*
Итогом их миссии стали усилившееся раздражение Кисаме и восстановленное душевное равновесие Итачи. Вылазка убедила: Саске был в безопасности на ближайшие два года, за которые просто обязан набраться ума и опыта. Голова мальчика была забита мыслями о мести о силе, он не отвлекался на стороннее и готов был трудиться целыми сутками ради обретения почвы под ногами. Уходя лесами от шиноби Звука, Итачи думал, что среди них нет ни одного, кто мог бы представлять для брата реальную угрозу. Мальчик в состоянии отбиться от обидчиков, а сам Орочимару будет заботиться о своём будущем сосуде, сдувая с него пылинки до требуемого срока. Если к тому времени Саске будет ещё слаб — Итачи позаботится о том, чтобы чужими руками вытащить его из пещер. А пока пусть думает, что всё идёт по его плану. Оставив брата с лёгким сердцем и тянущей болью за грудиной, Итачи сконцентрировался на настоящем. Настоящее звали Вероникой Портер. Ростом ему ровно по подбородок, с длинной мочалкой нечёсаных светло-русых волос, дрожащими руками и полным непониманием того, в какое же дерьмо вляпалась. Белый воронёнок среди шиноби, маленький, растрёпанный и неловкий до такой степени, что чесало порой изнутри глухой злостью и желанием совершенно случайно уронить её на кунай. Они должны были отравлять друг другу жизнь не больше недели, но по итогу встряли на долгие месяцы. Вызываясь добровольцем Итачи не рассчитывал, что Пейн поручит им не только роль курьеров – нянек для взрослой, беспомощной девицы. Лидеру нужно было чужими руками слепить из неё нечто большее, чем просто гражданскую. И выбрал он для этого тех, кто оказался под рукой. Кто бы мог подумать, что его инициативность обернётся подобным. С момента встречи с Вероникой их жизнь разделилась на «до» и «после». И оба не были уверены, что в лучшую сторону. Крупные заказы стали утекать к не-товарищам, опасные и долгосрочные задачи тоже распределялись на ближайшие к ним дуэты. Пока остальные радовались возможности размять кости и поднять немного денег, Кисаме с Итачи превратились в чуунинов, работавших с заданиями по типу подай-принеси-пришиби. Им запрещено было лезть в разбойничьи деревни и к работорговцам, брать подработку, способную навредить воспитаннице и тащить её за собой в пекло сражения. Ночевать рекомендовалось под крышей или в местах, возле которых тяжело было напороться на патрули. Часть дня стоило уделять теперь обучению и погружению иномирянки в ремесло шиноби. Если бы не дотации со стороны Какудзу – просели бы в заработке, но даже так они теперь обязаны были содержать кроме себя ещё одного человека. И постоянно оглядываться назад, чтобы убедиться в том, что она не плетётся в хвосте. В первые дни хотелось трусливо признать, что идеи Лидера граничат с сумасшествием. В их обществе к восемнадцати годам правилом хорошего тона считалось иметь как минимум звание чуунина, приличный послужной список выполненных миссий и пяток секретных техник, способных стереть с лица земли добрый участок суши. В её мире в это время только оканчивали местную Академию и задумывались о том, что делать с собственным будущим. Этот контраст был настолько разителен, что заставлял невольно в который раз задуматься над несовершенством мира шиноби и губительности бесконечных войн, мешавших прогрессу. Ведь о каком счастливом детстве и мирном будущем может идти речь, если каждый второй ребёнок лет с пяти владеет персональным набором тренировочного оружия и считает своим долгом умереть за Каге? Безрадостные мысли провоцировали новые приступы мигрени. Однако, вопреки пессимистичным прогнозам, которыми охотно сыпал раздражённый сильнее обычного Кисаме, особых проблем девочка не доставляла. Вероника оказалась примерной ученицей. Сразу же разглядев в Итачи потенциального наставника и товарища, она послушно приняла все озвученные правила и ловко спряталась за его спину, неосознанно вручая ему также роль буфера между собой и вспыльчивым по части угроз и телесных наказаний Хошигаки. Итачи был не против. Он видел слишком хорошо, наблюдая за её тренировками, что у девочки действительно был потенциал. А также очень высокий риск попасть под чужое влияние и стать причиной новой катастрофы. Способность поглощать и преобразовывать любую чакру без вреда для собственного тела при постоянно растущем резерве. Такое оружие нужно было держать при себе. И Итачи держал, внимательно вслушиваясь в каждое произнесённое Вероникой слово, поддерживая, по возможности, её глупые разговоры о бессмысленном, в его понимании, досуге в виде комиксов и развлекательного кино. Привыкший к болтовне Кисаме, обычно пропускаемой мимо ушей, он с непривычки злился первые дни, почти не переставая. Едва обучив её контролю над своей чакрой, Итачи без тени сомнений погрузил Веронику в первое гендзюцу, нагнав кошмаров на несколько ночей вперёд, прочно укрепив свой статус старшего и прекратив на время бесполезную трескотню. За молчание пришлось заплатить новым приступом боли, ещё одной дозой порошка и любопытным девичьим взглядом. Воронёнок оказался любознательным. — Вы плохо себя чувствуете, Итачи-сан? – она наклонилась к нему, заложив ладони за спину. В серых глазах плескалось искреннее беспокойство. Итачи её участие было не нужно. — Возвращайся к тренировкам, — обронил он в ответ, стараясь не смотреть в сторону солнечного света. Глаза после активной работы с гендзюцу практически жгло. Зрение плыло и тускнело, забирая последние краски. Вероника нахмурилась и, кивнув, послушно ушла. Когда расстояние между ними превысило пять футов, её тонкая фигура расплылась, обращаясь миражом. Рядом с ней маячила большая чёрная глыба образа Кисаме, ставившего девчонке хват на кунае. Вот кто точно был не в восторге от таскания с детьми, но втягивался в процесс с ужасающей быстротой, находя в «мелочи» своеобразную отдушину и отфыркиваясь от злословящих нукенинов на общих встречах. Дейдара часто посмеивался над ними, называя няньками. Итачи не питал иллюзий на её счёт. Веронике суждено было стать игрушкой Мадары и Пейна, а, быть может, новым сосудом для одного из биджу. Как бы высокопарно Пейн не отзывался о Портер, поминая Богов, планы у него были вполне земные: сделать из неё мало-мальски самостоятельную боевую единицу и привить идеалы «Акацки». Вот только выросшая в благости и мире Вероника верить в сказки не спешила. Она была пусть и доверчивой, но совсем не глупой. А ещё упрямой, и имеющей свой внутренний стержень. Стержень звался домом. Необычным, собранным из непривычных материалов, заполненный бесполезным хламом, имевшим для неё огромное значение. Нырнув однажды в качестве эксперимента в её прошлое, Итачи невольно опешил, жадно всматриваясь в обстановку спальни Вероники. Он касался осторожно предметов, назначения которых не знал, вслушивался в звучание радио-приёмника и голос застывшей рядом Портер. Скользил подошвами сандалий по ковру с высоким ворсом и анализировал лица на фотокарточках. Их с Саске комнаты были похожи на пустые казармы: минимум вещей, абсолютный порядок. В её же маленьком мирке царил абсолютный хаос, но он удивительным образом ей шёл. Оглаживая пальцами полки с книгами, рассматривая фотографии на пробковых досках и одежду в большом платяном шкафу, он начинал понимать, почему девочка так сильно тоскует по родине. Она держала здесь сотни, тысячи приятных воспоминаний. В её семье не было места политике и удовлетворению амбиций. Из неё не пытались слепить наследницу, достойную продолжения рода. В этом месте она просто наслаждалась жизнью, какой бы заурядной она ни была. Наблюдая за тем, как она перебирает струны на неизвестном инструменте и поёт тихо, заполняя пространство своим голосом, Итачи думал о том, что это необходимо прекратить. Пейн не позволит ей вернуться. Никто в этом мире не отпустит её обратно. Она была заточена здесь навечно, и обязана была принять это. Перестать жить несбыточными мечтами и сконцентрироваться на настоящем. Он отчего-то был убеждён — Вероника должна выжить. В мире шиноби ей некуда было идти, и не у кого просить помощи. Одинокая, брошенная, лишённая почвы под ногами, она сжала протянутую ей руку и смирилась со своей новой ролью. Итачи смирился тоже. Следя за её попытками атаковать напарника с тренировочным сенбоном в руке, он отчего-то вспоминал Саске. Очнувшись спустя несколько месяцев, Итачи обнаружил, что привык к её присутствию также, как к чавканью Самехады. Вероника всеми силами старалась ужиться с ними. Она училась сражаться и защищать себя, почти не ныла, не требовала к себе особого отношения и проявляла характер ровно тогда, когда это не влекло за собой серьёзных последствий. Беседы с ней перестали быть раздражающими, словесные перепалки Вероники с Кисаме щекотали лёгкие тенью веселья. Рассказы о мире, в котором по небу летали металлические птицы, а люди могли общаться друг с другом на расстоянии сотен миль и владеть десятком языков, против воли начали увлекать, как и её необычное мурлыканье на родном наречии. Помня о данном самому себе обещании, Итачи старался делать так, чтобы с каждым днём этих разговоров становилось всё меньше. Ей нужно было привыкать к новому миру. Тому, в котором война была такой же важной частью жизни, как сон и еда. Тому, где в нежных девичьих пальцах почти инородно смотрелся тренировочный кунай. Где расширялись от непринятия и затаённого ужаса глаза при виде изуродованных техниками трупов и чужих проклятий, произнесённых сквозь самодельный кляп. Для нукенинов человеческие жизни стоили не больше, чем было обозначено заказчиком. Для самого Итачи они были необходимым злом. Сидя перед костром, Вероника часто изучала купленные на развалах учебники и свитки, чтобы на следующий же день подойти с длинным списком странных, не логичных, на первый взгляд, вопросов. «Почему Великих стран именно пять? Какие вообще существуют критерии Великости? Почему никто не хочет стать Шестой?» «Вы слышали что-то про порох и огнестрельное оружие? Почему вы используете его только для производства фейерверков?» «Зачем мы ходим пешком? Я видела вчера в одной книге изображение поезда. Почему бы просто не проложить железнодорожные пути через весь Континент? Это же поможет обогатить бюджет стран». Кисаме в такие моменты отшучивался и находил поводы увести её от темы. Итачи же старался объяснять, вступая порой в бессмысленную полемику. Вероника всегда проигрывала, но не держала на него за это обиды, только глубже ныряя носом в материал. В какой-то момент Итачи поймал себя на том, что ему нравится необычный ход её мысли. Вероника смотрела на их мир словно со стороны, крутила его в руках, как снежный шар, наблюдая за непрекращающимся падением искусственных снежинок. Не знавшая Академии и стандартных программ тайдзюцу, она даже сюрикены метала как-то по-своему, щуря один глаз и слишком высоко задирая локоть. В рукопашном бою Портер могла, испугавшись, за миг до получения урона выполнить технику замены и спрятаться в засаде, чтобы затем подло пнуть под колено или, как ребёнок, сделать подножку. При складывании печатей — наклоняла пальцы в сторону противника, чтобы хоть немного спрятать от его глаз знаки. Однажды, она, растерявшись, попросту обхватила посреди приёма бока Кисаме и принялась его щекотать. Итачи в тот момент, скрыв лицо в вороте плаща, едва смог сдержать улыбку. Осёкшись, нахмурился и вернулся в лагерь – медитировать. Он должен был думать о судьбе Саске. — Мы зря тратим время. Кисаме закинул за плечо поднявшую чешую Самехаду. Меч довольно урчал и трясся, сбрасывая с себя ошмётки кожи, мяса и попавшей внутрь крови. Вечером Хошигаки непременно почистит любимое оружие, или к утру появится запах. Итачи покосился на него, поднимая с земли свой кунай. Рядом стонал от боли шиноби Земли, пущенный за ними вслед после недавней миссии по похищению одного очень болтливого чиновника. Его страдания задевали что-то внутри, едва ощутимо. Но вместе с тем, Учиха прекрасно осознавал, что помощи тот не дождётся: тяжело выжить с пробитым черепом и вспоротой артерией. — Приказ есть приказ, — отозвался он тихо и одним движением прекратил муки мужчины. Иногда смерть – это милосердие. Кисаме оглядел пространство вокруг, убедился, что больше сюрпризов ожидать не стоит и направился на север – там они оставили свою нерадивую ученицу, вручив в руки очередной свиток с теорией. — Зачем вы вообще на это согласились, Итачи-сан? Уж простите меня, но воспитание детей – не ваш профиль. В ушах послышался хруст и надрывный детский крик. В глазах Саске было слишком много страха. В действиях же – ещё больше лишнего. Итачи так и не смог втолковать ему, что перед тем, как бросаться в атаку, нужно её распланировать. — Чтобы тебе было с кем болтать, — он позволил себе редкую ухмылку. Хошигаки фыркнул и хохотнул, запрокидывая голову. Оба сделали вид, что поверили в произнесённое. Итачи и сам прекрасно знал, что время теряется зря. Игра в добрых наставников затягивала и пробуждала забытый за годы в изгнании азарт, но он был достаточно умён, чтобы видеть – Вероника никогда не станет шиноби. Она слишком поздно взяла в руки оружие и слишком много цепляется за прошлое. Она жила в другой системе координат и отторгала принятые здесь представления о чести, долге и смысле жизни. Пейн не сделает из неё воина – только собственную марионетку. Или убьёт, когда осознает, что она бесполезна. Наблюдая за тем, как она медитирует, поглощая чакру, Итачи непроизвольно активировал шаринган и присмотрелся к стремящимся в тенкецу потокам. Зря. Но всё ещё можно было попытаться.*
Иногда Итачи злился на собственную силу. Ту, что вместе с властью над окружающими дарила щедро неотступающую боль и шаг за шагом вела его во тьму. Она крала его жизнь и вынуждала нервничать, напоминая ехидно о том, что Саске ещё слишком юн и слаб, а песок в невидимых часах сыпется вниз быстрее с каждым днём. Мигрени становились чаще и сильнее, сайгензай резко закончился. В попадавшихся по пути посёлках требуемое невозможно было найти даже у всегда исполнительных юдзё. На последнем городском привале Итачи поддался слабости и, прикрывшись хенге, взял у одной из них курительную трубку. Для наступления требуемого эффекта ему хватило нескольких затяжек. Вместе с болью из головы выветрились все мысли, а тело стало тяжёлым и ватным. Он весь опустел, как глиняный сосуд для саке, и на пару часов забыл о собственной дрянной жизни, слушая только ласковые шепотки, смех и вздохи куртизанок. Последствия собственного малодушия и глупости настигли быстро. Уже через неделю ослабленный, страдающий от ломки и проблем с лёгкими организм поймал лихорадку. На неё сверху наложились откат от применения мангекьё и вновь показавшая свои клыки мигрень. Сумасшедший коктейль ударил по нему настолько мощным приступом, что очнулся Учиха спустя почти сутки, дрожащий и потеющий, как псина. Присутствию рядом Кисаме Итачи не удивился ни капли – напарник всё же любил их игру в товарищество, заботу и поддержку. Странно было заметить красные от невыплаканных слёз глаза Вероники. Их лица находились всего на расстоянии двух ладоней друг от друга, и только благодаря этому он смог, наконец, нормально рассмотреть её. Всё ещё ровная, гладкая юная кожа с едва заметными следами от подушки, непослушные пушковые волоски у самой линии роста, так и просящиеся стать чёлкой, аккуратный нос и поджатые бледные губы. Она выглядела обеспокоенной и ещё больше – виноватой. Не удивительно, учитывая то, что ещё день назад она пыталась сбежать от них и вернуться домой. Итачи не был зол на бунтующую подопечную, пусть и старательно делал вид. Это гиблое место не было её домом, лишь пристанищем, наполненным призраками, ядовитыми змеями и медвежьими капканами. Пускай он старался привязать её к этому миру, она всё ещё тосковала по родине, каждый день наполняя рассказами о ней, а каждую ночь – снами и фантазиями. Не удивительно, что она при первой же возможности попыталась вернуться обратно в мамины объятия. Итачи и сам вернулся бы. Вот только в его случае это будет означать смерть, а для неё ещё рановато. Но на отповеди они с Хошигаки имели полное право. Соваться без подстраховки и плана в бушующую стихию было не просто опрометчиво – в высшей степени глупо, пускай Портер и уверяла, что этот самый ураган должен был отправить её домой. Прибитая виной и чувством тревоги за душевное и физическое состояние наставника, она стала ещё послушнее. — Итачи-сан, я правда стараюсь, — она, кажется, готова была расплакаться от злости на собственную беспомощность. Девочке совершенно не давалась работа с гендзюцу. Итачи вздохнул, подошёл к ней и, обхватив девичьи пальцы своими, поправил неаккуратно сложенные в печати ладони. Заставив её повторить комбинацию десяток раз, он снова погрузил её в несложное гендзюцу, в котором Вероника привычно потерялась. Но в этот раз, после минутной задержки, всё же сбросила. — Перестань сопротивляться, — повторил он терпеливо, — здесь такое возможно. Здесь твоя реальность может быть изменена другим человеком. Пусти это знание вглубь себя и тогда станет легче. — Как скажете, Итачи-сан, — кивнула она с готовностью, готовясь к новому сеансу кошмаров. Учиха выдохнул с облегчением – девочка была под его полным контролем. Привязавшаяся, принявшая его, как точку опоры и истину в последней инстанции. Он, кажется, упустил момент, когда именно это произошло, но за полгода в дороге Вероника так крепко вцепилась подрагивающими пальцами в рукав его плаща, что это иррационально тешило его эго. Он старался быть с ней милосердным: грел под своим плащом холодными ночами, учил пользоваться бинтами и медицинской чакрой, терпеливо пояснял всё, что она в силу отсутствия опыта не могла понять. Он убеждал себя в том, что однажды её неравнодушие должно сыграть ему на руку. Кисаме их странный тандем не нравился, пускай он отшучивался легкомысленно и дразнил его излишней опекой над Портер. Итачи не был идиотом. Он знал, что Хошигаки, несмотря на приклеившуюся роль наставника, мотал на ус их беседы и прикидывал в уме причины, по которым Учиха так печётся о безродной девице. Знал он и о том, что тот прилежно доложил о проблемах со здоровьем напарника ещё в тот момент, когда отошёл за лекарствами. «Акацки» не тащили на себе мёртвый груз и не делали поблажек даже за самые выдающиеся заслуги. Пейн требовал полной отдачи, Мадара же терпеть не мог самого Итачи, хранившего в своей голове слишком много опасной информации и мешавшего ему в полной мере заняться осуществлением своих планов. Достаточно было сложить два и два, чтобы прийти к однозначному выводу – ещё пара таких лихорадочных ночей и ему прямо в постели распорют глотку от уха до уха, обхватив сзади рукой и зажав пальцами рот. Счёт начинал идти на месяцы, но Саске всё ещё был не готов: об этом передавали посланные тайком на разведку вороны. Мальчику не доставало опыта, он не мог полностью контролировать проклятую печать. В таком состоянии он всё ещё слабее Орочимару, а, значит, вытаскивать его из логова Змея очень рано. Чтобы встретить его достойно и позволить обрести новые глаза, нужно протянуть хотя бы год. Для этого стоило хоть что-либо сделать с откатами от использования шарингана и последствиями приёма сайгензая. Иръёнином Итачи не был никогда, просить помощи не умел и не любил, а любая попытка открыто заявить о желании найти медика станет признанием немощи и отмашкой на убийство. Приходилось искать выход самому. В очередной безымянной деревеньке он, поймав в гендзюцу местную знахарку, вынудил ту осмотреть себя и выписать хоть что-либо, тормозящее необратимые процессы. Гражданская, она могла предложить ему новую наркотическую дрянь и выжимки из трав, которыми можно лечить разве что страдающих насморком младенцев. В следующем городе обнаружился дежурный иръёнин, едва не успевший поднять тревогу и вызвать АНБУ. После получаса в собственных кошмарах он всё же сдался и согласился на сотрудничество, выдав ему необходимый гигиенический минимум лекарств. От них крутило кости, сушило горло и бросало в холод. Последнее особенно сильно мучило ночами, оттого Итачи завёл дурную привычку спать вместе с Вероникой, прижимая девочку спиной к своей груди и обхватывая ладонью поперёк талии. Выросшей в комфорте Портер тоже было зябко, оттого она с благодарностью принимала его тепло, забираясь под плотную ткань плаща и накрывая пальцами оледеневший нос. Учиха знал, что в её мире подобное полагалось за домогательство. Но она, дитя мира, не видела в нём угрозы и верила словам о том, что он не причинит ей вреда. Кисаме по утрам неприятно ухмылялся и пытался делать грязные намёки. Но Итачи его игнорировал. Вероника, хоть и была привлекательна внешне, интересовала его только как потенциальный союзник. Ему в принципе было наплевать на всё, кроме необходимости выжить и дождаться Саске. Лекарства помогали слабо, лишь немного тормозя распространение непонятной болезни. Ночами он давил кашель, стараясь не трястись телом и не привлекать к себе внимание, днём — тайком вливал в себя настойки и запечатывал пустые бутыльки. Особенно паршиво становилось после каждой мало-мальски серьёзной стычки, так что он оставлял сражения на Кисаме, подключаясь только в критические моменты. И отряхивал брезгливо ладони, когда всё же приходилось пачкаться, предвкушая очередную лихорадочную ночь. Итачи ума не мог приложить, когда прошёл ту самую точку невозврата, за которой обычное недомогание переросло в большую проблему. Он, как любой шиноби, обладал хорошим иммунитетом и редко болел, даже в глубоком детстве. Он предполагал, что рано или поздно активное использование Сусаноо даст о себе знать, но всё же был неприятно удивлён тому, что это произошло так рано. Особенно тогда, когда он был ответственен не только за жизнь Саске, но и за безопасность ещё одного человека. Жизнь которого его неожиданно начала беспокоить. Вероника косилась с опаской на кровь, пачкавшую форменные плащи, и забивавшуюся под выкрашенные в чёрный ногти. Она терпела и принимала их жестокое ремесло, помогала приводить себя в порядок после стычек и стирать одежду, но не спешила к нему привыкать. Нукенины знали — заставить её убить будет почти невозможно, как и причинить кому-либо реальный физический вред. Зато бинтами девочка орудовала умело, быстро запоминая полученную от наставников информацию. На одном из привалов она шила Итачи спину, на другом – доставала из ранений Кисаме стеклянные осколки и щепки, мешавшие регенерации. Учиха знал, что в тот день, когда он свалился с лихорадкой, она не отходила от его постели ни на минуту, и против воли чувствовал себя обязанным за её доброту. Итачи ненавидел быть обязанным кому-либо в принципе. Это цепями крепило его к миру, в котором его не держало ничего, кроме Саске. В день, когда им поручили разобраться с Джирайей он впервые за недели почувствовал облегчение. Тиски, сжимавшие лёгкие, ослабли, общая слабость осталась в прошлом. Их небольшая команда снялась с привала и последовала в ближайший город, где можно было подготовиться к миссии и быстро её закрыть, избавив себя от недовольства Лидера. Итачи старался быть исполнительным и не привлекать к себе внимание, чтобы сохранить полученный за годы в организации кредит доверия и не сократить себе жизнь. Для этого пришлось, скрипя зубами, снова проявить инициативу и на последнем собрании затребовать поддержку Дейдары и Сасори. Джирайя был сильным шиноби, а Узумаки Наруто – джинчуурики самого опасного из биджу. Пускай сам парень едва ли мог назвать себя чуунином, сидящая в нём тварь в прошлом почти сравняла Коноху с землёй. Помня об этом нукенины дистанционно разработали несложный план по захвату жабьего саннина и заманиванию его ученика. Первая часть была на команде, с недавнего времени, состоявшей из трёх человек. И заняться её исполнением должна была Вероника. Итачи не хотел ввязывать её в это. Впервые, наверное, за всё то время, что провёл с ней рядом. За два года в этом мире девочка умудрилась остаться чистой помыслами и душой, всеми силами отвергая всю ту грязь, в которую нукенины её старательно макали, крепко держа ладонью за затылок. Она была хорошим человеком, как и Узумаки Наруто, являвшийся по злой иронии другом Саске. Но оба должны были пострадать ради того, чтобы план Итачи отработал до конца. Даже если это будет означать потерю джинчуурики — важного оружия Конохи. Он предупреждал об опасности раньше, когда бездумно потащил Кисаме за собой два года назад на преждевременные поиски Девятихвостого. Итачи надеялся, что своим заявлением привлёк внимание к проблеме и организации в целом. Что, зная об охоте на биджу, они будут осторожнее и подготовятся ко встрече с врагом. Собственные клятвы о защите Страны Огня жгли язык и сердце. Выполнение миссий от лица «Акацки» вызывало омерзение только в первые месяцы. С совестью пришлось договориться, как и с чувством долга. С присутствием рядом наблюдателя, притворявшегося напарником, тоже. Жестокости находилось оправдание, преступлениям – разумное обоснование в виде потребности зарабатывать авторитет среди таких же головорезов, как он сам. В конечном итоге, Итачи пришёл к тому, что ему попросту наплевать, чья кровь находится на его руках. Изредка – с ужасом ловил себя на том, что начинает наслаждаться тем, какие страдания приносит людям. Смывая с кожи запёкшуюся корку, он слышал голос матери, называвшей его добрым ребёнком, и едва сдерживал нервный смех. В ночь, когда его жизнь была окончена, он умелыми движениями клинка затопил Квартал красным и обрёк собственного брата на жизнь во тьме и ненависти. Сейчас планировал своими руками отдать надежду и свет Конохи, сына самого Четвёртого и единственного верного товарища Саске худшим из нукенинов. Какая же это доброта. Временами Итачи казалось, что он заслужил всю ту боль, что годами гналась за ним следом, жадно цепляясь за всё, до чего способна была дотянуться. Заслужил ненависть Саске и презрение своих бывших товарищей. Они будут платой за преступление, от которого он не смог отказаться, ведомый чувством долга к Конохе и любви к брату. Они станут наказанием за последние жалкие годы жизни. И в эпитафии его будут одни проклятья. Те самые, которые он хотел бы адресовать собственному эгоистичному клану. Гостиницу на окраине города они нашли быстро, вычислили по окнам самый удобный для побега номер и приметили удобную точку обзора. Убедившись в том, что помещение хорошо просматривается с улицы, мужчины отправили Веронику за покупками и послали на разведку призывных. Задание практически плёвое – завести в номер падкого на молоденьких девушек Джирайю и, поймав в гендзюцу, вырубить. Если бы не необходимость затем ловить Наруто на живца – справились бы сами. Но шутить с Кьюби было опасно, особенно для окружающих. Даже будучи готовым на любые риски, Итачи всё ещё какой-то частью себя переживал за гражданских. В голове крутились воспоминания о дне, когда он с Саске на руках нёсся разрушенными улицами Конохи в сторону убежища и молился богам клана о том, чтобы брат не пострадал. Вероника в новом коктейльном платье для задания выглядела куском мяса. Итачи не любил мясо и то, как женщины ради привлечения чужого внимания выставляли себя напоказ. Но они пытались сделать из неё шиноби, а шиноби был обязан успешно выполнить порученное ему задание любой ценой, включая соблазнение. Получив подробные инструкции, девушка неловко одёрнула короткую юбку, слишком обтягивающую её бёдра, кивнула послушно и направилась, следуя за призывными, по направлению к объекту. Итачи проводил её полным усталости и мрачного принятия взглядом. Он старался убеждать себя в том, что учит её быть сильнее. — Простите моё любопытство. Но если бы я плохо знал вас, Итачи-сан, то решил, что мелочь забралась к вам под одежду, — фыркнул Кисаме, стоило входной двери закрыться. Итачи расстегнул плащ и небрежно кинул его в угол номера. Скрестив руки на груди, он проследил взглядом за тем, как выбежавшая на улицу Вероника останавливается в магазине напротив и покупает себе ярко-красную помаду, тут же распаковывая её и нанося на губы. Ох и задевали же её комментарии Хошигаки о блеклой внешности. Учиха не смог сдержать едва заметную усмешку. — К счастью, ты знаешь меня слишком хорошо, чтобы предполагать подобную чушь, — оторвавшись от окна, он повернул голову в сторону напарника, — Клон на месте? — Пьёт саке под хенге, — подтвердил Кисаме с привычной ухмылкой. — Тогда за дело. Если тебя так беспокоят женщины, после передачи тела Сасори и Дейдаре можешь посетить фудзоку. — Ох, за что люблю вас, Итачи-сан, — рассмеялся добродушно Хошигаки, не скрывая веселья. – Надеюсь однажды увидеть там и вас, а то больно вы в себе. Отсалютовав ему, нукенин прыгнул на подоконник и скрылся на примеченной ранее точке обзора. Знал бы он… Но Итачи редко позволял себе отвлекаться на юдзё и привычно давил в зачатке лишние мысли. Клановое воспитание, будь оно неладно, мешало этому наравне с маниакальным желанием держать всё под контролем. Кстати, о нём. Ладонь привычно нырнула в карман за новой склянкой лекарства. Спрятавшись в угол номера, Итачи откупорил стеклянный пузырёк и одним глотком опрокинул в себя содержимое, даже не морщась от разъедающей слизистую спиртовой основы. Он терпеть не мог алкоголь и всё, что с ним связано. Но ради возможности дождаться Саске готов был и на большее. Подождав пару минут, Учиха спрятал пустую тару обратно и достал бумажный свёрток, в котором прятались травяные пилюли. Полагалось разжёвывать по одной, но ему предстояло пользоваться мангекьё, так что Итачи смело взял в три раза больше положенного. Убедившись, что Кисаме не видел с улицы его манипуляции, он попытался снова вернуться ближе к окну и занять выжидающую позицию. Но уже на середине пути его скрутило с такой силой, что Итачи практически согнулся пополам, приседая в коленях. Ладони ударились о деревянный пол, он жадно распахнул рот и попытался набрать воздуха, но с щекочущим затылок ужасом осознал, что не может толком вдохнуть. Горло стянуло невидимой рукой, вместе с поднявшимся снизу надрывным кашлем он пытался вытолкать из лёгких что-то, засевшее внутри и заполнившее собой необходимое для кислорода пространство. В мышцах появилась ненормальная, пугающая слабость, голова пошла кругом, перед глазами начало двоиться. На коже выступил липкий пот, он задрожал мелко, будто снова поймал лихорадку, и рефлекторно, безотчётно почти потянулся ладонью к подоконнику. В голове крутилась по кругу одна единственная мысль: «не сегодня». Итачи не готов был умирать. Не готов был падать лицом в доски и задыхаться позорно, как нищий, оставленный всеми в грязном переулке. Его ждал брат: маленький, глупый, не способный защитить себя от амбиций Орочимару. Ему нужно было отдать Саске свои глаза и убедиться в том, что тот осуществит свою месть и закроет довлеющий над ним гештальт. Итачи хотел создать клона или хотя бы послать призывного на помощь, но ладони совсем не слушались, а ровная поверхность пола становилась всё ближе. — Демоны… Итачи успел только выругаться себе под нос и, совсем немного, испугаться. А потом его накрыла тьма.*
Свои жизнь и смерть Итачи распланировал ещё в тот день, когда, взяв оружие в руки, направился выполнять приказ Шимуры Данзо о предотвращении государственного переворота. План этот был непростой, завязанный на огромном количестве изменчивых переменных и имел небольшой риск провала, над устранением которого он планомерно, без лишней паники, работал. Всё было просто и понятно: он должен сохранять статус преступника класса «S», внушать ужас и красной тряпкой маячить в жизни Саске, напоминая о своём отвратительном существовании. Сам Саске должен расти над собой и тренироваться ради знаний и силы, способной защитить его от каждого, кто посмеет посягнуть на жизнь последнего из Учиха. Однажды они встретятся, и тогда сам Итачи останется лежать обезображенным трупом, а его младший брат обретёт новые глаза и станет неуязвим. Была в этом плане одна загвоздка, имя которой Учиха Мадара. Итачи слишком много времени проводил в размышлениях о том, как избавить младшего от влияния этого опасного, полного деструктивных идей человека. Саске внушаем и импульсивен, он вёлся на провокации и способен был на эмоциональные, лишённые прагматизма поступки. В плане предусматривалось несколько страховочных тросов на случай, если после его смерти Мадара сунется туда, куда не следует. Чего в плане не было точно, так это стратегии на случай того, что он свалится посреди задания с лихорадкой и очнётся в госпитале Конохи, прикованный к больничной койке наручниками и окружённый АНБУ. Думать приходилось быстро и много, особенно когда в палату зашла сама Пятая и с порога спросила: — Ты правда тот, за кого себя так усиленно выдаёшь? Она не боялась смотреть ему в глаза. Стояла с гордо задранным подбородком, опираясь ладонью о металлический каркас койки, и думала о чём-то своём. Из-за спины Цунаде выглядывала её помощница – приятная девушка с короткими тёмными волосами и доброй улыбкой. Итачи чуть было не поперхнулся воздухом. Но не от удивления – опять скрутило спазмом лёгкие. Пытаться применить шаринган было бессмысленно — в своём состоянии он всё равно не успеет выбраться из Конохи. Взять её в заложники? Тоже пустая трата времени. Нужен был новый план. — Прошу прощения, Хокаге-сама? — А вежливый-то какой…, — Цунаде фыркнула весело и подошла ближе, скрещивая руки под объёмной грудью. Наклонившись к нему ближе, она заглянула ему в лицо и негромко произнесла: — Я знаю, что ты работал в АНБУ и выполнял поручения Шимуры. Его люди сопровождали тебя от самой границы и рвались в палату, но я выгнала их взашей. Сам Данзо уже спешит сюда, потрясая своей клюкой. Скажи, у него ко всем нукенинам такое особое отношение или это касается только тебя? Анализировать быстро в его паршивом состоянии удавалось с трудом. Местные медики хорошо его подлатали, но общая слабость и шум в ушах не давали с привычной скоростью прикидывать варианты развития событий. Хокаге была умна, наблюдательна и, судя по слухам, милосердна. Ожидать иного от лучшего иръёнина этого мира было бы странно. Она не стремилась к войне, побаивалась вида крови и ценила своих солдат больше, чем стоило бы. В словах её присутствовало свойственное женщине невинное лукавство, но взгляд оставался твёрд и проницателен. Она была опасным соперником и хорошим союзником. Итачи нужен был такой, чтобы остаться в живых. Сейчас – точно. — Смею предположить, я такой один, Хокаге-сама, — произнёс он ровно, стараясь не выглядеть перед ней жалко. С момента пробуждения он не видел собственного отражения, но надеялся, что не похож на покойника. – Полагаю, у вас есть на этот счёт свои мысли. Цунаде улыбнулась и совершенно спокойно присела к нему на жёсткий матрас, задевая бедром колено. Сокращение дистанции часто использовалось как психологический приём, вызывающий дискомфорт. — Вежливый, но не скромный, — Закинув ногу на ногу, она перешла на шёпот, — Я предполагаю, что твоё безумие, случившееся годы назад, имело свои веские причины или не было таковым вовсе. А, быть может, ты втайне сотрудничаешь с Шимурой и выполняешь его приказы, несмотря на перечёркнутый протектор. Мои мысли верны? Она ухмылялась. По-доброму, с толикой превосходства, но не давящего и не унизительного. Словно напоминала без слов о своём статусе. Итачи нравилась Цунаде, уже по этой короткой встрече. Отрадно было знать, что эта страна выбрала достойного наследника воли Огня. Но его личные симпатии не должны были мешать делу. Рядом с койкой стояла узкая, пустая сейчас тахта. На ней лежала небольшая разворошенная женская сумочка, у самого края валялся знакомый тренировочный кунай. Веронику притащили в деревню вместе с ним, и от этого на сердце стало легче. Значило ли это, что миссия по захвату Девятихвостого провалена? Джирайя справился с Кисаме? «Акацки» не успели послать за подмогой? Итачи не помнил ничего с того самого момента, как упал на пол гостиничного номера. У него было слишком мало информации. Но вместе с тем – ещё больше желания выйти из этой передряги победителем. Если он здесь, значит, организация наверняка избавилась от него. Пейну он больше не был нужен и, скорее всего, уже считался убитым. С подопечной некому было возиться, или же её рассчитывали внедрить в Коноху, как шпиона. Значит, не было больше смысла и в поддерживании прошлой легенды. Но на формирование новой требовалось время, и вот его у Итачи не хватало категорически. Зато была Цунаде. Внимательная, лукавая Цунаде. Явившаяся к нему лично, и задававшая слишком прямые вопросы, без дознавателей и палачей. Уже этого достаточно было, чтобы сделать простой вывод: ей было что-то от него нужно. И это было как-то связано с Шимурой. — В ваших мыслях есть доля правды, Цунаде-сама, — нагнал он привычно туман, параллельно судорожно продумывая всё, что планировал сказать. Хокаге снова фыркнула и неожиданно махнула рукой в воздухе. — Прекращай мутить воду, Учиха, я терпеть не могу попытки обвести меня вокруг пальца, — женщина наклонилась к нему ближе, слишком явно влезая в личное пространство. Итачи попытался немного отстраниться, но понял, что упирается позвоночником в металл каркаса, — Спрошу один раз: кому ты верен? И вот тут он уже не смог сдержать ответную ухмылку. Новый план сложился легко, даже слишком, чётко соответствуя его основной цели. — Я верен своим клятвам, как шиноби Конохи, Цунаде-сама. — Иначе барьер пометил бы тебя, как врага, верно? – она забрала у помощницы небольшой свиток и поиграла им в воздухе, — Я попросила АНБУ узнать об этом больше и поняла, что несмотря на официальную смену статуса ты единственный из нукенинов деревни, кто до сих пор имеет полный законный доступ на территорию Конохи. Могу я узнать причину? — Разумеется, — согласился он покорно, — но только после того, как получу на это разрешение Данзо-сама. Первый капкан сработал сразу же. Цунаде приподняла брови и посмотрела на него совсем другим взглядом. Шизуне, кажется, так по донесениям информаторов звали помощницу, прижала к груди свой планшет и обеспокоенно покосилась на входную дверь. Женщины переглянулись между собой. — У тебя будет возможность побеседовать с ним совсем скоро, — Хокаге поднялась с койки и поправила одежду, — после чего я надеюсь продолжить наш разговор. И если меня удовлетворят его результаты, я готова буду выслушать твои предложения. Он оказался прав. Ей действительно нужно было что-то, что мог дать только он. Итачи хотелось верить – этим он сможет купить себе свободу или же возможность остаться в деревне. Стоило подумать, как продать свои услуги подороже. И как вписать в этот план Саске. — Как вам будет угодно, Цунаде-сама, — он уважительно склонил голову. И закинул удочку, косясь в сторону небольшой тахты, — Я очнулся всего за несколько минут до вашего прибытия. Могу ли я узнать, как оказался в Конохе? Цунаде забрала у Шизуне планшет и быстро вчиталась в его содержимое. — За это можешь благодарить свою девочку, — ответила она, не отрывая взгляд от текста, — Она уболтала Джирайю пощадить тебя и доставить сюда. Вовремя, хочу отметить. Анализы были совсем дерьмовые, ты не протянул бы и недели. Она сейчас в кафетерии – медсёстры уговорили её отойти от тебя на полчаса и поесть. Лёгкие снова сжало, Итачи едва подавил рвущийся наружу кашель. Вот оно как. Эгоистичная часть его души радовалась в этот момент. Вложения окупились — Вероника действительно вступилась за него, как за своего товарища, и не дала шиноби Конохи совершить правосудие. Она отплатила верностью на его милосердие и участие, при этом вновь сделав его своим должником. — Моя подопечная, — он выделил интонацией второе слово, чтобы сразу обозначить границы, — не представляет угрозы для Конохи. Она не приемлет убийство и противится насилию. Я могу поручиться за неё своей жизнью. — Хорошо, если так, — Цунаде, кажется, ожидала услышать именно это. Она кивнула Шизуне и направилась к выходу из палаты, — Я вернусь вечером, Учиха Итачи. Помни о том, что я сказала. Дверь в палату закрылась. Итачи позволил себе опустить ненадолго веки и погрузиться в безрадостные мысли. Когда внешние факторы на время перестали раздражать, он нырнул в чувство злости на самого себя, такое яркое и горячее, что чуть было не обжёгся. Его с детства учили не жалеть о последствиях своих поступков. Если бы он принимал близко к сердцу каждый просчёт и сожалел о решениях, то перегрыз бы себе зубами запястья ещё в далёкие тринадцать. Но ощущение провала, грандиозного в своих масштабах, было почти невыносимым. Годы. Годы насмарку. Сотни отнятых жизней, тысячи пройденных ри, несмываемые ни одной молитвой грехи, нестираемые из памяти глаза брата, заполненные слезами, страхом и непониманием… Всё полетело к демонам из-за того, что он просчитался и позволил себе заболеть, как гражданский ребёнок. Итачи переоценил собственную выносливость, самонадеянно решив, что попросту неспособен рухнуть посреди задания от дьяволовой лихорадки. Слишком активно использовал мангекъё, лечился не тем, что требовалось. И вот он здесь — на пороге катастрофы, которая грозилась уничтожить его, а вместе с ним и Саске. Теперь у него было несколько путей: умереть от рук палачей деревни, отправиться в изгнание вновь, получив секретную долгосрочную миссию, и остаться в Конохе на новых правах. И к каждому из этих вариантов нужно быть готовым. И каждый просчитать до мелочей, чтобы не ошибиться вновь. Данзо появился в палате всего спустя пять минут. Лидер Корня зашёл к нему в сопровождении двух вооруженных солдат, игнорируя окрики охраны, приставленной Каге. Один из шиноби поспешил коридорами, чтобы проинформировать Цунаде о постороннем, сам Шимура проводил его презрительным взглядом и обернулся, наконец, к Итачи. Осунувшийся, постаревший, но всё так же упивающийся властью и чувством собственного величия. Он был противен Учихе до глубины души, но с ним приходилось считаться. — Добрый день, Данзо-сама, — вежливо поздоровался он. В госпитале всего три этажа, найти среди них Цунаде можно в два щелчка. Оба понимали это слишком хорошо. Потому разговор им предстоял короткий. — Почему ты жив? – спросил Данзо вместо приветствия, сжимая пальцы на набалдашнике трости. — Потому что Хокаге-сама посчитала меня достойным жизни. — Это большая ошибка, — он скривил презрительно губы, делая шаг в его сторону, — ты – предатель деревни, убийца и террорист. Цунаде не понимает, что делает. Людям свойственно расти над собой, менять свои взгляды в зависимости от жизненных обстоятельств и полученных уроков. Шимура Данзо же не изменился ни капли. Он всё ещё полагал, что единственный знает, как правильно управлять деревней. Он отрицал дипломатию, видел истину в насильственном решении конфликтов. И жаждал заполучить пост Каге настолько сильно, что это граничило с помешательством. Хорошо, что сам Итачи за годы вдали от Конохи набрался ума и видел его теперь насквозь, не ослеплённый больше потерей Шисуи и не загнанный в угол Советом. — Госпожа Хокаге видится мне мудрым руководителем. Уверен, у неё есть свои мысли на данный счёт. — Ну разумеется. В его единственном видимом глазу плескалась вязкая, губительная тьма. Данзо махнул ладонью куда-то назад, один из его шиноби услужливо принёс ему табурет, на который тот присел медленно, вытягивая вперёд ногу. — Ты держал язык за зубами? – спросил он в лоб, когда второй из солдат, игнорируя просьбы охраны, захлопнул дверь в палату. Итачи отметил про себя, что прежний Данзо не стал бы вести подобные разговоры, не проверив предварительно палату на наличие жучков. Намеренная небрежность? Халатность? — Да, — он снова кивнул, — Однако, ваш повышенный интерес ко мне вызвал у Цунаде-сама ряд вопросов. Она хочет знать больше. — Она ничего не получит, — отрезал Шимура, даже не дав ему договорить, — Ты будешь молчать и дальше. Это приказ. Самонадеянно было полагать, что он, будучи нукенином, станет слушать чьи-то приказы. Глупо – пытаться отдавать их, словно он по-прежнему стоял перед ним, склонив колено. Однако, Итачи всё ещё нужно было выжить. — В таком случае, что мне сказать Цунаде-сама? Госпожа Хокаге очень заинтересована в сотрудничестве. Выражение лица Данзо изменилось. Он наклонился вперёд, опираясь обеими руками о свою трость, линия его челюсти напряглась. Верхняя губа приподнялась, обнажая пожелтевшие зубы. Итачи помнил, что у Шимуры несло изо рта, и благодарил Ками за то, что сейчас между ними было подобающее расстояние. От напряжения снова заныла голова, его подташнивало и вело. — Ты пытаешься манипулировать мной, мальчишка? – прошипел зло его бывший покровитель. – Помни своё место и то, с кем имеешь дело! — Как ваш верный солдат, я всего лишь прошу совета, — он даже не дрогнул, сглотнул только вязкую слюну, — Я могу многое дать Конохе. Могу предоставить всю необходимую информацию об «Акацки» и угрозе, которую они на самом деле представляют. Могу верно служить деревне, как раньше. Могу защищать её из тени. Так, как обязан истинный шиноби. Вдалеке послышался звучный голос Цунаде и её тяжёлый шаг, сопровождаемый цокотом каблуков. Данзо резко поднялся на ноги и отвернулся от него, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Но по взгляду было видно – он уже мысленно прикидывал, как можно было использовать владельца мангекьё шарингана в своих интересах. Шимура слишком любил власть, чтобы упускать малейшую возможность укрепить свои позиции. У самого выхода он жестом приказал отпереть дверь и бросил через плечо: — Доложишь о том, как пройдёт ваш следующий разговор. Если она потребует – выдай полу-правду. И вышел прочь, уже в коридоре кивком здороваясь с Цунаде. Итачи едва заметно сжал пальцы на простыни. Второй капкан сработал. Теперь можно было обсудить детали.*
В госпитале он провёл долгую неделю, наполненную процедурами, переговорами и медитациями. Голова гудела от мыслей и препаратов, восстанавливавших отмершие, казалось бы, ткани. Перед глазами всё плыло, временами его начинало укачивать и тошнить, но Цунаде уверяла, что это естественный процесс. Спорить с лучшим иръёнином мира было себе дороже, так что Итачи молча терпел любые экзекуции, с долей неверия ощущая, как тело наливается силой, головные боли становятся меньше, а лёгкие снова свободно, без спазмов, распрямляются. Это было даже иронично. Один из самых опасных и разыскиваемых преступников деревни прохлаждался на больничной койке и отдыхал, как в санатории, пока над ним трудились медики. Наручники, охрана и повязка, которой порой накрывали его проклятые глаза, обманывали разве что самих иръёнинов. Любой джонин, читавший книгу Бинго знал — отошедший от приступа Учиха способен был голыми руками убить охрану и покинуть госпиталь свободным. Его годами считали сумасшедшим, одержимым силой и властью гением, утратившим последний рассудок из-за неизвестных причин. Оттого доброта и открытость Каге у многих вызывала подозрение. А у самого Итачи — скрытое восхищение. Её забота не была благотворительностью. Цунаде моментально смекнула, что дела минувших лет — не просто жест кровавого протеста. Она мудро протянула ему руку помощи в обмен на лояльность. И она её, после некоторых раздумий, получила. Итачи долго боролся с желанием вести тройную игру, но решил, в конечном счёте, что последствия нового просчёта могут быть необратимы. Из двух зол он выбрал то, что действительно стремилось сделать Коноху лучше, а не прикрывалось словами об этом, как ширмой. Честно рассказав Цунаде о сути разговора с бывшим покровителем и намекнув на истинные причины своего дезертирства, он заработал ещё одну добродушную ухмылку и её поддержку. Разобравшись с давящей на горло злостью и мерзкой, воняющей гнилью виной, он смирился со своим новым положением и быстро привёл себя в порядок. На рефлексию не было времени и сил. Дознаватели появились в палате уже на пятый день. Веронику на это время вывели прочь, чтобы не пугать и так бледную от волнения девушку. Для острастки её опросили отдельно, но в более мягкой форме. Шиноби Яманака сработали профессионально: Портер даже ойкнуть не успела, как они ловко пробежались по самой важной части её воспоминаний и однозначно постановили «не опасна». После этого от неё отстали окончательно, позволив спокойно жить в палате до официальной выписки наставника. С Итачи же нянчиться никто не собирался. Вокруг его койки собрался десяток человек, включая Цунаде, Советников и примостившегося в углу Данзо. Вопросы сыпались непрерывным потоком, повторяясь порой по третьему кругу. Приходилось держать в голове каждый ответ и слово в слово повторять сказанное ранее, чтобы не вызвать подозрений. Он знал, как работал отдел дознания – сам привёл туда немало пойманных за шкирку нукенинов. Целью допроса было не столько выведать необходимое – вывести из равновесия и заставить потерять почву под ногами, вынуждая совершить ошибку и выболтать лишнее. Когда Морино Ибики успокоился, Итачи, сцепив зубы, позволил заглянуть к себе в голову, предупредив, что в случае необходимости будет обороняться. Мастера ментальных техник, а именно к таким он относился, умели постоять за себя и вытолкать прочь тех, кто покушался на самое святое – информацию. Своей он делиться не собирался ни под каким предлогом, подсовывая только требуемое задачами допроса. Попытки бодаться с Яманака закончились тем, что уже спустя час, когда всё закончилось, он упал на подушки и отключился на несколько часов с чувством безграничной усталости и мрачного удовлетворения. На следующий день всё повторилось снова. После двухчасовой экзекуции Совет, наконец, отправился принимать решение о его дальнейшей судьбе, пока сам Итачи от мигрени опирался дрожащей ладонью о кафель ванной и давил рвотные позывы. Кровь текла носом и, кажется, из ушей. Иноичи-сан и в прошлом редко щадил допрашиваемых. Нужно быть благодарным судьбе за то, что он находился в госпитале, а не в подвалах Корня, как стоило бы, по-хорошему. Штатный палач очень любил загонять под ногти раскалённые иглы и зажимать болевые точки до тех пор, пока информация не начинала литься потоком даже из немых. Итачи знал, что Конохе нужна информация об «Акацки». Но ещё больше им требовался человек, который мог не просто передать информацию – использовать её с максимальной выгодой. Тот, кто годы провёл среди нукенинов и понимал ход их мысли. Мог предсказать их следующий шаг и помочь покончить с ними раз и навсегда. Не доносчик, но союзник. Он готов был им стать. В обмен на собственную безопасность и возможность помочь Саске. Конечно, они не хотели давать ему свободу просто так. — Я согласна отстоять тебя при выполнении нескольких простых условий, — сказала Цунаде в вечер перед вынесением решения. Женщина, завершив осмотр, отложила в сторону планшет и присела к нему на койку. Итачи сделал глоток чая из бумажного стаканчика и весь обратился в слух. За полчаса до этого к нему заходил Данзо, требуя взамен на свою поддержку полную и безоговорочную верность. — Я вас внимательно слушаю, Хокаге-сама. Та не стала томить и сразу перешла к делу. — Первое: ты вернёшься на службу, как шиноби. В первые месяцы – под маской. Второе: вернёшь в деревню своего брата и заставишь покаяться. Его дезертирство – твоя вина и ты её искупишь. Начало было вполне ожидаемым. И пока что планы Цунаде удивительным делом совпадали с его собственными. Сейчас Саске был один, и этим могли воспользоваться, как Мадара, так и сам Орочимару. Стоило дождаться, пока он закончит обучение и вытащить его оттуда. — На эти условия я согласен. — Отлично, — хмыкнула она весело, — потому что дальше будет веселее. Третье: мне нужен человек, который будет следить за Данзо. Я хочу избавить деревню от старого червя, а для этого мне нужна информация. На своих людей он ставит печати – даже под пытками не скажут ни слова. Но уверена, сними я их хотя бы с одного, наговорили бы за десяток смертных приговоров. — Вы очень смелы в своих словах, Хокаге-сама, — это звучало бы, как упрёк, если бы не ухмылка в голосе, — Я мог бы присягнуть на верность Данзо-сама и после вашего ухода передать ему ваши слова. — Но ты этого не сделаешь, — сказала она так легко, словно самолично поставила в комнате десяток прослушивающих устройств, — Я знаю тебя лично всего несколько дней, но даже этого вкупе с полученной на допросе информацией и вытрепанной советниками полуправдой достаточно для того, чтобы понять – ты не такой, как он. Он был много хуже. Но ей об этом знать не нужно было. — Считаю своим долгом сообщить, что незадолго до вас Данзо-сама был здесь и предлагал свою поддержку. Цунаде ненадолго замолкла, внимательно наблюдая за его мимикой. А когда заговорила — голос её был удивительно мягок. — Ты можешь согласиться. Это будет непросто – служить двум хозяевам. Но только так мы сможем избавить Коноху от его тяжёлой руки и пагубного влияния. Ответил он с заминкой в несколько секунд, когда сложил в голове все плюсы и минусы потенциальной работы двойным агентом. Плюсов выходило больше: Данзо был угрозой для Саске. Уже этого было вполне достаточно для того, чтобы сказать: — Я согласен. Полагаю, есть ещё одно условие? Цунаде игриво махнула в воздухе ладонью. Удивительная женщина. — Узумаки Наруто, — снова прямо сказала она, — мне нужна нянька для него. Не очевидная. Твоя девочка неплохо общалась с ним все эти дни, а где она, там и ты. Я поселю вас рядом, будете приглядывать, внимательно слушать и смотреть. Чтобы не делал глупостей и сам не бежал, сломя голову, в лапы к твоим бывшим товарищам. Цунаде была рисковым игроком. Но если в азартных играх её ставки часто прогорали, то в политике Хокаге, кажется, преуспела гораздо больше. Поручить слежку за Кьюби тому, кто ранее должен был его убить… Смело. Но эффективно. — Узумаки Наруто – друг Саске. Уверен, когда брат вернётся в деревню, со слежкой за мальчиком не будет проблем. — Вот и прекрасно, — плечи Цунаде расслабились окончательно. – Твои условия? — Возможность жить, как шиноби Конохи, для меня, брата и Вероники, включая защиту Каге и все привилегии. Доступ к семейному счёту и архиву. На этом всё. Цунаде расхохоталась. Искренне и легко. Она хлопнула себя ладонью по колену и посмотрела на него так весело, что Итачи невольно смутился. Женщина хотела было что-то сказать, но просто махнула рукой и поднялась на ноги. — Будь по-твоему. – Не объяснив толком свою весёлость, она забрала планшет и направилась к выходу. – Завтра всё решится. Если победа будет за мной – я рассчитываю на твоё сотрудничество. Итачи склонил голову в знак уважения. И не сомкнул глаз всю ночь, наблюдая за тем, как мирно спит на своей тахте Вероника. За все эти семь муторных дней он не перекинулся с ней ни единым словом, опасаясь подставить или же дать ложную надежду. Если завтра он, несмотря на все усилия, получит отказ, то девочка останется жить в Конохе – это будет его последней просьбой. То же самое будет касаться и Саске. Цунаде – Каге, ценившая жизни своих солдат. В отличие от Данзо, она не решает всё силой. Если Мадара или «Акацки» сунутся к кому-либо из этих двоих, она защитит их. Итачи надеялся, что хотя бы перед смертью совершит один хороший поступок. Но у Вселенной были на него другие планы. На следующий день ему вручили ключи от квартиры и сняли охрану.*
Итачи не планировал возвращаться к мирной жизни. Он был уверен, что ему никогда больше не придётся надеть джонинский жилет или же скрыть лицо белой маской служителя АНБУ. Не рассчитывал приходить каждый день в служебную квартиру, встречать рассвет в одной и той же кровати, покупать продукты и оплачивать счета. Первые недели он ощущал себя пойманным в собственное гендзюцу, не пыточное, но всё ещё доставляющее дискомфорт. Годы в «Акацки» не прошли мимо. Он привык к кочевой жизни и лишениям, к хронической нехватке денег, речной воде, голой земле под спиной и присутствию рядом напарника. Тишина едва обжитых помещений давила на голову, в городском шуме он слышал голоса вражеских шиноби, в мягкой поступи прыгающих крышами солдат чуял погоню за собственной беспокойной головой. Спасением было лишь то, что привыкал к новому месту жительства он постепенно – большую часть дня он полтора месяца проводил в госпитале и подвалах АНБУ. Запущенное здоровье восстанавливалось медленно. Цунаде, потрясая планшетом, ругала его чуть ли не ежедневно, отчитывая за беспечность и наплевательское отношение к самому себе. Итачи пожимал плечами и молча со всем соглашался, не решаясь признаться, что именно этого и добивался. Был ли это мазохизм, давящее на совесть чувство вины, ненависть к собственной глупости и мягкотелости – он не знал. Но в жизни новой от него требовали слишком много, оттого приходилось быть паинькой, соблюдать рекомендации Каге и радоваться втайне тому, что зрение плывёт не так сильно, как раньше. Конечно, мангекьё брал своё – мир вокруг медленно мерк, но уже не с такой ужасающей скоростью, и без раздражающей мигрени. Осознав однажды, что уже месяц не притрагивался к обезболивающим, Итачи даже ненадолго застыл в непривычном для себя ступоре. Но голова всё ещё ныла, правда, не от применения техник. В подвалах АНБУ было душно, потолок давил сверху и прибивал к полу. Часами просиживая за доносами на «Акацки», Итачи чувствовал, как стягивает виски от растущей с каждым вздохом ответственности. Пути назад не было – с этого момента он официально перебежчик. Предатель для Пейна и каждого, кого он считал своим союзником. Пускай первым этот шаг сделал сам Лидер, приказав Кисаме избавиться от напарника, его ответные действия будут иметь свои последствия. Демарш Вероники с попыткой спасти его жизнь в будущем мог аукнуться всей Конохе. И пускай он сам был безмерно рад второму шансу на помощь Саске, не стоило недооценивать задетую гордость Лидера. Предателей он ненавидел всей душой. И когда он узнает, что Учиха всё ещё жив – начнётся. Итачи надеялся втайне, что это случится как можно позже. Тогда, когда он будет держать за руку Саске – сильного, уверенного в себе и лишённого привычных метаний. С ним всё, к счастью, было просто. Очередной разведывательный отряд вернулся ни с чем, оттого на одном из совещаний у Каге, все присутствующие пришли к единому мнению: нужно просто ждать. Как бы парадоксально это не звучало – с Орочимару Саске был в безопасности. Пока старому змею не понадобится тело мальчика, он будет беречь его и сдувать пылинки, а, значит, до поры не стоило лишний раз его дёргать. В тишине и покое он закончит своё обучение, и вот уже тогда сам начнёт действовать. Саске нужен живой Итачи. Когда до него дойдут слухи о смерти брата от рук Конохи, тому придётся вернуться домой хотя бы для выяснения подробностей. В побеге и нападении на Орочимару поможет Коноха. А дальше старший обязан будет поработать с ним сам, взяв на себя ответственность за каждый будущий проступок маленького нукенина. У Саске не было шанса на новую ошибку. У Итачи – на провал. И это уже было угрозой. Когда Итачи видел Саске в последний раз, тот горел изнутри яростью и не контролировал свои порывы. Разведка докладывала, что юноша почти обуздал свой нрав. Но даже так он всё ещё был бомбой с замедленным часовым механизмом. Нужно было продумать свою линию поведения до единого слова и жеста, чтобы маленький брат не усомнился в его словах и, как и прежде, принял сказанное на веру. Он обязан был привязать Саске к Конохе и снова воспитать в нём верность к Каге. Напомнить ему о Седьмой команде и связях с ней. Вернуть жизнь, которую сам же отнял когда-то, ведомый эгоистичным желанием сделать его сильнее. На самого себя Итачи было наплевать. Цунаде-сама поставила перед ним ряд задач, и после их выполнения он готов был сам насадиться на тёкуто брата. Итачи не заслуживал прощения и любви. Но всё ещё считал, что должен обезопасить Саске от жадных рук Данзо и Мадары. Мысли о перестраховке привели его в семейный архив, где он к огромному своему удивлению обнаружил припрятанный ловким Третьим приказ о собственной роковой миссии. Рука так и тянулась уничтожить следы слабости и раскаяния Хирузена-доно. Он всей душой не хотел, чтобы позорное прошлое клана стало достоянием общественности и навредило Саске, но в условиях своего шаткого положения всё же решился передать свиток на сохранение Пятой в подтверждение своей верности. Лицо у Цунаде в тот момент, когда она вчиталась в текст документа, было просто непередаваемое. Но с того дня у неё отпали даже малейшие сомнения в лояльности Итачи. С того дня она, поклявшись сохранить тайну, приняла его окончательно. Приняла она и Веронику. Допроса у Яманака и рассказов самого Итачи Цунаде с лихвой хватило, чтобы без вопросов дать протекцию потерянной иномирянке. Женское любопытство толкало Хокаге задавать девочке порой интересные вопросы и анализировать полученную информацию, применяя её к реалиям Конохи. Но в остальном она справедливо решила, что тайну её нужно держать под замком. А саму Портер не отпускать за пределы деревни, чтобы не давать врагу преимущество. Под новым именем, со статусом шиноби, она была в безопасности. Собственное пребывание в Конохе походило на сон, вызванный затянувшейся болезнью. Иной раз ему хотелось остановить ток чакры или сложить ладони в печати концентрации, сбрасывая вражеское гендзюцу. Но заглядывая в соседнюю квартиру, Итачи с ухмылкой отмечал, что не один в своих проблемах. Вероника держала весь свой нехитрый скарб собранным в одну сумку и, помня наставления, следила за путями эвакуации. Девочка даже имея свободные деньги, заботливо складываемые Итачи под вазу с фруктами, не покупала ничего, кроме товаров первой необходимости, держала холодильник почти пустым, а саму себя в состоянии полной готовности. Чтобы избавить её от этого стресса и помочь скорее осесть, он однажды утром зашёл к ней с просьбой одолжить молока, а затем принялся приходить каждый день, делясь редкими новостями и слушая её беззаботный щебет. Итачи хотел верить, что делает это только для того, чтобы отдать долг за спасение. Но ловил себя при этом на мысли, что, переступая порог её уютной студии, чувствует странное, позабытое за долгие годы тепло. Ему нравилось сидеть за её кухонным столом и листать свитки, слушать, как она гремит посудой и ворчит недовольно на экзаменаторов из Академии. Ему хотелось помогать ей, протирая тарелки и заваривая купленный специально для совместных завтраков листовой чай. Ему приятно было видеть её улыбку и слышать искренний смех, когда она сидела вечерами на полу его квартиры и смотрела купленный специально для неё телевизор. Вероника действительно считала его другом. Она, не моргнув, наврала в лицо одному из великой троицы саннинов и обвела вокруг пальца десяток опытных шиноби, назвав себя его любовницей. Она налила такой водопад слёз, что буквально заставила Джирайю доставить больное, бессознательное тело в Коноху, где ему могли оказать помощь. Она дежурила в его палате, опасаясь лишний раз отвернуться, расчёсывала ему волосы и тряслась от страха так сильно, что хотелось против воли обнять неловко и попросить взять себя в руки. Любая другая на её месте, вероятно, сбежала бы. Схватила Хокаге за руку и призналась, что всё это время находилась в плену. Объявила бы себя жертвой обстоятельств и попросила убежища. Мудро было бы поступить так: оставить позади нукенина Учиху Итачи, позволить спокойно его казнить и, наконец, обрести свободу, впервые за два года в этом мире. Устроиться на работу, снять небольшую квартирку, найти себе друзей и выйти замуж. На Веронике хорошо сидело бы свадебное кимоно. Она решила поступить глупо. Но честно и благородно, оставшись с ним до конца и отстаивая криками даже перед Цунаде. Внутри него боролись между собой благодарность и довольство. И первое с каждым днём становилось сильнее. Кажется, он отвечал ей взаимностью. Итачи знал, как отплатит за её доброту. Первым делом, он договорился с Цунаде, что та позволит Веронике закончить экстерном Академию и зарезервирует для неё место на курсах иръёнинов. Получив протектор, девочка автоматически попадёт под протекцию деревни и получит её поддержку. А медицинская подготовка отправит её в тыл, избавив от необходимости пачкать руки. Вместо того, чтобы стать оружием, которое так старательно хотел выковать из неё Пейн, он хотел подарить ей возможность созидать и жить мирно. Для её нежной души, выросшей в ином мире, такое будет в самый раз. В конце концов, шила раны она удивительно умело. Разумеется, первое время ей придётся выполнять несложные миссии и заполнять своё досье, для наработки авторитета. Но для этого у неё был Узумаки Наруто – новый приятель, сосед сверху и такой же генин, как она сама. Эти двое очень хорошо ладили. У них всегда находились общие темы для бесед, они хорошо сходились характерами. Вероника за рекордно короткое время прикипела душой к маленькому джинчуурики, нежно называя его «милым» и приглашая на совместные ужины. Новоявленные друзья часто гуляли улицами деревни. Наруто перезнакомил Портер со всеми своими приятелями, научил делать теневых клонов и заставил съесть десяток мисок своего рамена. От последнего девочка была не в восторге, чем охотно делилась за ужином с Итачи вместе с большим количеством другой полезной информации. К самому Учихе Наруто притёрся за считаные дни, видя в нём не то отражение Саске, не то его самого. Осознав, что теперь они работают на одной стороне, Узумаки в два счёта простил прошлые попытки себя убить и без вопросов протянул свою сухую ладонь для пожатия. Отмахнувшись на сбитые извинения, он рассмеялся и даже предложил помочь заново адаптироваться в деревне. От последнего Итачи с улыбкой отказался, но принял к сведению. Мальчик тоже был под его контролем. Вместе с Наруто к Итачи в момент явились его ответственные наставники, перед которыми также пришлось отчитываться. Дольше всего длился разговор с Какаши-семпаем – тяжёлый и напряжённый. Хатаке был его капитаном в прошлом, и хорошо помнил происшествие в Квартале. Сделав свои выводы о причинах поступка товарища, он не делал Учихе скидок и полагал изначально, что тот каким-то образом взял Хокаге под своё влияние. Они беседовали больше часа, обмениваясь ударами и гендзюцу на тренировочной сессии. Вымотались оба, но пришли к договорённости и сложили в финале спарринга печать примирения. — Я приму решение Хокаге-сама и тебя в качестве шиноби Конохи, — Какаши опустил свою ладонь на плечо Итачи, — С возвращением, Итачи-кун. Надеюсь, с окончательным. Итачи позволил себе открытую ухмылку. Он стёр со скулы следы от копоти и хлопнул ладонью по предплечью Хатаке. — Взаимно, Какаши-сан. Можете положиться на меня, я позабочусь о Саске и Наруто-куне. — Уж будь добр, — мужчина добродушно прищурил глаза, — От моих учеников одни проблемы. Я за ними не поспеваю. Он, конечно же, лукавил. Итачи видел, как Хатаке переживает за каждого из членов Седьмой команды. И тут же вписал его в список союзников. Следующим Итачи нашёл Тензо, теперь носивший имя Ямато. Следом за ним пришёл и хмурый сильнее обычного Джирайя. Развеяв подозрения каждого из них, Учиха со спокойным сердцем решил – на этом социальных контактов с него достаточно. И так приходится на совещаниях контактировать с половиной джонинского состава. Но у Вселенной опять были на него свои планы. Имя им было Юки и Изая. Данзо съел скормленную ему ложь о верности и необходимости параллельно работать на Цунаде, так что без сомнений выдал в команду двух людей и приказал выполнять все поручения вместе. Было ли это попыткой шпионить за ним или просто присматривать – Итачи не знал. Но после того, как все необходимые рапорты были составлены, а информация об «Акацки» передана нужным людям, эти двое стали новой константой его жизни. Изая выглядел, как человек, который дожил до своих лет только благодаря случайному стечению обстоятельств. Для подчинённого Шимуры он был слишком шумным, болтливым, эмоциональным и щедрым на внешние проявления чувств. Он сочетал в себе непосредственность Узумаки Наруто и выработанный годами профессионализм убийцы Хошигаки Кисаме. Без клана и фамилии, сирота, некогда явившийся на порог Академии и решивший стать шиноби. Любитель выпить и провести вечер в компании многочисленных шапочных знакомых. Чутьё подсказывало, что хотя бы часть из этого точно является маской и попыткой обмануть окружающий мир. А потому Итачи присматривался к товарищу и не спешил сближаться с ним, настороженно относясь в попыткам последнего затащить себя в барбекю и приобнять приятельски за плечи. С Юки было проще. Девушка была сама в себе, и этого хватало для того, чтобы не трястись внутри от злости каждый раз, стоило ей открыть свой рот. Она смотрела на него снизу вверх, безмерно уважала за прошлые заслуги и не осуждала за преступления. Юки любила тренироваться с ним в общем зале и всегда просила атаковать в полную силу, не давая себе поблажек. Она открыто испытывала к нему симпатию, игнорируя смешки товарищей, и достойно принимала отказы. Вопросы вызывала разве что её кровожадность, изредка проявлявшаяся на миссиях и в разговорах. В казармах ходили слухи, что незадолго до появления в деревне Итачи её парня нашли убитым в ванной собственного дома. Но на причастность напарницы ничего не указывало, так что расследование пришлось свернуть. Присутствие этих двоих помогало на миссиях и изрядно мешало за их пределами, но Итачи смирился и с этим. Ему нужно было забыть о личном и погрузиться в служение Конохе, как было прежде. Молча принимать поручения, чётко отчитываться о выполненном, не вызывать никаких подозрений и пересудов, не спорить с сослуживцами и не давать поводов для лишних сплетен. Пускай ему было глубоко наплевать на народную любовь и общественное принятие – репутация всё ещё имела свой вес и могла испортить чётко выстроенные планы. А потому ему приходилось вести ничего не значащие беседы с сослуживцами, запоминать их шутки и даже соглашаться изредка посетить вместе с напарниками идзакай. — Ну что, Итачи-кун, по очоко, как вернёмся? Учиха обтёр форменный вакидзаси тканью, стирая с лезвия свежую кровь. В его ногах лежал обезглавленный труп Икетори Кая — известного работорговца, промышлявшего в бывшем Кровавом Тумане продажей как живых, так и мёртвых. Недавно им донесли, что делец планировал выкрасть из Конохи несколько детей шиноби и переправить частями на Острова. Приговор Каге был однозначным. — Я привык сразу сдавать отчёт, — ответил он устало, пряча оружие в ножны. Дал себе секунду на раздумия и всё же согласился, — но после сдачи — можно. Решение стоило того. Изая тут же просиял. Он обернулся назад, где Юки копалась в документах убитого, щуря полуслепые глаза. На миссиях она не носила очки — мешала маска. — Юки-чан, ты с нами? — Да, — ответила она лаконично, — и сотри кровь с лица. Мужчина обтёр рукавом скулы и лоб, оставляя несколько капель на левой брови. Он запечатал тела сопровождавших Кая шиноби в свиток и легкомысленно перебросил его Учихе. Итачи поймал не глядя. И проигнорировал белозубую улыбку товарища. На сегодня лимит его отзывчивости исчерпан. — Вредина, — устало вздохнул Изая, — И как кицуне-чан тебя терпит? Отвечать на это он не собирался. И так терпит волчком крутящегося вокруг Портер и Узумаки товарища. Затылок щекотало иррационально нехорошим предчувствием. Итачи не привык полагаться на интуицию, но сейчас она орала настолько громко, что игнорировать удавалось с трудом. Всё просто не могло быть настолько просто и прозрачно. — Заканчиваем, — отмахнулся он спокойно, осматривая шаринганом окружение, — Юки, запечатай Кая. Документы забери с собой — доставим Хокаге. — Есть! Когда их цель поместили в свиток, Итачи молча надел маску, жестом приказал выдвигаться и одним прыжком оказался на ближайшем дереве. Миссия завершена. Пора возвращаться в Коноху. Руки привычно купались в красном. В этот раз жертвами его клинка становились те, кто предал Коноху или представлял для неё опасность. Получая новое задание и успешно отчитываясь о его выполнении, Итачи ловил себя на странном чувстве...ностальгического комфорта. Он вновь стал собой — солдатом, обречённым отнимать жизни. Шиноби, принимавшим приказы и приводящим эти приказы к исполнению вместе со своей командой. Он будто вернулся в свои беспокойные двенадцать, но уже более зрелым и уставшим. Выеденным изнутри стрессами и лишениями. Раз в неделю он кратко отчитывался обо всех своих задачах перед Цунаде. Затем пропускал услышанное через сито и докладывал уже Данзо, получая ряд новых неприятных поручений. Шимура больше всех противился возвращению Учихи в стены Конохи, но, стоило получить обновлённый протектор, первым затребовал его к себе и тут же нагрузил работой, словно Итачи принадлежал лично ему. От долгих бесед с ним начинала гудеть голова, но в этот раз уже от раздражения. От часового стояния на коленях трещала по швам взращенная за последние годы гордость. Медитируя долгими вечерами Итачи старался думать о том, что это пройдёт также, как всё остальное. Нужно только подождать и хорошо выполнить свою работу. Как делал прежде, когда делил за ужином один стол с семьёй и помогал вечерами брату учиться метать кунаи. Исчезновение собственного лица из «Книги Бинго» казалось чем-то странным. Отсутствие привычного мешковатого плаща в красных облаках, за которым можно было спрятать лицо и руки, доставляло дискомфорт. Та глава жизни осталась позади, вместе с Кисаме и его непрекращающейся болтовнёй. Итачи был уверен, что не станет тосковать. Но наблюдая за тем, как счастливо Вероника улыбается, демонстрируя ему свою первую зарплату в качестве шиноби, думал всё же: «ты бы порадовался, если бы увидел». Хошигаки, пусть и морщил нос, всё же привязался к девочке. А сам Итачи за долгие шесть лет привязался к нему. И ощущал себя порой до странного одиноко. Ровно до тех пор, пока не возвращался в квартиру и не чувствовал, как пустые обычно стены звенят от чужой чакры. Тёплой, мягкой, несущей в себе свет. — Говорю тебе, тот ещё придурок, ттебаё… — Может, тебе просто показалось? Давай завтра вместе сходим, попробуем снова. — Ой, сестрёнка, спасибо. А то за полную цену брать – это я на улице останусь. Итачи разувался, вслушиваясь в их беззаботные разговоры, и чувствовал, как отпускает. И раздражение, и усталость, и даже желание упасть лицом в футон, закрыв ладонями уши. Из-под приоткрытой двери лился жёлтый свет, пахло домашним ужином и уютом. Служебная квартира вмиг переставала казаться безликой и чужой. Когда в ней эти двое – это почти становилось похоже, нет, не на дом. На убежище. То, в котором можно хотя бы ненадолго спрятаться от внешнего мира и побыть самим собой. Итачи отчего-то казалось, что он может себе это позволить. Закрыть глаза и вспомнить, каким он был прежде. Сломать самому себе позвоночник и позволить недопустимую для шиноби беспечность. — Я дома, — оповестил он, заглядывая к рассевшимся на полу Наруто и Веронике. Девушка обернулась к нему и улыбнулась искренне, прижимая к груди конспекты. В Конохе она расцвела, как никогда прежде, обласканная солнцем, комфортом и чувством безопасности. Итачи готов на многое, чтобы так оставалось и дальше. Ему нравилось видеть, пусть и размыто, как она светится изнутри. Быть может, не настолько он и дерьмовый человек. — Привет. Мы закончили минут пятнадцать назад, ещё не ели. Ты голоден? — Здрасьте, Итачи-сан! Следить за Узумаки Наруто оказалось проще простого. Он по-соседски заходил к нему чуть ли не каждый день, напрашиваясь на ужины. Часто крутился возле Резиденции Хокаге, много времени проводил с Вероникой, которая, между делом, в двух словах рассказывала Итачи всё о своих переживаниях и сомнениях касательно будущего Шестого. Наруто и сам охотно делился информацией, запихивая в рот еду или поглядывая одним глазом в телевизор. Открытый душой, светлый, щедрый ребёнок, которого не сломало наполненное ненавистью детство и тлеющее жаждой крови присутствие внутри Девятихвостого. В голове мальчика жили друзья, рамен, тренировки, первые подростковые симпатии, желание выделиться классной миссией и Саске. Младший брат, как лучший друг, шёл отдельной строкой. Наруто мечтал вернуть его в Коноху, вправить мозги и снова сделать своим сокомандником, чтобы и дальше трудиться ради светлого будущего. В этом их с Итачи интересы совпадали. Оба это чувствовали. И если Учиха просто планировал держать Узумаки при себе, то сам Узумаки видел в этом знак свыше и уже на третий месяц знакомства лёгкой рукой вписал Итачи в списки друзей. Это было странно, непривычно, даже немного некомфортно. Но отторжения не вызывало. У Наруто была такая же яркая улыбка, как и у Шисуи. — Накройте на стол, пожалуйста, я в душ. Двое поднялись с насиженных мест и направились выполнять его нехитрую просьбу. Итачи застыл ненадолго в дверях, наблюдая за их вознёй, и понял, что улыбается. В этот конкретный момент, маленький, камерный, принадлежащий только им, он почувствовал себя мирно. Без боли, без пожирающего изнутри стресса и навязчивых мыслей. Без раздражения, въевшейся в подкорку мозга необходимости перестраивать окружающий мир под свои потребности. Без одержимости новой миссией. Он был просто самим собой, и знал, что эти двое примут его в любом из его состояний и настроений. Потому что считали его близким человеком. Поддавшись этой иллюзии, он позволял себе ненадолго расслабляться, восстанавливая шатающееся в последние годы душевное равновесие. В этот и следующие вечера Итачи чувствовал себя, почти как в детстве. Пока однажды прямо посреди его гостиной не материализовался Саске.