Everybody Wants To Rule The World

В эту часть Квартала она забредала впервые. Вероника вообще не любила сворачивать с основной дороги, которая вела от их дома к обтянутым полицейской лентой воротам — слишком много дурных ощущений, от которых на затылке волосы дыбом становились, а во рту пересыхало. Пыльные порожки, отвалившиеся вывески, битая черепица и даже, спустя годы, торчащие из деревянной обивки строений кунаи. Малоприятный окружающий вид для прогулок и исследований. Но сегодня они с Итачи медленно шли сквозь его прошлое к забытому всеми храму монастыря Накано для того, чтобы дать ей возможность замолить свои грехи. Учиха шёл впереди, спрятав ладони в карманы брюк, и оглядывался по сторонам, погружённый в самого себя. Наверное, думал о том, как здесь всё изменилось за долгие годы запустения, мысленно корил самого себя за случившееся и мечтал о том, что когда-нибудь по этим улицам снова будут ходить люди с моном его клана, вышитым на одежде. Итачи всегда хотел окружающему его миру только добра, но это его стремление и погубило множество человек. Вероника до сих пор с дрожью в теле вспоминала о том, как он намёками рассказывал о резне, скрипя зубами и комкая пальцами плотное зимнее одеяло. Тогда они, после его недельной отлучки, сидели на энгава и учились говорить друг с другом. Итачи говорил: у случившегося были свои причины, и бойня была согласована руководством деревни. Наличие задокументированного приказа с присвоением этой миссии ранга «S» стало ещё одним крючком, позволившим Учихе остаться в Конохе не в качестве военнопленного. Большего ей знать не полагалось, а то, что знала – держать в секрете. И она поклялась ему в этом, держа за руку и смотря бесстрашно в горящий красным шаринган. — Если ты не перестанешь гипнотизировать мой затылок, то в нём образуется сквозная рана шириной с хороший бамбуковый ствол. Портер совсем по-учиховски хмыкнула под нос и ускорила шаг, чтобы нагнать остроумного гения. Тот, несмотря на лёгкую ухмылку, выглядел подавленным. Это и не удивительно. Момо обхватила его локоть обеими ладонями и легонько сжала пальцы. — Тебе было тринадцать. Не кори себя за то, что не смог решить вопрос государственной важности в том возрасте, в котором большинство шиноби только учатся ходить по воде. Мужчина покачал головой, подстраиваясь под ритм её шагов. Момо была ниже его почти на голову и шаг у неё был, следовательно, куда уже. — Боюсь, этот вопрос остался бы нерешаемым даже для настоящего меня. — Ты уже отработал эту карму болезнью. Твори сейчас, помнишь? Итачи улыбнулся ей уголками губ. Кажется, ей удалось отвлечь его от дурных мыслей. — Не думал, что ты проникнешься буддизмом. Вероника пожала плечами. В прошлой жизни она не была верующим человеком, но после того, как высшая сила решила отправить её в иной мир стала невольно присматриваться к местным религиям. В госпитале она замечала порой, как матери складывают ладони в молитвенном жесте перед койками своих детей, слышала крики и просьбы о помощи от тяжело раненных. Любознательность тянула за язык и требовала задавать вопросы, так что она за чашкой чая спрашивала порой у Сакуры о том, каким богам здесь молятся. Оказалось, что таких было великое множество. Боги были во всём — в кухонной утвари и шуме ветра, в звуках музыки и душах погибших. Боги были создателями мира и его стихий, они помогали каждому из живущих пройти через каждый новый день. Но вместе с тем, по соседству с этим дивным язычеством существовал и знакомый ей буддизм. Изумительный симбиоз несовместимых, казалось бы, вещей. Но он казался невероятно гармоничным. Увидев вдалеке врата Тории, украшенные знакомым веером, Вероника сделала пару широких шагов вперёд и потянула Итачи за собой следом, обхватывая его запястье. Годы отсутствия под этой крышей человека изуродовали некогда прекрасное строение, лишив его былого лоска и великолепия. Где-то облупилась краска, где-то успели прогнить лишённые регулярной пропитки доски, где-то обтрепались или вообще улетели следом за ветром выцветшие флаги. Прямо над крыльцом свили гнездо голуби. Символ практически ушедшего в небытие клана угасал вместе с ним. Но всё же здесь ещё жили ками. За вратами Тории прятался небольшой колодец, вода в котором оставалась чистой и свежей несмотря на восемь ушедших лет. Вероника осторожно взяла в руки на удивление не сгнивший ковшик и омыла руки и лицо, как требовал того ритуал. Она прополоскала рот и омыла водой ручку ковша, а затем передала его Итачи. Она полнилась сомнениями и болью, но всеми силами держала их взаперти, чтобы не потревожить духов дурными мыслями. — Как думаешь, имею ли я право подниматься по этим ступеням? Учиха подтолкнул её в спину влажной ладонью. — Задаваться этим вопросом нужно было раньше. Иди. — Я не взяла подношение. — У меня есть с собой несколько монет. Казалось, он уговаривает её, а она упрямится ослом. Отчего-то сейчас, перед лицом духов умерших предков клана, Момо стало не по себе. Ей хотелось развернуться и убежать прочь, чтобы не чувствовать на себе их невидимых взглядов. Они корят её за убийство, попрекают за ложь и гордыню или презирают за то, что ей хватило наглости прийти сюда с одним из них? Вероника иногда надевала одежду с чужим моном и жила в доме, на присутствие в котором, возможно, не имела права. Она совсем не удивится, если после произнесения молитвы в неё ударит молния. Небольшой медный колокол, в который нужно было позвонить для привлечения внимания ками, был весь покрыт плотным слоем уличной пыли и пыльцы с близлежащих деревьев. Пока Итачи опускал в специальный ящичек монетки, Момо рукавом куртки пыталась очистить металл от налипшей грязи. Когда-то это место было полно служителей, которые не позволяли случаться такому безобразию. Люди бывают во многом виноваты, но виноваты ли их боги? — Зачем ты это делаешь? Вероника чуть не подпрыгнула на месте от испуга. Итачи имел дурную привычку бесшумно подкрадываться со спины именно тогда, когда она совсем не думала о вещах вроде чакры. Помнится, во времена «Акацки» она после таких его проделок находила в голове седые волосы. Или просто свет так падал. — Нельзя святое место так... – Она дёрнула головой, продолжая размазывать по колоколу грязь. — У нас так не принято. Ухаживать же нужно. Учиха со вздохом отвёл её руку от колокола. Мужчина неуверенно сжал пыльную ладонь своими пальцами и пару раз легонько дёрнул, привлекая к себе внимание. — В этом храме не будет больше посетителей, так что не трать своё время. В ответ она упрямо поджала губы. Местные традиции и обычаи, несмотря на годы жизни здесь, всё ещё порой вгоняли её в ступор. Как можно было просто забросить храм и перестать в него ходить? — Сакура говорила, в таких храмах женятся, а вам с Саске скоро пора будет заводить семьи. Хочешь клясться в вечной любви среди пыли и прогнивших половиц? Итачи покачал головой, и причина этого жеста была не в ответе на его вопрос. Он просто опять считал её высказывание глупостью. — Саске один не справится, а я никогда не свяжу себя узами брака. Вероника вырвала свою ладонь из его, тёплой и сухой, и осуждающе ткнула его пальцем куда-то в бок, вторую руку уперев в бедро. — Пошути мне тут. Тебе двадцать два скоро, а в быту иногда, как ребёнок, ещё и здоровье шатается. Кто о тебе заботиться будет? Учиха отмахнулся от неё и дёрнул недлинный канат, крепившийся к пыльному колоколу. Глухой звон заставил Момо замолчать и несколько раз хлопнуть в ладоши, а потом сложить их вместе. Хороший способ закончить неугодный разговор — призвать духов умерших предков. Особой формы молитвы в таких храмах не существовало. Не было специальных фраз и слов, не было необходимости просить о чём-то конкретном. Можно было просто говорить так, как того хочет душа. Произносить вслух считалось привилегией служителей, она же могла излагать свои просьбы мысленно. И она излагала. Вероника стояла так, слегка наклонившись вперёд, крепко смежив веки и сложив перед собой ладони, больше получаса. Итачи уже давно отошёл в сторону и теперь сидел на ступеньках, чтобы не смущать её своим присутствием. Наверное, он просил мира и благополучия для Саске. Она же просто обнажала перед неизвестными ей душами свою собственную. Она рассказывала о том, как боится «Акацки», мужчину в рыжей маске и конохских политических интриг, шатающегося здоровья Итачи, ярости Саске, самоотверженности Наруто, остывших чувств к Изае, и саму себя, слабую, недостаточно способную, уже почти забывшую о желании вернуться домой. Начавшаяся с очевидного «Прошу вас, не держите на меня зла за грех убийства», её молитва переросла в настоящую исповедь. Она делилась с ками своими переживаниями и сомнениями, скрепя сердце признавалась в желаниях и умоляла дать ей знак, благодаря которому она сможет принять для себя нужное решение. Наверное, покойные Учихи от неё просто устали, потому как стоило ей закончить, как по пустынным улицам пронёсся порыв ветра, любезно принесший в её одухотворённое лицо изрядно помятую и выцветшую газету. Вроде как и услышали, но не прозрачно намекали на то, чтобы шла подальше и не возвращалась. Стоило ей сделать пару шагов назад, как она почувствовала, что будто стала легче пушинки. Не груз ли это вины она сбросила? Узнает этой ночью, когда во сне снова увидит пламя. — Ты им понравилась. Вероника опустилась на ступени рядом с Итачи. Тот сидел, с тоской во взгляде рассматривая окружавшую его разруху. Интересно, знакомо ли было Конохе мародёрство? Судя по тому, как Наруто доставал из соседних домов старенькую технику и мебель, местные боялись лишний раз лезть в Квартал. — Спасибо? – немного растерянно протянула она. – Не знаю, хорошо ли это – нравиться мёртвым. — Не хуже, чем живым. Они ненадолго умолкли, погружённые каждый в свои мысли. Итачи всё так же травил себе душу прошлым, Вероника рядом с ним ковыряла носком сандалии проросшую между плитами траву. Так странно было ощущать вокруг себя запустение, когда ещё совсем недавно здесь регулярно проводили службы, а всего в паре десятков футов играли дети и шумела жизнь. Квартал Учиха был немаленьким, здесь, наверное, росли поколениями сотни шиноби. Знали ли они о том, что их ждёт? — Когда ты убил впервые? – спросила она неожиданно, находя среди мусора веточку. Итачи понаблюдал за тем, как он выковыривает вместе с почвой пучки жухлой травы, и решился ответить: — Слишком рано для того, чтобы это считалось нормой даже среди шиноби. – Увидев её озадаченный взгляд, он продолжил. — Я получил протектор в возрасте семи лет, а шаринган активировал в девять. — Так рано, — вздохнула она. Семь лет. Совсем ребёнок, даже по местным меркам. В её мире дети в эти годы только переступали порог школы. Как же руководству деревни хватило духу дать оружие в руки такому крохе? – Как ты с этим справился? — Детская психика очень гибкая, — пояснил расплывчато Итачи. Он мягко забрал у неё веточку и начал очищать плитку у себя под ногами. – Мне помогала моя семья. И осознание того, какую работу я делаю. И для чего. — Долг шиноби? — Именно, — смахнув мусор ногой, он вернулся к их совместному бесполезному занятию. – Со временем к этому привыкаешь. Это не хорошо и не плохо. Просто часть твоей жизни. Часть работы и долга деревне, которой служишь. Отвратительная часть. Та самая, о которой не принято было говорить вслух. Но разве в её мире профессия военного не считалась почётной? Разве солдат не чтили как героев, романтизируя и превращая в супергероев? Как чувствовали себя они, когда лишали кого-то жизни? Наверное, так же находили в себе силы идти дальше. И учились принимать. Как быстро принял он? Как быстро осознал стоимость человеческой жизни и её значимость для деревни? Как быстро отбросил в сторону детство и стал убийцей на службе у Каге? Ками, даже если бы он устроил резню просто из-за голосов в голове — кто был бы в праве осуждать? Они дали оружие в руки маленькому ребёнку. У неё ныло сердце. От боли, от обиды за него. — Разве это не обесценивание жизни? — В руках убийцы и сковорода – оружие, — хмыкнул мрачно Итачи. Палочка в его руках с щелчком переломилась пополам. Повертев её в пальцах, он выбросил мусор куда-то вниз. – Хороший человек всегда будет знать и помнить цену жизни. Будет ценить мир и то, как тяжело он даётся. Ты – хороший человек. — А ты? В его улыбке было столько горечи, что заныло в груди. — Думаю, ты и сама знаешь ответ. Она не знала. Порой она понимала, что не знала ничего. О нём, о Конохе, об этом огромном пугающем мире. Маленькая туристка, потерявшая документы и оставшаяся жить в стране, где всё было вверх тормашками. Где люди, занимавшиеся перебиранием бумажек, могли быть настоящими сволочами, а солдаты, купающиеся в крови, как в реке, ценили честь и не позволяли себе лишнего слова в адрес противника. Таким был и он: убийцей, преступником, террористом, шпионом. И при этом тем, в чьих руках она чувствовала себя в безопасности. Он считал её хорошим человеком. Оставалось только убедить в этом себя и договориться с совестью. Но, возможно, он был прав и стоило научиться относиться к этому иначе. Как-то же остальные жители Конохи справлялись с грузом на сердце, заводя семьи, обучая новые поколения и улыбаясь друг другу при встрече. Как-то спали спокойно ночами и строили планы на жизнь, не мучаясь кошмарами. В этом мире всё было иначе. Но раз она его часть – стоило поработать со своей головой и перестать, наконец, постоянно сравнивать. — Спасибо, — выдохнула она искренне. Итачи дёрнул плечом и вернулся к своей своеобразной медитации. Она не стала его отвлекать. Помявшись немного, Вероника развернула подаренную богами газету и бегло пробежалась по заголовкам. Казалось бы, мир другой, а темы на заголовках всё те же. Политика, светская хроника, обсуждение новых законов и решений. На последних страницах обнаружилась даже аналитическая сводка с криво нарисованными графиками. Посреди выпуска красовалась блеклая чёрно-белая фотография Третьего Хокаге, рядом – списки местных шиноби, успешно прошедших экзамен на чуунина. Прочитав без особого интереса восьмилетнюю погодную сводку и мысленно решив половину небольшого судоку с задней полосы, Вероника заметила выше заметку о свадьбе известной в этом мире кинодивы. Темноволосая девушка с расплывшимся от воздействия света и воды лицом махала ладонью в камеру и хвасталась обручальным колечком. Странно, ей казалось, что это европейская традиция. Здесь, если верить сериалам и книгам, предложение делали просто на словах, а подарками обменивались семьи обручённых. Зацепившись за эту мысль, Вероника хмыкнула, аккуратно свернула газету ровно на необходимой статье и гордо продемонстрировала её погрустневшему Итачи. — Смотри, сами ками твоей семьи просят нас вернуться к недавнему разговору. Разве ты готов спорить с ками? Итачи поджал губы и страдальчески свёл брови к переносице. У него была очень живая мимика, когда он не погружался в себя и не изображал усиленно собственную рабочую маску АНБУ. — Тебе так не терпится избавиться от меня? — Что? – Как он вообще мог подумать о подобном? — Нет, конечно. Я просто хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. — Не вижу взаимосвязи. Портер невольно закатила глаза, цокая языком. Она не знала, как донести до него свои мысли, но порой ей казалось, что Итачи словно не живёт полной жизнью. У него была работа, и был дом, жильцы которого тоже частично являлись его работой. У него был проблемный младший брат, белобрысый приятель с сидящим внутри биджу и подруга, за которой лениво охотились «Акацки». Были склоки внутри деревни, политика, воняющий кровью Данзо и хмурая, суровая, но добрая Цунаде. В его жизни будто не хватило места хобби, праздникам, развлечениям и чему-то, что заставляло бы его вставать с утра с улыбкой на лице. Пускай Вероника считала истории любви скучными и заезженными, они наполняли чужие жизни смыслом, делали их полноценными, завершёнными. Может, если Итачи влюбится и заведёт свою семью, он тоже сможет обрести покой. Вдохнув поглубже, она постаралась объяснить: — Я хочу, чтобы ты был счастлив, — начала она осторожно, подбирая слова. — Чтобы ты научился улыбаться до мимических морщин вокруг глаз и смеяться в голос. Чтобы перестал щурить глаза из-за отвратительного зрения и страдать от откатов из-за использования шарингана. Чтобы ты думал перед сном не о судьбах деревни, и вставал с постели с мыслями о чём-то светлом и не связанном с работой. Чтобы не мучился больше от чувства вины. Чтобы ты просто перестал быть таким грустным. Момо сама поразилась тому тону, которым произносила этот небольшой монолог. В нём была вся боль, которую она испытывала, когда видела фиолетовые тени под его глазами и нетвёрдую после суток на ногах походку. Тревога от каждого чиха и неловкого покашливания в кулак, которые он давил старательно, прячась от неё по углам. Надежда на то, что он однажды просто останется дома, мирно приходя в себя, а затем и вовсе осядет в кабинете. Вера в лучшую жизнь, наполненную светом и чувством полной безопасности. Учиха же слушал её с лёгкой полуулыбкой на губах, какая бывает у него в те моменты, когда Саске совершал очередную забавную глупость. — Для всего этого мне не обязательно жениться, — резюмировал он спокойно, сводя на нет все её откровения. Нет, ну что за человек? Она перед ним душу открывала, а он сразу в привычный отказ. Портер от обиды надулась, как рыба фугу. — Много ты понимаешь. Не зря в книгах пишут, что мы расцветаем рядом с теми, кого любим. А что может сделать тебя ещё более цветущим и счастливым, чем брак с любимой, м? — Ты, кажется, не фанат таких историй. — Так мы и не меня женим. Итачи на её улыбку и заискивающий тон не купился. Мужчина раскрыл старую газету и спрятался за ней, снова уходя от разговора. Портер только вздохнула разочарованно, признавая очередное поражение. Спорить с ним было так же бесполезно, как и пытаться перекричать океан. Но этот день полнился чудесами и знаками небес. Когда она уже и не ожидала услышать от него ответ, Учиха неожиданно подал голос: — Есть одна девушка. И выглянул из-за газеты, чтобы понаблюдать за реакцией на свои слова. Выражение лица у него при этом было презабавнейшее, он будто ожидал от неё совсем уж неадекватной реакции. Даже слегка вжал голову в плечи. Вероника же только таинственно улыбнулась в ответ и легонько пихнула его локтем в бок. — Ох, неужели. Мне нужна подсказка. — голос у неё был бодрый. Но внутри в этот момент всё скручивало и тянуло ноющей болью, словно она съела на завтрак что-то несвежее. Да ну, не могла отравиться. Итачи снова умолк на минуту, внимательно смотря на неё в ответ. Он разглядывал её лицо, гуляя мутноватым взглядом от лба к подбородку, а потом протянул на выдохе: — У неё светлые волосы. И поднялся со ступенек с явным намерением уйти – от дальнейшего разговора и храма Накано за компанию. Мужчина снова спрятал ладони в карманы и медленно направился в сторону дома, оставляя пыль собственных молитв позади. Портер поднялась следом. Она отряхнула брюки, обернулась назад, чтобы ещё раз окинуть взглядом забытый всеми Накано, мысленно попрощалась с ним и побежала следом за загадочным другом. Она ещё вернётся сюда вместе с Наруто, половой тряпкой и банкой краски. А вот личность таинственной пассии Итачи волноваал её куда сильнее. В Конохе было не так уж и много светловолосых девушек. Догнав его, она выстрелила первым предположением: — Яманака Ино? С его стороны в ответ раздался тихий смешок. Кажется, Итачи понял, что она теперь не успокоится, пока не узнает правду. — Мимо. Она старше. — Но из клана Яманака? — Нет. — Гражданская? — Снова мимо. Момо задумалась. Она сложила ладони на груди и недовольно насупила нос, мысленно перебирая всех своих знакомых, у которых могли быть светлые волосы. Выходило совсем немного. И ещё меньше подходило на роль девушки Учихи. Но одна всё же вырисовалась. Невысокая такая, в строгих очках и с жуткой привычкой смотреть на всех свысока. АНБУ до мозга костей с наклонностями к сталкерству. — О, нет, ты же не мог. Только не Юки! Итачи, кажется, подавился воздухом. Он даже остановился и обернулся к ней, будто убеждаясь в том, что Вероника действительно сказала это. — Её предыдущего парня нашли задушенным в собственной ванне. Я похож на смертника? Вероника покрутила в воздухе ладонью, при этом состроив полное сомнений выражение лица. Но тут же осеклась, когда увидела в ответ вновь сведённые к переносице брови. — Нет, а что? У нас говорили, что любовь зла. Она же на тебя странно косится, вот я и подумала… Учиха перебил её резко. — Косится? — Ну там… — Она задумалась. – Когда ты позвал её на новоселье, она меня чуть взглядом не сожрала. А потом весь вечер на тебя пялилась, как удав на добычу, хоть тазик для слюней подставляй. Ещё и ходит постоянно следом. Мужчина выглядел озадаченным. Вот же ж, гений. А как дело до женщин доходит, так мы сразу слепнем и становимся на одно ухо глухими. Не удивительно, что Кисаме в своё время ласково подкалывал его. — Не замечал. Итачи хмыкнул себе под нос и побрёл дальше, смотря куда-то в пол. Наверное, мысленно разрабатывал будущую стратегию общения с Юки, учитывая полученную только что информацию. Вероника нагнала его и уверенно пошла рядом, быстро перебирая ногами. Окружающее их запустение давило на психику, напоминало об ужасном прошлом и внушало страх. Не к идущему рядом шиноби — к тем людям, что отдали бессердечный приказ. К политикам, вершившим чужие судьбы и без сомнений раздававшим миссии, включавшие в себя истребление целых семей. Наверное, это Итачи и имел в виду, когда говорил о том, что она никогда не станет полноценным шиноби. Она просто не умела жертвовать ради высшего блага и подчиняться преступным приказам. Ставила сердце выше разума и всегда выбирала своих. Возможно, ей и правда не было места на поле боя. — Как думаешь, Цунаде-сама подпишет приказ о переводе меня в госпиталь? Он повернул голову в её сторону и снова слишком внимательно посмотрел, буквально считывая девичью мимику. — Ты хочешь работать в госпитале? Выглядел он не особо удивлённым, хотя ещё совсем недавно они скандалили именно на почве её желания рваться в бой. Словно знал, что именно этим всё и закончится, а потому так спокойно спустил на тормозах её внезапный бунт. Словно понимал её лучше неё самой. Вероника пожала плечами, отводя взгляд. — Я думаю об этом. Если не привыкну в ближайшее время к…долгу, то придётся осесть. Так подпишет? — Она говорила, что ты очень талантлива, так что, думаю, с этим проблем не будет. Момо резко остановилась и вскинула голову, смотря на него со смесью восхищения и недоверия. — Цунаде-сама называла меня талантливой? Итачи хмыкнул и свободной рукой щёлкнул её пальцами по кончику носа. Не больно, даже почти не обидно. — Не зазнайся только. Она прикрыла пострадавший орган обоняния ладонями. Потёрла его и тут же вдохновлённо улыбнулась, расправляя грудь. Сама Хокаге назвала её талантливой! Если Цунаде-сама считала её таковой, то она при должных усилиях действительно способна была добиться многого. Освоить глубже науку, заняться исследованиями, больше практиковаться и помогать людям, добиться уважения и высокого поста. Когда она станет хорошим медиком, Итачи наверняка будет гордиться ею куда сильнее, чем своей блондинкой. Стоп, о чём она думает? Ах, да. — Итак, мы с тобой так и не выяснили личность твоей принцессы. Кто она? Вышло немного категоричнее, чем она планировала. Итачи запрокинул голову и страдальчески застонал в голос, когда понял, что не смог увести её в сторону от болезненной темы. Вздохнув, он ускорил шаг. — Подозрительное любопытство, Вероника. Тебе есть что мне сказать? Хорошая попытка, но нет. — Ты переводишь тему. Тебе есть что мне сказать. Он снова остановился. Вздохнув, Итачи повернулся к ней и, вынув ладони из карманов штанов, опустил их на девичьи плечи. Мягко, но очень весомо. — Зачем тебе это знание? – спросил он так серьёзно, словно вопрос его личной жизни был делом государственным. Вероника пожала плечами, стараясь не морщиться от непрекращающейся тянущей боли в грудине. Может, сходить в госпиталь? — Это же важно! — Почему это важно? — Потому что я хочу знать! – Осознав, что это детский, эгоистичный аргумент, она вздохнула и ответила честностью на честность. — Ты очень важный для меня человек. Может тебе нужна помощь. Может я могу подтолкнуть вас навстречу друг другу. Ты же будешь до старости кругами ходить, зная твою патологическую тактичность. Итачи прикрыл глаза и покаянно опустил голову, выдыхая из лёгких весь воздух. В этом простом жесте ей почудилось какое-то незнакомое ей прежде отчаяние. Искреннее и абсолютное. Дав себе несколько секунд, Учиха снова посмотрел на неё и, потянувшись, снова коснулся фалангами пальцев кончика её носа. — Я скажу тебе, когда буду готов, хорошо? – прозвучало, как обещание. — Хорошо, — кивнула она послушно. И отчего-то смутилась. Ей показалось, что в его последней фразе крылся второй, тайный смысл. Но в этот раз расшифровать его она не смогла. Хотя очень хотела.

*

— Момо, девочка моя! Сузу-баасан, кажется, застряла во временной капсуле. Всё та же цветастая юката и немного покосившаяся скамейка, всё тот же томик восточной поэзии, всё те же голуби, жрущие всё, что кидали перед ними на землю. Как-то летом они с Наруто скармливали пернатым крысам пропавшее птичье мясо, и эти маленькие крылатые каннибалы клевали всё за милую душу, чуть ли не устраивая между собой драки. В этот раз они курлыкали довольно, доедая заплесневелый хлеб. — Добрый день, Сузу-баасан, — улыбнулась приветливо старушке Момо. – Смотрю, вы цветёте! — Ох, милая, какие мои годы! Бабуля рассмеялась и похлопала рядом с собой ладонью, приглашая сесть рядом. Портер послушно опустилась на скамейку, вытягивая вперёд расцарапанные ноги. Сегодня Неджи разошёлся на славу – его техники ниндзюцу неслабо её задели. Девушка запрокинула голову, внимательно изучая развороченный осенним взрывом старый дом. Верхние этажи и правда пришли в полную негодность – все квартиры вокруг студии Вероники снесло подчистую. Браться за капитальный ремонт у Конохи пока не было денег, так что жильцов аварийных квартир и просто недовольных расселили по родственникам и другим домам. Остов накрыли сверху плотной плёнкой в несколько слоёв и закрепили досками, чтобы не унесло ветром. — Не заливает вас, Сузу-баасан? – спросила Момо с искренним интересом. Наруто пару раз проведывал старушку и отчитывался, что она в полном здравии. Но с неё сталось бы смолчать, чтобы не расстраивать мальчика. — Сухо, тепло, хорошо, — отмахнулась та легкомысленно. – Даже трубы газовые восстановили мальчики в форме, молодцы. Особенно тот белобрысый, что к Итачи-куну в гости ходил. Кстати, как он? Под «мальчиками в форме» Сузу-баасан явно подразумевала АНБУ и Изаю в частности, занимавшихся их домом ещё с момента появления Саске. Будучи гражданской, она плохо разбиралась в системе званий и наверняка считала, что разведка деревни самолично крутила гайки и подключала коммуникации, хотя по факту они искали после взрыва следы Тоби. Улыбнувшись её наивности, Вероника пожала плечами и приняла из рук Сузу-баасан кусочек хлеба. Отломив немного, она кинула голубям их обед и всё же ответила с запозданием: — Хорошо всё. Работает, живёт, ленится лечиться. Как обычно. — Хороший мальчик Итачи-кун, — покачала головой старушка, — жаль, что грустный такой всегда. Это, наверное, оттого что ты мои книжки не читаешь. Быстро же она свернула к своей любимой теме. Портер посчитала мысленно до трёх и попыталась придумать, как бы половчее свернуть очередной марафон непрошенных советов по соблазнению Учихи. Признаться честно, она уже даже боялась представить, чем мирная добродушная женщина занималась в юности, раз располагала столь богатой библиотекой и неугасимым энтузиазмом. Лучше было, как говорится, жить в святом неведении. — Сузу-баасан, мы с Итачи просто друзья, — сказала она, когда поняла, что ничего путного в этот раз не придумала. – У меня есть молодой человек. Вы его видели – тот самый блондин, что помогал с ремонтом. Старушка охнула удивлённо, закрыла томик поэзии и хлопнула им о собственные колени. Она заёрзала на скамейке в радостном оживлении. — Правда? Он хорошенький такой. И как ты его заполучила? Что Веронике безумно нравилось в Сузу-баасан, так это её позиция по части отношений. Она справедливо полагала, что женщина тоже может проявлять инициативу и не обязана сидеть в ожидании знака со стороны мужчины. Если женщина хотела – она могла сама добиться кого угодно, разбудив желание даже в монахе. На фоне зашореных местами местных жителей она казалась чуть ли не распутницей, но зато честной и смелой. Заразившись её бодрым тоном, Портер неожиданно откровенно поделилась с ней: — Не знаю, мы просто приятельствовали, виделись порой, общались. А потом он позвал меня посидеть за чаем, и будто всё внутри перемкнуло. Никогда за собой подобного не замечала и не позволяла так к себе приставать. — О-о-о, — довольно покачала головой Сузу-баасан, — это страсть тебя накрыла, такое случается. Давно вы вместе? — Чуть больше месяца, — подсчитала она в уме, складывая дни. – Видимся почти каждый день, но мешает порой работа. — И как ты, любишь его или просто играешься? Вопрос застал её врасплох. Опустив голову в пол, Портер поймала себя на странной мысли. Если бы этот вопрос был задан в самом начале их странных, стремительных отношений, то она без сомнений ответила «люблю». Потому что таяла рядом с ним, светилась от слепого обожания, как ненормальная. Но по прошествии времени все её чувства не просто притупились – растворились, как мёд в горячем чае, лишь немного подсластив воду. Та самая страсть ушла, словно не было, а на её место пришло желание держать порой дистанцию и не позволять заходить за обозначенные границы. Изая это, конечно же, чувствовал и прекрасно видел. Но молчал и просто интересовался, всё ли в порядке. Наверное, он думал, что она слишком погружена в работу, или безумно устаёт, а потому пока не лез в душу. Вечно это продолжаться не могло – она обязана была принять для себя решение и разобраться с тем, что творилось на душе. Вот только как это сделать, если там сплошная каша? — Знаете, Сузу-баасан, — Вероника кинула в ближайшего голубя куском хлеба и мстительно хмыкнула, когда попала в голову, — вы мне столько советов дали в своих книгах. Но так и не поделились главным. Что такое любовь в принципе? Старушка отложила книгу в сторону и принялась кромсать хлеб вместе с ней. Вечно голодные птицы оживились, радостно набрасываясь на крошки и подзывая своим грудным курлыканьем друзей. — Сложный это вопрос, девочка, — выдохнула она с кряхтением. Подумала немного, причмокивая губами, и продолжила. — Скажу вот что: любовь – это когда нет никого важнее. Когда без него пусто в родных стенах и даже порой наедине с собой. Когда на ложе с ним не только горишь, но и чувствуешь покой. Когда видишь всё – и достоинства и недостатки, но не отворачиваешься и принимаешь таким, какой есть. Настоящим. И умеешь прощать. — Звучит романтично, — ответила Вероника после небольшого молчания, когда поняла мрачную, но простую истину. Всё, что она только что услышала – было не про Изаю. А может, она и раньше это знала. Просто давала себе отсрочку на второй шанс. Надежду на то, что стерпится, а затем и слюбится. Он ведь был такой хороший. А она оказалась ветреной девицей, которую просто накрыло первой мимолётной влюблённостью. С Чедом она не испытывала и десятой части тех ощущений, потому так легко клюнула и поверила в то, что всё — настоящее. Но оно не было. Никогда. – Звучит так, будто вы понимаете, о чём говорите. Вы любили, Сузу-баасан? Старушка по-девичьи захихикала, прикрывая книгой порозовевшее лицо. В улыбке она дивно похорошела, будто молодея на добрый десяток лет, пусть и покрылась вся мимическими морщинками. Вспоминала что-то светлое. — О, да, любила. И потеряла по дурости. А ты не теряй. — Было бы кого, — фыркнула Вероника себе под нос, с какой-то странной лёгкостью принимая тот факт, что Изаю нужно отпустить. Но сделать это правильно, так, чтобы не обидеть и не испортить отношения. Попытаться остаться приятелями. — О-о-о, игралась, значит, — покивала головой догадливая старушка. — Ну, дело молодое, с каждым случается. Приятно было осознавать, что она её не осуждала. И немного, по-девичьи, любопытно. – Красивый он был, ваш? — Самый красивый, — выдохнула она мечтательно, прикрывая глаза и прикладывая сморщенную ладошку к груди. Какое же светлое чувство… — Хочешь покажу? У меня фотографии остались. Она выглядела так, словно действительно хотела поделиться. Воскресить воспоминания о времени, проведённом вместе с любимым. Вспомнить те ощущения, хотя бы мысленно вновь прикоснуться к дорогому лицу, которое уже никогда не сможет увидеть вживую. Кем бы она была, если бы отказала ей? — Давайте, — улыбнулась Вероника ласково. Сузу-баасан воодушевлённо поднялась на ноги. Бросив на дорожку остатки хлеба, она взяла в руки томик поэзии и бодро направилась в сторону подъезда. Девушка последовала за ней, помогая поднять на ступеньки и открыть покосившуюся дверь. — Я тебя и чаем угощу, — затараторила старушка радостно. — Заодно покажу, как с ремонтом мальчики помогли. Рукастые такие, им бы каждому по невесте. Вероника рассмеялась. — Ох, Сузу-баасан, вы не меняетесь.