Everybody Wants To Rule The World

В Конохе было спокойно. По деревне полз аромат свежей выпечки из недавно открывшегося семейного магазинчика, в воздухе раскачивались, опадая к земле, отцветающие лепестки слив и вишен. Полуденное солнце пекло со страшной силой. Для весны такая погода вообще была аномально жаркой, но местные, кажется, перестали удивляться чему-либо ещё тогда, когда Узумаки Наруто начал разрисовывать краской лица Хокаге на Скале. По черепичным крышам бесшумно следовали на миссии шиноби, в паре десятков футов на детской площадке играли со смехом дети, дворники ругались на кого-то за расклеенные объявления о потере кошки. Коноха жила в благости и тишине. — Момо-сан, сейчас же откройте дверь! Ножки металлического стула противно скрипели, скользя по плитке и оставляя на ней полосы. Дверь в палату пытались открыть снаружи, крутили ручку, стучали по ней ладонями и пытались воззвать к голосу её разума, но мешала баррикада в виде этого самого стула. Вероника, превозмогая боль в теле и слабость, лезла в окно. — Не открою! Вы опять попытаетесь вставить в меня иглы! Руки немного потряхивало. Даже собственный вес удержать было, как выразился бы Шикамару, весьма проблематично. Но Момо скрипя зубами упрямо подтягивалась на подоконнике и закидывала на него ногу. Больничная одежда неприятно липла к телу, от неё хотелось как можно скорее избавиться, но единственной более-менее достойной заменой были только простыни или шторы. Желудок требовал нормальной пищи, а не капельниц и солдатских пилюль, кожа чесалась, волосы нуждались в домашнем, купленном на кровно заработанные, шампуне. От вида собственной палаты и царившего внутри помещений запаха подташнивало, иголки виделись врагами, в таблетках прятался яд. Девушка физически не могла здесь находиться. Больше нет. Ничего, сейчас она доберётся до дома, нормально поест, отоспится, и завернётся в родную домашнюю юкату. Осталось только вылезти... — Момо-сан, вам нужно поставить капельницу. Вы плохо себя чувствуете. — Я прекрасно себя чувствую! — Вы не сможете выбраться. Я позову ассистентов, чтобы они поймали вас внизу! Коллеги очень сильно её недооценивали. Пока они вопили в дверное полотно, Портер уже с кряхтением выбралась наружу и теперь медленно двигалась вдоль карниза, прижавшись к стене. Спрыгнуть вниз она пока не могла — концентрировать чакру всё ещё удавалось с трудом. Все внутренние резервы шли на восстановление организма, так что о техниках можно было позабыть. Голова шла кругом и опора под ногами периодически терялась, но она упрямо продвигалась к пожарной лестнице, ведущей на крышу. Оттуда она планировала спрыгнуть на мягкий большой козырёк соседней лавки. А уже затем направиться своим ходом в Квартал. Ржавая, уже почти аварийная по состоянию лестница оставляла на её коже рыжие следы и прогибалась назад, но каким-то чудом удерживала её вес. Подъём давался Момо с большим трудом, даже такая небольшая физическая нагрузка сбивала дыхание и вызывала ломоту в мышцах. Всё эти поганые пилюли и капельницы, никаких больше больниц до конца её дней. Если её коллеги считали, что знали её организм лучше неё самой, то они сильно ошибались. Вероника не собиралась слушать тех, кто ни разу не держал в руках исследования Орочимару и понятия не имел, как на самом деле работает её организм. А ещё тех, кто не был в его подземельях и поэтому считал важным запирать её в палате наедине с персональным кошмаром. Когда она уже почти вскарабкалась наверх и потянулась рукой для финального рывка, кто-то схватил её за предплечье и дёрнул на себя. — Ни минуты покоя. Ты можешь для разнообразия хоть иногда кого-нибудь слушать? Вопреки строгому тону глаза Изаи лукаво блестели. Мужчина подтянул её ближе к себе и аккуратно, придерживая за талию, поставил на ноги. Вероника отряхнула грязные от ржавчины ладони и неловко помялась на месте. Вот кого она точно не ожидала здесь увидеть. Ещё и в форме. Ещё и с пакетом гостинцев. — Я слушаю. Собственную совесть и людей, которых уважаю, — кивнула она спокойно, немного недоверчиво осматривая АНБУ. — А ты что здесь делаешь, опять шпионишь за мной? Мужчина беззаботно пожал плечами и сделал шаг назад. Заметил, что она напряглась в его присутствии и тут же дал больше свободного пространства. Предусмотрительный. — Шёл проведать спасённую мной на днях даму, а тут она снова напрашивается на неприятности. Тебе жить перехотелось? Время между подвалами и госпиталем прошло для неё практически в полном беспамятстве. Напрягая память Вероника могла вспомнить разве что попытки окружающих напоить её водой да редкие переругивания товарищей. Среди них выделялся больше всех звонкий высокий голос Наруто и более спокойный, смеющийся будто тенор Изаи. — То, что ты участвовал в операции ещё не означает, что ты меня спас, — фыркнула Портер, сводя брови к переносице. Злость на Изаю уже угасла. Всё-таки он действительно впрягся в миссию по спасению и даже, судя по рассказам окружающих, помогал периодически тащить её на себе, когда команда возвращалась обратно. – И вообще, если бы ты не похитил меня изначально – не пришлось бы героически превозмогать. — Ну, мы накрыли одну из лабораторий Орочимару. Возможно, это стоило того, — согласился мужчина спокойно, внимательно изучая её отощавшее немного за последние недели тело и начавшие виться кольцами короткие волосы. Словно не травил её дрянью и не заставлял переодеваться при себе. — И всё же. Зачем ты вылезла в окно? Портер поморщилась и прошла мимо него по направлению к противоположному краю крыши, попутно снимая обувь, чтобы та не скользила по черепице. Солнце хорошо нагрело поверхности – ей было тепло и даже не больно. Обогнув вентиляционный короб, она повернула погнутую кем-то антенну. Вот почему телевизор так погано работал. — Меня тошнит от медикаментов, — призналась Момо честно, чувствуя, как он продолжает идти следом, — а вид иглы вызывает во мне приступы паники. Я не останусь здесь, даже если меня привяжут к койке – перегрызу ремни зубами и сделаю под больницей подкоп. Это место похоже на мой самый страшный кошмар. Она остановилась у водосточного жёлоба и неуверенно заглянула вниз, за край крыши. Точно, фруктовая лавка, как всегда, на своём месте. Осталось только разогнаться, превозмогая странную атрофию мышц. Шедший за ней Изая задумчиво почесал подбородок, очевидно, оценивая её шансы на успех. — Ты уверена в том, что не превратишься в лепёшку? Момо сделала несколько шагов назад и приподняла края больничной робы, чтобы сделать шаг шире. — Естественно, — она попыталась напрячь мышцы и тут же сдалась, не ощутив собственной силы. Обернувшись, девушка постаралась сохранить невозмутимый вид. — Подсобишь или так и будешь ехидничать? Весь дискомфорт от общения с ним остался в подвалах Корня. Она не видела в нём больше ни старшего товарища, ни бывшего мужчину – только партнёра по ремеслу. Она была его заданием, он чувствовал перед ней вину и пытался несмотря ни на что наладить контакт. Вот, даже зашёл проведать в больницу и вписался в спасатели после того, как сам же сдал Орочимару. «Плыви по течению», — знал ли он тогда, что пустится вдогонку? Изая хмыкнул про себя. — Желание дамы – закон. Он оказался перед ней быстрее, чем она успела моргнуть. Вопреки жалким протестам и неудачным попыткам отбиться, Изая решительно обхватил её руками за талию, перекинул через плечо и прыгнул вниз, попутно концентрируя чакру для шуншина. Через минуту Момо уже опускали на нагретые солнцем доски любимой энгава. Её короткая поездка на чужом плече прошла с ветерком, криками, привлёкшими внимание половины персонала больницы и с красным от меткого и болезненного укуса мужским предплечьем. Изая недовольно потёр пострадавший участок кожи, отвесил ей лёгкий подзатыльник, для профилактики, и тут же ушёл вниз от попытки ответного удара. — Идиот, — взъярилась на него Портер, — я думала, ты просто поможешь спуститься. — Зато быстро, нэ? – беззаботно отмахнулся тот, потягивая спину, — Я бы не отказался всё же тебя проведать. Угостишь чаем? — Разве что с паралитиком, — метнула она в него шпильку, открывая фусума и заходя в стены родного дома. — Да хоть бы с ним. Через полчаса они уже мирно сидели на кухне и вели между собой неспешную беседу. Вероника приняла долгожданный душ, переоделась в домашнюю юкату, похожую больше на халат, и распустила по плечам мокрые волосы. С выражением абсолютного счастья на лице она жевала купленную Изаей булочку, намазанную маслом, и запивала её жасминовым чаем. После пыток капельницами и пилюлями человеческая еда выбивала из неё слёзы. Будда Амида, кто бы знал, что она будет так рада простому хлебу, ощущению чистой кожи и отсутствию больничного запаха на теле. — Почему ты не вышла через дверь, как нормальные люди? Момо нырнула носом в чашку и от души вдохнула. Закашлялась, когда рёбра немного заныли, и сделала новый глоток. Как же чудесно было жевать. И ощущать вкус пищи. Ей казалось, она стала самоисцеляться намного быстрее. — Потому что Итачи сказал, что я не покину здание больницы до полного выздоровления, — ответила она просто. Мужчина поднял на неё полный удивления и скепсиса взгляд. Не верил, что она сбежала от Учихи, или что ослушалась его в принципе? — Ты ускользнула от его бдительного ока? Портер пожала плечами и, взявшись за нож, принялась намазывать маслом последний на сегодня кусок сдобы. Переедать тоже не стоило – всему своё время. — А он и не следил особо. Не поверил, когда я прямо сказала ему, что сбегу. И очень зря. Изая неодобрительно покачал головой, наблюдая за тем, как она уплетает булку. Он ничего не ел, только цедил медленно чай. — Неправильно всё же игнорировать лечение. А вдруг осложнения будут? — Мне-то что, организм сам по себе восстанавливается. Только спи, отдыхай, получай глюкозу, — отмахнулась Момо беззаботно. Она и от более страшного оправлялась своими силами. — Саске куда хуже, он на круглосуточной терапии, выводят из организма наркотики и прочую дрянь, так что Итачи почти всё время проводит у него. Ты с ним не говорил после прибытия в деревню? АНБУ опустил понурый взгляд в чашку и сковырнул ногтем начинающую отваливаться глазурь. Вероника при виде сего действа отстранённо подумала, что нужно будет купить новую посуду. И вообще заняться домашним бюджетом. Со всеми этими похищениями они явно просели в доходах. — Он, кажется, до сих пор недоволен тем, что не успел найти вас первым. Когда увидел обоих, у него взгляд такой был — сожжёт на месте и не пожалеет. Но нет, просто попросил Сакуру-чан передать вас на руки ему и шумному мальцу-джинчуурики. Вероника тяжело вздохнула и опустила голову на сложенные на столе руки. Чай с булкой как-то сам по себе забылся, когда она вспомнила о своём пребывании в больнице. — У него такие синяки под глазами… Когда она очнулась, то обнаружила себя в традиционно пустой палате. Вся истыканная датчиками, с иглой капельницы в вене, обмотанная бинтами практически, как египетская мумия. Чувство слабости всё ещё было при ней, но общее напряжение стихло. Прислушавшись к себе, Вероника поняла, что организм уже не испытывает перегрузок, мерно, спокойно, в штатном режиме восстанавливая чакровый запас. Боль тоже стала заметно слабее, напоминая о себе только в движении. Больничная одежда отличалась от той, что предлагал своим подопытным Орочимару, забавный горошек на футболке даже как-то иррационально поднимал настроение. Несмотря на то, что перед отключкой она отчётливо помнила присутствие рядом Конохских товарищей, Вероника всё ещё подозревала в происходящем вокруг подвох. Отлепив от себя всё лишнее, она с трудом поднялась на ноги и, держась за стеночку, вышла в коридор. Окружавший её запах стерильности давил на больное, воскрешая воспоминания о логове Орочимару, подсознание любезно сигналило об опасности, но в больнице было практически пусто, только парочка генинов стояла у стойки регистратуры и просила вправить им вывихнутые на тренировке запястья. Среди персонала наблюдались знакомые лица, дышалось, несмотря на вонь медикаментов, легко, нигде не чадили факелы. Собрав все свои жалкие силы, она сложила пальцы в печати концентрации и прошептала тихо: «Кай!» Реальность вокруг не развеялась, больница оставалась всё той же, только заныло привычно от применения ниндзюцу тело. Коноха. Она в Конохе. Её спасли. Только её? — Момо-сан, вы уже встали? – перед ней стеной выросла Сакура. С накинутым на плечи халатом и планшетом в руках, она была совсем не похожа на яростную, боевую версию себя. – Вам лучше вернуться обратно в палату. Кацуро-сан говорил, что на восстановление понадобится ещё несколько дней. — Где Саске? – немного грубо перебила её она, но тут же осеклась и поджала виновато плечи. – Сакура-чан, где он? — В безопасности, — ответила она главное, чтобы успокоить нервозность пациентки. Харуно наклонилась к ней и мягко взяла за локоть. – Я отведу вас к нему, если обещаете потом пойти отдыхать, хорошо? — Хорошо, — согласилась она послушно, перенося на Сакуру часть своего веса. Они не были подругами, Момо даже приятельницей Харуно могла назвать с натяжкой. Сокомандница её мальчиков, коллега по госпиталю, но она отчего-то безошибочно почувствовала её болевую точку и парой слов нашла необходимый компромисс. Оттолкнувшись от дверного косяка, Вероника при её поддержке медленно направилась вдоль коридора, едва шевеля ногами. Ей нужно было увидеть его. Нужно было убедиться, что всё в порядке. Швы от попыток движения заныли, тело ощущалось большим бесформенным куском желе, но она упрямо шла на прячущийся среди коридоров и дверей огонёк чакры, такой близкий, но будто приглушенный, накрытый стеклянной крышкой. Пальцы на босых ступнях поджимались от холода, и это незначительное чувство дискомфорта только подгоняло её, стимулировало быстрее добраться до конечной цели. Мысли в голове роились всякие, девушка вспоминала всё, что успела изучить за месяцы учёбы и, пусть и не способна была сейчас толком помочь, думала о том, каким видела Саске в последний раз. Чакровое и физическое истощение, целая аптека в крови – иръёнинам придётся долго ставить его на ноги и выводить из организма всё лишнее. У некоторых препаратов срок распада исчислялся неделями. Выглядел он ужасно. Слишком бледная, почти меловая кожа, словно он за то время, пока Вероника лежала без сознания, успел потерять больше литра крови. Детская округлость из щёк ушла окончательно – сбросив несколько болезненных килограмм, Саске превратился в сплошные углы. Губы растрескались от сухости, под глазами фиолетовые тени, ладони, лежащие поверх одеяла, были исколоты датчиками. Он спал, повернув голову к окну, где стоял одинокий пластиковый стул для посетителей. На нём лежал свёрнутый в рулончик одинокий свиток. Момо знала только одного человека, способного тащить за собой работу даже на кладбище. — Мы погрузили Саске-куна в искусственный сон, — сказала Сакура тихо. Она застыла в дверном проёме, не решаясь войти внутрь. Словно боялась потревожить покой Учихи. Или находиться рядом. – Он держался до самой Конохи, даже порывался иногда идти сам. Но у ворот деревни ему резко стало плохо. — Откат? – спросила Портер тихо, на мысочках приближаясь к койке. Она аккуратно коснулась лежавшей на подушке смоляной пряди и заглянула в измотанное лицо. Ками, он защищал её до последнего вздоха. Ругался, гневился, но тащил за собой, словно и не думал выбираться наружу сам. — Он самый, — Харуно печально покачала головой, наблюдая за ними со стороны. – У него наблюдаются признаки зависимости, организм истощён за эти дни. Понадобится долгая реабилитация. — Главное, что он дома. — Да, это главное. — Харуно помялась на месте и, оглянувшись, улыбнулась вежливо, склоняя голову в лёгком поклоне. – Итачи-сан, вы рано вернулись. Мне принести вам поесть? — Добрый день. Не нужно, Сакура-сан, я в порядке. Сердце замерло в горле и, дав ей доли секунды на то, чтобы обвыкнуться, забилось с удвоенной силой. В дверном проёме появилась знакомая стройная фигура в чёрно-серой форме. Сакура задала ему ещё пару вопросов, но из-за шума в ушах Вероника едва ли могла услышать что-либо кроме собственного ускоренного пульса. Когда эти двое закончили, Харуно посторонилась, пропуская его внутрь, и выглянула из-за спины Итачи, взглядом спрашивая у Вероники, нужно ли что-то ещё. Но та её не видела. — Итачи. Он зацепился за неё взглядом даже раньше, чем она решилась хрипло позвать его. Бледнее рисовой бумаги, с подрагивающими от волнения кончиками пальцев, он даже не переоделся из формы в повседневную одежду. Учиха не спал несколько суток, синяки под глазами и потерянный взгляд говорили это так же ясно, как и лихорадочный румянец на щеках, свидетельствовавший о том, что он совсем позабыл о собственных лекарствах. Уставший, взволнованный. Настоящий. Вероника отцепила пальцы от металлического остова медицинской койки и сделала несколько неуверенных шагов в его сторону. Итачи помялся на месте, будто раздумывая над тем, стоит ли вообще приближаться к ней, а потом отпустил себя, в несколько летящих шагов сократил между ними расстояние и заключил девушку в мягкие объятия. Скользнув руками ниже, обхватил руками под бёдра, оторвал её от земли и прокрутился вместе с ней вокруг своей оси. Ей было больно. Больно от того, что её израненное тело прижимали к себе с искренней заботой и любовью, безошибочно выбрав тот единственный вид контакта, что не причинял беспокойств многочисленным швам на животе. Больно от осознания, что она частично виновата в бессоннице и болезненном состоянии Учихи, в том, что случилось с Саске. Она хотела от этой боли расплакаться, но не могла выдавить из себя даже сухих, пустых рыданий. Вместо этого Портер, отлипнув от его плеча, оглаживала ладонями родное лицо, прижимаясь к нахмуренному лбу Итачи своим, и извинялась. Извинялась перед ним за свои ошибки, большие и маленькие, серьёзные и глупые. Она корила себя за всё – за то, что неправильно истолковала вещий сон, за то, что заставила его переживать и нервничать, за то, что не уследила за Саске, за ложь, недомолвки, недопонимание, да даже за оставленную открытой дверцу холодильника. Она говорила, говорила, говорила не замолкая, а он слушал, закрыв глаза, и улыбался самыми краешками губ, будто соскучился по звучанию её голоса. Когда слова иссякли, она устало прижалась к нему и капризно констатировала: — Ну почему вы так долго. Итачи вздохнул и опустил её на землю, размыкая, наконец, руки. Момо, эгоистичный ребёнок, крепко держала его за ткань формы и отказывалась отпускать, заглядывая в горящие виной и болью глаза. Не отпуская его взгляд, буквально вынуждая смотреть в ответ. — Они запутали следы, мы едва успели. Если бы не призывные Какаши-сана и не маячок, то кто знает… Вероника? — Ага, — кивнула она немного рассеянно, практически не слушая. Всё ещё изучая его взглядом, соскальзывая с расширенных немного зрачков к неприлично длинным ресницам, всматриваясь в каждую мимическую морщинку, каждую редкую бледную родинку. Каким же он был усталым, каким осунувшимся от бессонницы. И каким красивым. – У тебя волосы теперь длиннее, чем у меня. Это нечестно. Итачи хмыкнул тихо на её брошенный невпопад комментарий и дёрнул себя за неаккуратно забранные в хвост пряди. Он потянулся к ней снова, обнимая ладонью лицо и скользя пальцами к затылку. Хотелось закрыть глаза, чтобы сполна насладиться этим прикосновением, но она физически не могла опустить веки. Что если она позволит себе немного темноты, а он воспользуется этим и исчезнет? Что если она откроет глаза, а рядом окажется пустота? — Твои теперь вьются. Это красиво, — отметил он с улыбкой, пропуская криво обрезанные русые локоны между пальцами. Словно Итачи совсем не смущало, что он потерял свою антистресс-игрушку. Словно не он полтора года назад бубнил на неё за предложение подстричься. Словно ему было плевать на их длину. — Я могу обрезать свои, чтобы сравнять счёт. — Кто ты и что ты сделал с Учихой Итачи? – вопросила она со вполне искренним изумлением в голосе. Внутри было тепло от той лёгкости, с которой он произнёс эти слова. Он считал её обрезанные волосы красивыми. – Ты же бегаешь от ножниц, как от чумы. Не давал даже чёлку подравнять. — Когда-то нужно начинать. Они, если честно, уже начинают мешаться, — ответил он со всё той же улыбкой на лице и в голосе. Ками, какая же дивная у него была улыбка. Вероника вполне отдавала себе отчёт в том, как выглядит со стороны. Что она стоит, немного поднявшись на носочки, держится обеими ладонями за его форменный жилет и откровенно, безбожно залипает, почти алчно вглядываясь в родные, любимые черты. Что она тянется к нему, как росток к лучу света, и дышит через раз, едва справляясь с тем, что чувствует — желание наклониться чуть вперёд, чтобы вжаться в него всем телом. Почувствовать, как его дыхание касается её макушки, как тепло его губ скользит по волосам к виску. Как он снова обнимает – крепко, надёжно. Тисками, кандалами, корабельной цепью, которую невозможно разорвать. Так было нельзя. Неправильно. Неприлично, в конце-то концов. Но он мягко поддерживал её одной ладонью за талию, пока гладил второй по голове. Смотрел в ответ, слегка склонив голову к плечу, и словно в трясину затягивал, медленно, дюйм за дюймом. Вынуждая тянуться в ответ, вставая на мысочки, сокращать между ними расстояние, смешивать дыхание и опускать предательски потяжелевшие веки. Касаться кончиком своего носа его. Тонуть в нём. Целиком и без остатка. Но он не позволил. Итачи отмер, дёрнув немного головой, нахмурился и легко коснулся губами её лба, отстраняясь и сбрасывая морок с обоих. Этот почти отеческий жест вызвал в её теле дрожь. Привёл в чувства. Они всё же были не одни. — Ненавижу Данзо, — вздохнула она, опуская голову и отрывая задеревеневшие пальцы от плотной ткани жилета. Учиха снова хмыкнул. — Есть за что. Мы начали расследование, но все доверенные лица носят на языках печати, — он всё же не сдержался и снова пропустил пальцы сквозь волнистые пряди. Попытался привычно намотать и тут же бросил это занятие, когда понял, что получается плохо. – Очевидно, Данзо-сама рассчитывал на помощь Орочимару-сама в обмен на ценный ресурс. Мы предполагаем, что он планировал захват поста Хокаге. Было немного дико слышать о себе как о ресурсе. И ещё более дико осознавать, что она могла бы помочь Шимуре занять высший пост Конохи. — Надеюсь, вы его арестовали? — Попытались, но он заперся в подвалах. Изначально, на него не указывало вообще ничего, все зацепки вели к Орочимару-сама. Когда мы напали на след, он отправил своих людей в помощь, чтобы отвести от себя подозрения. Но Саске дал показания как потерпевший, и один из его людей через печать намекнул на причастность своего хозяина. Не хотелось бы втягивать тебя в это, но тебе тоже придётся побеседовать под протокол с Ибики-саном. Ради того, чтобы упечь за решётку человека, чуть было не лишившего Саске его собственного тела, она готова была не только на беседу — на демонстрацию своих воспоминаний через техники Яманака. Сволочь. Если бы Орочимару успел захватить тело Саске, а её саму сдать Кабуто на растерзание — Данзо вышел бы сухим из воды. Расплывчатых намёков было бы недостаточно для обвинения. Виноват во всём опять был бы кто-то за пределами Конохи. Вероника задрала голову вверх и с сожалением посмотрела на него. — Ты доверял ему. Итачи едва заметно скривил губы. Недоволен собой. Гений, который неожиданно даже сам для себя не смог решить простое уравнение. Попался на самой примитивной ловушке и даже того не заметил. Он ненавидел ошибаться. — Я верил в то, что он ценит клятвы и уговоры. Наш теперь не имеет силы. — Потому что мы с Саске тебе мешаем, — вспомнила она неожиданно давний разговор с бывшим сокомандником Учихи. — Формальный повод и прикрытие, — мотнул он головой устало. – В нашем с ним соглашении был пункт о приоритетах и вашей роли в этой истории, но я его не нарушил. Просто прошёлся по границе. — И он попытался манипулировать этим. — Забыл при этом только, что мне больше не тринадцать, — как-то зло выдохнул Итачи, отводя взгляд в сторону. Словно вспоминал. Нырял в то самое поганое прошлое, где он ещё ребёнком вынужден был принять чудовищное в своей жестокости решение. Вероника отчего-то сразу поняла на что он намекал. Итачи работал в АНБУ и опускался на колени перед Данзо. Значит, приказ о резне должен был отдать именно он, пусть подпись на бумаге принадлежала Третьему. Как они вообще додумались сохранить материальное доказательство своего преступления? Или на этом настоял Итачи? Он выглядел действительно вымотанным. Забегавшимся по кабинетам и допросным, курсирующий кругами между Резиденцией и госпиталем без промежуточной остановки в Квартале. Портер хотела одним движением руки стереть с его лица въевшиеся грусть и волнение. Она хотела сцеловать, впитать в себя его усталость, и ласковым словом подарить ему покой. Самоотверженный Итачи нуждался в здоровом сне и осознании того, что о нём тоже есть кому позаботиться. Он был таким одиноким в своей извечной гордости, самоуверенности и принципиальности, даже Наруто держал на расстоянии, хоть и признавал факт их дружбы. Ему нужно было перестать решать всё за других, перестать думать на несколько шагов вперёд и хотя бы пару дней побыть обычным человеком. Момо открыла было рот, чтобы сказать ему что-то важное, но Саске неожиданно закашлялся и жадно, шумно вдохнул ртом, схватившись за собственное горло. Срочно вызванные врачи надолго отвлекли их от болтовни, сконцентрировав внимание на младшем брате, захлёбывавшемся собственной кровью и отчаянно срывавшем с себя все датчики, поймав по пробуждению серьёзную паническую атаку. Часом позже, когда состояние Саске стабилизировалось, к Веронике подошёл бледный Наруто и молча увёл в палату – выполнять поручения Сакуры. Мокрая от волнения ладонь мальчика мелко подрагивала, он жал упрямо губы и старался держать при себе рвущиеся наружу эмоции. Он появился в госпитале как раз тогда, когда Портер с Итачи выгнали в коридор, а за дверью начались крики и суета. Узумаки сначала рвался к другу, а затем, когда его всё-таки криками заставили сидеть в коридоре, бессильно ударил стену кулаком и разбил костяшки в кровь. Он боялся не меньше их, и этот страх вырывался наружу слезами, пачкавшими его одежду и дерматиновую обивку стульев. Наруто не готов был потерять Саске. Они все не были готовы. Очнулся ушедший в глубокий сон Учиха через день, когда Вероника уже дала свои показания Морино Ибики и хмурым АНБУ из личной свиты Хокаге, честно изложив всё, что с ней случилось. Не забыла даже о той самой пощёчине. Скрыла только своё тёплое общение с Кисаме и спонтанный диалог с Изаей, решив отчего-то защитить его честь. Цунаде была её словами более чем довольна. Теперь у неё были основания для того, чтобы прищучить Шимуру. Сидевшие рядом на тахте советники недовольно жали губы и бледнели лицом. В любом случае, когда Саске очнулся - всё внимание было переключено на него. И Вероника воспользовалась отсутствием в палате посторонних для того, чтобы сбежать. Она не могла больше находиться в этой стерильной клетке, не могла дышать запахом, что шлейфом следовал за Кабуто, не могла чувствовать на себе больничную одежду и глотать принесённые ей лекарства. Устала чесаться от капельниц и бесполезных укрепляющих уколов. Она теряла в госпитале время и здравый рассудок. Ох и взбучка же её ждёт, когда Наруто с Итачи обнаружат пустую палату. В настоящем Изая немного грубовато опустил ладонь на её голову и растрепал волосы. — Перестать рефлексировать. Всё уже позади. Момо с трудом оторвала чугунную голову от стола. После плотного обеда её потянуло в сон. — Как ты можешь быть так спокоен? Твой работодатель сделал большое зло. Мужчина забрал её недопитую чашку с чаем себе, поднялся на ноги и преспокойно направился мыть посуду. — Формально, он действовал в интересах Конохи. И формально же соблюдал все свои договорённости. Но в какой-то момент что-то пошло не так. И хорошо, что маячок всё ещё работал. Через него мы быстро нашли направление. — Маячок? – Вероника покосилась на него с интересом. Итачи тоже упоминал о нём, но тогда она думала совсем о другом. – Ты прицепил на нас маячок? — На тебя, — ответил он спокойно. – И не прицепил. Ты носила его всё это время. Портер рассеянно осмотрела саму себя в попытках найти тот самый таинственный шпионский агрегат, с помощью которого этот подлец следил за ней. Пошевелив мозгами, она попыталась вспомнить где тот мог храниться. Перед отправкой к Орочимару её переодели, оставив разве что… Она покосилась на голое теперь запястье. — Браслет! – девушка чувствовала себя немного обманутой. Опять. Ну что за ужасный порой мир. – Ты следил за мной с помощью браслета! Даже его подарок, сделанный в самом начале неудачных отношений, оказался способом получать от неё информацию. — Для твоего же блага, — ответил он неожиданно мягко, обтирая посуду полотенцем и спокойно ставя в сушилку. Как у себя дома, ей-богу. Не удивительно, что мальчики так бесились. – Расскажи я тебе – сорвала бы сразу. И случись что – мы бы потеряли твой след. — Но почему тогда так долго? – спросила она беспомощно. Изая немного виновато пожал плечами, поджимая губы. Скованный клятвами, как любой другой шиноби, обречённый быть слугой своего господина. Выполнять приказы человека, действовавшего в своих корыстных интересах. — Прости, не могу сказать. Но как только появилась возможность – я явился к Хокаге. И рассказал про всё, что мог. Наверное, удивление слишком ярко отразилось на её лице, так как Изая отвёл взгляд и что-то невнятно пробормотал, скрываясь от излишнего внимания к себе. Наверное, неловко себя ощущал. Или стыдился того, что нарушил приказ. Зная этих шиноби, скорее второе. — Ты. Сдал. Данзо? АНБУ сдвинул брови к переносице и отмахнулся от неё, кривя губы. Вероника знала – на его языке тоже стояла печать, только несовершенная, недоработанная. Изая был из старшего поколения, и его Данзо вербовал из рядовых шиноби, полагаясь больше на выработанную годами верность. Но, видимо, верность одного конкретного человека изрядно пошатнулась. — Я мог…намекнуть. Указать направление, вписаться в команду и повести за собой, следуя за сигналом. Браслет сняли с тебя на месте, мы искали рядом. Какаши-семпай очень помог. — Тогда почему ты с самого начала не сказал мне? — У меня был приказ. – только и ответил он грустно. – И ты была его частью. Вероника смотрела на него и видела – ему тоже не по себе. Замечала плещущиеся в глазах сожаление и вину. Сжатые в кулаки пальцы и опущенные плечи. Она чувствовала себя так странно, потерянно немного. Словно должна была на него злиться, кидаться тарелками и бить полотенцем по голове за предательство и шпионаж. Но не могла, потому что понимала теперь отчётливо – он этого не особо хотел. Ведь нельзя же было целовать с такой страстью, не имея при этом за душой и капли симпатии. Нельзя было настолько печься о человеке, на которого глубоко наплевать. Почувствовав её сомнения, Изая нервно облизал губы и сделал осторожный шаг вперёд. Мягко ступив к ней, он снова опустился на стул напротив и протянул свою руку, словно предлагал вложить в ладонь свои пальцы: — Я хочу тебе кое-что показать, — сказал он спокойно, но так, словно стоял на пороге большой катастрофы. – Обещай, что не будешь ненавидеть меня за это. Вероника боязливо покосилась на него и с долей сомнения, но всё же приняла это странное предложение. Она скользнула рукой в его сторону и неуверенно коснулась кончиками пальцев грубоватой кожи. Подбадриваемая его кивком, девушка вложила свою руку в его большую ладонь и сжала пальцы. Посмотрела на него с немым вопросом и тут же охнула изумлённо, когда почувствовала растекающееся от его ладони тепло. Медленное, тягучее, приятное, оно распространялось от руки вверх, направляясь к груди и шее. В голове словно сам по себе рождался знакомый уже туман, в животе бухнуло и потянуло приятной тяжестью. Образ сидящего перед ней человека расплылся немного, а затем стал в разы чётче. Она поплыла, так знакомо, потянулась к нему безотчётно, поднимаясь на ноги и чуть ли не перевешиваясь через стол. Внутри рождался голод. Выдохнув ставший вязким воздух, она резко пришла в себя и выдернула руку, прижимая её к себе. Упав обратно на стул, Вероника посмотрела шокировано на сидевшего напротив Изаю. Тот сжал пальцы в кулак и скрестил руки на груди, готовясь обороняться. Взгляд у него был почти затравленный. Словно он готовился к тому, что она его как минимум ударит. И она хотела. — Это…техника? Была всё это время? — Только чтобы подтолкнуть, — в его глухом голосе был приговор самому себе. Мужчина смежил плотно веки и отвёл взгляд, собираясь с мыслями. – Около недели, не больше. Мне…нужно было это сделать. Чтобы не напугать напором. Ты была такой хорошей, такой честной, и мне казалось, что я нравлюсь тебе и без этого. Что когда всё закончится – мы сможем быть вместе. — Ты должен был продать меня Данзо, — в её голосе звенела сталь и он не боялся её, принимая покорно. — Не совсем, это не входило в планы, — говорить с ним на тему Шимуры было просто невозможно. Дурная печать ограничивала, Изая разговаривал шарадами и сам страдал от этого. – Я думал, что он оставит тебя в покое, как только поймёт, что ты не несёшь угрозы. Что ты останешься со мной. Но он продолжал давить, а потом Итачи-кун… Изая оборвал себя на полуслове, схватившись за горло. Он нахмурился и ругнулся беззвучно, когда печать сработала, отрезая возможность говорить. Не позволяя выдать ничего, что касалось бы планов Данзо и его личности. Веронике отчего-то стало тошно. Каким же человеком нужно быть, чтобы клеймить собственных солдат, как собак? Шли годы, а она до сих пор порой ужасалась тому, каким жестоким бывал этот мир. И бесилась из-за того, что несмотря ни на что не может ненавидеть Изаю. Она ведь и правда жила с туманом в голове не так долго. Действительно, первые дни, пока он не втянул её в официальные отношения. После этого влияние его техники сошло на нет, и Изая, как ребёнок радовался каждому новому дню, проведённому вместе. Он не давил на неё с близостью, не настаивал на чём-либо, просто держал за руку и поддерживал так, словно и правда был влюблён. Делился с ней почти всем, чем мог, знакомил со своими приятелями, словно нарадоваться не мог, что нашёл своего человека. Он ведь признался много позже, когда уже давно не питал её чувства техникой. Когда решил, что испытание временем пройдено. Осознав, что нуждается в отдыхе, в том числе и от сложных этических тем, она поднялась на ноги и вышла из-за стола. В теле всё ещё была слабость, она хотела лечь, завернувшись в родной футон, как в бурито. Поспать, думая о чём-то приятном, а не об очередных мутных схемах лидера Корня. — Мне нужно отдохнуть, — сказала она вяло. – Давай поговорим как-нибудь потом. АНБУ свёл страдальчески брови к переносице и встал следом. Она выставляла его за дверь, мягко, почти вежливо. И он не мог позволить себе спорить, чувствуя за собой вину. — Я просто хочу сказать, что никогда не желал тебе зла, — уже в прихожей произнёс он, натягивая на пятки форменные сандалии, — и не сказал ни слова лжи. Я просто… пытался защитить тебя, пока мог. Если сможешь простить – я буду счастлив. Почему она не могла его ненавидеть? Почему не могла ударить, толкнуть побольнее? Она помнила, как он лез загребущими руками ей под одежду. Как волновался, переживал, действительно заботился о ней, чувствуя перемены в настроении. Как готов был убивать от боли, когда она ему отказала. Как между делом пробурчал что-то про «боялся за твою безопасность» и тут же осёкся, когда осознал, что проболтался. Он, возможно, действительно не хотел причинить ей зла. Итачи был не глуп и не стал бы подпускать к своим домочадцам человека, представлявшего угрозу. Но ей нужна была пауза. Время на осознание произошедшего. На принятие и решение. — Я постараюсь, хорошо? – сказала она просто, смотря на него сверху вниз, стоя на тёплом дереве прихожей. Изая улыбнулся ей. Солнечно и легко. Так, словно одна вероятность прощения наполняла его сердце радостью. Ками, ну почему он был таким? Как вообще ввязался во всё это и поступил на службу к Данзо? — Тогда до встречи? – спросил он со смутной надеждой в голосе. — До скорой встречи, — ответила она. Изая сделал к ней осторожный шаркающий шаг по гэнкану. Он протянул неуверенно руку и тут же одёрнул, вспомнив, чем окончилось прошлое касание. Кивнув немного неуверенно, он скомкано попрощался и ушёл, оставляя её в доме одну. Вероника устало вздохнула и с немного унылым видом отправилась отдыхать. Думать о произошедшем недавно разговоре не хотелось совсем. Она заслужила сон в родном тёплом футоне, а не на операционном столе или в пропахшей Кабуто палате. Всего-то поспит, восстановит силы, а затем вернётся обратно в больницу и поможет выкарабкаться Саске. Если она активно примется за лечение младшего из братьев Учиха, то старший почти не будет злиться на неё за побег. По крайней мере, она на это рассчитывала.