Everybody Wants To Rule The World

— Знаешь, — протянул Джордан, — я, кажется, влюбился. Вероника отвлеклась от попыток переложить в необходимом порядке бутафорские книги, и обернулась к нему с неверием во взгляде. — Чего-чего? — Влю-бил-ся, — повторил юноша по слогам, хмуря свои густые брови. Он протянул ей картонный книжный том с надписью «Библия Антихриста» и уселся на табурет в ожидании реакции на своё признание. В скупом освещении квестовой комнаты, стилизованной под замок древнего могущественного вампира, его тёмная кожа казалась совсем чёрной. Тени скрадывали мимику, оттого чудилось, что Джордан совсем не переживал, когда признавался ей в своих симпатиях. Однако, со своего места Вероника видела, как он нервно притопывает ногой. — Хм, — она вставила книгу в пустой паз и дёрнула за металлический настенный подсвечник. Механизм щёлкнул – они верно решили эту загадку. – И кто же она? Ближайшая книжная полка медленно отъехала в сторону, приоткрывая проход в следующую комнату, полную коварных загадок, на решение которых у них оставалось около получаса. Но двое не спешили – они синхронно заглянули в новое пространство, оценивая обстановку. В прошлый раз они напоролись на актёра в окровавленной ночной рубашке и с визгом разбежались в стороны, потеряв около пяти минут. Но внутри никого не оказалось. Только небольшой проход, украшенный бутафорской паутиной. Впереди виднелся длинный обеденный стол украшенный свечами и пластиковыми фруктами. Кажется, граф Дракула приглашает их на ужин. Вероника сделала первый шаг вперёд. — Погоди, — он догнал её, нырнувшую одной ногой в открывшееся пространство между книжными полками. – То есть, ты не будешь ругаться на меня или радоваться? Портер остановилась и обернулась к нему, вновь внимательно осматривая скептическим взглядом. Джордан был забавным малым и одним из немногих, кого она могла назвать другом. С социализацией у Вероники всегда были проблемы, ведь она жила за городом и редко водилась со сверстниками, предпочитая общество рабочих и животных. Не самая популярная, не самая продвинутая и умная – просто забавная «своя» девчонка. Такие не лезли в душу, пока им не разрешат, и не открывали лишний раз свою. А ещё не особо интересовались романтикой, предпочитая вместо этого глянуть серию-другую перед сном или перечитать ещё раз любимый томик комиксов. — Джордан, — она вздохнула, опуская ладонь ему на предплечье и демонстративно кривя нос, — ты же меня знаешь. Любовь – это не для меня. Я рада за тебя, наверное. Если она не будет бить тебя и заставлять таскаться вместе с собой на места для поцелуев в том старом кинотеатре. Она ведь не будет? — Это он, — ответил юноша, нервно почёсывая себя по шее, — ты его знаешь. Пьетро, из выпускного класса. — О. Пьетро был спортсменом. Они обычно были хороши собой, могли одной рукой оторвать тебя от земли и закинуть себе на плечо. А ещё они были крутыми. И общение с ними повышало твой виртуальной рейтинг среди подростков старшей школы. Это было неплохо, так как над популярными не издевались и не пытались сфотографировать в неподходящий момент, чтобы расклеить потом фотографии по всем коридорам с остроумными подписями. Вероника как-то три дня ходила и срывала со шкафчиков и стен бумажки с собственным изображением. — Ну, — протянула она немного неуверенно, вспоминая, как выглядел человек, похитивший сердце её друга, — у него классный пресс. Думаю, этого уже достаточно для того, чтобы я как старшая и ответственная дала тебе зелёный свет. А ещё его зовут, как Ртуть. Как думаешь, насколько он быстрый? — Фу-у, — Джордан скривил нос, а затем запрокинул голову назад и заржал. Немного нервная обстановка была разряжена одной шуткой и её расслабленной улыбкой. Она принимала его. – Ты порой просто невыносима. Давай, шевелись, а то застрянем тут. Они скользнули в соседнее помещение и осмотрелись, готовясь получить подсказки от таинственного голоса сверху или же напороться взглядом на очевидную часть очередной загадки. Например, на то, что свечи тухли и зажигались в определённом порядке, вторя мелодии, игравшей еле слышно на старинном граммофоне. Этим они и занялись дружно, ведя мысленный отсчёт до конца своего игрового часа. Когда приятели нашли несколько недостающих свечей, раскопали в вазе с фруктами ключ и отворили шкатулку со стеклянными склянками, наполненными «кровью», Джордан неожиданно хлопнул её по плечу и протянул тихо: — Спасибо, Ник, — поймав её вопросительный взгляд, он добавил: — Что не осудила. И не стала ругаться. Мои родители, они… — …страшные консерваторы. – добавила она, рассматривая склянки на свет. На дне одной из них она увидела небольшую аккуратную серёжку и тут же принялась откупоривать, помогая себе ногтями. – Я бы никогда не стала осуждать человека попусту, ты же знаешь. У всех нас есть причины принимать те или иные решения, все мы можем ошибаться и совершать зло. А ещё мы не властны над собственными чувствами. Он правда так сильно тебе нравится? Серёжка точь-в-точь повторяла ту, что носила на парадном портрете супруга Графа. Оставалось найти куда её применить. — Кто ты, и что ты сделала с Вероникой Портер, — фыркнул Джордан, забирая у неё украшение. Он повесил его на мочку уха небольшого женского гипсового бюста. Графиня открыла рот, демонстрируя им спрятанную во рту золотую монету. – Философские рассуждения о чувствах… Ты случайно сама не влюбилась? — Что? Я? – она рассмеялась от души, хлопнув его по плечу, — скорее Ад замёрзнет. На краю стола обнаружились металлические весы. Они попробовали опустить монету на одну из чаш, но потерпели неудачу. — Но ведь это неплохо, — Джордан вздохнул, осматривая помещение. – Влюбиться. Не зря ведь об этом так много говорят и пишут. Вероника сморщила нос. — «Ты – мой личный сорт героина». Что-то в этом смысле? Клишировано, ужасно. И заканчивается кучей детей. Я не люблю детей. — Да ладно тебе! – Джордан подкинул монету и заприметил в углу комнаты небольшую чашу, полную денег. К ней он и направился. – Это не всегда плохо. Кто-то должен мыть тарелки и следить за тем, чтобы постельное бельё не было всё в дырках. — Но это скучно. И так по-взрослому. — А ты не взрослая? — Нет, конечно. Выход из комнаты они нашли спустя пять минут, когда разгадали ещё один шифр, вооружившись ручкой и выдранным из блокнота листом бумаги. Ключ, найденный под чашей с монетами, дал им необходимую подсказку, так что они достаточно шустро подобрали необходимую комбинацию. Громогласное «Вы спасены!» от гейм-мастера вызвало у них дружный радостный вопль. Джордан и Вероника обнялись и даже сплясали победный танец, хлопнув друг друга несколько раз по ладошкам. Спустя ещё полчаса они пили кофе и заедали радость от победы круассанами. — Так…, — Джордан протянул ей стик с сахаром, — тебе точно всё это неинтересно? — Не-а, — Вероника с наслаждением впилась зубами в выпечку. – Никаких детей. Никакой любви. Никаких домашних обязанностей, не считая помощи маме. Пока есть возможность – я сама буду ребёнком. — М-м-м, — протянул Джордан мечтательно, делая глоток из своей чашки. – Посмотрим, насколько тебя хватит. Нельзя быть ребёнком вечно. Однажды тебя нагонят обязанности. И взрослые проблемы. — Как в «Человеке-пауке»? — Да, — он рассмеялся, делая ещё один глоток. – Именно так. Большая сила и большая ответственность. Они захихикали одновременно, придумывая, какие именно проблемы могли бы нагнать Веронику. И при всей их огромной фантазии попадания во враждебные, полные опасности миры, похищения и отравления среди них не оказалось. А зря.

*

Страх остался позади. Он выветрился из организма вместе с ядом, и на замену ему пришла злость на себя и окружающий мир. Вместе с вернувшейся способностью двигаться к ней заглянули на огонёк назойливая мигрень и тошнота, которые раздражали ещё больше, чем блокирующий чакру камень тюремной камеры, в которой она находилась. От желания врезать кому-нибудь чесались костяшки пальцев. Вероника скрипела зубами, нервно расхаживая вдоль железных прутьев, и периодически останавливалась, чтобы пнуть побольнее стену. Внутри она кипела вулканом и только и ждала того момента, когда кто-нибудь рискнёт выпустить её отсюда. Она не была уверена в том, что не сожжёт всех к чертям. — Да не маячь ты так, мелочь. Портер с обречённым видом всплеснула руками и села на холодный земляной пол в позу сейдза. Не прошло и минуты, как она снова вскочила на ноги. — Не могу, я нервничаю. Сидевший в камере напротив Кисаме с любопытством наблюдал за ней, облокотившись о колени и подперев лицо ладонями. Нашёл аттракцион, теперь будет доставать её, пока не поседеют. Без неё-то скучно было, только пытки и допросы, а тут такой повод вспомнить старые времена и клички. Хошигаки вытянул вперёд ноги и задумчиво протянул, почёсывая рукой исполосованную ассистентами Ибики спину. — А ты не нервничай. От этого только голова заболит. Вероника раздражённо покосилась на него. В прошлую встречу он был спокоен и почти собран – отпускал в её адрес привычно колкие замечания и угрожал Самехадой. Сейчас же Кисаме вёл себя с ней так, будто они были просто старыми приятелями. Выглядел при этом, правда, ужасно — осунувшийся, похудевший, весь исполосованный следами милости палачей Конохи. Словно не было того сильного нукенина, поднимавшего своими техниками настоящее цунами. Бесхвостого биджу, практически неуловимого. Был только принявший временное поражение и выжидающий удобного момента шиноби. — Как я могу быть спокойной, когда меня похитили? Опять. Странно, что не ты, а то была бы интересная традиция. — Я был немного занят — отращивал вырванные ногти, — беззаботно похвастался Хошигаки, а потом хмыкнул и добавил полушёпотом: — Кстати, этот белобрысый на тебя запал. — Изая, что ли? В ответ он выдал тихий довольный смешок и прижался спиной к стене, чтобы потереться об неё, как медведь о дерево. Заживающие порезы, наверное, практически свербели. Она надеялась, что среди местных палачей были иръёнины. Ни один преступник, даже самый гадкий, не заслуживал смерти от заражения крови. Тем более Кисаме, сделавший для неё добра больше, чем некоторые из местных. — Ага, на ручках принёс, весь такой бережный. Ты что, вокруг себя армию поклонников собрала и каждому уделяешь конкретно оговоренный заранее день недели? И не стыдно? — Ничего я не собирала, он сам ко мне пристал. Вероника сморщила нос, стоило ей вспомнить о ещё недавно неплохом парне. Как давно он получил это задание? Как давно шпионил за ней, втирался в доверие? Не с того ли самого момента, когда Итачи поставили с ним в пару? Момо хорошо помнила тот день. Она возвращалась из Академии прижимая к груди новенький протектор. Всего час назад она официально стала шиноби, и этой радостью хотелось поделиться с каждым встречным, но она берегла восторженный визг для единственного друга, сейчас прохлаждающегося на процедурах в больнице. Итачи поддерживал её, помогал с теорией, отработкой примитивных дзюцу и почти безрезультатно пытался побороть её беззащитность перед иллюзиями, так что он должен будет порадоваться тому, что его труды не были напрасны. Девушка тогда залетела к нему в палату, вся светящаяся изнутри от гордости за саму себя. Она крепко обняла немного бледного Учиху и с торжественной улыбкой протянула ему свой протектор. Тот принял его и внимательно осмотрел, очевидно, ожидая увидеть перед собой подделку. Убедившись в том, что она справилась, он удовлетворённо кивнул и одарил её скромной неуверенной улыбкой, по тем временам означавшей многое. — Так это ты Момо-чан? Вероника обернулась. В дверях стоял молодой светловолосый мужчина в свободных штанах и простой белой футболке. Всё лицо в царапинах, обе руки в бинтах, на правой ноге гипс, но он не обращал на это ровным счётом никакого внимания. Он проковылял к ним, опираясь на костыль, и протянул руку для пожатия, растягивая губы в дружелюбной белозубой улыбке. — Итачи-кун рассказывал о тебе. Меня зовут Изая, и с сегодняшнего дня мы с ним официально портим друг другу жизнь. И почему он тогда показался ей повзрослевшей версией Наруто? Почему она купилась на эту наигранную доброту? Почему поверила? И как он смог обвести всех вокруг пальца? А ведь она позволяла ему целовать себя и горела от чувства вины, когда думала, что стала причиной разбитого сердца. Портер дёрнула на себя прутья камеры и бессильно зарычала от злости, когда те очевидно не сдвинулись с места. Чем она так не угодила Данзо, что её решили запереть как какую-то преступницу? Что теперь с ней будут делать, повторять опыты Орочимару, выпытывать тайны «Акацки», которых она не знает? Использовать в качестве приманки или выкупа для Пейна? Просто держать здесь, пока она не покроется плесенью и не превратится в покрытый мхом кусок камня? Изая сказал, что они с Саске мешают. Оттягивают на себя, очевидно, время и внимание Итачи. Держат его якорями и не дают полностью и целиком нырнуть в теневую жизнь Конохи. Учиха был умелым игроком, он мастерски балансировал между Хокаге и Корнем, прекрасно справляясь все эти длинные месяцы со своей непростой работой. Но, видимо, он где-то всё же оступился или дал слабину. Поставил в высший приоритет не дела деревни, а тех, с кем делил родительский дом и считал своим близким кругом. Склонил чашу весов в пользу Цунаде, с которой слишком часто контактировал в последнее время. Или просто стал принимать решения, не сходившиеся с философией Шимуры, и с ловкостью фокусника обходить его приказы. Не зря ведь его развели с Изаей. Не зря ведь эти двое ещё с зимы начали смотреть друг на друга волками и сторониться. Тогда, выходит, случившееся – повод прищучить Учиху, напомнить ему о его шатком всё ещё положении или наказать за неповиновение? Получается, она теперь заложник? И что тогда случилось с Саске, которым должны были «заняться другие»? Юноша был куда сильнее её, взять его тихо просто не вышло бы – маленький мститель эффектно разнёс бы своим чидори половину площади. Возможно, его попытаются снова настроить против Итачи. Поэтому его не было рядом с Наруто на площади? Момо прикусила ноготь на большом пальце. Если бы её задерживали официально, то не прибегали к грязным методам вроде отравления и долгого, откровенного шпионажа, а, значит, она торчит здесь из-за личной прихоти Шимуры. Обвинение должно быть серьезным, иначе его люди попросту не стали бы рисковать и нападать на неё. Наверное, сейчас кто-нибудь из Корня доносит на неё, придумав формальный повод вроде слишком тёплого общения с бывшим нукенином, или филигранно врёт, расписывая на свитках её ежедневные похождения к границе деревни для встреч с Пейном. А может, они поступят ещё хитрее и обставят всё это как похищение кем-то вне Конохи. Или предателем, решившим подзаработать и продать ценный ресурс другой деревне. Ох, и вырыли же они себе этим могилу. Итачи просто не спустит им с рук её похищение. Чёрт, Итачи. Вероника обхватила прутья ладонями и прижалась к холодному металлу лбом. Сконцентрировавшись мыслями на случившемся на площади, на причинах и предпосылках похищения, она всеми силами старалась не вспоминать о собственных выводах, сделанных за секунды до отключки. Потому что, осознав, хотелось хорошенько приложиться головой обо что-нибудь твёрдое, чтобы наказать себя за сам факт своего существования. Эгоистичная, слепая, глупая, как она могла смотреть на него сквозь пальцы и не видеть очевидного? Как он терпел её бесконечные выходки и смотрел спокойно на то, как она нежится в руках другого мужчины? От осознания этого факта на душе стало совсем гадко и тоскливо. Ведь оставшись наедине с собой и проанализировав последние месяцы своей жизни Вероника вспомнила всё. Как он смотрел на неё порой – тайком, наблюдая со стороны, склонив к плечу голову и немного прищурив близорукие глаза. Как безотчётно почти тянулся ладонью к волосам, как гладил по голове и наматывал на указательный палец русые пряди. Его улыбки: грустные, усталые, светлые, полные веселья и тоски. Такие неуверенные первое время, но затем – всё более яркие и открытые, собиравшиеся мимическими морщинками в уголках его глаз. Сами собой всплывали мысленно брошенные между делом фразы, значения которым она не придавала прежде, и несмелые прикосновения – к линии челюсти, скуле, кончику носа, предплечьям и спине. Итачи был достаточно тактилен, если она хотела обнять его, он никогда не отказывал – сам тянулся навстречу. Ей казалось, что ему просто комфортен такой уровень физической близости. Что он привык к ней и не считал её ответные прикосновения нарушением своего личного пространства. Но теперь, прислонившись лбом к холодному металлу решётки, она вспоминала, как он обнимал её тем самым проклятым утром, прижавшись со спины и опустив раскрытую ладонь на девичий живот. Как не просто дышал в затылок – прикасался губами в поцелуе. Как зарывался сонно носом в растрёпанные локоны и вдыхал запах её шампуня, словно пытался запомнить, впитать в себя. Как расслабленно, почти ленно вёл с ней рассветный диалог, пустив в голос улыбку. Словно это утро было осколком одного из его робких, несмелых желаний. «Мы расцветаем рядом с теми, кого любим». И он действительно становился живее. Раскрываясь, принимая настоящую жизнь, не обречённую быть ожиданием собственной смерти. Всё ярче выражая свои эмоции, всё сильнее прикипая к людям, которые его окружали. Прикипая к ней. Сколько же времени она водила его за нос из-за своей невнимательности и неспособности понимать намёки? Сколько бы ещё водила, если бы не случайная подсказка из собственного сна? Патологически вежливый и тактичный, Итачи всё это время попросту топтался на месте, очевидно, не замечая ответной реакции на свои попытки стать ближе. Он называл её хозяйкой своего дома, одевал в цвета своего клана. Да он, Ками ради, подарил ей без повода дорогущую юкату, а она в ответ на это хлопала глазами и называла его своим лучшим другом, каждый раз тем самым делая ему ещё больнее. А он улыбался ей в ответ. Чёртов мученик. Если она сейчас расскажет обо всём этом Кисаме, то у него от смеха начнётся истерика. — Я такая идиотка, Кисаме-сан, — призналась она неожиданно честно. Нет, правда. Она так сильно уверовала в их непоколебимую дружбу, что отказывалась видеть десятки, сотни звоночков, говоривших о том, что чувства Итачи за эти месяцы изменились, выросли и окрепли. Она, держа его за руку, называла Учиху близким, родным и важным человеком, своей семьёй. О чём он думал в такие моменты? Теплился надеждой или наоборот, медленно тлел, затухая? И как теперь поступить ей, испытывающей из-за этого такое смятение в душе, что становилось иррационально тяжело дышать? «Я скажу тебе, когда буду готов, хорошо?» — О, много же тебе времени понадобилось, чтобы понять, — хмыкнул Хошигаки добродушно. Размышляя, правда, совсем не о том, что крутилось в этот момент в её голове. – Я тебе всегда говорил, что ты не особо умная. Не понимаю, как протектор получила. — Нормально я его получила, всего за пару месяцев зубрёжки! – выступила она неожиданно в защиту самой себя, отвлекаясь от трясины дурных мыслей. Кисаме словно махал перед ней красной тряпкой, привлекая к себе внимание и выдёргивая силой из омута самокопания. И у него это странным образом получалось. – И на миссии ходила, и на курсы. И вообще, я много добилась за это время! Кисаме усмехнулся по-доброму, обнажая заострённые зубы. — Пусть я кое-что и видел, верится с трудом. Всё ещё помню, как ты размазывала по моему плащу сопли и топала ногами, как ребёнок. — Ты не дал мне вернуться домой. Конечно, я плакала. — Ага, и пропускала удар за ударом на тренировках. Хоть тайдзюцу подтянула? — А вот и подтянула! — Выбраться бы отсюда и проверить, — протянул он с изрядной долей иронии в голосе. — За уши оттаскаю, если врёшь. Вот же. Несмотря на то, что Кисаме явно был в курсе её достижений, за полгода тесного сотрудничества она отпечаталась в его голове именно такой – бойкой неумёхой, неприспособленной для жизни в мире шиноби. Она старалась преодолевать все жизненные невзгоды и смотреть в глаза трудностям, но всё же не могла переломить себя и научиться жить, как они — убивать без сожаления и не думать о чужих судьбах. Вероника проделала большой путь с тех пор, как их дороги разошлись. Кисаме, наверное, тоже. Но она всё ещё помнила его ночной храп и пренебрежительное отношение к женщинам. А он – рассказы о Диснейленде и комиксах. — Ты совсем не изменился, — призналась она неожиданно легко, по-доброму. Кисаме хмыкнул в ответ и ухмыльнулся левым уголком губ. — А ты похорошела, — честно и серьёзно ответил он после небольшой паузы. – Хотя нет, даже не так. Ты расцвела. Теперь я понимаю, что он тогда увидел. Где-то наверху скрипнула железная дверь. Момо встрепенулась и попыталась выглянуть из-за решётки, чтобы увидеть визитёров, медленно спускавшихся к ним по ступеням, шаркая подошвой форменных сандалий. Из-за узких прутьев не удавалось рассмотреть ничего, кроме соседних пустых камер, так что пришлось навострить уши и попытаться посчитать людей по шагам. Трое. Да, кажется, их было трое. — Это к тебе, — протянул Кисаме, поднимаясь на ноги и подходя ближе к решётке. — Будут уговаривать открыть ротик и заговорить. — Да. После того, как вырвут все лишние ногти. — Не дай им себя сломать, — неожиданно мягко сказал он, обнимая изломанными, фиолетовыми от пыток пальцами прутья. Кисаме смотрел на неё прямо, словно, наконец, увидел. И, скрепя сердце, признавался себе в том, что будет скучать. – Грустно будет терять твою юность и красоту в этих застенках. Он что, назвал её красивой? Она больше не бледная моль и не раздражающая мелочь? Сбитая с толку такой откровенностью, Вероника поджала губы и хмыкнула: — Это всё одежда. Все постоянно хвалят мою одежду. — Одежда помогает привлечь внимание, — согласился Хошигаки. — Но задерживает его на себе уже сам человек. Не дай им забрать это у тебя. И береги свои доблесть и честь. Помни, кто такой шиноби на самом деле. На какой-то краткий миг она снова почувствовала себя запуганной девчонкой, сидящей у чадящего костра и слушающей, как Кисаме воркует с Самехадой. Он учил её многому – как сражаться, как держать в руках оружие, как убегать и прятаться. Пока Итачи молчал или занимался своими делами, он наставлял её, бесхитростно делясь выработанной за годы службы мудростью. Советы его она всегда старалась запоминать и держать ближе к сердцу. Выдохнув, Вероника постаралась взять под контроль весь тот хаос, что творился внутри и смело посмотреть в глаза тому, что её ждало. Пытки? Она их выдержит. Боль? Стерпит. Допросы? Будет молчать или забалтывать зубы. Получит шанс сбежать? Без сомнений атакует и побежит наверх – к друзьям. А пока стоило с достоинством принять будущее, коль изменить его она не могла. Расправив плечи, Портер села в позу сейдза и гордо выпрямила спину. Кто бы ни был её тюремщиком — она не будет опускать перед ним взгляд. Из-за поворота показался Изая. Уже переодевшийся в форму АНБУ, с бесстрастным выражением лица, мужчина нёс в руках какое-то тряпьё и бутыль, предположительно с водой. За ним шли ещё двое – в форме и глиняных масках, из-за которых не было видно лиц. Из-за подавляющего чакру камня и печатей она совсем не ощущала их присутствия, словно перед ней находилась пустота. Совсем как Пейн. Вероника сдвинула брови к переносице и скрестила руки на груди, всем своим видом демонстрируя своё отношение к Изае. — Форма тебе больше идёт – отражает твою истинную натуру. Тот в ответ лишь кинул ей сквозь прутья тряпки, не впечатлённый её демонстративно независимым внешним видом. Бесформенный комок упал рядом с ней на земляной пол, поднимая пыль. — Переодевайся. Вероника двумя пальцами брезгливо приподняла подозрительно знакомый кусок ткани, напоминавший мешок с дырками для головы, рук и ног, осмотрела его со всех сторон и пришла к неутешительному выводу: — Так себе. Может, хотя бы отвернёшься? Изая подал Кисаме бутыль с водой, а потом отрицательно покачал головой под довольное хихиканье мечника. Двое встали рядом, по стойке смирно. — Не положено. Переодевайся. Момо чуть воздухом от возмущения не подавилась. Хорошая попытка, Шимура Данзо, почти что удачная. Но она полтора года провела в обнажённом виде на операционном столе, и стеснялась наготы только перед ограниченным кругом лиц. Потому, если он хотел таким образом её унизить, или сбить с неё спесь, то пусть попробует ещё раз. Вероника потянулась руками за спину, чтобы стянуть оби. Делать это одной было очень неудобно и проблематично, но ещё более унизительным было бы просить помощи, потому она делала всё сама, безотрывно смотря при этом прямо в глаза Изае. Мужчина смотрел в ответ. Пристально, профессионально цепко. Наблюдая за каждым её движением, за каждым этапом разоблачения, словно ожидал увидеть под нижней юкатой комплект сюрикенов на перевязи и пару-тройку пропитанных ядом сенбонов. — Наслаждайся видом, другого шанса не будет. АНБУ улыбнулся краем рта. Внутри отчего-то укололо обидой с примесью злобы – он совершенно не чувствовал вины за совершённый поступок. Оно и не удивительно – шиноби жили приказами. Наверное, не стоило так сильно гневиться, ведь он не мог ослушаться или предать. Как не мог в своё время Итачи, отдавший решением Каге и Совета её в руки «Акацки». Вот только была большая разница между человеком, просто использовавшим её в качестве приманки и человеком, который месяцами манипулировал её чувствами и пытался уложить в постель. Такое предательство ощущалось куда ярче. Изая склонил голову к плечу, скользя взглядом по открывающемуся виду. Почти безразличным. — Переживу. Не заговаривай зубы, Данзо-сама ждёт. Хмыкнув в ответ, Портер всё же не очень аккуратно стянула с себя юкату и вздрогнула невольно от того, как прошёлся по обнажённой коже промозглый, колючий сквозняк. Стоять перед ним в одних хлопковых трусиках было не то, чтобы неловко - просто иррационально дискомфортно. Она словно вся была на ладони, вместе со всеми недостатками и достоинствами. Совершенно при этом беззащитная, лишённая оружия и брони. Стараясь не думать об этом, Момо ещё раз пробежалась пальцами по дорогой ткани, а затем прижала к себе подарок, не желая отпускать. Что они сделают с одеждой – сожгут, выбросят, пришлют Итачи по почте? Она не заслужила такой красивой вещи, но и отдавать её бесчувственным солдатам не хотелось. Это же был подарок. Сделанный от всего сердца, врученный с улыбкой на губах и искренним желанием сделать ей приятно. Выбранный любовно среди десятков образцов с цветочной вышивкой. Подогнанный по размеру так точно, словно он снимал с неё во сне мерки. Она не хотела его лишаться. Но ей приходилось. Девушка отвернулась от Изаи и аккуратно сложила перед собой юкату, тщательно подобрав и расправив ткань. Опустила сверху пояс, внутри которого лежал старательно сложенный бумажный конверт с предсказанием и хмыкнула себе под нос. Какое уж тут благословение, какая уж тут удача, ещё и великая. Какой наивной нужно быть, чтобы верить в подобное. Но, наклонившись вперёд, она зачем-то коснулась пояса губами и мысленно помолилась: «пожалуйста, если слышишь, помоги мне». Она натянула на себя бесформенное платье и вышла из камеры под скрип несмазанных, подёрнутых ржавчиной петель. Сложенная одежда была отдана на хранение Изае, гребень он вытащил сам, при этом чуть не выдрав у неё клок волос. Сама забота и понимание. Момо зашипела змеёй, мужчина пихнул её в спину. — Вверх по лестнице. Не пытайся оказать сопротивление. А есть ли смысл даже пытаться? Пускай пальцы закололо от вернувшейся чувствительности к чакре, она прекрасно понимала, что не справится ни с Изаей, ни с его сопровождением. Трое АНБУ против одного генина – совсем не равный бой. Нужно было следить за окружением и искать пути эвакуации. Двое в масках остались с Кисаме. Нукенин пожелал ей напоследок удачи, она показала ему оттопыренный вверх большой палец просто для того, чтобы убедить саму себя в том, что всё не так плохо, как кажется. Зачем вообще было заставлять её переодеваться? Чтобы легче было обливать водой и вырывать ногти? Подъем занял у них больше десяти минут. Бесконечная узкая винтовая лестница всё не заканчивалась, и Вероника грешным делом подумала, что это тоже часть какой-то извращённой пытки – ходить по кругу целую вечность, пока ноги не отвалятся. За поворотом вновь был точно такой же поворот. И снова, и снова, и снова. Как чье-то пыточное гендзюцу, призванное вызвать у заключённого панику и нагнать жути. Подготовить к тому, что ждало впереди. Зацепиться было не за что. Рядом не валялось ни одной захудалой доски с гвоздями или трубы, которую можно было бы использовать в качестве оружия. Вверху находилась пустота – Вероника не чувствовала там ничего, что указало бы на наличие выхода. Стараясь не дать себя запугать, она решила заговорить: — Я хотя бы немного тебе нравилась? В ответ её ждали лишь молчание и хмурый взгляд из-под протектора. Идеальный шиноби, ни сожалений, ни вины, ни жалости. И он, не задумываясь, спал бы с ней только ради того, чтобы сильнее к себе привязать, а потом за ручку привести к Данзо. Неужели Итачи был таким же? Неужели, он и сейчас ведёт себя на службе, как бесчувственная машина для выполнения приказов? — Ясно, закрой глаза и думай о Конохе. АНБУ отмер. Взгляд его на миг потеплел, когда он взял её за плечо и неожиданно шёпотом попросил остановиться. Вероника развернулась к нему, стоя на две ступени выше и смотря сверху вниз – враждебно и сухо. Изая поджал губы. — Я не прошу прощения, потому как вижу, что ты не готова его принять, — начал он осторожно, сжимая пальцы на коже. — Но у меня есть к тебе очень важная просьба, которая поможет тебе остаться относительно невредимой и вернуться в Коноху. Расслабься и позволь себе плыть по течению. Не сопротивляйся. Ты поняла меня, кицуне-чан? Момо хотела было сначала ударить его по руке, чтобы не прикасался, но остановила саму себя, когда услышала, каким тоном он с ней разговаривает. Как с кем-то, на кого ему не наплевать. Снова играет? Но к чему ему это сейчас, когда она уже и так знает о его задании? И почему тогда он вёл себя как придурок внизу? Рисовался перед коллегами и Кисаме? Кинув вороватый взгляд по сторонам, Вероника поняла, почему они остановились здесь. На стенах не было ни единой камеры, мимо не ходили посторонние. Он выбрал для этого сбитого диалога слепую зону. — Вернуться в Коноху? – переспросила она неожиданно. – Меня что, отсылают из деревни? Изая нервно дёрнул головой и сжал пальцы сильнее, чуть ли не до синяка. — Повтори, что я сказал, — настойчиво, с непривычным ей давлением в голосе. — Расслабиться. Плыть по течению. Не сопротивляться, — тупо произнесла она, не понимая толком, что означают эти слова. — Умница, — кивнул мужчина, словно самому себе, и развернул её, снова толкая в спину. В этот раз уже куда мягче. – Запомни эти слова и повторяй их как мантру. Это важно. Она упрямо затормозила на пятках, не давая вести себя дальше. Сжалась вся, сжимая пальцы на бесформенной ткани. — Я не понимаю, — произнесла она. — Что происходит? Куда ты меня ведёшь? Что им от меня нужно? — Я не могу, Момо, — прошипел он еле слышно сквозь зубы, давя всё сильнее. – Прости, я не могу. В его голосе было столько искренней боли. Столько попыток сопротивляться, словно он преодолевал действие какой-то техники. Этот короткий диалог будто причинял ему боль. И потому она не стала упрямиться, принимая его помощь с благодарностью. И снова погрузилась в нелёгкие, мрачные мысли о своём будущем. Какого чёрта? Что они задумали? Спустя ещё десять лестничных пролётов и пять поворотов они вышли из тюремного блока. Перед утомившейся от бесконечного подъёма в неудобной обуви Вероникой предстал целый лабиринт из коридоров, лестниц и дверей, безликих и совершенно одинаковых. Между ними были проложены трубы разной длины и толщины – городские коммуникации. Передвигаться здесь, наверное, можно было только предварительно досконально изучив карту местности. Чем-то увиденное напоминало ей те залы с движущимися лестницами из фильмов о мальчике-волшебнике – всё пересекалось между собой, упиралось друг в друга и вело в непонятном направлении. И правда похоже на корень. Изая провёл её к ближайшей двери и сделал приглашающий жест, вытягиваясь по стойке смирно. Ясно, дальше она сама. — Спасибо. Мужчина одними губами пожелал ей удачи. Ей так хотелось его ударить. И ещё больше сейчас – обнять, сцепить руки за спиной и впиться зубами в кожу, чтобы не идти никуда дальше, не встречаться с будущим. Не оставлять позади последнего человека, которому не было на неё наплевать. Но пришлось. Нажав ладонью на дверную ручку, она шагнула в неизвестность, оказавшуюся просторным полупустым помещением, посреди которого стоял большой овальный стол и больше десятка стульев – своеобразный конференц-зал. На стенах висели свитки, исписанные непонятными формулами и коптили забитые факелы, по углам прятались многочисленные люди в масках. Здесь не было никаких пыточных инструментов, никакого Ибики-сана, только восседавший во главе стола Данзо, а перед ним, на деревянной поверхности лежал бледный, бессознательный… — Саске. Она сказала это быстрее, чем подумала, и тут же прикрыла рот ладонями. В гробовой тишине её голос прозвучал звонко и громко, он отражался от высоких стен неприятным эхом. Учиха на её реплику никак не отреагировал – он находился в глубоком обмороке. Почему он здесь? Неужели Итачи не смог защитить брата и позволил людям Шимуры забрать его сюда? В городе были толпы людей, даже её похищение не осталось незамеченным, а Учиха обязательно ещё и дал бы АНБУ достойный отпор. Неужели его тоже смогли обвести вокруг пальца и загнать в гендзюцу? Или того хуже – обманули, подсыпав что-то в одно из праздничных лакомств. Но как им это удалось? Неужели они готовились к этому настолько заранее? Данзо поднялся на ноги. Хромой, пожилой, почти что немощный внешне, он прятал внутри огромную силу, которую стоило бояться не только его подчинённым. Шимура поманил её к себе пальцем, и она послушно пошла в его сторону, помня слова Изаи. Не сопротивляться. Не с лидером Корня, не перед десятком его подчинённых, способных перерубить её пополам одним движением катаны. — Портер Вероника. Вдоль по позвоночнику поползли липкие мурашки страха. Из его уст звуки родного имени звучали оскорблением. Он коверкал его так же, как и остальные местные, опуская «в», глуша «р» и путая буквы местами. Не мог выговорить одиночные звуки, привыкший к слогам. За год в Конохе Момо отвыкла от того, что кто-то кроме Итачи способен обратиться к ней правильно. Она приняла новое имя полностью, оставив истинное лишь Учихе и редким архивным документам. И теперь сжалась вся от неприятия, словно ей пытались навязать прошлую жизнь. Данзо подождал, пока она подойдёт ближе, а затем обхватил костлявыми пальцами её подбородок и пытливо заглянул в девичье лицо, надеясь найти там, предположительно, что-то важное для него. Портер стойко выдержала, хотя и хотела дёрнуться назад — от Шимуры несло кровью. Мужчина хмыкнул, едва скрывая презрение на собственном лице. Ему было неприятно смотреть на неё. — Стоило избавиться от тебя ещё в тот день, когда вы сунулись в Коноху. Замахнувшись, он отвесил ей тяжелую, болезненную пощечину, от которой загудело в голове, как от хорошего сотрясения. Вероника с тихим вскриком отступила назад и опустила ладонь на покрасневшую от удара щеку. Во рту сразу стало солоно и терпко — губа порвалась изнутри, пуская кровь. Пока Портер ощупывала языком челюсть, проверяя целостность своих зубов, Данзо дал пару коротких команд своим людям, которые тут же исчезли. Куда они, чёрт возьми, все испарились? Нет, не все. Рядом с лидером Корня стояла невысокая женская фигура в маске рыси, из-под которой выглядывали короткие светлые волосы. Юки. Вот кто, наверное, сейчас ликует внутри от увиденного и жаждет поскорее раствориться в шуншине, чтобы материализоваться рядом с Итачи и предложить свою помощь в надежде на его внимание. «Ну хоть кто-то от этого выиграет», — подумалось ей неожиданно безразлично и зло. Хоть кому-то доставляет удовольствие видеть её боль и унижение. А потом звон в ушах прошёл и она вернулась в реальность. — Что вы сделали с Саске? – спросила она глухо, поражаясь собственной наглости. Боль ненадолго притупила чувство самосохранения, придавая сил её злости. — Где Итачи? Осознав, насколько требовательным был её тон, она поспешно сделала шаг назад, прячась от высокомерного взгляда одноглазого лидера Корня. Сказанного было уже не вернуть — Шимура сжал пальцы на набалдашнике своей трости и задумчиво протянул, пряча в голосе нотки довольства. — Он остаётся здесь. А вы – нет. Ваши с ним пути больше не пересекутся. Вся уверенность мигом стекла с неё, как вода. Камень под ногами показался внезапно вязкой трясиной. В груди снова скрутило болью, собственная слюна показалась вязкой, кислой на вкус. — Что? Она проблеяла этот вопрос еле слышно, едва справляясь с растущей внутри тревогой. Неконтролируемой, накрывающей её подобно цунами. — Кажется, услышанное помутило твой разум. Бедное дитя, — прошептал Данзо без капли сочувствия в голосе. — Вы покидаете Коноху. Навсегда. А Итачи остаётся здесь как верный своим клятвам шиноби. Как и должно было быть с самого начала. Она ждала пыток, допросов, психологического давления. Криков, воплей, загнанных под ногти иголок и попыток вывернуть наизнанку её сознание техниками клана Яманака. Ожидала чего угодно от помешанного на власти и насилии Шимуры и его людей. Но всё оказалось намного хуже. Они просто отсылали их прочь, как ненужный, бракованный товар. Как что-то, мешающееся под ногами. Мешающее дальше вертеть Итачи, как было выгодно лидеру Корня. Дверь в конференц-зал открылась, и в дверях показался образ из прошлого, давно забытый и приравненный по своей значимости к ночному кошмару. У него были почти седые, по цвету, волосы, круглые очки, самоуверенная улыбка и протектор селения Звука, поблёскивающий в неверном свете факелов. — Я так понимаю, мы можем их забирать? Из-за спины Кабуто выглянуло несколько обезображенных опытами Орочимару шиноби, похожих скорее на результат работы мутагена, чем на полноценных людей. Лишние конечности, больной цвет кожи, неаккуратные швы, безумные глаза — одного взгляда на них хватало для того, чтобы почувствовать, как твоя кожа становится липкой от холодного пота. Забирать? Их? Момо посмотрела на бессознательного Саске и нервно сглотнула, когда поняла, к чему они все клонят — Шимура просто продавал их людям Орочимару. Ноги снова отнимались, но в этот раз уже не от яда, а от банального, но не менее жуткого ужаса. Ей казалось даже, что у неё мелко дрожат колени. Сколько бы она ни уговаривала саму себя, сколько ни храбрилась – страх перед безумным Змеиным саннином был сильнее всего того, чему она училась эти годы без него. Как чёрт из табакерки, как выпавшая с запыленной антресоли копия Некрономикона – беспомощность вернулась к ней вместе с воспоминаниями, которые старательно прятались за грань подсознания. Расслабься, плыви по течению. Ты покидаешь Коноху. Ты больше не увидишь Итачи. Один из прихвостней Кабуто подцепил со стола Саске и грубо перекинул юношу через плечо. К Момо же со спины подошёл сам Якуши. Она не видела его, но могла совершенно точно сказать, что ублюдок улыбался. Ещё бы, снова можно безнаказанно резать живого человека. — Добро пожаловать обратно, дорогая. Она обернулась и попыталась уйти от навязчивого прикосновения — Кабуто потянулся к ней ладонью. Сложить печати? Попытаться его убить? Убежать прочь и схватить Изаю за рукав, умолять его вытащить её отсюда? Всё бесполезно. Отсюда даже Кисаме не удалось сбежать. Данзо просто решил избавиться от двух проблем одновременно. Кабуто грубо сжал пальцы на её шее, пережимая сонную артерию. Только не к нему обратно. Только не снова номер 32-32-12. Но сознание уже покидало её вместе с возможностью сделать выбор. Плыви по течению.