Everybody Wants To Rule The World

Сегодня ей снились бесконечные каменные коридоры, бедные на кислород и замкнутые. Стены в геометрических рисунках, знакомые чадящие факелы и ощущение давящего сверху потолка. Вероника бежала, едва перебирая ногами, пока сзади раздавалось змеиное шипение, а в затылок дышало смрадом разложения и медицинским спиртом. Она неслась, боясь обернуться, вслепую хваталась за редкие дверные ручки, дёргала их в попытках спрятаться и тут же срывалась дальше, когда понимала, что преследователь нагонял её. Выбившаяся из сил, слабая, почти немощная, она со слезами на глазах пыталась найти тихий безопасный угол, сворачивая раз за разом на неверном повороте и всё больше загоняя себя в ловушку. Лабиринт коридоров уводил её всё глубже под землю, пока единственная дверь впереди не открылась, показывая заброшенную операционную с залитой запёкшейся кровью койкой и смеющимся Кабуто в роли ассистента. — Иди сюда, девочка, — звал он, приглашающе махая рукой. Вероника стояла в дверях, чувствуя подступающую к горлу тошноту. — Нет, пожалуйста, я не хочу, — скулила она, пятясь назад. Шаг, второй, третий, и она уткнулась, буквально врезалась спиной в чью-то каменную грудь. На плече сомкнулись сильные, узловатые пальцы, в лицо потянуло вонью застарелой крови и старости. Плотной, забивающейся в ноздри. — Нужно было избавиться от тебя сразу, — протянул с долей злости Данзо. Он одним ударом клюки выбил почву из-под её ног и повалил на земляной пол. Вероника приземлилась на ладони и колени, стёсывая тонкую кожу до крови. Вскрикнув, она попыталась отползти подальше от Шимуры, слишком высокого и сильного, пугающего своей властью. За его спиной стояли рядами безликие АНБУ, среди которых пряталась одна с маской рыси и выглядывающими из-за белоснежной глины светлыми волосами. — Юки… — протянула она, вжимаясь в дверной косяк. Девушка склонила голову к плечу и неожиданно захихикала по-девичьи беззаботно: — Глупая. Маленькая. Птичка. Смотри! Она оттянула ворот гольфа, демонстрируя глубокие, страшные ожоги. Кожа на них слезла, обнажая подгоревшие, оплавленные местами мышцы. Юки хохотала так, словно радовалась собственным увечьям, пока Портер мутило до тошноты от вони палёной плоти, растекавшейся по коридору плотными клубами. Она закрыла ладонями нос и попыталась встать на ноги, но тут её грубо схватили за шиворот и дёрнули вверх. На неё смотрели бесстрастно, почти безразлично два ринненгана: — Ты готова, Визитёр? – спросил Пейн своим глубоким, проникающим в кости голосом. Его рыжие волосы словно стали немного длиннее и гуще, но сам он не изменился ни капли, застряв в том дне, когда они повстречались впервые. Всё такой же жуткий, преисполненный превосходством и мыслями о непогрешимости собственных идей и целей. — К чему? Пейн протянул ей ладонь. Его ногти были выкрашены в тёмно-фиолетовый. — К тому, ради чего ты прибыла в этот мир. Ради лучшего будущего. Безмятежный, он резко вскинул руку и неожиданно щёлкнул её двумя пальцами в лоб, выталкивая из сна. Вероника проснулась. Без крика, без судорожного вздоха. Просто открыла глаза и осознала, что больше не мучается кошмарами, ставшими в последнее время словно второй частью её натуры. Выпустив из лёгких весь кислород, она попыталась унять колотящееся сердце, прижимая подрагивающую ладонь немногим левее солнечного сплетения. Опустив ненадолго веки, она вдохнула поглубже, прислушалась и почувствовала в коридоре еле ощутимый шорох, создаваемый единственным в доме источником чакры, не принадлежавшим ей самой. Из-за сёдзи проглядывался мягкий жёлтый свет. Итачи вернулся со смены и пытался подготовиться ко сну. Совладав со своим телом, Момо поднялась на ноги, запахнула поплотнее домашнюю юкату и выглянула в коридор. Дверь в общую ванную была приоткрыта, Учиха стоял возле неё, обтирая влажные волосы полотенцем и готовясь выключить свет. Уставший, ссутуливший немного плечи, хмурый сильнее обычного, с глубокой вертикальной морщинкой между тонких бровей. Заметив движение впереди, он вскинул голову и посмотрел на неё, щуря глаза. Усталость стекла с него, сменяясь лёгким беспокойством. — Я разбудил тебя? Прости. Вероника покачала головой. Она стояла за сёдзи и почти подглядывала за ним, как воровка. Ей не понравилось это чувство. Стряхнув его, она распахнула сёдзи сильнее и смело сделала несколько шагов по направлению к Итачи, останавливаясь совсем рядом. Потянулась, мягко забрала из натруженных пальцев полотенце и промокнула кончики его волос от лишней влаги. Ляжет спать с непросушенными – может простудиться. Он так и не обстриг их, хотя ещё в госпитале протягивал ножницы, предлагая решить этот вопрос раз и навсегда. Она не смогла, только привела в порядок отросшую чёлку, грозившуюся стать однажды причиной косоглазия. И попросила подровнять немного своё утраченное богатство, превратив беспорядок в удлинённое пушистое каре. Почти как у Юки. Он позволил ей поухаживать за собой, продолжая гипнотизировать взглядом. — Не понимаю, как ты следил за ними в годы «Акацки», — вырвалось у неё внезапно. – Они всегда были чистыми и ухоженными, при том, что мы постоянно спали под открытым небом и искали источник воды. — Я оставлял с вами клонов, пока занимался гигиеническими процедурами, — позволил он себе минутку откровенности. – Ты просто не замечала, слишком поглощённая препирательствами с Кисаме. Его голос звучал мёдом для её ушей – тихий, низкий, проникающий в самое сердце. Звучащий так рядом. Вероника хмыкнула, пытаясь сбросить наплывающий на разум морок. Перед глазами сам по себе возник знакомый образ – высокая фигура с прямой спиной, чавкающая чакрой Самехада, изломанные пальцы и ухмылка на одну сторону. Хошигаки так и остался в подвалах. Что с ним станет, когда Данзо будет арестован? Когда Ибики перестанут приглашать ради допросов и необходимость в ответах отпадёт? — Ничего мы не препирались. Он просто постоянно меня провоцировал, хотя с другими порой вежлив был, словно дворянин. Это нечестно. С тобой Кисаме всегда был на «Вы». — Я заработал его уважение ещё при первой встрече и старался с тех пор держать свои позиции, — Итачи, кажется, сам удивился собственной болтливости. Замолк ненадолго, собираясь с мыслями. – Мне было четырнадцать. Тогда мне казалось, что я лучше каждого из них. Когда он работал в АНБУ, то был и того моложе. Интересно, как смотрели на ребёнка с ломающимся голосом подчинённые, уже давно на законных основаниях распивающие алкоголь? Подчинялись ли только из-за его звания или действительно доверяли суждениям юного командира? Веронике тяжело было представить Учиху в возрасте, когда она сама ещё собирала карточки с «Покемонами». Меньше ростом, нежнее кожей, с волосами, едва достающими до лопаток. Угловатый, наверняка, немного, как будущий подросток, но при этом с мягким овалом лица и не сошедшей до конца детской округлостью щёк. Вероника улыбнулась против воли, когда перед глазами возник нарисованный её фантазией образ. Закончив с просушкой волос, она закинула полотенце к себе на плечо и смутилась немного, когда поняла, что Итачи всё это время наблюдал за ней. — Со мной что-то не так? – Она невольно заправила за ухо растрепавшиеся, наверное, со сна волнистые пряди. – Отлежала подушкой щёку? Итачи мотнул головой, опуская устало веки. На его губах появилась мягкая улыбка. — Забыл, когда в последний раз так долго стоял рядом с тобой и говорил больше пары дежурных фраз. Ты ничего не рассказываешь. Сердце кольнуло чем-то острым. С тех пор, как Коноха встала на уши, прошло долгих девять дней, и за это время число их диалогов можно было пересчитать по пальцам одной руки. Они были полностью сконцентрированы на приказах Цунаде-сама, просто выполняя порученную им работу – важную, слишком важную для того, чтобы относиться к ней, как к обычной рядовой задаче. Прислушивались к каждому шороху, ожидали услышать сирены боевой готовности и тут же сорваться на свои посты, где бы в этот момент не находились. Дома появлялись только для того, чтобы поспать и привести себя в порядок, почти не пересекаясь между собой. В углах снова появилась пыль, Вероника едва успевала ставить стирку и протирать полы, готовила только самое простое и быстрое. Вставала на два часа раньше обычного, чтобы частями делать лёгкую уборку и оставлять на холодильнике пару записок, а на столе – миску, накрытую тарелкой и парочкой согревающих печатей. «Приятного аппетита». «Не забудьте поесть». «Пусть этот день будет лучше предыдущего». Ей казалось, что к концу второй недели у неё закончатся идеи для мотивирующих цитат. Но, набрасывая карандашом новую, она с теплом в груди наблюдала за тем, как на предыдущей появляются комментарии, написанные двумя почерками – тонким, почти каллиграфичным, и убористым немного, острым в углах. «Спасибо». «Сама не забудь!» «Я не мог уснуть – на нижней полке тушёное мясо. Тебе нужен белок». Ниже кто-то повесил на магнит их единственное совместное фото, в центре которого стоял светящийся, как солнечный диск, Наруто. Оно было сделано на шестнадцатый день рождения Узумаки, когда они все были поглощены ремонтом и попытками ужиться на одной территории с хмурым Саске. Закуски, нарезанные прямо на полу, свечи, скромный круг приглашённых – во всём этом было столько камерности и странного уюта, что невольно наворачивались слёзы. Тогда они казались сами себе почти беззаботными, погрязшими в бытовых вопросах и семейных проблемах, как герои дешёвого реалити-шоу. Смотреть на улыбку Наруто каждый день было чем-то вроде ритуала, помогавшего держать голову на плечах и помнить о том, что юноша сейчас в большей безопасности, чем они сами. Горе Мёбоку были не страшны «Акацки». Туда люди в чёрных плащах с облаками додумаются сунуться в последнюю очередь. А значит, случись что – он будет жив. И готов принять новый вызов. О большем тяжело было мечтать. — Сакура отчитывается в Штаб сама, мне нет необходимости повторять тоже самое, — вынырнув из своих мыслей, Вероника пожала плечами, осознавая с долей горечи, что ни в чём ему не соврала. Ведь с момента отбытия Наруто они правда почти не разговаривали. Целые дни проводили в работе и волнениях, не оставляя места для праздности и отвлечённости на реальную жизнь. Любой их редкий, оборванный диалог состоял бы из попыток обсудить свою рутину, в которой они и так тонули, как в торфяном болоте, с каждым днём погружаясь всё глубже. Остатки сил хотелось сберечь для того, чтобы встретить достойно новый день и подготовиться к возможному визиту Пейна. Вероника не хотела занимать и так драгоценные минуты его отдыха жалобами на накопившуюся усталость, из-за которой она порой теряла концентрацию, проснувшийся туннельный синдром и ругань с пациентами и коллегами, после которой хотелось пинать от злости стены. Итачи заслуживал чего-то большего. И понимал, наверное, сам, что от его рассказов она лишится и так некрепкого сна. Веронике стало вмиг страшно. Что эта страшная недо-война делает со всеми ними? — Ты понимаешь, о чём я, — вздохнул Итачи тихо. Едва заметное в полумраке коридора движение – он протянул руку и коснулся кончиками пальцев её скулы. Момо застыла, боясь спугнуть. Впитывая в себя его тепло. Алчно, наслаждаясь скольжением шершавой кожи, мягким, поглаживающим, неизменно нежным. Итачи нравилось постоянно трогать её и дразнить, как ребёнка, ожидая реакции на свои действия. Провокатор. Она так скучала по физическому контакту, почти недоступному в последние дни. Она почти забыла, когда он в последний раз стоял настолько близко. Они ведь встречались лишь мельком, и то при посторонних. Чёртов Пейн. Проклятый Данзо. — Мне страшно, — призналась Момо честно, хотя должна была, по-хорошему, держать язык за зубами. Чтобы дать уйти к себе и поспать нормально до рассвета. Восстановить силы, разложить мысли по полочкам. Не отвлекать своей рефлексией. Не занимать его время. И так уже украла больше положенного. Но она так скучала, пригретая, прирученная… — Я так боюсь за вас троих. Вроде делаю своё дело, но на периферии постоянно крутится одна мысль: «хоть бы не случилось беды». И ночами вместо снов одни дурные кошмары. Только десять минут назад убегала коридорами подвалов от Орочимару и Кабуто. Ладонь скользнула дальше. Итачи нажал несильно большим пальцем на кончик её носа, провёл вверх, к переносице, огладил надбровные дуги, помассировал ноющий от хронического стресса висок. Её крыло от этой ласки, завораживало то, как он любил вторить движениям взглядом, будто это делало их более весомыми. От этого опускались непроизвольно веки. Ей так хотелось накрыть его ладонь своей и коснуться губами запястья. Итачи сделал шаг вперёд и, приобняв её свободной рукой, поцеловал в лоб, на границе роста волос. Всего на миг, почти неощутимо, словно просто выдохнул, поднимая непослушные пушковые волоски. Но этого хватило для того, чтобы её перетряхнуло, а тонкая чувствительная кожа пошла мурашками. Не выдержав этой близости, Вероника обмякла, опуская голову ему на плечо, вжимаясь всем телом так, словно хотела вплавиться, забраться к нему под кожу. Вдохнула полной грудью запах его любимого мыла, перемешанный с травами шампуня. На кончике языка оседал горький след лекарств, которые заставляла пить Цунаде. Она так скучала. — Я боюсь за тебя, — выдохнула она глухо в ткань его домашней футболки. – За мальчиков боюсь. За Коноху и каждого, кто может столкнуться с Пейном и мужчиной в маске. В этой чудесной деревне было столько прекрасных людей. Добрых, честных, любящих свой труд. Простых гражданских, не связанных никак с кровавым ремеслом шиноби. Невинных детей, ещё не выбравших свой путь. Случись что – они могут даже не успеть защитить себя, растеряться и потеряться на пути к эвакуации. Пускай Цунаде-сама делала всё, что от неё зависело – никто не застрахован от несчастного случая. В обществе шиноби не было места слабости и наивности. Здесь умирали молодыми так часто, что этому почти переставали удивляться. — А меня…боишься? – спросил он, будто бы случайно. Будто бы не держал в себе это ещё с момента той самой несостоявшейся тренировки. Подловил. Опять. И не успокоится, пока не услышит необходимые ему ответы. — Боюсь твоей силы, — призналась она глухо куда-то ему в плечо, когда поняла, что не отвертится. Не сейчас, когда бежать от него было некуда. И не хотелось. Совсем наоборот. – Боюсь того, на что ты способен на поле боя. Я ведь, по сути своей, генин. Беспомощный и маленький. А ты одним движением пальца выводишь человека из строя. Это мухлёж чистой воды. Так просто нечестно. — В жизни вообще мало честного, — любой другой был бы рад такой похвале своим способностям. Итачи же свёл руки на её спине плотнее, вздыхая. – Опыт приходит только через испытания и боль. В противном случае, ты будешь медленнее усваивать уроки и совершать ошибки. Таков путь шиноби. На ответ ей понадобились долгие, наполненные сомнениями секунды. Любой шиноби опасен. Любой способен убить или покалечить до такой степени, что не сможет поставить на ноги ни один иръёнин. Но любого другого Вероника не опасалась, подсознательно сжимаясь только перед Итачи. Быть может, проблема в том, что она ни разу не вступала с ним в спарринг, а оттого за почти два года знакомства привыкла видеть в нём исключительно союзника? Привыкла к его ласке, а не к синякам и порезам, следовавшим за тренировочным боем. Сроднилась с его заботой и снисхождением, не отпускавших даже в моменты стресса. Его вины в этом не было. Итачи был таким же солдатом, как и остальные, пусть и способным запытать своими иллюзиями до потери рассудка. Она просто забывала порой об этом, окружённая его любовью, как тепличный цветок. Когда всё закончится — она решится. — Я постараюсь это принять. Но не сейчас, — Вероника задрала голову и смело посмотрела ему в глаза. – Сейчас меня волнует вопрос нашего выживания. Он, немного подумав, принял этот ответ. — Однажды всё останется позади, — Итачи ещё раз коснулся губами её лба и отстранился, забирая с собой тепло. Забирая самого себя. – С «Акацки» будет покончено и тебе больше не придётся бояться. Ты займёшься любимым делом и будешь, как раньше, улыбаться и рассказывать глупости про Микки Мауса. — Эй, это не глупости! — Ещё какие. Говорящая мышь, водящая дружбу с собакой, ходящей на двух лапах, и уткой, отказывающейся носить штаны – это звучит странно даже для детских фантазий Саске. У Вероники отчего-то защемило в груди. — Ты запомнил? – спросила она еле слышно, словно не веря в то, что слышала. Ныряя воспоминаниями в то далёкое время, когда они всё ещё общались с применением уважительных суффиксов. — Мы же тогда едва были знакомы. Итачи невозмутимо пожал плечами: — Я запоминал всё, что ты говорила, — он поймал её скептический взгляд и снова пожал плечами. — Привычка. Использовать любую полученную информацию во благо себе и своей миссии. — Ах, ну да. Я ведь была просто миссией… Не слушая её недовольный бубнёж, Учиха мягко взял девичью руку и потянул Момо за собой, не скрывая гуляющей в уголках губ улыбки. Несколько нешироких шагов, и он отодвинул сёдзи, проскальзывая внутрь и втягивая её следом. Только переступив порог, Вероника осознала, что он привёл её в свою детскую спальню. К комом сброшенной в углу форме, к открытым ящикам с оружием и не собранному со вчерашнего дня футону. Итачи сейчас было не до наведения порядка. Замерев возле своей постели, он мягко пожал её руку, отчего-то отводя взгляд в сторону. — Останешься со мной? Вероника моргнула глупо, оглядываясь по сторонам так, словно их могли сейчас подслушать. Слишком привыкшая за последние недели к тому, что нужно держать свои чувства при себе и не подавать виду. — Но как же готовность… Сирены… И Саске… — Саске вернётся утром, — хмыкнул он, оборачиваясь резко. Заглядывая ей в глаза. – Я просто хотел побыть рядом. Она понимала, что он имел в виду. Пожалуй, даже слишком сильно. Потому что сама чахла от тоски, засыпая в одиночестве, просыпаясь в пустом доме и возвращаясь с работы в холодные стены, которые разве что глубокой ночью наполнялись чужим едва ощутимым присутствием. Они проходили мимо друг друга, кивая головой, касались едва заметно кончиками пальцев, останавливаясь рядом перед рабочим столом Хокаге, пересекались на доли секунды взглядом, когда сталкивались на пороге дома. Держать себя в руках было необходимостью, почти острой. Шиноби должен брать свои порывы под контроль, особенно когда враг дежурил у порога и ждал возможности атаковать. Лишние мысли мешали думать о задаче, сбивали фокус и понижали продуктивность. Привязанности иногда становились причиной бед на поле боя. Жизни шиноби принадлежат их Каге. И лишь потом тем, кого они называли своими близкими. От осознания этого ей порой становилось дурно. — Иногда я думаю о том, что ты был прав. Когда говорил о том, что сейчас, возможно, не лучшее время для того, чтобы открывать кому-то своё сердце, — она вздохнула, обнимая себя руками. Признаваясь самой себе в том, что занималась самообманом, когда думала, что редких касаний и скользящих взглядов её жадной натуре будет достаточно. Она думала о нём постоянно, стоило только мыслям о работе ненадолго отойти в сторону. Она хотела быть с ним. И вместе с тем боялась лишний раз вдохнуть, чтобы не сорваться и утянуть в пропасть обоих. Не сейчас, когда в любой момент могли поднять тревогу. – В госпитале я эгоистично решила всё за двоих. А теперь мы бежим постоянно куда-то, едва успевая перевести дух. И ты смотришь на меня порой так, словно случившееся причиняет тебе боль. Итачи дёрнул нервно плечом и отвернулся от неё. — Ты опять винишь себя за чужие грехи, — он опустился на колени перед разворошенным футоном и попытался привести его в порядок перед сном. – Если бы я действительно хотел, то остановил бы тогда обоих, не взирая на собственные чувства. Но я так давно грел внутри привязанность к тебе, что подумал в тот момент: «Я заслужил это». Заслужил тебя и твою сбивающую с ног искренность. И не смог удержаться, пусть это совсем не красит меня. Заявил свои права, опасаясь, что за тобой придёт кто-то другой. Достойный, честный, заслуживающий твоей любви. Он заберёт тебя и наш дом снова опустеет, став пристанищем для призраков. Он не смотрел на неё. Расправлял одеяло, подбивал подушку, стряхивал мелкий мусор, который наверняка нанёс вчера в волосах. Занимался ненужной уборкой, лишь бы не оборачиваться. Опять брал на себя ответственность за весь белый свет. Опять признавал несвойственный себе обычно страх потери, из-за которого решился, наконец, сделать шаг ей навстречу. Потому что, лишившись их с Саске, вернулся после фестиваля в утратившие свою душу стены. И ужаснулся тому, что снова остался один. Без семьи. Без поддержки. Без тех, кого только заново обрёл. — Мне казалось, что любить тебя на расстоянии – достаточно. Просто быть рядом, быть твоим другом и опорой. Но в тот момент я понял, что больше нет. Так что если выбирать, кто из нас больший эгоист, то им однозначно буду я. От его непривычной, выстрелившей внезапно откровенности перетряхнуло. Снова. От грудины до кончиков подрагивающих пальцев. До занывшего от нежности сердца. — Итачи… Он обернулся к ней и протянул руку, наконец, смотря в глаза. Прямо, упрямо, с одним ему понятным вызовом. Она аккуратно вложила свою ладонь в его пальцы и опустилась рядом на колени, боясь прервать этот странный зрительный контакт. Глубокий, почти острый, режущий её на части. Ему тоже было слишком мало её. Мало простого присутствия рядом, мало разделённого быта и целомудренного расстояния. Но сначала между ними стоял Саске, нестабильный, слабый после болезни и эмоциональных потрясений. А когда юноша пришёл в себя – они вернулись в дом с тонкими стенами и услышали новости о Пейне. Итачи попросту некогда было копаться в своей голове и думать о чём-то, кроме проблем Конохи. Вероника это прекрасно понимала, смиренная почти. Но всё ещё жадная, желающая прикоснуться, украсть для себя ещё немного его времени, внимания. На жалкие минуты, что они способны были сейчас разделить. Она так сильно его любила. — Ты не эгоист, — выдохнула она, наконец. – Но ты совсем не отдыхаешь, тебе нужно… — Я хотел бы уберечь тебя от уродства этого мира, — вновь неожиданно признался Итачи бесцветным голосом, перебивая её. – Сделать так, чтобы ты жила в месте, где никому и никогда не пришлось бы брать в руки оружие. Но с каждым днём я всё больше понимаю, что это такая же утопичная мечта, как мои наивные, детские помыслы о посте Хокаге. А потому я просто постараюсь сделать всё зависящее от меня, чтобы ты была в безопасности. Невыносимый. Привыкший замыкать на себе весь мир и решать всё в одиночку, даже не рассматривая чужие кандидатуры на роль помощника. Не считающийся с теми, кого полагал слабыми, видящий порой в окружающих только цели и средства для достижения результата. Жестокий, умеющий причинять боль, избегающий ненужных социальных контактов, гордый и самоуверенный, порой даже самовлюблённый. Лжец и манипулятор. В прошлой жизни она бежала бы от него, крича о помощи. Но здесь – не могла. Потому что, проведя рядом с ним долгие месяцы видела куда больше, чем окружающие. Видела его больную, ненормальную почти верность собственным идеалам и произнесённым клятвам. Чувство справедливости, не такое острое, как у Саске, но всё ещё ведущее его вперёд, как ориентир. Несвойственное бывшему нукенину милосердие и стремление избежать лишней крови там, где это возможно. Тихую воспитанность по отношению к старшим и тем, кого считал достойными уважения. Тактичность там, где её порой не способны были проявить другие. Острый ум, мальчишечье порой желание похвалиться успехами при совершенно чуждом ему тщеславии. Строгость к самому себе, дисциплинированность в службе и привитый ещё в детстве трудоголизм. Видела потребность в заботе о родных. Как комфорт близких для него куда важнее собственного, а свои желания подчас – второстепенны перед чужими. Что его потребность любить куда сильнее, чем быть любимым в ответ. И что она для него уже давно не очередное задание и бесполезный балласт, который он тянул на себе просто из чувства мнимого долга. — Тебе не нужно так стараться ради этого, — ответила она, наконец, когда поняла, что молчание между ними слегка затянулось. – Не нужно прыгать выше головы и утомлять себя. Не нужно строить сложные многоуровневые планы и пытаться чужими руками сделать нашу судьбу лучше. Я уже в безопасности. Потому что я рядом с тобой. Рядом с Саске и Наруто. Вы – моя семья. Люди, которых я люблю. И пускай порой мы сталкиваемся с врагом, который хитрее и проворнее нас – пока мы вместе, мы одолеем их всех. — Это слишком наивно… —…для шиноби, я знаю. – она рассмеялась тихо, помня, при каких обстоятельствах он говорил эту фразу в прошлый раз. – Но сделай мне скидку на то, что я читала слишком много комиксов про супергероев. Которые, объединившись, могли победить любого злодея, даже самого сильного. Просто потому, что он был совсем один. А герои – нет. Итачи задумался ненадолго над её словами. — Выходит, в твоём странном подчас воображении я супергерой? Она снова рассмеялась, представляя себе, как чёрный плащ в красных облаках обращается обтягивающим тканевым костюмом с высокими сапогами и таинственной маской в узорах из птичьих перьев. За его прямой, гордо выпрямленной спиной стоял Человек-Лис, способный обращаться девятихвостым демоном, и Электро Бой, с уложенными ёжиком волосами на затылке и привычкой грубить каждому своему сопернику. Увидь она их в подобных образах, наверное, хохотала бы до икоты. Но речь шла совсем не о костюме. — Ты — мой Капитан Коноха. Благородный спаситель и большой патриот. Самый смелый и сильный герой из существующих, увлекающийся порой правда психологическими манипуляциями, — выдохнула она, отсмеявшись. И смутилась, когда поняла, что он бессовестно наблюдает за ней снова. – У меня опять что-то на лице? Итачи покачал головой, всё ещё не отводя взгляда. Влажные местами волосы от этого движения немного налипли на его скулу. Он потянулся, чтобы стряхнуть их, но Вероника оказалась быстрее – коснулась ладонью скулы и заправила капризные пряди за ухо. Застыла в этом движении, оробевшая вдруг, не до конца осознавшая собственный порыв. Выдохнула резко и попыталась одёрнуть руку. Ему нужно было поспать и дать отдых красным от напряжения глазам. Ей тоже – завтра в госпитале ранняя смена. Итачи поймал её за запястье, не дав отстраниться. — Не уходи, — попросил он тихо. – Пожалуйста. Только не сейчас. Простая просьба словно прибила её к земле пудовыми гирями. Момо затаила дыхание, совершенно беспомощная перед его уязвимостью. Понимающая, что они оба вот уже несколько минут топчутся на месте, застывшие между долгом и собственными желаниями. Очевидными слишком, тлеющими внутри день ото дня и не спешащими обращаться пеплом. Наполняющими лёгкие тяжёлым, густым, полным томления воздухом. Скручивающими внутренности острой болью потери и желания быть настолько близко, что это уничтожило бы обоих. Вероника и помыслить не могла, что её голова когда-нибудь будет забита подобным. Что она будет мечтать наивно порой о его мимолётных прикосновениях, смотря в пустоту невидящим взглядом. Что каждое осторожное касание губ к её коже станет невидимым ожогом, согревающим в часы разлуки. Что она будет тосковать отчаянно, даже стоя напротив него и смотря в глаза. Его было так невозможно мало. — А если сирены? – спросила она тихо, сама не веря в дурную отговорку. В то, что услышь они их – обязаны собраться меньше, чем за три минуты, и тут же приступить к службе. Забыв обо всём, кроме своей непосредственной задачи. Но вместе с тем, где гарантии, что после встречи с Пейном они останутся живы? Ринненган был опасен настолько, что о нём говорили шёпотом. С этим оружием практически невозможно было бороться. Если сирены завоют завтра – они могут никогда больше не увидеться. Итачи улыбнулся ей краешком губ. Грустно немного, так, будто понимал всё куда лучше, чем она. — Если сирены, значит, так тому и быть… Они встретились на полпути – отчаянные, изнывающие друг по другу, истомившиеся за недели, прошедшие с момента первой близости. Лишённые даже доли былого стеснения, наполненные до предела горькой немного, отдающей пеплом безысходностью. Той самой, что вела их за руку к тому моменту, когда человек, называвший себя Богом, решит нанести свой финальный удар. Какие козыри он держит в своих рукавах, на что на самом деле способен, имея талант воскрешать мёртвых и стирать с лица земли целые города? Выдержит ли силу его ринненгана Сусаноо? Справится ли Цунаде-сама и её верные солдаты? Сможет ли выждать в безопасном месте Наруто? Мысли об этом смыло потоком всепоглощающего, ненасытного голода, накрывшего её с головой, стоило только почувствовать касание его поцелуя. И дальше всё перестало иметь хоть какое-либо значение. Были его руки – смелые, уверенные, но неизменно деликатные. Его ищущие губы, тонкие, жёсткие, оставлявшие за собой невидимые следы по всему телу. Его сбитое дыхание, громкое, горячее, и колотящееся напротив сердце, рвущееся сквозь рёбра в её ладони. Был он сам – высокий, гибкий и невозможно сильный. Шепчущий, не переставая, что-то едва разборчивое, между глубокими, выпивающими из неё остатки кислорода, поцелуями. Срывающий с неё одежду без грамма былой осторожности. И ни на секунду, ни на один краткий миг, не отводящий чёрного, как бездна, взгляда. Никогда в жизни она не была так счастлива от того, что в нём видит. Неприкрытое восхищение, подстёгивающее собственный голод желание, больную, хранимую в надтреснутом сердце нежность и тёмное, губительное собственничество. Итачи горел изнутри, и она заходилась пламенем вместе с ним. Преданная до последнего вздоха, обещанная, отдавшая себя без доли сомнений. Любящая и любимая в ответ. — Мне так не хватало тебя, — прохрипел он тихо, прижимаясь губами к горячей коже ключиц. – Все эти недели. Так не хватало. Ей тоже. До боли, до желания наплевать на всё и смело прийти к нему ночью. Просто забраться под одеяло, крепко обняв со спины, и вдохнуть полной грудью родной запах жасмина. Запустить ладони под футболку, огладить рёбра, мышцы живота, вжаться носом куда-то в загривок, чтобы слышать, как размеренно бьётся пульс. Подойти в коридоре перед кабинетом Хокаге и взять за руку, подняться на мысочки, прижаться к скуле губами. Наплевать на Саске, на войну, на свой протектор и весь белый свет – просто присвоить себе то, что так хотелось. Хуже долгих миль расстояния между людьми были только жалкие футы. Чужое присутствие рядом, ощутимое, осязаемое, но всё ещё недосягаемое. Бесценный дар слышать его голос, сидеть за одним столом и ловить мимолётный взгляд, но не иметь возможности коснуться. Теперь она была. И она пользовалась ей в полной мере, трогая везде, где только могла дотянуться. Кончиками пальцев и ногтями, до его тихого смеха от щекотки и сбитого дыхания сквозь зубы, когда находила нужные точки. Полной ладонью вдоль рёбер и грудных мышц, очерчивая напряжённые руки с выцветшим пятном татуировки АНБУ, накрывая лопатки, пересчитывая позвонки и редкие шрамы, оставшиеся после самых тяжёлых сражений. Любопытная, набравшаяся смелости, она исследовала его рвано, хаотично, отвлекаясь на поцелуи и его вполне удачные попытки забрать у неё контроль над ситуацией. — Ты не даёшь мне шанса, — припомнила она ему старую обиду, когда упала на спину, совсем, как когда-то зимой, упираясь затылком в подушку. Нависший над ней Итачи тихо хмыкнул и одним движением сцепил её руки над головой. В этот раз совсем без боли, даже несерьёзно. — Попробуй вырваться, — прошептал он ей на ухо с непривычно дразнящими нотами в осевшем голосе. В глазах только доля незнакомого ей напряжения: проверял реакцию на свои действия. Он умудрялся переигрывать её даже сейчас. Возвращая её же несерьёзные угрозы и попытки задеть. И на поле боя она чувствовала бы себя в подобных обстоятельствах униженной – поверженная, безоружная. На тренировочном полигоне она опасалась даже стоять напротив него с кунаем в руке, не то, что сражаться, так как знала – он был намного сильнее. Но сейчас Момо ощущала только щекочущее изнутри предвкушение, отражающееся в его глазах. Облизав пересохшие губы, она вдохнула поглубже и ответила, едва шевеля губами: — Так мне нравится намного больше. Итачи прикрыл глаза. На долгие пару секунд, вдыхая носом, сильнее сжимая пальцы на её запястьях. Набрав полные лёгкие, он резко выдохнул и посмотрел на неё снова. И в этот раз у неё перехватило дыхание от той вязкой, той похожей на ничто темноты, что плескалась в его расширенных зрачках. — Ты станешь причиной моей смерти, — признался он просто, словно заранее знал, что его ждёт. Она понимала, что он на самом деле хотел этим сказать. Но, увы, на такой финал она не была согласна категорически. Оттого мягко высвободила ладонь из его хватки и огладила напрягшуюся линию челюсти, подаваясь вперёд. Но в этот раз вовсе не для того, чтобы сломать ему нос. Прижавшись к уголку его губ, она пробормотала негромко: — Боюсь, всё будет в точности наоборот. И, умирая, я буду счастлива. Он заткнул её поцелуем, крепко жмуря близорукие глаза. Съезжая ищущими ладонями ниже. Вдоль талии, с нажимом проводя по округлым бёдрам вниз, к подрагивающим коленям, чтобы развести их одним движением – плавным, слитным, не встречая ни капли сопротивления. Скользнул пальцами вдоль напрягшихся мышц, прикипел губами к выпирающей тазовой кости, поднимая мурашками мелкие бледные волоски по всему телу. Проложил дорожку из крепких поцелуев через маленькие, едва заметные родинки, разбросанные по всему животу. Выдохнул рвано куда-то ей в грудь и уткнулся носом между ключиц. — Вероника, пожалуйста. Он сделал это снова. Выбил из неё весь воздух одной простой фразой. Обратил сгустком накалившихся, как провода, нервных окончаний. Накрыл собой – бережно, почти не давя весом, словно пытался спрятать от всего мира. Она не нашла бы в себе силы отказать ему, даже если от этого зависела бы судьба всего мира. Вероника ничего и никогда в этой жизни не хотела больше, чем его. Потому, прикусив губу, она, распластанная под ним на сбитом футоне, подалась навстречу, вжимаясь всем телом, и выдохнула в приоткрытые губы: — Да. Она продала бы свою жалкую душу за то, чтобы рассвет никогда не настал. Но он пришёл. Вместе с утренней сонливостью и лёгкой слабостью во всём теле. Весна медленно подходила к концу и даже рассветный ветерок уже отдавал духотой. В Конохе было жаркое, влажное лето, наполненное пением цикад и жалобами местных на невозможность нормально тренироваться – напекало порой так, что становилось дурно. Предвестники сезона уже были рядом – стоя за плитой Вероника обмахивалась реквизированным из комнаты Наруто веером учива и старалась дышать носом, чтобы не потеть слишком сильно. Рисоварка отсчитывала последние минуты перед выключением, на сковороде румянел омлет. Лишний пар она выпускала через приоткрытое окно. — Нужно купить вытяжку, — отметила Вероника рассеянно, перекладывая завтрак на тарелки. Все движения её были слегка заторможенными, тяжёлыми, словно она преодолевала сопротивление уплотнившегося воздуха. Недостаток сна сделал своё дело – она чувствовала себя слабой, оттого тайком тянула чакру из окружающего мира и восстанавливала свои силы не совсем честными способами. Итачи мог сколько угодно уверять её в том, что на него бессонница никак не повлияет, но вот ей самой случившееся несколько часов назад аукнулось зевотой и несобранностью. А ещё хрипотцой в сорванном голосе, подрагивающими коленями и непривычно ноющей поясницей. От воспоминаний о последнем до сих пор краснели уши. Вздохнув, Вероника нырнула носом в чашку с крепким кофе. Нужно было взбодриться и выбросить из головы лишние мысли до того момента, как она пересечёт порог госпиталя. Шиноби не должен отвлекаться. В прихожей огоньком зажглась знакомая колючая чакра. Меньше минуты, и её обладатель уже приоткрыл сёдзи, потирая сухие глаза и переминаясь на уставших за смену ногах. — Поздно ты, — бросил вместо приветствия Саске, заглядывая на кухню. – Обычно в это время уже заканчиваешь, я только след чакры ловлю. — С возвращением, — ответила она тихо, не сдерживая улыбки при виде родного юного лица. Едва восстановился после случившегося с Орочимару – и снова в строй. – Сегодня решила без стирки, так что дала себе лишних несколько минут. Не признаваться же в том, что она проспала на целых полчаса, пригретая теплом чужого тела. И очнулась только тогда, когда почувствовала касание горячих губ к виску и просьбу отпустить захваченные в плен волосы. Она расслабилась настолько, что уснула прямо на Итачи, в его постели, прижав собой его собранный наспех хвост. Хорошо, что посторонних в доме в это время не было, иначе Саске однозначно устроил бы им скандал. Или от души посмеялся над её неловкими попытками собрать вещи и ускользнуть к себе, пока Итачи беззлобно шутил над девичьей привычкой сбегать от него при первой же возможности. Он не выглядел обиженным или задетым её поступком. Уходя несколькими минутами позже, поймал её в коридоре за локоть и поцеловал на прощание – немного смазано, жадно, так, словно заранее готовился к новым неделям ожидания и пытался напоследок украсть себе ещё немного её ласки. Она подарила ему её сполна. Безмолвным обещанием дождаться. Даже если это займёт всё то бесконечное время, пока не закончится не объявленная война. — Не похоже на тебя, — фыркнул Саске, потягиваясь. У него, судя по скривившемуся рту, опять ныла спина. Нужно было напомнить ему о необходимости спать без сквозняка. – Замотали в госпитале? Выглядел он хорошо. Пусть и устало. Младший Учиха держался стойко, хоть заметно было невооружённым взглядом — утомлялся порой сильнее прочих, до сих пор до конца не оправившийся от болезни. Не взирая на утерянную форму, он целыми днями пропадал у барьера и умудрялся даже вызывать на краткие спарринги товарищей, чтобы восстановить тонус. О последнем ей между делом поведала Хината, когда привела в госпиталь младшую сестру. Сам Саске делиться своими проблемами не спешил, как и в принципе попадаться на глаза. За эти длинные дни они в принципе впервые пересеклись лицом к лицу. Это было…странно. Жить на одной площади, но не видеть друг друга долгими сутками. Не собираться за ужином, не пререкаться лениво за завтраком, планируя день. Не встречаться на полигонах, отрабатывая техники стихии огня. Словно прошлые месяцы им всем дружно почудились. Словно присутствие в доме Наруто и их тихая жизнь были чей-то жестокой иллюзией. Она так скучала по его теплу. Без него свет в доме словно стал глуше. Достав из подставки для посуды свои любимые палочки, Саске бесцеремонно полез ощипывать себе кусочки омлета. Пару раз подув, он затолкал еду себе в рот и прикрыл глаза: — Как же я голоден. Это моё? Не дождавшись ответа, он утащил себе тарелку и тут же приступил к трапезе, опираясь бёдрами о столешницу. Ел быстро, механически, словно привык уже запихивать в себя пищу, почти не ощущая вкуса. Ками, и этот туда же. Когда это проклятое ожидание катастрофы оставит их? Она уже забыла, когда они в последний раз просто разговаривали ни о чём. Всмотревшись в Саске, Вероника попыталась на глаз определить его состояние. Видно было, что утомлён, белки глаз покраснели от применения додзюцу, но палочки в руках не дрожали. Его терапия подошла к концу ещё в день, когда всё пошло наперекосяк, но с тех пор юноша едва ли успевал хорошо высыпаться, не то, чтобы нормально реабилитироваться и постепенно повышать нагрузки. По той самой тренировке с братом было видно – семейное упрямство не спешило сдавать свои позиции. — Ты…В порядке? – спросила она глухо, наливая на сковороду новую порцию взбитой массы для омлета. Итачи свою съесть не успел, так что она решила сделать впрок. – Лёгкие больше не беспокоят? Проверять самой времени не было. Ей бы успеть закончить с утренними делами. — Порядок, — отмахнулся от неё Саске палочками. Закинув в рот новую порцию, он быстро прожевал и добавил: — Я пересекаюсь иногда с Сакурой, она контролирует. — Отдыхать успеваешь? Он пожал плечами, морща нос. Отставил в сторону пустую тарелку и, скрестив руки на груди, посмотрел на неё с усталой обречённостью во взгляде. Нетипичной для себя совсем. — Ты – не моя мать, — констатировал он очевидное. Вероника немного потерянно моргнула глазами, переворачивая омлет. — Я знаю. Было бы странно родить тебя в возрасте четырёх лет. — Прекрати, — добавил Саске с долей раздражения в голосе. – Перестань так меня опекать. Я не ребёнок. Мне не нужно подтирать сопли. — Но я не… — Вероника осеклась. Прикрыла глаза и сжала пальцы на лопаточке. Очень хотелось замахнуться и ударить. Но сейчас было не время разводить ненужные скандалы. У неё было не больше пятнадцати минут, чтобы закончить с готовкой, одеться и дойти до госпиталя. – Саске, я просто пытаюсь заботиться о вас. Вы – моя семья. — Ты и так делаешь достаточно. Сама-то отдыхать успеваешь? Брошенный в форме упрёка вопрос ударил по больному – Вероника едва сдержала рвущийся наружу зевок. — Успеваю, — соврала она, не моргнув глазом. — Если я сейчас активирую шаринган, то увижу ровное движение потоков или твои попытки восстановиться за счёт подпитки? — Саске! Юноша снова хмыкнул, поймав её на лукавстве. Он зашёл к ней со спины, прижимаясь чуть ли не вплотную, шмыгнул носом, ловко забрал у неё лопаточку и грубовато махнул ладонью куда-то в сторону, занимая место у плиты. — Иди собирайся. Я закончу сам и дам тебе с собой контейнер. Оттеснив её в сторону, он снял омлет и отправил на сковороду последнюю порцию. Момо замерла, потерянно смотря в его прямую спину. Это казалось странным, но её до глубины души трогали такие мелкие проявления заботы со стороны близких. Приходя домой со смены, она замечала, что кто-то снял с сушилки и разложил бельё, а забытая в раковине посуда перемыта и расставлена по полкам. Всё вышеперечисленное было однозначно делом рук хозяйственного Саске. А вот, в целом, рассеянный в быту Итачи приносил домой продукты и порой стоял ночами у плиты, помогая ей с готовкой. Кто из них складировал в вазу-уточку на входе мелкие монеты и купюры для похода в магазин, она не знала. Но всё же улыбалась каждый раз, когда понимала, что они, не сговариваясь, незаметно пытались сделать её жизнь проще и комфортнее. Даже в дни, когда они в целом не должны были беспокоиться о чём-либо, кроме службы. Поблагодарив Саске за помощь, она быстро понеслась наверх. На полноценные банные процедуры уже не было никакого времени, так что Вероника просто быстро сбегала в душ, переоделась, умылась, быстро расчесала волосы, повязала на лоб протектор и понеслась обратно. Вернулась, правда, уже через минуту – забыла чистый халат и документы, которые пришлось судорожно пихать в сумку-почтальонку. Перед сном она просматривала отчёт об обследовании одного из тяжёлых пациентов. Даже на пороге большой катастрофы госпиталь продолжал работать в штатном режиме и помогал спасать чужие жизни. И оттого у его работников не хватало никаких сил на то, чтобы успевать всё в положенные смены. Кацуро-сана кормили всем сестринским составом и всем составом же укладывали отдыхать на тахту. Сакура, принявшая на себя заботы обычно помогавшей в вечернее время Хокаге, порой ночевала прямо за своим рабочим столом. Но у неё были родители, которые приносили дочери домашнюю еду и чуть ли не угрозами заманивали порой домой. Кто бы побеспокоился о самих медиках, когда они так беспокоились о всей Конохе. Учиха ждал её внизу. Как и обещал – с контейнером для еды в руках. Когда Вероника спрыгнула на гэнкан и быстро накинула на ноги сандалии, он передал ей тёплый ещё завтрак-обед и неожиданно произнёс: — Трое. Она механически забрала контейнер и рассеянно осмотрела его. — Что, прости? — Племянники. Трое. Два мальчика и девочка. Девочка младшая. Пускай её мысли в этот момент были забиты работой, вдоль позвоночника всё же пополз нехороший такой холодок. Совсем как в больнице. Рука застряла в воздухе, Момо вдохнула поглубже и постаралась спросить совершенно ровным, беззаботным голосом: — Я… Рада, что ты готов стать любящим дядей. Но какое отношение к этому имею я? Она надеялась на то, что Саске шутит. Пытается сбить её с толку или вдоволь поиздеваться. В конце концов, ошибается в своих выводах. Или полагает, что она настолько близка с Итачи, что может диктовать ему условия для будущей жены и помогать с её выбором. Но во взгляде юноши заглавными буквами было написано: «Не держи меня за идиота. Ты сама всё знаешь». Ей отчего-то стало душно. — Жасминовое мыло, — соизволил пояснить он, когда вдоволь насладился её побелевшим от страха лицом. И постучал себя пальцем по кончику носа. — От тебя пахнет им. Не говоря уже...об остальном. Вероника против воли наклонилась к плечу, вдыхая осевший на коже и волосах запах Итачи. Хвостатые, она ведь встала намного позже обычного и не успела толком сходить в душ. Крутилась всё утро на кухне, позволила Саске зайти со спины, хотя могла просто отойти в сторону. Он наверняка почувствовал. Она ведь слышала, как он словно нарочно потянул носом у неё над плечом. В голове судорожно заскрипели ржавые с утра шестерёнки. Она не готова была в седьмом часу утра вести разговоры о своей личной жизни и вступать в конфликты с нестабильными подростками. Ками, Саске, почему нельзя было проявить свои дедуктивные способности позже? Она же помнила, как агрессивно он реагировал на Изаю. На бедного Изаю, не сделавшего ему ровным счётом ничего. А тут предательство прямо внутри дома, от двух людей, которым он доверял. — Саске, я… — она позорно запнулась и хлопнула ртом в попытках подобрать слова, — Тебе кажется. У нас шампуни стоят рядом, я просто перепутала. И, прости, мне нужно бежать. Она не сбегала позорно от проблем, нет. Времени действительно было мало, ей пора было спешить, чтобы успеть сдать бумаги Кацуро-сану и получить направление на смену. В последние дни Момо пускали к тяжёлым пациентам и разрешали ассистировать в работе с ними. Она была рада закреплять полученные знания из конспектов Сакуры на практике. Она чувствовала, как становится увереннее в своих силах. Вероника немного нервно отодвинула сёдзи и, махнув Саске рукой, пожелала ему хорошего дня. Когда она уже вышла на залитую рассветным солнцем улицу, в спину донеслось: — Да не паникуй ты так. Хуже Сакуры. Я не против. Она застыла снова, вдыхая полной грудью. Прижала контейнер с едой к груди и обернулась к мнущемуся в прихожей Саске. Тот стоял, скрестив руки на груди, и всем своим видом выражал снисхождение и благосклонность. Маленький красноглазый дайме. Холодок медленно отпустил. В груди стало легко, почти невесомо. Это же не попытка её подловить? — Не против чего? Снисхождение обернулось знакомым раздражением. Саске почти картинно закатил глаза к потолку и махнул на неё рукой, уходя в дом: — Вали давай, а то опоздаешь. Ей было свободно. Кивнув в его спину, Вероника быстро затолкала контейнер в сумку и, сконцентрировав чакру в ногах, применила шуншин, направляясь в сторону госпиталя. Времени оставалось всё меньше, а Кацуро-сан просто ненавидел опоздания, считая их худшей формой отсутствия дисциплины. Прыгая крышами домов, девушка поймала мельком несколько знакомых лиц и даже успела махнуть рукой Хьюга Неджи, патрулирующему вместе с товарищами один из районов деревни. Нара Шикаку-сан помог выстроить систему, благодаря которой улицы были заполнены шиноби постоянно, а разведка работала вместе с обычными чуунинскими командами. Таким образом они почти со стопроцентной вероятностью могли уловить любую угрозу и вовремя подать сигнал, запуская в небо сигнальную ракету. Коноха теперь совсем не спала. Шиноби перешли на круглосуточную службу, не требуя за это ни одного рё. Каждый умом понимал — он ответственен за своих товарищей и тысячи гражданских. А потому миссии за пределами деревни выполнялись неохотно, только когда их распределяли принудительно. Всё своё время военный состав проводил в напряжённом ожидании, проверяя амуницию, разминаясь на полигонах и предусмотрительно пряча все ценные вещи в свитки. Праздно шатающихся людей стало в разы меньше — беспечность сейчас могли позволить себе разве что дети, да и те чувствуя общее напряжение, словно притихли. На одном из собраний Штаба Вероника как-то отметила, наблюдая за совещающимися между собой джонинами, что происходящее напоминало надвигающееся цунами. Она словно стояла, зарывшись ступнями в песок, и смотрела безучастно, как вода медленно отступает, дюйм за дюймом, обнажая неровно морское дно. Сцепив руки за спиной, она следила за движением воды и ждала упрямо, когда стихия наберёт достаточно силы, чтобы вернуться и уничтожить всё подчистую одним ударом. Ей хотелось верить, что они будут достаточно сильны, чтобы предотвратить это. Или справиться с последствиями. Уже пересекая стены госпиталя, Момо поздоровалась с дежурными на стойке регистрации и понеслась к своему шкафчику, чтобы поскорее сложить личные вещи. Коллеги вовсю здоровались с ней, кто-то сонно потирал глаза, кто-то — пытался уговорить товарищей пропустить перед первыми посетителями по стаканчику кофе. В углу нервно хихикали двое стажёров, старшие же ворчали и требовали не отвлекаться на ерунду. Набрасывая ткань на плечи, Вероника почувствовала неожиданно, как в груди впервые за долгие дни становится…свободнее. Поселившаяся там тревога, густая и давящая, немного ослабила свои тиски, пуская внутрь странную, щекочущую радость. Вжавшись спиной в металл, она дала себе полминуты на то, чтобы опустить веки и вспомнить. Приятное давление чужих пальцев на коже, отзывающееся болью в животе. Касания губ – скользящие, нежные, собственнические. Тёмные глаза, сверкающие багрянцем, и едва слышимый шёпот, в котором было столько всего, что сердце наполнялось до упора. Нельзя было держать своё тело и разум под контролем постоянно, однажды ты этот самый контроль упустишь. И Итачи посыпался этой ночью, слишком поглощённый происходящим, затянутый в трясину ощущений. У неё мурашки бежали по телу от одних только воспоминаний о немного неловких, но совершенно искренних, произнесённых словно из подсознания комплиментов: «Какая же ты красивая», «Пожалуйста, не молчи, я так люблю твой голос», «Моя умница, ты всё делаешь правильно». Он осыпал её ласковыми словами, не переставая, словно ему нужно было выговориться, вытрясти из себя всё, что копил внутри неделями. И каждое из этих слов оседало на ней ещё одним невидимым поцелуем, подталкивая к краю. Дёргая внутри за ниточки, вынуждая говорить с ним в ответ, едва соображая из-за плывущего сознания. Кажется, в какой-то момент она расклеилась настолько, что начала вести себя, как героиня бульварного романа. Вероника едва помнила уже, да и слышала, из-за нарастающего гула в ушах, но кажется, она призналась ему в любви трижды. Хорошо, что наутро он не припомнил ей это, иначе она точно сгорела бы от смущения. Мысли о нём грели её, наполняли приятным волнением и детской почти, дурной надеждой на то, что когда с Пейном будет покончено — всё будет хорошо. Впервые за годы в этом мире. Иначе быть просто не могло. Особенно когда Саске, её милый Саске, не собирался закатывать скандалы. Его внезапное принятие ощущалось победой в соревновании, названия которого она не знала. Так, словно от решения младшего из братьев зависело нечто важное. Но теперь это не имело никакого значения – Саске не осуждал. Но, будучи собой, выдвигал при этом требования, как на переговорах. — Племянники. Какие ещё племянники? Вот сам пусть их и рожает. Рядом хлопнула дверца чужого шкафчика. Положенные секунды истекли. Проморгавшись, Вероника достала из сумки документы, прижала их к груди и направилась за назначением, очищая голову от лишнего. К чёрту всё лишнее. Время работать. Госпиталь быстро затянул её в свои жадные сети. Один пациент сменялся следующим с пугающей скоростью. Портер носилась из кабинета в кабинет, заполняя бесконечные карты, бланки и формуляры, осматривая раненных в ходе спаррингов шиноби, вправляя вывихи, залечивая режущие раны и работая с переломами. Время исказило свой ход, словно под влиянием чьей-то техники, и часы до обеда превратилось в бесконечную, тягучую жвачку, наполненную стрессом и ответственностью за чужое здоровье. Ближе к полудню её окрикнула сестра Кимико и позвала с собой в операционную, помогать роженице, не справляющейся со своим ребёнком. Оттуда девушка, вымыв руки десяток раз, убежала обратно в кабинет, к своим неаккуратным шиноби. После пары людей её вытащила оттуда Сакура, прося помочь рассортировать и расставить по полочкам полученный пару часов назад запас медикаментов из сформированного в начале недели списка. Ногам нужен был отдых, желудок, не получивший сегодня даже завтрака, жалобно сжался и попытался привлечь к себе внимание. Вероника опустила на него ладонь и неловко хохотнула, поймав на себе взгляд Харуно. Та добродушно улыбнулась и постановила, что они обе заслуживают небольшой перерыв, который они провели в кафетерии, быстро расправляясь с содержимым своих контейнеров. Оттуда Сакуру дёрнули в ещё одну палату, а Вероника вернулась обратно к медикаментам, расставляя ёмкости со средствами для стерилизации. С сортировкой было покончено к трём часам дня. Полки были забиты доверха, всё содержимое было любовно расставлено чуть ли не под линеечку. Довольная собой, Момо чихнула, отряхнула налипшую на халат пыль, вытерла выступивший на лбу пот и покинула подвал, выключая за собой свет. Теперь то они точно были готовы к любым проблемам. Но едва ступив на кафель первого этажа, она почувствовала, что что-то не так. В коридорах сновало слишком много людей, обеспокоенных, нервных почти, злых. Персонал говорил на повышенных тонах, прося всех прекратить панику и следовать указаниям специалистов. Иръёнины оперативно делились на группы и приказным тоном отправляли относительно здоровых пациентов по домам, чтобы те не занимало место. Было шумно, очень шумно, гулко, словно кто-то выкрутил колёсико громкости на максимум, не взирая на то, что подобное звучание становится неприятным. Поборов первое оцепенение, Вероника вслушалась в этот инородный шум и тут же охнула, когда выделила в неприятной какофонии звук, приходивший ей в кошмарах. Гудели сирены. Не переставая. Без пауз. Пейн пришёл.