Театр только по любви

Если кто не понял, у Печорина и Грушницкого любовь. Именно любовь, не юношеская влюблённость с ноткой пошлости и неопытности, этот этап был пройден давно. Гриша прижимает к себе Эдика, горячо и ненасытно целует в губы, не желая отпускать, будто они целуются в последний раз, а Грушка отвечает, держась за шею старшего. Печорин помнит Грушку на третьем курсе, всего такого решительного, дерзкого, но красневшего от каждой улыбки Гриши в его сторону. Он помнит, как учил Эдика целоваться с языком у себя в комнате, а потом для них стало нормой целоваться просто так. Странно, правда? Если уж делать такое, то по любви, разве не логично? — Ты стал сосаться куда лучше, птенчик, — смеялся Гриша в перерывах. — Ммм, тебе нравится? — хитрил Эдик в ответ и снова тянулся к чужим губам. — Нравится. Давай ещё раз. А потом Грушка отчислился, и они разошлись, просто больше не виделись, не писали друг другу и уж тем более не целовались. — Грушницкий?! — Гриша удивлённо смотрел на стоявшего в коридоре парня спустя несколько лет. «Он так изменился» — Гриша… — прошептал Эдик и бросился Печорину на шею. Они же не списывались, почти забыли друг о друге, тогда откуда в их сердцах было столько тепла и радости встречи? Они оба ждали друг друга и знали, что ещё обязательно увидятся. — Я по тебе соскучился, — с улыбкой оповестил Грушницкий, пока ластился к другу-любовнику. — И я скучал, птенчик. — Прости, что не писал тебе. Я правда не знал, стоит ли нам продолжать наши недоотношения… — Всё хорошо, у нас просто было время подумать. Эдик улыбнулся. — И что же ты надумал? — Что не могу и не хочу без тебя. — Гриш, — мурлычет Грушка, — мне с тобой хорошо. Ты знаешь, что ты лучше мороженого в жару? А целовать тебя ещё приятнее, чем бегать босиком по цветочному полю. Ты волшебный, милый, я ещё никого-никого так сильно не любил. Печорин несколько раз целует возлюбленного в голые плечи, чуть отодвигает одеяло, чтобы добраться до каждого позвонка на спине, так что Эдик чуть вздрагивает и ёжится. — Я тоже тебя люблю, птенчик, и мне тоже с тобой невероятно хорошо. Давай останемся вместе насовсем, как тебе такой расклад? Грушницкий поворачивается лицом к старшему и бережно чмокает в лоб. — Лучше ничего не слышал. Гриш, а… — он медлит, собирает слова в кучку. — А мы долго будем скрывать наши отношения? В театре все думают, что ты встречаешься с Петей, мне очень обидно. Давай скажем, пожалуйста. — Хорошо, — моментально соглашается Печорин. — Ты прав, давно пора бы обозначить, что мой сладенький малыш занят. — Блин, ну Гри-иш! — смущается Эдик и прячется в горячих объятиях мужчины. — Перестань. Слышится тихий «бух!», и возлюбленные чувствуют, как по их ногам ходят маленькие лапки, ровно четыре штуки. Грушка приподнимает голову: на бедре Печорина гордо возвышается шестимесячный котёнок Маркиз, очень галантный, но любвеобильный. — Привет, маленький, — блондин берёт существо к себе на ручки, а оно сразу же начинает урчать и тереться о руки и щёки человека. Печорин завороженно смотрит на этих двоих. Они такие маленькие, так нуждаются в защите, а Гриша может её им предоставить. Он обнимает обоих, а Грушницкому дарит несколько бережных поцелуев в висок, гладкую щёчку и губы. — Чего хочешь на завтрак? — Тебя, — отзывается Грушка, полностью расслабившись в объятиях Гриши. — Но твои тосты с сыром и красной рыбой тоже подойдут. Вы не подумайте, у них уже был секс, просто Печорин отчего-то не очень любит начинать так утро. Это время суток для него особенно нежное, мягкое, даже местами ленивое, сюда никак не впишутся стоны и пошлые изречения. — Тогда я пойду готовить, — объятия ослабевают, а потом и вовсе исчезают с плеч Грушки. — Люблю тебя, птенчик. *** Нормальные люди, пользуясь звонком, нажимают на него один раз, ждут, если не открывают, нажимают ещё. Но, видимо, за дверью стоит кто-то не очень нормальный, либо он просто забыл отпустить чёрную кнопку на стене, потому что квартира Алёны заполнена мерзким треском. Бросив своё законное лежание в тёплой постели, Печорина спешит открыть. «Только бы что-то важное». Действительно важное, несравнимо ни с чем важное для рыжули дело стоит в проёме. — Пр-р-ривет! — протягивает Ларина и с горем пополам отпускает звонок. — Спишь, что ле? Алёна хмурится и тяжело вздыхает. Таня пьяна, с самого блять воскресного утра. Девушка аккуратно заводит подругу в квартиру, заперев дверь, и усаживает к себе на кровать. — Тань, девять тридцать, когда и где ты успела нажраться? Ларина немного медлит, падает спиной на расправленную постель, и её тут же ловит мягкое чуть тёплое одеяло. — Этот ублюдок меня бросил, ты перставляешь? — бормочет Таня. — Ну что за жизнь такая? Какйто еблан за ебланом, скок можно? Алёна опускается возле коллеги, мягко гладит по растрепавшимся каштановым волосам, а Ларина вдруг перехватывает мягкую ладонь Печориной и зацеловывает, исследует губами каждую костяшку, венку, потирается носом о запястье и поднимается к губам Али, целует ненавязчиво и мягко. Алёна не дурочка, всё прекрасно понимает и видит, что Таня её не любит, но сейчас, когда она просится сама, а потом об этом не вспомнит, можно позволить себе такую нежность. Младшая укладывает ручки на щёки возлюбленной, прижимает к себе крепче, чтобы Ларина точно усекла, как та её любит. «Пьяница» валит подругу на спину и нависает сверху, возобновляет поцелуй. — У тя есть какие-то планы сегодня? — Нет, Танюш. Единственный мой план — это ты. Ещё надолго, милая, — Алёна улыбается, когда обзор на великолепную Татьяну заволакивает пелена слёз. Рыжуля закрывает лицо руками и тихо плачет. Всё это — пьяная ошибка, всё не по-настоящему, нет никакой взаимности тут. — Алён, — испуганно зовёт её Ларина и ложится рядом, — Лёсик, я так ужасно целуюсь? — Проспись, Тань, пожалуйста… — еле выдавливает из себя Алёна, и тут же оказывается в объятиях. — Только с тобой, — шепчет старшая и почти моментально проваливается в сон. Просыпается Таня часа через три более или менее трезвая и топает на поиски Алёны. Та сидит на диване, почитывая сценарий, и холодно отзывается на молчаливое прибытие подруги: — Встала наконец-то, пьяница. — Ну Лёсь, чего ты сердишься? — по-доброму спрашивает Таня и садится возле рыжули, целует в щёчку и мягко улыбается. — Прости, что так бесцеремонно ввалилась. Зато теперь я могу провести больше времени со своей подруженькой, — Ларина крепко обнимает Печорину, и ту моментально отпускает обида. — Всё, всё, подлиза. Завтракать будешь? — Не, только кофе выпью… — С молоком, — одновременно произносят коллеги и смеются. — Я так предсказуема? — Неимоверно, — Алёна задерживает взгляд на губах Танечки, но поскорее отводит его и удаляется на кухню, готовить своей возлюбленной кофе. *** — Ты дурак, Онегин! — смущённо бурчит Володя, поправляя чудесные цветочки в волосах, подаренные Женей. Они стоят в солнечном парке под высоким тополем, друг напротив друга, пока блондин травит какие-то смущающие шутки и подкатывает к Володе. — Почему? Тебе же нравится. — Ну и что? — сквозь глупую улыбку выдавливает Ленский. — Люди смотрят, подумают что-то не то. — Ну и что? — дразнится Женя. — Подумают, что такой красивый мальчик занят? Наверное, у Вовы разорвалось сердце. Он резко отворачивается, красный, как рак, стараясь спрятать личико от Онегина, а тот возвращает кудряшку за локти в прежнее положение. — Не прячься от меня. — Мне неловко, Жень, — шепчет Ленский, задыхаясь от прикосновений блондина. — Женечка, Женя… Онегин прижимает Вову к себе, сжимает его талию, укладывает большие пальцы в промежутки между рёбрышек Ленского, пока тот обнимает актёра за шею и тяжело вздыхает в неё. — Ты такой дурак, Онегин, ммм… Ах, блять, остановись сейчас же! — Тебе так приятно? — усмехается старший и мнёт тело парня грубее, активнее. — У тебя дыхание горячее. — Хватит, не играйся, пожалуйста. И вовсе мне не приятно, мать твою, ниже, прошу тебя, — под конец фразы Вова переходит на шёпот, пока довольный Онегин опускает руки ближе к пояснице актёра. — Давай хотя бы не на виду у всех, мне так ещё хуже. Слышишь? Женя медленно выпускает Вову из своего плена и гладит по красной щеке, когда тот, немного придя в себя, ухмыляется: — А три недели назад ты готов был меня убить. — Было дело, не отрицаю, — блондин берёт кудряшку за руку. — А теперь вернёмся к нашему разговору. — Опять меня смущать будешь? Женя смеётся и треплет Ленского по волосам. — Буду.