Тень на стене

Мирабель внимательно уставилась на странного вида рисунок на земле: три кольца, от меньшего к большему, разделенные на двадцать секторов. — Значит, у вас целых три года, — пробормотала она, потирая лоб. — Сельский, общий и Священный. — Год один, просто он слегка различается, — терпеливо повторил Идакансас. — В сельском году двенадцать месяцев. В общем — двадцать, и они вычисляются по луне. А в Священном — тридцать семь. — И названия есть только у десяти месяцев… и того, который двадцатый. — Gueta. Совершенный. — И глухой, Chuhupqua… — Мирабель зажмурилась и потерла глаза. — Нет, это выше моих сил. — Теперь ты понимаешь, почему я несколько лет учился нашему летосчислению? — Идакансас негромко рассмеялся. — Тогда не обижайся, что я не запомню это за один сон, — Мирабель сморщила нос, искоса разглядывая его. Их пальцы почти соприкасались над этим странным календарем, начерченном на земле, и Мирабель чувствовала живое тепло, исходившее от его руки. — Главное, что ты помнишь обо всем другом, дева. Мирабель улыбнулась, чувствуя, как по щекам расползается жар. Странное, непривычное и незнакомое чувство не уходило, напротив. С каждым новым сном оно только крепло. — Я больше не забуду. Никогда, — она словно бы случайно шевельнула пальцами, касаясь его руки. Такой живой и настоящий — и легко забыть, что между ними пропасть в несколько веков… Проснувшись, она все еще чувствовала его тепло. Сонно позевывая, Мирабель спустилась вниз и остановилась, не доходя до ванной комнаты. Откуда-то с улицы доносились тихие всхлипы. Мирабель высунула голову в окно и сразу заметила красную ленту Долорес. Выскочив наружу, она подбежала к кузине, сидевшей на скамеечке возле дома. — Лола? Что с тобой? Тебя кто-то обидел? — испуганно спросила Мирабель, садясь рядом. Долорес помотала головой, вытирая слезы. — Ничего… Так, ерунда. — Это из-за Мариано? — догадалась Мирабель. Долорес кивнула, судорожно выдохнув. — Он просто… написал стихи. Для Изы. И они такие красивые и нежные, и… И ей они совершенно точно не нужны. Мирабель только вздохнула. С того памятного ужина прошло уже несколько дней, и вот сейчас Долорес прорвало. — Послушай… ну он же не единственный в Энканто! — принялась она убеждать кузину. — Ты посмотри — полно красивых парней, и я думаю, стихи не только он пишет… Долорес слабо улыбнулась. — Ох, Мира… Ты еще такой ребенок. Нет, нет, ты, конечно, уже девушка, но все еще такой ребенок… Если бы ты хоть раз влюбилась, ты бы такого не говорила. Дело ведь не в том, что он красивый, или в его стихах… Я его слышу. Мирабель неопределенно хмыкнула. Долорес так-то слышала всех — вообще всех в городе и окрестностях, и потому ее слова только озадачили. — Мне не нужно специально напрягать свой слух, я просто… слышу его голос так же легко, как и твой. Я смотрю в его глаза, и мне не нужно солнце. Но… я для него пустое место. Он любит Изабеллу — ну так пускай. Ты не думай, — торопливо добавила она. — Я не буду лезть в чужую семью. Может, ее сердце однажды расцветет. «А мое окончательно зачахнет» — читалось в ее глазах, и Мирабель только вздохнула, обнимая ее за плечи. Сейчас, пока еще никто не проснулся, ей было не страшно задать кузине один вопрос, не дававший ей покоя. — Лола, а как… как ты вообще поняла, что влюбилась? Долорес удивленно вскинула брови, с любопытством глядя на Мирабель. — Ну… Просто когда я его увидела, это было словно гром среди ясного неба, — Долорес переплела изящные пальцы под подбородком. — Знаешь, весь мир стал размытым пятном, и только он… Один-единственный во всем мире. — Понятно, — протянула Мирабель, хотя ей было совсем ничего не понятно. — Все это чувствуют по-разному, — добавила Долорес. — Просто если ты думаешь об этом человеке, если твоя душа поет, а сердце трепещет в груди, если за спиной разворачиваются крылья… Это любовь. — Угу, — Мирабель задумчиво почесала в затылке. Ну, если судить по словам кузины, она совершенно точно не влюблена, ведь так? А значит, стоит выбросить эти мысли из головы, пока их не услышал… кое-кто другой. Иначе вообще стыдно будет на собственную тень смотреть. В очередной раз удрав из дома — вот кому-кому, а собственным родителям ей точно было стыдно смотреть в глаза — Мирабель забралась на уже ставший любимым холм. Устроившись поудобнее, она привычно освободила голову от мыслей и чувств, скользя невесомо и легко над миром… Внутри словно взорвался фейерверк, и в зеленом вихре она увидела, как сеньор Ортиз с беззвучным хихиканьем разматывает тряпку на ноге. В следующий миг она уже видела его лихо отплясывающим вечером на площади, выписывая вензеля вокруг сеньориты Лорены, которая уже сняла свой траур по очередной почившей рыбке… Мирабель, вскрикнув, стукнулась о дерево и прижала ладонь к лицу — в носу противно захлюпало, а во рту расползся металлический привкус. — В детстве было хуже, — слегка гнусаво протянула она, вытирая руку о траву. В глазах прыгали разноцветные пятна, да и голова ныла от удара о дерево, но зато в обморок не упала. Тень протянула руку, прикасаясь к ее затылку, и Мирабель благодарно кивнула, стараясь не обращать внимания на мурашки, пробежавшие по коже. «Ты ведь сейчас гораздо сильнее, чем в детстве. Но не торопи события. Чем дальше и чем глубже ты входишь в реку времени, тем хуже тебе будет потом» — Ерунда, — Мирабель осторожно поднялась на ноги и, покачнувшись, поспешно обхватила дерево. — Ладно, возможно, не ерунда. Еще бы понять, зачем мне видение этого estúpido Освальдо… «Богам виднее. Значит, оно будет тебе необходимо» Убедившись, что ноги уже не подгибаются, Мирабель побрела к дому. Сегодня ее поджидала не самая любимая часть домашней работы — разделка куриц. К счастью, головы им рубил tío Феликс, потому что, учитывая отцовское везение, Агустин бы скорее себе руку отрубил. Еще с утра мама и tía Пеппа их ощипали, и по кухне порхали мелкие перышки. Мирабель взялась за нож и сдавленно захихикала. — Я как будто собираюсь приносить жертву богам. «Для этого стоило бы сохранить их головы. А то получится не очень-то вежливо» В голосе тени слышалась улыбка. Мирабель бросила на нее быстрый взгляд и решительно принялась за дело. На кухню просочился ягуар и с умильным видом уселся возле ее ног, тяжело вздыхая и намекая, что бедному котику тоже хочется есть. — Тебе это нельзя, — строго заявила Мирабель, отрезая крылья. — Ты можешь поранить себе пасть, и маме придется тебя кормить арепами. Ягуар вздохнул еще печальнее, а Мирабель заметила, как ее тень слегка коснулась кончика хвоста. Ягуар сердито дернул ухом и фыркнул, не отрывая взгляда от куриной тушки. Тень снова дотронулась до хвоста, и ягуар, коротко зашипев, попытался прихлопнуть ее лапой. Пару минут он ловил призрачные руки, и, в конце концов, растянулся на полу, поигрывая мышцами и следя за тенью. Мирабель, спохватившись, продолжила потрошить курицу. Тень протянула ладонь и ягуар, принюхавшись, позволил погладить себя по голове. Перевернувшись на спину, он басовито заурчал, жмурясь от солнечных лучей, попадавших на морду. — Теперь он тебя тоже не боится? — спросила Мирабель, принимаясь за вторую курицу. «Да. Он понял, что хоть я и пришел из мира за гранью, зла я не замышляю» Ягуар перевернулся на живот и вскочил на ноги, прислушиваясь к шагам. На кухню заглянула абуэла, благожелательно кивнувшая Мирабель. — Ты не видела Луизу? Она должна была уже вернуться… — Нет… — Мирабель почесала нос запястьем. — Я могу сходить поискать ее. Ну, как только доделаю тут… — Да, будь добра, — абуэла на мгновение задержала взгляд на ягуаре, который осторожно, кончиком лапы, дотрагивался до тени. — Что он там нашел? — Может, перышко? — предположила Мирабель с самым невинным видом. — Надо будет подмести потом тут. — Альма, покачав головой, вышла из кухни. Убедившись, что ягуар точно не доберется до куриных тушек и тщательно отмыв руки, Мирабель вышла на улицу, поморщившись от неподвижного жаркого воздуха. Солнечная погода стояла уже неделю, что было небывалым рекордом для tía Пеппы. Людей почти не было, и Мирабель прошла через весь город, вертя головой по сторонам, надеясь заметить Луизу. Блузка прилипла к спине, когда она повернула в другую сторону. — Еще пара дней, и tía Пеппа нас зажарит, — пробормотала Мирабель, вытирая пот со лба. Сонную жаркую тишину разорвал сердитый вопль, и она помчалась на крик. — … мой лучший! Как ты могла его уронить?! О, бедный мой Кампана, как же я без тебя! — голос сеньора Ортиза разносился над улицами, и на него, как осы на мед, собирались другие жители, покидая прохладу домов. Мирабель протолкалась через уже образовавшуюся толпу и остановилась, тяжело дыша. Осел — вполне себе целый на вид, — меланхолично жевал цветы, не обращая внимания на крики. Освальдо горестно заламывал руки, а Луиза, красная, как спелый помидор, стояла перед ним, втянув голову в плечи. — В чем дело? — хрипло спросила Мирабель, делая шаг вперед. Луиза испуганно взглянула на нее мокрыми глазами, но Освальдо даже и рта не дал ей раскрыть. — Мои ослы! Они разбежались, и ваша сестра… Ваша сестра уронила моего лучшего! Моего самого сильного, самого выносливого… Мирабель задержала дыхание. В глубине души волнами поднималось раздражение, захлестывая голову. — Неужели так сложно научиться, наконец, запирать своих ослов?! — сердито спросила она, беря Луизу под руку. — А если уж они и сбежали — то почему бы вам лично не собрать их? — Я растянул лодыжку, — набычившись, заявил сеньор Ортиз, вытягивая ногу, кое-как обмотанную тряпкой. — А так как стряпня вашей матери почти не работает, я страдаю от невыносимой боли… «Вспомни, что ты видела» Мирабель вздрогнула и недоверчиво уставилась на Освальдо. — Ты врешь, — потрясенно сказала она. — Ты сегодня вечером собрался на танцы, а лодыжку не растягивал. Тебе просто лень. — Что-о-о?! — Освальдо схватился за сердце и заголосил еще громче. — Вы это слышали? Ты как говоришь со взрослым человеком, девочка?! По толпе пролетел легкий шепоток — не то, чтобы любовь Освальдо приврать была для кого-то секретом, но все же такие обвинения неприлично бросать в лицо перед всеми жителями. Да еще и слушать такое от какой-то девчонки, которой даже волшебного Дара не досталось… Резкий, скрежещущий звук моментально заставил сеньора Ортиза замолчать. На стене его дома протянулись четыре длинных полосы, словно от когтей. Мирабель замерла — она видела руку, оставившую эти следы. Видела эти когти. В нос ударили запахи жженого сахара и крови, перед глазами заплясали мушки, и она вцепилась в Луизу.  — Э-это ч-что еще такое? — заикаясь, спросил Освадьдо, глядя то на следы от когтей, то на Мирабель. Зеваки, не сговариваясь, сделали шаг назад. — Ты… Ты это сделала?! — Не важно, кто это сделал, — решительно заявила Луиза, расправляя плечи и заслоняя Мирабель. — Но моя сестра права — вы обманули меня. И я не роняла вашего драгоценного осла, он просто выскользнул у меня из рук, и с ним все в порядке. И вам, сеньор Ортиз, должно быть стыдно. Она развернулась спиной, гордо вскинув подбородок, а затем, спохватившись, вновь глянула на него через плечо. — И если вы опять пошлете меня за своими ослами, я уроню что-нибудь тяжелое вам на ногу. Идем, Мира. Мирабель слабо кивнула. Воспоминание, которое она так хотела навсегда стереть из памяти, вновь вернулось к ней. Но теперь ей не шесть лет, и она не будет трусить, убегать и кричать от ужаса. Скомкано попрощавшись с Луизой, Мирабель вихрем взлетела в детскую и плотно закрыла дверь, прижимаясь к ней лбом. — Покажись мне, — попросила она. «В прошлый раз тебя это напугало» — Я уже не ребенок. «Я знаю это. Но сейчас ты боишься» — Я хочу справиться с этим страхом. Пожалуйста, — добавила Мирабель, оборачиваясь лицом к комнате. — Я хочу увидеть тебя.