартире, прикручивал полки, смазывал скрипящие механизмы и просто понимал, как работает большинство окружавших его вещей — за время трёхнедельного ремонта к помощи профессионалов им пришлось прибегнуть только на этапе работы с крышей, основной электрикой и сантехникой. Саске был вдумчивым и внимательным по своей натуре, и в этом невероятно походил на своего брата, пусть старательно это отрицал. Где же он так поднатаскался в свои юные годы? — Так и знал, — прервал ход её мыслей Учиха. Пока она считала ворон, мальчик снял с машинки боковую крышку и нырнул внутрь пальцами. Он щёлкнул чем-то, и машинка открылась, пискнув напоследок стандартной полифонией. – Не отщёлкивалось, деталь криво прикрутили. Развесь всё, пока я в порядок приведу. Кивнув, Портер опустилась рядом с ним и достала из барабана вещи настолько чистые за несколько циклов, что впору было тащить их в госпиталь. Сгрудив всё в тазик, она покосилась в сторону сосредоточенного Саске и рискнула спросить, заранее готовясь к его молчанию: — Где ты всему этому научился? Если честно, она думала, что её вопрос останется без ответа. Но Саске удивил, когда после небольшой паузы решил разоткровенничаться: — Я рос один. – Сказал он просто, копаясь в ящике и перебирая тюбики со всякими жидкими гвоздями и прочими вонючими клеями. – Экономил деньги, учился всему сам. — Разве в Конохе нет приютов? — Только для совсем мелких. Первое время ходили проверяли, помогали освоиться. Потом крутились сами. Простые слова, брошенные между делом, ударили её сильнее, чем могли бы обвинения и крики. Перед глазами всплыла ужасающая картина: маленький мальчик, одинокий, лишённый родительского тепла и поддержки взрослых, сам готовит себе есть, подставив под ноги табуретку, сам чинит потёкший кран, сам собирает шкаф, зажав гвозди между зубов и, промахиваясь, ударяет вместо металлической головки пальцы. Наруто говорил, что Саске был страшно нелюдим, плохо сходился с окружающими и мало кого пускал на свою территорию. У него на это, в общем-то, были все основания. Сколько же в Конохе было таких детей? Немало, ведь шиноби часто погибали молодыми. Наруто, вот, своих родителей не помнил вообще. У Вероники непроизвольно сжалось сердце. — Не так уж он идеален, верно? Отмерев, она посмотрела на Учиху. Тот смотрел на неё с какой-то злой, немного торжествующей улыбкой, гуляющей в уголках губ. И не нужно было переспрашивать, чтобы понять кого он имел в виду, произнося эти слова. Момо поджала губы, прижимая к себе таз с мокрым бельём. Пытался вбить между ними клин? Переманить на свою сторону? Или просто прощупывал почву? Она могла понять боль младшего из братьев, прекрасно осознавала, что он имеет право на злость. Но всё же противилась отчего-то. — Я знаю, что он не идеален, — сказала она больше для самой себя. – Я с ним больше полугода по лесам шаталась и столько же жила по соседству. Мне ли не знать сколько у него дурных привычек. — Например? Сказано было, опять-таки, между делом. Саске копался внутри машинки, но Вероника чувствовала – напрягся и прислушался. Если бы не их первая встреча в Конохе и не заявленное вслух желание «разобраться с Итачи», она, наверное, даже слила бы что-то невинное. Вроде любви старшего принюхиваться к любому напитку перед тем, как сделать первый глоток, складировать в раковине посуду, снимать обувь прямо на придверном коврике и всегда держать внутренние двери приоткрытыми для облегчения эвакуации, создавая тем самым просто невозможный сквозняк. Но Саске, пусть и старательно играл роль вредного младшего брата, всё же имел свой план на Итачи. А сам Итачи упорно отказывался просить у них с Наруто помощи и посвящать в свои планы. Потому она решила повременить. Улыбнувшись как можно более невинно, Момо пожала плечами, делая вид, что поддалась на провокацию: — Например, он любит всё контролировать. Я имею в виду буквально всё. Когда мне только выдали квартиру он зашёл туда первым и просмотрел всё на предмет прослушки. Саске хмыкнул, осознав, что вместо откровений получил общеизвестные, по сути, факты. Но судя по не спадающей с лица ухмылке он оценил её попытки выкрутиться. И поощрил их ответом. — Шпионы сейчас лезут из каждой щели. Это банальная безопасность. Он вернулся к ремонту, свернув их короткий разговор. Осознав, что больше им говорить, по сути, не о чем, Вероника поднялась на ноги, перехватила таз с бельём поудобнее и направилась на задний двор – развешивать всё, чтобы успело высохнуть. Синоптики обещали ночью дождь. Застыв в дверях, она обернулась назад и ещё раз посмотрела на копошащегося в технике мальчика. Сильного, смелого, находящегося в плену собственных страхов и желаний, запутавшегося в том, что чувствует. Отчаянного и дурного, как все честолюбивые подростки. Ставшего жертвой чужих неверных решений. Вероника поджала губы. Внутри было больно. — Ты больше не один. – Сказала она тихо, смотря куда-то ему в переносицу. — В смысле, мы все живём вместе и можем позаботиться друг о друге. Саске взял в руки боковую крышку и с хлопком поставил её на место. — Ты? Позаботиться? – Он скептически выгнул бровь, смотря на неё снизу вверх. — От тебя же пользы никакой. — В смысле? Признаться, от такого хамства она попросту опешила. Саске в принципе был грубоват порой и не стеснялся высказывать своё мнение без оглядки на чувства окружающих. Но обесценить одной фразой всё, что она делала для их дома? Она ведь так старалась, планировала, высчитывала их бюджет. Да, с готовкой не очень было в первое время, но она поборола себя и свои дурные страхи. Итачи говорил ей, что она молодец и прекрасно держит дом. Неужели всё это было просто из вежливости? Учиха собрал свой дорожный ремонтный чемоданчик, отряхнул колени и поднялся на ноги. Заметив её побледневшее лицо, он неожиданно фыркнул и снова ухмыльнулся. В этот раз куда добрее. — Лицо попроще сделай. – Сказал он почти весело. — Я пошутил. Он подошёл к ней – высокий, в свои шестнадцать уже перерос её на полголовы, — и протянув руку опустил её на девичью макушку. Не дав Веронике опомниться, Саске запустил пальцы в распущенные волосы и немного грубовато растрепал их, как чесал бы щенка или котёнка. Хмыкнув, он кивнул самому себе и прошёл в комнату, задев растерянную девушку плечом. Вероника проводила его взглядом. Впервые за месяц проживания под одной крышей они поговорили. Казалось бы, почти ни о чём, скомкано и сжато. Но этот краткий обмен репликами не касался дел дома. Он касался самого Саске. Мальчик позволил ей узнать немного о себе и даже, удивительное дело, попытался пошутить. Значило ли это, что он наконец пошёл с ней на контакт? Момо зарылась носом в пахнущее кондиционером бельё и отчего-то улыбнулась. Легко и солнечно. Ей хотелось верить, что они справятся. Нужно было обсудить это с Итачи.

*

Через неделю Саске заболел. И это было бы смешно, если бы не было так грустно. Иммунитет шиноби был подобен неприступной крепости. На миссиях они могли неделями шататься под дождём, спать на голой земле и ходить по снегу в сандалиях с открытыми носами. Им были ни по чём обычные простуды, насморки, ангины и прочая чушь, косившая более нежных гражданских. Такие как они с детства учились выживать в самых экстремальных условиях и проблемы имели только из-за собственных техник, бактерий и серьёзных вирусов. Но иногда сбои всё же случались. Наруто подпрыгнул на месте и схватил обеими руками покосившуюся чашку. Оглушительно чихнувший на всю кухню Саске стыдливо прикрыл нос ладонью и громогласно втянул воздух. Перед ним уже стояла заботливо приготовленная Вероникой миска с бульоном, сама Портер намешивала у плиты болтушку, которой в прошлой жизни лечилась сама. Горячая вода, имбирь, цитрусовый сок, жаропонижающие травы и немного мёда для сладости. Пить такое вместо порошков было даже приятно. Но Саске капризничал и вредничал, как настоящий ребёнок. Плывущий от накрывшего жара, он сквозь силу заставлял себя есть бульон, морщась при этом так, словно в миске были дождевые черви. Осилив ровно половину, он отодвинул от себя миску и безапелляционно заявил, поднимаясь на ноги: — Я на тренировку. Вероника подавила в себе желание хлестнуть его полотенцем по спине. — Какая тренировка? Ты же горишь от температуры. Скулы и щёки у него действительно непривычно алели, на висках собирались капли пота. Все действия Саске выглядели немного заторможенными, будто он преодолевал сопротивление воды. Но гордость и семейная спесь не давали просто лечь и прохлаждаться – через пару недель ему должны были дать допуск к миссиям. Учиха-младший пропадал вместе с Узумаки и своей командой на тренировках, готовясь, в том числе и к предстоящему экзамену на чуунина. Мальчики при всех своих талантах всё ещё официально числились в начинающих. — Переживу, — поморщился Саске, но всё же принял у неё стакан с болтушкой. Сделав пару глотков, он скривился ещё сильнее. — Сладкая. — Мёд работает как антисептик. — Мерзость. Вероника сделала глубокий вдох, выдох и представила накатывающую на берег волну. Характер у младшего был, конечно, оторви и выбрось. Пускай она к нему почти привыкла, порой удержаться от ответной колкости было крайне тяжело. — Саске, — поддержал её обеспокоенный Наруто, — сестрёнка права – тебе бы отлежаться. Узумаки поднялся на ноги и бесцеремонно опустил ладонь на чужой лоб. Саске хотел было отстраниться, но немного неловко пошатнулся и врезался поясницей в столешницу. Да, на тренировку в таком состоянии ему точно лучше не ходить. — Отвали, придурок, — прогундосил он и вдохнул ртом – нос был забит полностью. — У тебя же температура. — Неудивительно. Я же, блин, живой. — Ты меня понял. — А ты меня достал. Портер и Узумаки переглянулись. Упрямца Саске переубедить в чём-то было тяжело, но они всё же попытались снова. — Саске, — начал Наруто самым мягким и корректным тоном, на который был способен. – Иди отдыхать. Как собьёшь жар – сразу пойдёшь к нам. — Пойду если попросишь вежливее. – Протянул он из вредности, продолжая шмыгать забитым носом. Узумаки обиженно поджал губы и принялся закатывать рукава. С этих двоих сталось бы устроить потасовку, но, как говорится, не в этих стенах. Поймав Наруто под локоть, Момо подошла к Саске ближе, склонилась в немного издевательском поклоне и сделала приглашающий жест в сторону лестниц. — Высокопочтимый и высокородный Учиха Саске, наследник древнего рода шиноби, прекрасный ликом, как богиня-луна Цукуёми. Не соблаговолите ли Вы проследовать в свои уютные покои, чтобы исцелить своё бренное тело и после выздоровления с новыми силами начать раздражать весь окружающий мир и нас в частности? Саске смерил её влажным взглядом, кашлянул в кулак, прижал к себе кружку с «мерзостью» и неожиданно покладисто кивнул. Видимо, чувствовал себя совсем хреново и не мог достойно ответить. — Ладно, — Не дав своим целителям опомниться, он царственно проплыл к выходу из кухни, шатаясь, как на палубе, и обернулся у самых сёдзи. — Сделай без мёда. — Придурок, — фыркнул Наруто ему вслед. Но видно было – переживал, и очень сильно. Через час она отправила Узумаки проверить состояние друга вместе с новой порцией болтушки. В этот раз без мёда. К тренировкам Саске вернулся через два дня, когда она, следуя советам товарищей из госпиталя, выгнала вирус из его организма специальными настойками и пилюлями. На полках их дома тут же появилась тематическая литература, аптечка увеличилась в два раза, а все домочадцы теперь обязаны были принимать витамины. С боем, конечно, и угрозами, но не забывшая неделю, проведённую в госпитале с Итачи, Вероника приняла произошедшее слишком близко к сердцу. За заботами о доме и его обитателях она и сама стала регулярно пропускать занятия на полигоне. Единственная женщина в вечно занятой мужской компании, она взяла на себя готовку и уборку, справедливо рассудив, что из всех присутствующих имеет больше всего свободных часов в сутках. На поддержание чистоты на двух этажах уходило немало времени, как и на обеспечение едой четырёх взрослых человек. Так что в какой-то момент Вероника с затаённым ужасом осознала, что превратилась в типичную домохозяйку. Она проводила в четырёх стенах больше половины дня, выходя из Квартала только на занятия и за покупками. Когда хлопоты оставались позади, она садилась за конспекты или бежала в госпиталь на курсы. Метать кунаи было почти некогда, как и бегать на миссии, которых из-за наступления зимы на всех не хватало. Итачи, понаблюдав за тем, как Вероника упускает заказы у молодых генинов, махнул на неё рукой и попросил перестать беспокоиться — отложенных денег пока хватало на всех. Шло время, Саске стачивал об общение с жителями Конохи свои клыки, всё меньше хмурился и сверкал шаринганом при виде брата, а холод всё сильнее проникал внутрь плохо утеплённого дома. Наруто был отправлен на поиски работающего керосинового обогревателя, укутанный в любимый халат отца Итачи предложил поискать по чердакам в Квартале — им сейчас тепло важнее, чем мёртвому клану. Покопавшись в пыли и прошлом, он вытащил из ящиков свою старую зимнюю одежду, которую торжественно передал младшим. Родительское долго крутил в руках, но так и не решился примерить, оставив себе только домашнюю одежду Фугаку. С грустной улыбкой он протянул Веронике зимнее юката матери и, кажется, вздохнул с облегчением, когда она так же с улыбкой отказалась, сказав, что всё равно почти не выходит из дома. Наблюдать за Узумаки в одежде с чужим моном, вышитым на ткани, было странно и забавно одновременно. Будущий Шестой потерял во взрыве добрую часть своих пожитков, так что первое время выходил в город, привлекая внимание половины деревни, и выслушивая подколки знакомых. Заметив, что уже на вторую неделю он устал от шуток про «приёмного сына клана Учиха», Вероника забрала тряпки себе и аккуратно, по ниточке, чтобы не повредить структуру ткани, вспорола клановые веера. Обратившись за помощью к Сакуре, она немного криво, но зато от души вышила на паре свитеров и рукаве тёплой куртки оранжевые водовороты. Наруто был почти счастлив. Эта зима была тяжёлой для всех. Работы поубавилось даже у Итачи, вечерами задумчиво сидящего на энгава и погружённого в свои нелёгкие думы. Иногда рядом присаживался Саске и начинал неловкий, полный пауз и вспышек глухой агрессии разговор. Они препирались и фыркали друг на друга, пока младший не возвращался обратно в дом после того, как начинал подрагивать от холода. Решался ли он на нормальный диалог или странная тактика по усмирению брата наконец дала свои плоды – не знал никто. Но Саске и правда становился терпимее. Правда, вместе с тем всё мрачнее и погружённее в самого себя. Итачи всё ещё отказывался нормально говорить, упрямо поджимая губы. Как-то ближе к ночи, уже в конце января, в дом влетел припорошенный снегом Наруто и, не сказав ни слова, схватил друга за рукав, утащив куда-то вглубь мрачного, не освещённого ни единой свечой Квартала. Через час они вернулись в обнимку с каким-то странным низким деревянным столиком и странной же формы одеялом. — Греться будем! – возвестил он торжественно, словно был гонцом, принесшим благую весть. — Сидя за столом? — Это котацу, сестрёнка, он для этого и нужен. Готовь место. О том, в каком из домов это чудо-изобретение было найдено, друзья предпочли промолчать. Но уже через пару дней, когда одеяла были выстираны и высушены, а стол заново покрыт лаком, Вероника открыла для себя новую прекрасную традицию – ужинать, накрыв ноги тёплым одеялом и греться, ведя неспешные вечерние беседы. Когда-то она согревалась тем, что заползала к Кисаме или Итачи под плащ. Долгую вечность назад. Мысли о Хошигаки в последнее время лезли в голову всё чаще, не спрашивая разрешения. Вот она расспрашивает Саске о том, как праздновать приближающийся Сэцубун, и тут, будто знакомым подзатыльником, всплывают в голове воспоминания о том, как в неё в одной из деревенек швырнули горстью бобов, а мечник в ответ рассмеялся, отметив, что «в этом году праздник особенно хорош». Вот она поправляет на задремавшем на террасе Итачи сползший халат, и перед глазами всплывает Кисаме, который, оборачиваясь бурчит что-то о том, что она ведёт себя, как молодая мамочка. Что это, предупреждение, предостережение, или просто паранойя? Мужчина в маске больше не появлялся, и страшные угрозы его она уже не принимала так близко к сердцу, особенно после того, как Узумаки, ударив себя кулаком в грудь, заявил, что сестрёнку в обиду не даст. Итачи ещё в начале осени попросил её не поддаваться панике, не верить откровенным провокациям и не печалиться по пустякам. Он считал, что Тоби пытался сыграть на её эмоциях и вынудить её самостоятельно покинуть Коноху, не беспокоя защитное поле деревни. Соваться внутрь действительно было опасно, так что единственным выходом «Акацки» было спровоцировать Веронику самостоятельно покинуть деревню. Зацепившись тогда за его слова, Портер между делом спросила: «почему тогда Хокаге отослала их с Наруто прочь?» Но осеклась, вспомнив, что вместе с ними делегацию дайме охраняли АНБУ, а по возвращению потенциальные жертвы террористов выполняли все свои задания в пределах охранного поля. Хорошая стратегия – держать их на виду у всех, чтобы в случае пропажи сразу заметить беду. Дела Конохи были секретными делами и доступа к ним у неё не было. Но день ото дня Вероника всё же ловила себя на предательской мысли, что молчание Итачи начинает её раздражать. Как и накрывшее внезапно осознание того, что всеми её действиями руководит его лёгкая рука. Учиха между делом советовал ей больше времени проводить за учёбой и взять паузу в тренировках, с вежливой улыбкой на лице продолжал талдычить, что она – хозяйка дома, словно программируя между делом на новую роль. Он в своей манере поощрял её домоседство и хмурился, когда она, возвращаясь с редких спаррингов, обматывала расцарапанные руки. Когда она заявила ему, что хочет узнать наконец свою стихию и перейти к изучению продвинутых ниндзюцу, Итачи впервые в жизни её отчитал, заявив, что она ещё долго не будет к этому готова. Наблюдавший за этой сценой Саске смотрел на неё, ухмыляясь. Вероника чувствовала, как его маниакальная тяга к контролю начинает накрывать дом, захватывая всех в нём живущих. И впервые за долгие месяцы злилась, чувствуя себя запертой в стеклянный ёлочный шар, как какая-то рождественская игрушка. — Мне сегодня опять Кисаме снился. Учиха даже веки не приоткрыл, но дёрнул плечом в знак того, что внимательно её слушает. Они сидели рядом на энгава и грелись, накрыв колени одним одеялом. Рядом дымился свежезаваренный чай, Вероника в свете луны листала конспекты, с какой-то горечью осознавая, что вдохновение покинуло её, а полученные знания не приносят удовольствия. Ей казалось, что даже её любовь к медицине была навязана Итачи. Ведь, оглянувшись назад, она не могла вспомнить, сама ли принимала решение пойти на курсы. Отложив свитки в сторону, она вздохнула и продолжила: — Он дразнился и грозился отлупить меня Самехадой, если я не перестану кормить тебя сладким. На лице гения шарингана появилась тень улыбки. В доме играла музыка из подаренного Сакурой на Новый Год радиоприёмника и шумели копавшиеся в комнате мальчики. В холодном зимнем вечере растворялась безмятежность, ухали где-то вдалеке совы. Если бы не тревожащие её мысли, Портер даже наслаждалась разделённым на двоих временем. — Хотел бы я это увидеть, — прошелестел рядом голос. — Разве что во сне. Думаю, в жизни эта встреча окончилась бы иначе. — В жизни вы не встретитесь. Прозвучало мягко, почти убаюкивающе, но внутри всё равно что-то тревожно сжалось. Потому что тяжело было месяцами находиться в полном неведении и слепо верить, когда она своими глазами видела его хроническую усталость и грусть. Итачи однажды, думая, что рядом никого нет, ругался сквозь зубы и хмурился, потирая зло переносицу над отчётами и сводками информаторов. Что бы они с Хокаге не спланировали – это было сложно и опасно. Накрыть террористическую организацию, годами травящую жизнь всему континенту, было непросто. Даже несмотря на то, что он знал о ней практически всё. — Они угрожали мне и требовали вернуться, Итачи. Тяжело забыть про подобное. Тяжело не ждать, когда они придут и воплотят угрозы в жизнь. Итачи напрягся, она почувствовала это, так как почти касалась его плечом. И зацепилась за это ощущение, понимая, что нащупала нужную точку. — Тебе не о чем беспокоиться, «Акацки» сейчас преследуют другую цель. — Какую же? На детскую провокацию он не повёлся, только вдохнул поглубже и снова увёл разговор в сторону. — Повторяю: тебе не о чем беспокоиться. — А может я хочу беспокоиться? Он соизволил повернуть голову в её сторону и приоткрыть алеющие глаза. Что такого было в её словах, что заставило его активировать шаринган? Или раздражение вызвал требовательный тон? Друг порой был для неё книгой закрытой, обмотанной толстенной цепью и покрытой слоем пыли. Она не понимала его порой. — О чём тебе стоит беспокоиться, так это об итогах аттестации и допуске в госпиталь. Остальное оставь на меня. Он опять это делал. Указывал на одобряемый им путь и просил забыть обо всём остальном. — А может тебе стоит перестать разговаривать со мной, как с неразумной младшей сестрой, и увидеть во мне шиноби, равного себе? Итачи сдвинул брови к переносице и поджал губы. Пытливым взглядом Вероника отметила, как напряглась линия его челюсти. Злился, пытался сдерживать себя, чтобы не начать откровенную ссору под носом у Наруто и Саске? Мальчики в комнате затихли и, судя по всему, ушли на второй этаж – чакра ощущалась именно так. — А может ты просто примешь заботу о себе и не будешь лезть не в своё дело? Холодный, безэмоциональный голос его, как когда-то при первой встрече, выбесил окончательно. Конечно, удобно было называть заботой попытку написать сценарий для её жизни и срежиссировать её, как спектакль в театре кабуки. На какой-то миг она увидела Итачи словно в кривом зеркале. Рядом с ней сидел не друг, а манипулятор и лжец, предавший её доверие и решивший, что сам знает лучше, как распорядиться её жизнью. Как распорядился когда-то жизнью собственного брата, а теперь не знал, как справиться с последствиями собственных решений. — Заботу? – О, как она разозлилась в тот момент. До белых пятен перед глазами, до застывшего в грудине дыхания. Как когда-то в госпитале, когда уже высказывала ему за молчание и принятие за спиной решения. — Ты осознанно тормозишь моё развитие как шиноби. Ты пытаешься манипулировать мной и вынуждаешь принимать выгодные тебе решения. Я живу словно с завязанными глазами, и под моими ногами пустота. Я не вижу куда иду, я не знаю, что меня ждёт. Я не знаю, что от меня хотят твои долбанные «Акацки». Я беспокоюсь за Наруто и Саске, каждый чёртов день беспокоюсь. Момо сама не заметила, как перешла на повышенный тон. Копившаяся всё это время обида прорвала плотину уважения и понимания. Она напоминала самой себе капризную девушку, упрекающую своего жениха в том, что он не даёт ей общаться с подругами. Тот же мерзкий тон, та же готовность к слезам, та же попытка дёргать за ниточки и, с помощью истерики, выбить себе право на запретное. Она была противна самой себе, но разве это не единственный способ заставить Итачи посмотреть на неё и, наконец, увидеть? Когда она говорила спокойным тоном, он просто её игнорировал. Больше не будет. — Перестань поступать так с нами! Прекрати свои игры! Он словно не слушал её. Смотрел будто сквозь, всё также напряжённо сжав тонкие губы. При упоминании брата Итачи и вовсе устало вздохнул, отворачиваясь. Снова закрылся, снова отказывается говорить. Ну уж нет, не в этот раз. Если уж завели разговор, то надо разобраться. Портер потянулась к нему ладонью и хотела было совсем не вежливо схватить за плечо, как Итачи резко развернулся и перехватил её руку за запястье. Кожу болезненно стянуло от давления, Вероника сморщила нос от неприятного ощущения и замахнулась второй рукой — теперь уже с целью отомстить. Внутри всё клокотало от злости и желания доказать. Что она не беспомощный ребёнок, что она достойна того, чтобы знать хотя бы что-то о собственном будущем. Что она не чёртова марионетка на прозрачных нитях, которой можно управлять, словно детской игрушкой. Но Учихе не зря дали звание капитана. Он так же легко сжал пальцами и вторую её руку и, неожиданно, с силой наклонился вперёд, выпрямляя ноги. Ведомая силой гравитации, Момо завалилась назад. Затылок стукнулся о деревянный настил, из горла вырвался придушенный полустон, а перед глазами заплясали звёзды, самые настоящие. Лунный свет загородил собой нависший над ней Итачи. Отцовский халат сползал с плеча, а распущенные волосы его почти касались своими кончиками её щёк. Она лежала на деревянном настиле энгава, запутавшись ногами в одеяле, и смотрела в алеющий шаринган. Рядом каталась на боку чашка с вылившимся чаем. — А теперь попробуй вырваться. Портер дёрнулась в сторону, но добилась только того, что зашипела из-за боли в запястьях. Учиха крепким хватом держал её руки выше головы, и любые попытки вырваться пресекал тем, что всё сильнее сжимал тиски. Вероника дёрнула ногами, попыталась пнуть Итачи коленом и спихнуть с себя, но он своей диверсией не просто повалил её на спину – поставил свои колени по обе стороны от её бёдер, лишая возможности совершать хоть какие-то маневры под одеялом. Девушка упрямо поджала губы. — Ты не даёшь мне шанса. Учиха задумчиво хмыкнул. Кисти рук начинали медленно неметь, прошло меньше минуты, а она уже ощущала мерзкое покалывание в кончиках пальцев. Останутся синяки. — Думаешь, тебе дадут шанс те, за чьи головы назначена награда? Или простые лесные разбойники? — Ты перекручиваешь факты. Опять. Итачи приподнял левую бровь, с ленцой наблюдая за тем, как она пытается елозить под ним из стороны в сторону. Он был выше, тяжелее, сильнее. В таком положении она в принципе ничего не могла сделать и это злило, так злило её. А его, кажется, только забавляло. — Я лишь пытаюсь объяснить тебе тщетность и бессмысленность твоих попыток стать настоящим шиноби. Портер резко остановилась и задрала подбородок вверх, шипя на него сквозь зубы. — Ты сам меня тренировал, ты говорил, что я должна окончить Академию. — Потому что без протектора ты бы не получила возможность стать медиком и зарабатывать. Вероника чертыхнулась под нос. Ну конечно, сценарий жизни Вероники Портер — талантливого медика, хорошей и послушной домохозяйки, няньки для джинчуурики и младшего брата. Сценарист и продюсер: Учиха Итачи. С братом что-то не сложилось, теперь он взялся за новую цель. — А может я хочу сражаться? Мне двадцать лет, Итачи, а я не могу защитить себя от опасности. Мужчина покачал головой. Снова это выражение лица, снова младшая сестра, ляпнувшая глупость. Кисти рук перестали ощущаться совсем, волосы лежали в луже из чая и мокли. В воздухе пахло жасмином и отчего-то электричеством, а под одежду забирался зимний холод. Изо рта вырывались еле заметные облачка пара. — Тебе двадцать лет, Вероника, — констатировал очевидное Итачи, — и ты год назад с трудом окончила Академию. Люди с твоим уровнем способностей до твоего возраста просто не доживают. Ты никогда не сможешь стать полноценным шиноби, сколько бы в тебе не было чакры. Просто потому, что была рождена не здесь и упустила своё время. И дело вовсе не в таланте. Вся злость на него, заботливо собираемая по крупицам и спрятанная в укромном местечке за сердцем, вырвалась наружу в одном простом движении. Момо резко дёрнулась вперёд и со всей силы ударила лбом по аккуратному прямому носу. Раздался тихий хруст, она крепко зажмурилась и чуть было не заплакала от боли. Кажется, травмировала их обоих. — Ненавижу тебя, чтоб ты знал, — сказала она тихо, но очень отчётливо. — Просто ненавижу. За ложь, за недомолвки, за укрывательство, за манипуляции… За всё. Если бы она произнесла этот монолог при других обстоятельствах, то обязательно хлопнула за собой дверью, как настоящая истеричка, собрала вещи и сбежала из дома – подумать, собраться с мыслями, решить, как поступить дальше. Но Вероника продолжала лежать головой в луже чая и сверлить взглядом хмурого Учиху, который теперь капал кровью из носа прямо на её лицо, но даже не собирался ослаблять хватку на онемевших руках. Ей было больно. — Успокоилась? Хлёсткое слово ударило больнее пощёчины. Он никогда раньше не разговаривал с ней таким тоном. Он никогда не был настолько холоден. — Да, выплеснула накопившийся негатив. — Он начал грубить, и ей хотелось грубить в ответ, хотя куда больше – плакать, жалея саму себя. — Теперь можешь отпустить меня, упустившую время, и проваливать к Саске, чтобы манипулировать и им тоже. О нет, это была не злость. Это было что-то тёмное, коварное, распускавшее внутри свои острые корни. Желание задеть, сделать больно. Тонкая рапира, которой следовало колоть льва, чтобы заставить его рассвирепеть и накинуться в ответ. Отвратительное, губительное чувство. — Ты.. — Я, Вероника Портер, навязанная тебе обуза, — выплюнула она, — та, что никогда не станет полноценным шиноби. Давай, сбрось с себя этот груз ответственности, иди дальше строй свои планы, шпионь для деревни, хоть мир захватывай, только перестань с видом мудреца решать всё за меня. На глаза против воли навернулись слёзы, в горле стало тесно, в грудине — больно. Она ведь всегда обеляла его, всегда старалась видеть лучшее, очарованная хорошим воспитанием, мудрыми речами, нежеланием вступать в конфликты и проливать лишнюю кровь. Она старалась видеть в нём хорошего человека, и ей казалось, что он действительно был таким – смелым и самоотверженным шиноби, сыном Конохи. Но он был чёртовым убийцей, палачом собственной семьи, нукенином и террористом. И она всё равно приняла Итачи в своё сердце, как друга, и осталась рядом с ним, рискнув собственной жизнью. Лишённая дома и почвы под ногами, Вероника зацепилась за первого человека в этом мире, который проявил к ней уважение и отголосок доброты. И этот человек поступил так же, как Орочимару — сделал выбор за неё. — Я же так верила тебе, — она не выдержала всё же – расплакалась, давя льющиеся из глаз слёзы и стараясь дышать глубже, чтобы не скатиться в истерику, — я же всегда была на твоей стороне. Я не задавала вопросов, слушала тебя во всём. У меня нет никого ближе тебя. За что ты так со мной? Итачи молчал. Его остекленевший взгляд следил за траекторией движения крупных прозрачных слезинок, стекающих с внешней стороны века к виску, и чёрными в лунном свете каплями собственной крови на девичьем лице. Мужчина свёл брови к переносице и зажмурился плотно, словно испытывал физическую боль. Линия челюсти снова напряглась, он будто пытался снова подобрать слова и поставить её на место. Вот только Вероника не видела в нём ни капли злости и раздражения – только печаль и незнакомое раньше сожаление. Резко выдохнув, Итачи порывисто наклонился вниз и коснулся её лба своим, отпуская, наконец, покрасневшие запястья. — Какая же ты всё-таки… Прости меня, Вероника. Он отпрянул тут же, словно испугался собственного порыва и снова нахмурился. Это было… так не похоже на него. То, что он делал, то, что говорил. Вероника впала в смятение, не зная, как себя вести. Он правда извинялся перед ней? Признавал свою вину и просил прощения? В голосе было такое искреннее раскаяние, что стало больно. — Итачи… — Очень не хочется прерывать этот трогательный, почти кинематографичный момент… Злость, обида, непонимание – всё, что она испытывала секундой ранее, схлынуло волной, будто и не было. Внутри знакомо подняли голову страх и нервный мандраж от предвкушения беды. С лица вмиг сошла краска, она не могла найти в себе силы на то, чтобы повернуть голову к источнику шума. Как завороженная, Момо продолжала лежать без движения и смотреть Итачи в глаза, практически не моргая. Рисунок из вписанных в единый круг томое манил её к себе, словно гипнозом. Это было так странно – рядом с ними появился посторонний, но он не удостоил его даже взглядом. — Давно не виделись, Кисаме. Боковым зрением Вероника уловила движение — мечник поднялся с насиженного места и перекинул Самехаду с одного плеча на другое. Какого хвостатого? Разве вокруг Конохи не стоял охранный барьер? Как он проник внутрь, и почему они не почувствовали его чакру? Зачем он явился сейчас? Борясь с мелкой дрожью, охватывавшей её тело, Вероника прислушалась и вздохнула с облегчением, когда поняла, что источник чакры Кисаме – единственный новый в Квартале. Нукенин был один. Но он всё ещё был. И они оба были перед ним безоружны. — Мальчики, — прошептала она одними губами, — мальчики в доме. Итачи еле заметно кивнул. Кисаме двинулся в их сторону по недавно пересыпанной гравийной дорожке. — Сказал бы, что пришёл попить чаю, но увы, — он весело фыркнул, осматривая задний двор. – Уютно у вас тут, по-семейному. Я с поручением от Лидера. Момо идёт со мной. Учиха медленно повернул голову в его сторону. Воздух вокруг потяжелел, Вероника физически ощущала разливающуюся в нём угрозу. От Итачи волнами исходила какая-то ненормальная, глухая злость. Рядом на порожек приземлился призванный без единой печати ворон. Он готовился напасть. — Ох, Итачи-сан, скучал по этому взгляду – рискнув, Вероника тоже посмотрела на Хошигаки и всхлипнула непроизвольно, когда поняла, что он ни капли за это время не изменился. Всё тот же плащ, всё та же острозубая ухмылка. На его лице тоже читалось сожаление. За столько лет в партнёрстве Кисаме не мог не привязаться к Итачи. – Ничего личного, сами понимаете. Отдаёте девчонку или получаете кунай в сердце. Такие правила. Долгие несколько секунд бывшие напарники гипнотизировали друг друга взглядом, а затем Учиха цепким движением схватил Момо за подбородок. Чувствительно, по-настоящему, оглаживая подушечками подбородок и задевая большим пальцем приоткрывшуюся нижнюю губу. Вынуждая снова посмотреть в глаза, рисунок которых менялся, затапливая красноту радужки всё большей чернотой. — Это будет последний раз, когда я решаю что-то за тебя. Клянусь всем, что мне дорого. Она знала, что увидит. Знала, что ждёт её после того, как она послушно заглянет в мангекьё шаринган. Знала, и потому вцепилась пальцами в его ладонь, впиваясь ногтями в огрубевшую от работы с оружием кожу. Оставляя свой след, напоминание об этом вечере, об их беседе, обо всех своих претензиях и обидах. Напоминая безмолвно, что она всё ещё зла на него. — Я не прощу тебя, если ты нарушишь эту клятву, — прошептала она глухо. Итачи дёрнулся. Его верхняя губа приподнялась, обнажая белоснежные зубы. — Цукуёми. Мир погрузился в темноту, оставляя её наедине с собственным кошмарами. Перед тем, как раствориться в иллюзии, она услышала смех Кисаме.