Everybody Wants To Rule The World

Итачи стоял у лестницы на второй этаж, скрестив руки на груди и опираясь плечом о стену. Домашняя юката с моном Учиха на всю спину была неплотно запахнута, открывая вид на перемотанное бинтами плечо, распущенные волосы свободно струились по спине. Тёмные глаза внимательно наблюдали за ними двумя, словно анализируя то, что видели. Лицо почти бесстрастное, не считая сведённых к переносице бровей. Он был чем-то недоволен. — Добрый вечер, — прохладно поздоровался Учиха, хотя обычно имел привычку игнорировать вежливость напарника. От его голоса Вероника вздрогнула, словно к позвоночнику поднесли электрический кабель. Странное ощущение неправильности происходящего накрыло её с головой, под ложечкой неприятно засосало ощущение тревоги. Почему он вышел встретить её? Почему она не почувствовала его присутствие и отчего ей вмиг стало настолько зябко под его взглядом? Почему внутри через злость и застарелую обиду пробивалось чувство радости от встречи и иррациональное желание подойти ближе, чтобы обнять? — С возвращением, — произнесла она блекло, едва двигая губами. Итачи смотрел на неё в упор, немного склонив голову к плечу. Ещё одна дурная привычка, знакомая ей чуть ли не с первого дня знакомства. Как и ощущение того, что он проникал взглядом под одежду и кожу, настолько пристально разглядывал. Ожоги на кончиках пальцев и губах, чужую руку в волосах и прижимавшегося слишком близко Изаю. Светловолосый АНБУ подобрался рядом с ней, будто почувствовал рядом врага, а не товарища. И Веронике его волнение передавалось тоже. Она чувствовала себя… потерянной. Портер моргнула несколько раз, словно пыталась избавиться от застилавшей зрение мути. В объятиях Изаи стало душно, она сделала шаг в сторону, пытаясь вырваться, и он послушно, пусть и с видимой задержкой, отпустил. Он как-то механически передал ей пластиковый контейнер и поджал упрямо губы. — Я заберу тебя с тренировки, — сказал он спокойно и поспешил уйти, словно ему было некомфортно находиться рядом с Итачи в одном помещении. Когда входная дверь хлопнула, Вероника снова вздрогнула. В голове щёлкнуло, опять. Морок влюблённости медленно спал, оставляя её наедине с человеком, которого она считала другом. Предавшего её и отдавшего в руки нукенинам ради успешного завершения миссии. Истинного, чтоб его, шиноби. Она старалась не думать о нём все эти дни, и теперь воспоминания наваливались снежным комом. Вместе с ними просыпались похороненные неделю назад обида, злость, разочарование, болезненное понимание и принятие. Беспокойство. В ней было слишком много всего, мысли обращались в кашу, словно он на расстоянии пытался забраться к ней в голову. Странно. Тревожаще. Непривычно. — Давно вернулся? – произнесла она также тихо, стараясь смотреть мимо. — После обеда. Проводил Наруто-куна и Саске. Они отбыли в Страну горячих источников. Значит, всё-таки вырвались. Вероника надеялась, что кроме работы мальчики успеют также немного отдохнуть и отпустить мысли о бесконечном совершенствовании. Она надеялась, что Наруто будет в безопасности. Пока она думала и пыталась справиться со странным потоком практически неконтролируемых эмоций и ощущений, Итачи оторвался от стены и почти бесшумно ушёл на кухню, перебирая босыми ступнями. «Простудишься, ещё прохладно», — мелькнуло в голове, но тут же потонуло, унесённое течением дурных мыслей. Вдохнув поглубже, Вероника вжала голову в плечи и последовала за ним. Глупо было торчать в прихожей и ждать, пока наступит следующий день. Она всё ещё жила в этом доме и имела право передвигаться где угодно. На кухне Итачи встретил её непривычно хмурым взглядом из-под отросшей чёлки. Мужчина опирался бёдрами о кухонный стол и выжидающе смотрел, держа двумя пальцами чашку с жасминовым чаем. На плите стояла сковорода, накрытая крышкой, рядом исходила паром рисоварка. Надо же, он приготовил ужин. Как всегда спокоен и безмятежен внешне, но Вероника ощущала, как воздух между ними становится гуще от напряжения. Она чувствовала себя перед ним иррационально беззащитной, словно снова сидела на мокрой траве и наблюдала за тем, как он лениво расстёгивает верхние пуговицы плаща в облаках. Случившееся на энгава словно перевернуло их жизнь на новую, пустую страницу. И они оба боялись взять в руки грифель и написать первое слово, потому как помнили, что прошлая глава закончилась на отвратительной ноте. Она закатила ему истерику, уставшая от недомолвок. Он оставил на её запястьях синяки и извинился за своё поведение, впервые за долгие месяцы знакомства. А затем заботливо передал Кисаме и пошёл спать, словно так и нужно было. Прижав к себе контейнер, Портер упрямо спросила: — Мальчики надолго? — Точно сказать не могли, но до двух недель. — Хорошо. Как раз отвлекутся и обкатают новую технику на основе расенгана, — кивнула она рассеянно, с опаской делая несколько шагов в его сторону. – Вижу бинты. Задело? — Не сильно, через пару дней снимут. Раньше она без лишних вопросов подошла бы и удостоверилась, что всё в порядке. Занялась диагностикой, сняла бинты и убедилась, что рана чистая, подлатала бы её, влив своей чакры. Просто сократила бы расстояние между ними до допустимого правилами приличия, так как привыкла находиться с ним рядом. Чувствовать тепло его плеча, ощущать дыхание в волосах и ладонь, свободно лежащую на её животе, когда он обнимал во сне со спины. Но сейчас Вероника чувствовала, что не может. Не может пересечь кухню, не может прикоснуться, не может расслабить напрягшиеся мышцы. «Он извинился. Он поклялся тебе», — пело дурное девичье сердце. И старая Вероника согласилась бы с этим. Обула его сандалии и прошла в них ту самую поганую милю, за которой пришло бы осознание причин поступков Учихи. Но что-то мешало. Не давало покоя, вставая между ними стеной. Его молчание. И вместе с тем – приказ, отданный другим шиноби, касавшийся напрямую её жизни. Тяжело было винить в произошедшем Цунаде-сама. На посту Хокаге она руководила тысячами солдат и ежедневно своими приказами и подписями на документах решала чужие судьбы. За годы правления она наверняка уже не считалась с мнением мелких недоучек вроде Портер, полагая, что они не способны сами нести крест принятых решений. Но ведь Итачи не был Цунаде. Преодолев сопротивление слабого тела, она подошла к холодильнику и открыла его, чтобы спрятать многострадальные вагаси. На полках лежали заботливо купленные и обмытые свежие продукты. Обратившись к своей мутной в последние дни памяти, Вероника никак не могла вспомнить, чтобы покупала хоть что-то, кроме сладкого и фруктов. Значит, Наруто? Нет, он мясо и овощи выбирать не умел. Получается, Итачи и на рынок успел сходить? — Что ты делаешь, Вероника? Голос нарочито тихий и безразличный, но она прекрасно знала, что таится за этим вкрадчивым тоном. Итачи был единственным, кто не просто знал её настоящее имя, но произносил его без капли акцента, словно являлся носителем языка. Между ними она всегда была Вероникой, с самого начала и по сей день. И по тому, как он обкатывал необычное звучание на языке она всегда могла безошибочно определить его настоящее настроение. Сейчас там не было злости, как ей почудилось с самого начала. Не было недовольства и раздражения. Только усталость и какая-то глухая тоска. Почему? Смотреть на него не хотелось от слова совсем — тело даже спустя две недели помнило последствия Цукиёми. Спрятавшись за дверцей холодильника, Портер произнесла куда-то вглубь: — Не понимаю о чём ты. Итачи вздохнул как-то громко, несвойственно самому себе. Дав себе небольшую паузу, он повторил вопрос: — Твоя жизнь. Что ты с ней делаешь? Всё так же ровно, немного устало. Внутри знакомо заклокотало раздражение. Слабое, неуверенное даже. Отголосок былой злости на его манипуляторство. — Живу так, как хочу. Итачи замолк. Осознав, что дальше пялиться в холодильник уже просто неприлично, Вероника аккуратно захлопнула дверцу и всё же рискнула на него посмотреть. В хорошем освещении стало заметно, как сильно недавняя отлучка его потрепала. Кожа снова стала болезненно бледной, под глазами появились знакомые с нукенинской жизни тёмные пятна, глубокие носослёзные борозды стали ещё отчётливее. Он снова танцевал на границе с болезнью, забывая о лекарствах. Ну что за отчаянный самоубийца? Увиденное ударило по ней новой волной страха. За него, дурного, плюющего на самого себя. Ноги сами понесли к дальнему шкафчику, где хранилась домашняя аптечка. Не успев толком осознать собственные действия, Вероника открыла дверцу, достала всё необходимое и споро принялась за работу. Она развела в стакане укрепляющий порошок, отсчитала двойную дозу лекарств для лёгких и сосудов, добавила туда обезболивающее и молча протянула всё замершему в паре метров Итачи. Он принял это подношение с заминкой, словно до последнего думал отмазаться. Выпил всё, морщась при этом, как Саске в своё время от болтушки. Нужно было пожаловаться на него Шизуне. — Применял Мангекьё? — Да. — Давай посмотрю. Он неожиданно скрестил руки на груди. Обозначая между ними дистанцию и впервые с момента прибытия в Коноху отказываясь подпускать ближе. Смотрел настороженно, прищурив подслеповатые глаза. Они действительно будто откатывались к началу, тому самому, пропахшему кострами и солдатскими пилюлями. И Веронике это ощущение очень не нравилось. Она чувствовала себя не на своём месте. — Пожалуйста, не забывай о таблетках. Это важно. — Тебе не обо мне нужно заботиться. Ответил, как ударил. Немного хлёстко, даже зло. Словно, чёрт его дери, нарочно. Будто пытался вывести на эмоции, видя, как её шатает, или терял контроль над самим собой. Но Вероника вдохнула поглубже и прошипела только сквозь зубы: — Я не понимаю. Итачи хмыкнул. Она заметила, как он непроизвольно сжал ладони в кулаки, закрываясь от неё ещё сильнее. Сдерживаясь, снова погружаясь куда-то вглубь себя, давя вспышку, которую не хотел показывать. — Признаюсь честно, я тоже ничего не понимаю, — он отвернулся от неё, смотря куда-то в кухонное окно, выходящее на задний двор. Эмоции ушли из его голоса, оставляя только утомлённость прожитым днём. – Осмелюсь предположить, что за эти дни ты много думала о том, как жила раньше. И приняла для себя определённый ряд решений. Диаметрально противоположных старому образу жизни. Говорил Итачи медленно, с расстановкой, взвешивая каждое произнесённое слово. Смотря упорно в окно, будто там сидел суфлёр и подсказывал ему дальнейший текст. Игнорируя тот факт, что Вероника стояла от него на расстоянии вытянутой руки. Наблюдать за этим было почти физически больно, так как сейчас она понимала причину, по которой он пытался дистанцироваться. Итачи старался вести диалог без эмоций. Прокашлявшись, она обняла себя руками и сделала в его сторону ещё один небольшой шажок, вперившись взглядом в напряжённую линию челюсти. Почему так некомфортно? Почему она чувствует, что всё идёт не так? Она всегда доверяла ему. Между ними было бесконечное множество тайн, но ни одной, даже самой прозрачной стены. Итачи был для неё близким, родным человеком, и оставался им до сих пор, несмотря на случившееся на энгава. Его поступок всё ещё отзывался глухой злостью и болью. И наедине с собой Вероника наверняка хорошенько попинала бы подушки. Но с ним не выходило, как ни пыталась. Потому что она была шиноби, как и он. И знала цену дьяволовых приказов. Знала, что их с детства учат молча исполнять поручения, не задавая вопросов. Лишать жизней, решать чужие судьбы во благо родины. Она сама должна была быть такой, она клялась служить Конохе. По прошествии этих долгих дней Момо, оставив эмоции, понимала, что вина его заключалась лишь в молчании. В голосе, который он не выторговал перед Хокаге. В том, что он решил за неё. — Я… просто хотела быть собой. Хотела жить так, как хотелось. Тренироваться, как хотелось. Расти, как шиноби. — Забыв о госпитале? Шпилька попала точно в цель – Вероника дёрнулась, чувствуя вновь волной накатывавшую вину. Она действительно пропускала всё это время курсы, подводя преподавателей. И пускай для этого были причины, поступка это не умаляло. Откуда он вообще об этом узнал? — Так у меня не вышло бы нормально заниматься. Итачи снова вздохнул, всё так же замерев у стола. Проследив за его направленным в окно взглядом, Вероника обомлела. В тёплом прямоугольнике стекла она видела саму себя, замершую рядом с ним, бледную и расстроенную. Итачи не во двор смотрел – на её отражение. Наблюдая за каждым её движением с такой тоской во взгляде, что внутри вновь всё сжалось. Осознав, что его поймали с поличным, он зажмурился и опустил голову, говоря теперь в пол: — Я… понимаю, что мне не стоило так вести себя с тобой, — произнёс он неожиданно глухо, первым поднимая белый флаг. Словно много думал над случившимся и с боем принял свою неправоту. — Мне не стоило делать выбор за тебя и скрывать что-либо. Я прошу прощения за то, что смолчал о приказе и не добился права на знание. Но прошу, выслушай. То, что ты делаешь сейчас… — Это мой выбор, Итачи, — прервала она его на удивление резко, уже догадываясь, что услышит. Он пытается отговорить её, опять. — Я за неделю освоила огненный шар и довела его до стабильного состояния. Мне нужно лишь немного времени, и я смогу стать достойным шиноби. — Саске освоил эту технику в восемь лет, ты — в двадцать, чувствуешь разницу? В прошлый раз она за подобное на него разозлилась. В этот раз же, не раздраконенная злостью на него, просто вздохнула, осознавая, что за этими словами пряталось совсем не желание задеть. Это был страх. Тот самый, что он уже показывал, когда просил пойти вместе с ним к Хокаге. Стушевавшись, она всё же продолжила: — Но я делаю успехи. Я стану хорошим шиноби, которому не нужны будут твои «глупая маленькая сестра» взгляды. Я смогу защищать себя и тех, кто мне дорог. Я смогу защитить тебя. — Или погибнешь, когда столкнёшься с силой большей, чем у тебя. Если задуматься, то в его словах был смысл. Итачи хотел оградить её от опасностей реального боя, из которого многие шиноби возвращались если не ногами вперёд, то инвалидами и просто глубоко раненными. Жизнь солдат Каге состояла из лишений, потерь и страданий. Учиху собственная сила вообще уничтожала изнутри. Если бы не случившийся вовремя приступ, он был бы уже мёртв. Не отметив даже двадцать второй день рождения, в её мире являвшийся маркером лишь для того, чтобы определиться с тем, чего ты в принципе хочешь от собственного будущего. Но, раздражённая тем, что они отчего-то обсуждают её проступки и решения, а не его предательство, она не удержалась от ответного тычка рапирой: — Естественно, ведь ты лучше знаешь, как мне жить. И распоряжаешься моей жизнью, отдавая «Акацки». Итачи поджал губы и скрипнул зубами. Он выпрямил руки, сжимая побелевшими пальцами лакированное дерево стола, и вдохнул поглубже, снова борясь с лезущими наружу эмоциями. Они с Саске были слишком похожи друг на друга. — Мы не ждали нападения так скоро. Это был тяжёлый выбор, но за тобой был хвост, как и за Казекаге. Хокаге-сама приняла его с болью. Момо дёрнулась при упоминании Гаары. Бедный мальчик, если бы они просчитались, он мог погибнуть. Как тогда бы он разговаривал с ней, чувствовал бы вину? — То есть выбор всё же был? И из всех вариантов ты выбрал тот, который включал передачу меня в руки террористам? Итачи вскинул голову, смотря, наконец, ей в глаза. Уязвлённый, почти злой, но вместе с тем вжимающий голову в плечи от чувства вины перед ней. Ему действительно было не наплевать, пусть он и пытался казаться уверенным в собственной правоте. Смотреть в глаза собственным ошибкам для него было почти невыносимо. Но приходилось. — Да, был, — и продолжил тут же, когда понял, что она открывает рот, чтобы ответить. – Совет предлагал тебя убить. Или отправить в храм под другим именем, наложив десяток печатей и заперев в стенах так, чтобы никто никогда не узнал, где ты. В горле пересохло. От осознания того, что чужие люди могли лишить её жизни простым приказом. Как приказывали стричь газоны в парке и подкрашивать приветственную надпись на центральных воротах. Но… почему? Неужели она настолько опасна для Конохи, что от неё нужно было избавиться? Неужели от неё было действительно так много проблем? Зачем тогда было брать на себя эту ношу изначально? Чувствуя, как тяжело остановится в груди, она глубоко вдохнула и ненадолго задержала дыхание, давя приступ в зачатке. Присела на стол рядом с Итачи и вытянула вперёд ноги, смотря в пол. Дала себе немного времени на то, чтобы справиться с эмоциями. — Но ты мог бы просто сказать мне, — сказала она беспомощно. — Не поступать, как Кисаме. Не заставлять меня думать, что ты предал меня. Итачи дёрнулся, опять. Но не отстранился от неё, позволяя приблизиться. — Я бы не предал, никогда, — глухо, шёпотом. Самое сокровенное он произносил именно таким голосом, на грани слышимости. – У меня был приказ. Я пытался его оспорить, хоть и боялся, что, узнав, ты наделаешь глупостей. Сорвёшь всё и пострадаешь. Расскажешь Наруто и спровоцируешь его. Вы ведь оба не очень дружны с приказами. Утешал себя мыслями о том, что не в интересах Пейна было избавляться от тебя, ты нужна ему живой и здоровой. Это прозвучит наивно, но с ними ты была бы в безопасности. И потому я согласился. — Меня пытались подорвать. Итачи застыл ненадолго, затем снова выдохнул и поднял голову к потолку, прикрывая ноющие глаза. Каждый просчёт бил по нему сильнее самых мощных кулаков. — Позволь угадать. Дейдара? – Не получив ответа он продолжил, вспомнив, что Веронике так и не довелось нормально познакомиться с другими членами организации. – Блондин, длинные волосы, очень шумный, работает с глиной. — Ага. Редкостный придурок. — Он – человек искусства, — дипломатично высказался Итачи. Повернув голову в её сторону, он всё же не сдержался и дёрнул уголком губ: — Но порой бывает придурком. Не сильно задел? — Я провалилась в канализацию. И шаталась там почти час, в абсолютной темноте, пока Изая меня не нашёл. Шла по скелетам крыс и всё ждала, пока из воды на меня нападёт страшный монстр. — Прости. Тень добродушия стекла с лица Учихи, стоило ему услышать имя напарника. Сведя брови к переносице, он снова отвернулся, погружаясь в себя. Между ними повисло молчание, не напряжённое вовсе. Почти уютное. Словно они снова были самими собой. Итачи рефлекторно сжимал пальцы на столе, обдумывая то, что планировал сказать дальше, Вероника не без любопытства рассматривала его, отмечая, как красиво отросшая чёлка ложится на обозначавшиеся чётче скулы. Он похудел за эти дни. Он в который раз извинился. Ками, она ни разу не слышала от него этого слова за полтора года знакомства. А тут его словно прорвало. Неужели начинал осознавать? — Мальчики не знают. — Не знают, — согласился он спокойно, потирая глаза. – Я послал к ним ворона ещё когда мы начали разговаривать на повышенных тонах и вовремя поймал обоих в иллюзию. Чтобы не услышали лишнего. Как она и предполагала, они оба даже не знали о случившемся. Только мотивы у Учихи были свои. — Или не ринулись на помощь. Наруто бы ни один барьер не удержал – он очень к нам привязан. — Наруто – хороший человек, — сказал Учиха честно. В его голосе она слышала улыбку. – Или как сказала бы ты: «чудесный мальчик». — Я так не говорю! Она несильно стукнула его кулачком в плечо. Итачи даже не увернулся, всё так же смотря куда-то в сторону. Но плечи у него расслабились, и сам он выглядел намного лучше. — Говоришь, — хмыкнул он. — Саске ты как-то назвала вредным ребёнком. — Потому что он не хотел лечиться. И ему всего шестнадцать, по законам моего мира он несовершеннолетний. — Ты ненамного старше. Она снова ткнула его кулаком, почти играючи. Его безобидные поддёвки ощущались так по-родному. Поднимали воспоминания о тёплой осени, посиделках у котацу и совместной возне у плиты, когда Итачи учил её работать с традиционной кухней. О его тихом, едва слышном смехе, о светлых взглядах, о привычке клонить голову к плечу и безмолвно, одним видом, задавать вопросы. О тех славных месяцах, когда они жили, как в семейном сериале, и не думали ни о чём дурном. Не видели друг в друге ничего плохого. Итачи одним слитным движением встал на ноги и сделал шаг в сторону, разворачиваясь к Веронике лицом. Немного наклонившись к ней, чтобы не нависать, он поджал губы и со всей серьёзностью произнёс: — Я поклялся больше не делать выбор за тебя. И я не буду. Если ты хочешь пойти по пути шиноби – иди им. Если ты хочешь сражаться – сражайся. Но прошу тебя помнить о том, насколько это опасный путь. И что твоё бессмертие тоже имеет свои пределы. Словно не было этой странной глухой ссоры. Словно они были прежними. — Переживаешь? – сказала она в шутку, борясь с поднявшимся внутри волнением. Непривычным, щекочущим, приятным. Отзывавшимся внутри какой-то странной тяжестью. — Ты не представляешь, насколько, — прошептал Итачи, отворачиваясь, отходя на пару шагов в сторону. Опять. Волнение застряло в горле комом, потревоженное его словами. Учиха превышал допустимый лимит откровений на год вперёд. Брошенные ему в лицо упрёки сделали своё дело – он, кажется, через силу учился говорить с ней. Осознавал цену своего поступка и пытался задним числом всё исправить. На душе от этого становилось теплее. И раз уж у них состоялся вечер срывания покровов, она должна была прояснить ещё кое-что. Дождавшись, пока он немного ослабит свою бдительность, Портер рискнула, пытаясь снова поймать за живое: — Я готова прислушиваться к твоим советам, — начала она, словно выдвигала ответное требование на переговорах, — но прошу тебя – не молчи больше. Я так разозлилась на тебя тогда, что чуть не наворотила дел и не занялась мелкой детской местью… Он, кажется, хмыкнул, почти весело. Очевидно, это в его исполнении означало «а сейчас что?» Не дав сбить себя с толку и стараясь никак не реагировать на эту провокацию, Вероника продолжила: — Если бы я знала хоть что-то. Если бы под моими ногами была хоть какая-то почва… Сакура сказала, что они все были в курсе ситуации. И это вывело меня из себя. Потому что ты рассказал, кажется, всей Конохе, кроме меня. Это неправильно, и ты это знаешь. Оторвавшись от стола, она подошла к нему со спины, останавливаясь совсем рядом. Ещё пара дюймов, и Момо обхватила бы его руками, обнимая. Вытянув руку, она ткнула Итачи пальцем в основание вышитого на ткани веера. И хмыкнула, когда он дёрнулся. Хвостатые, как сильно влияла на него Коноха и присутствие рядом брата. Как же рвались из него наружу эмоции, годами запертые внутри. Итачи всё же развернулся к ней, медленно, скользя ступнями по деревянному настилу пола. — Ты прощаешь меня? – спросил он неожиданно. Из лёгких выбило весь воздух. Каким же он порой был… Она подалась вперёд и коснулась ладонью спрятавшихся под юкатой бинтов. — Прощаю, — выдохнула она со всей искренностью, на которую была способна. – Я думала, что буду гореть от ярости и бить посуду, говорить тебе в лицо гадости и лезть драться. Но я не могу держать на тебя зла, как ни пытаюсь. Не могу держать обид. Всё же, надеюсь, я для тебя не пустое место и не инструмент для достижения целей Конохи. Итачи тряхнул головой. Он протянул руку и коснулся костяшками пальцев линии её челюсти. Легко, почти неощутимо, вторя прикосновению мягким, поглаживающим взглядом. И с этим робким физическим контактом всё внутри встало на своё место. Всё стало, как прежде. — Ты — не пустое место, Вероника, — выдохнул он с какой-то светлой грустью в голосе, — ты – много большее. Этого её слабому сердцу было достаточно. — Так ты больше не будешь молчать? Итачи хмыкнул. Подняв руку, он запустил ладонь в её волосы и немного неуверенно погладил, смотря рассеянным взглядом куда-то ей в переносицу. — Многие знания – многие печали. У всего есть свои последствия. Ты готова к ним? — Я смогу с ними справиться. — Тогда у тебя есть моё слово. Я поговорю с Цунаде-сама. Он снова хмыкнул, в этот раз дёрнув уголком рта в робкой улыбке. Отступив от неё, он махнул рассеянно рукой в сторону плиты и неспешным шагом направился прочь. У самой двери Итачи обернулся и бросил между делом: — Мне нужно написать одно письмо. Накрой пока на стол, пожалуйста. Буду минут через десять. Так, как говорил раньше. Так, как говорил до. Вероника улыбнулась ему, прижимая к груди ладонь. И он улыбнулся в ответ.

*

Утром следующего дня Момо шла коридорами госпиталя Конохи, прижимая к себе просроченные к сдаче задания. Разбуженная Итачи совесть требовала решительных действий – ей хотелось как минимум извиниться за свои отлучки, пусть она и предупреждала о них в самом начале. Бросать курсы перед самыми экзаменами – о чём она вообще думала? Насколько сильно же она злилась, что не смогла совладать с собой и поступила, как идиотка. И хоть бы кто отговорил, но всё её окружение единодушно радовалось вместе с ней. У кабинета главврача Вероника неловко помялась пару минут, наблюдая за тем, как медики курсируют туда-обратно, здороваясь с ней кивком головы. Приходилось кивать всем в ответ и улыбаться неловко, набираясь смелости перед тем, как пересечь порог пыточной. Зная местные нравы, её вполне могли развернуть и отправить «крутить свои стихии дальше». И были бы правы, в конечном счёте. Но хотелось верить, что по лбу жизнь её стучать лишний раз не будет. Собравшись с духом, она постучала в дверь и после разрешения неуверенно заглянула внутрь. Знакомая уже картотека, тянувшаяся вдоль стены, была наполовину пуста – стажёры переписывали всё заново, обновляя поблекшие чернила. Мумии комнатных растений всё также уныло стояли на подоконнике. Главный медик – темноволосый мужчина около тридцати, бывший полевой иръёнин, — сидел за своим рабочим столом и быстро писал грифелем в чьей-то медицинской карте. Оторвавшись ненадолго от записей, он окинул её безразличным взглядом и нырнул носом обратно. — Нашлась пропажа, — протянул он немного иронично, — Привет, Момо-чан. Как успехи? — Небольшие, Кацуро-сан, — ответила она честно, переминаясь с ноги на ногу у входной двери. – Я освоила новую стихийную технику и подтянула просевший уровень тайдзюцу. — Дело благородное, — ответил он без должного интереса, всё ещё чиркая что-то в бумажках. С Кацуро они общались нечасто, так как он больше курировал обучение, чем реально его вёл. Но он был добрым и достойным человеком, прощавшим своим сотрудникам многое. Стоило просто сказать ему и услышать ответ. Не укусит же – не Инузука. – Я хотела бы вернуться к занятиям. — Было бы славно, — ответил Кацуро легко, кивая самому себе. — А то я уже написал запрос Хокаге на отстранение тебя от работы в госпитале и готовился его отправить. Она чуть было за сердце не схватилась от услышанного, пока не поняла, что мужчина просто шутит – уж слишком несерьёзно прозвучало такое громкое заявление. Отложив карту в сторону, он скрестил руки в замок и выжидающе уставился на неё. — Хорошо, что не отправили, правда, Кацуро-сан? – Попыталась поддержать шутку Вероника, но тут же осеклась, увидев его взгляд. — Извините. Я принесла материалы. Работала ночью, но на практику не успевала. Кацуро принял у неё стопку бумаги и бегло пробежался по написанному глазами. Собрав всю стопку, он лёгким движением руки выкинул писанину, на которую она потратила несколько бессонных ночей, в открытое окно. Вероника чуть было не полетела следом – так быстро кинулась спасать своё добро. В итоге ухватила за краешек только пару листов и ещё выслушала сверху ругань работавшего внизу дворника. — Кацуро-сан, за что?! — За прогулы, — миролюбиво ответил он, потягивая ноющую спину, — завтра жду на месте в восемь утра. Через неделю у потока экзамены и ты должна их сдать. В твоём уме я не сомневаюсь, хотя, судя по последним событиям, стоило бы. Это было даже слишком просто. Всё ещё не веря в собственную удачу, Вероника прижала выжившие бумажки к груди. — Спасибо, Кацуро-сан. И извините за глупость. Мне так хотелось стать сильнее, что я… — Сила есть ответственность, — перебил её неожиданно мужчина, невольно цитируя любимый в детстве комикс. Он потёр кулаком глаз и поднялся на ноги, подходя к ней ближе. После нападения на деревню Орочимару он припадал на одну ногу. – Выбирая силу, шиноби выбирает путь разрушения. Ты хочешь разрушать, Момо-чан? Вероника растерянно закачала головой. В таком ключе она о возможностях техник ещё не думала. — Я хочу защищать тех, кто мне дорог. И саму себя. — Для этих целей подойдёт и стезя иръёнина, — отрезал он спокойно, без тени былого веселья в голосе. – Ты молодец, что не забрасываешь тренировки. Они дисциплинируют тело и ум. Но не забывай о своей основной задаче, хорошо? — Мне хотелось бы успевать везде, Кацуро-сан, — ответила она неуверенно. Мужчина хохотнул тихо, разминая шею. Он обвёл кабинет взглядом, остановился на картотеке и направился к ней, копаясь в папках. — Успевать везде невозможно. В результате что-то одно всегда пострадает, Момо-чан. – Подвёл он итог их короткой беседы. – Иди, жду завтра. И без опозданий. Навёрстывать будешь. — Так точно, Кацуро-сан. Она непроизвольно отсалютовала ему, вытягиваясь по стойке смирно. В душе было мирно и спокойно. Недельное помешательство словно схлынуло волной, вновь возвращая ей контроль над собой и своими эмоциями. Пообещав самой себе подумать над причинами произошедшего, Момо поклонилась главврачу Конохского госпиталя и молча отбыла из кабинета прочь – размять мышцы и заняться генеральной уборкой. Едва выскочив за дверь, она чуть было не сбила с ног проходящего мимо мальчика. Будь он гражданским — дверное полотно сломало бы ему нос, но тот вовремя выставил вперёд ладонь, спасая себя от глупой травмы. Ойкнув, Вероника осторожно прикрыла дверь и подошла к нему ближе, чтобы извиниться. — Ох, прости, я не хотела… — Всё порываешься меня убить, — фыркнул пацан ломающимся голосом, пряча ладони в карманы брюк. – Опять будешь рассказывать, что не при чём? — А? Внешность его казалась ей смутно знакомой. Ниже её ростом, светловолосый, лет тринадцать, с оружейной сумкой, которую он совершенно непрактично повязывал через грудь. Одна рука в бинтах, через половину щеки тянулся большой эластичный пластырь. Генин, которых по деревне бегало десятками, если не сотнями. Откуда он её знает? Воспоминание всплыло внезапной вспышкой. — Ах, это ты! – Момо непроизвольно сделала шаг назад и сложила ладошки перед собой в молитвенном жесте. – Ками, даже имени твоего не знаю. Прости, я постаралась тебя на доски положить… Какой же маленькой была земля этого мира. В коридорах госпиталя она встретилась с пацаном, которого год назад чуть было не прибила силой своей истерики, когда случайно подняла ураган. Тогда он был немного младше, но не в пример агрессивнее. Ругался на неё и всё пытался пришибить, называя преступницей. Сейчас же просто кривил немного лицо от дурных воспоминаний и жался к стене, пропуская идущих мимо пациентов и врачей. Спокойный такой, даже приятный. — Мицуки, — представился он, протягивая для пожатия не тронутую бинтами руку. – А ты Момо, да? Наслышан. Моя сестра говорила, что ты залетела от предателя Учихи, и теперь живёшь с ним под страхом смерти. Кажется, у неё упала челюсть. По крайней мере, ощущения были именно такие. Слухов о своей скромной персоне она за месяцы жизни в Конохе наслушалась немало. Но такое, признаться честно, узнавала впервые. Неверяще покосившись на свой живот, она возмущённо прикрикнула: — Да я худая, как доска, какая беременность?! — Вот и я сказал, что это всё чушь, — добродушно фыркнул новый знакомый, облокачиваясь о стену, — видел тебя на улицах несколько раз – не меняешься. Разве что теперь не возишься с нукенинами. Портер беззаботно пожала плечами. — Ну, справедливости ради я вожусь с бывшим нукенином, — задумавшись, она добавила. — С двумя, ещё Саске. — Да пофиг, — пожал плечами Мицуки. Он оторвался от стены и махнул ей ладонью на прощание. – Ну бывай, ещё свидимся. — Стой! – Вероника окликнула его даже прежде, чем он закончил фразу. Подойдя к мальчику вплотную, она слегка наклонилась вниз и снова сложила ладони. – Правда, прости, что тогда пришлось вступить с тобой в конфликт. Я не хотела сражения. Ты не сильно пострадал? Пацан задумался, словно пытался вспомнить тот бой, и тут же беззаботно отмахнулся. Судя по тому, что он копался в своей голове, тот удар в затылок не отложился, как что-то значимое. — Да нет, мигрени только мучили. Моё первое ранение на поле боя и первое столкновение с преступниками. Сенсей похвалил. Я не в обиде. Вероника рассеянно моргнула. Первые царапины генины получали сразу же за порогом Академии, спотыкаясь на скользком крыльце. Невозможно было работать несколько месяцев и при этом ни разу не попасть в госпиталь. — Ты что тогда, только из Академии выпустился? — Ага, три недели как протектор носил, — самодовольно фыркнул новый знакомый. — И миссию получил случайно. У меня не было команды, приставили к джонинам. Потом когда сказали, что это были международные преступники S-класса, от меня все девчонки тащились. Мицуки с довольным видом задрал нос к потолку. То-то и понятно, почему он теперь такой деловой ходил, не в пример орущему о законах мальчику из прошлого. Наверное, до сих пор гордился тем, что случайно столкнулся с «Акацки», пока выполнял какую-то мелкую миссию по сопровождению. Ещё и приукрасил, небось, для девчонок, заявив, что самолично тягал за жабры Кисаме и давил ручкой куная шаринганы. Ох уж эти подростки. — Надеюсь, скоро у тебя появится ещё один шанс отличиться и заполучить новых девчонок, — искренне пожелала ему добра Вероника. Для генина Мицуки был силён. Может, сможет расти и дальше. – И надеюсь, ты больше не держишь на меня зла. — Да я и не держал. Я на вас, можно сказать, прославился, — отмахнулся мальчик. Почесав затылок, он всё же решил отбыть по своим делам. – Бежать надо. А ты давай, не беременей там. — Ещё чего, да я же почти праведница. Так своей сестре и передай! — Ага. Мицуки свалил, почёсывая перебинтованную руку. Вероника же фыркнула раздражённо и, развернувшись на пятках, направилась по своим делам. Их у неё сегодня в планах было немало. Нет, ну подумать только. Беременна от Итачи, что за вздор. Нужно будет рассказать ему – вот он посмеётся.