Тень на стене

Спускаться было страшно. Оставаться на месте — еще страшнее. Мирабель и Изабелла испуганно переглянулись. Иза неуверенно сжала ее руку, и они вместе вышли из комнаты, которая теперь скорее напоминала дикие джунгли. Впервые Мирабель видела абуэлу настолько злой. Губы, и без того тонкие, сжались в нитку, а в темных глазах словно горело пламя из глубины преисподней. — Ты что себе позволяешь, несносная девчонка? — в голосе абуэлы слышалась еле сдерживаемая злость. — Половина города судачит о том, что вчера ты вешалась на шею Мариано, сеньора Гузман даже на порог меня не пустила — заявила, что раз уж ее внук недостаточно хорош для Изабеллы, то и она недостаточно хороша, чтобы общаться со мной… Что ты натворила?! — Я? — опешила Мирабель. — Я ничего не делала, абуэла… То есть, да, я сказала Мариано, что Иза не хочет… — Замолчи! — абуэла топнула ногой по шевельнувшейся плитке. — Кто тебя просил лезть в это дело? Тебе плевать на сестру? Изабелла решительно шагнула вперед. — Но, абуэла, это правда. Я действительно не хочу за него замуж, и… я рада, что Мирабель с ним поговорила. — Что за глупости? — резко спросила абуэла. — Столько времени ты была согласна, и теперь вдруг стала неожиданно против? Не надо выгораживать ее, дорогая. Касита яростно захлопала дверями и ставнями, половицы и плитка вздыбились волной, но абуэла, встряхнув головой, строго прикрикнула: «Утихни!» Входная дверь противно заскрежетала, пропуская запыхавшуюся от быстрого бега Джульетту. За ее спиной виднелся встревоженные Агустин и tío Феликс. — Мама… что происходит? — спросила Джульетта, пытаясь отдышаться. — Полюбуйся, — абуэла ткнула пальцем в Мирабель. — Это все твое воспитание. Я говорила тебе, Джули, что ты слишком потакаешь своим дочерям, слишком мягко с ними обращаешься… и вот, теперь про твою дочь говорят, что она — гулящая девка. Я молчу уже о том, что это удар по всей семье! Джульетта моментально выпрямилась, а ее ноздри затрепетали от злости. — А ты сразу готова поверить во все те грязные сплетни, которые распускает Ортиз?! Он врун, каких поискать надо… — Этот врун уже всему городу рассказал, что видел! — И весь город знает, что он распускает сплетни похуже, чем чумная крыса — блох! Значит, Ортиз… Мирабель вздрогнула, ощутив ледяное прикосновение к плечам. Она встревожено обернулась и слегка поежилась, заметив недобрый огонек, блеснувший в глазах ее тени. — Ты же с ним ничего не сделаешь? — шепнула она, дотрагиваясь до холодной руки. С ним — ничего. Ослов тоже не трону, не переживай. Дом снова содрогнулся. По семейному древу пробежали трещины, расползаясь по стенам, словно паутина. Мирабель в отчаянии закусила губу: не для этого она столько мучилась! — Остановитесь! Хватит! — крикнула она, но абуэла и мама, увлеченные спором ее не услышали. Мирабель заметила tía Пеппу, над головой которой висело снежное облако. — Что происходит? — сердито спросила она, растирая бледные руки, покрытые мурашками. — Мой дар как с ума сошел… — Вот, лучше бы с сестры брала пример! — абуэла ткнула пальцем в сторону Пеппы. — Уж она-то за своими детьми следит, а ты как будто забыла, что у тебя три дочери, а не только одна Мирабель! — Да потому что я с утра до ночи либо на кухне, либо в городе, у меня времени нет, и сил! — в сердцах воскликнула Джульетта. — Ты же сама говорила, что мой дар слишком важен для людей, и я не должна ставить личное превыше общего! — Зато мой дар — одни проблемы, — tía Пеппа поджала губы, и снег повалил уже не только над ее головой, но и над домом. Абуэла раздраженно стряхнула несколько снежинок со своих плеч: — Держи себя в руках… — Да хватит уже, мама! Я только это и слышу каждый день: «Пеппа, возьми себя в руки, Пеппа, успокойся, Пеппа не чувствуй ничего!» Они забыли, что такое — быть семьей. А может, и не знали, как это. Она их не смогла научить этому, видя только их Дары, и не видя, что у них внутри. — Но я же… Я же все сделала, чтобы спасти нас… — прошептала Мирабель, с горечью глядя на свою семью. Ты хотя бы дала им шанс вспомнить, как это — смотреть чуть глубже, видеть и слышать больше, чем они привыкли. Не кори себя, дева моя. Мирабель отвернулась, прижимаясь лбом к покрытому перьями плечу. Агустин и Феликс попытались хоть как-то пригасить пламя ссоры, разгоравшееся все сильнее. — Я думаю, что все ваши дары прекрасны, — ласково произнес Феликс, приобнимая свою жену за талию. Снег, валивший с неба, стал сыпать реже. — Mi vida, ты подобна богине, что сеет молнии и громы, и я совсем не думаю, что от твоего дара только проблемы. Агустин встал за спиной Джульетты и обнял ее. — Я не считаю тебя такой уж плохой матерью, mi amor. Абуэла сердито отвернулась от своих дочерей и сразу же уперлась взглядом в Изабеллу. — От тебя я этого совсем не ожидала, — сказала она, складывая руки на груди. Мирабель заметила, как Иза вздрогнула, словно съеживаясь. — Ты столько лет была моей идеальной внучкой, моей гордостью, а сейчас ведешь себя просто… ужасно. — Я больше… я не хочу слышать это слово. Я не хочу быть идеальной. Я не могу быть идеальной, с меня хватит, я не могу, просто… оставьте… меня… в покое! Напольная плитка оглушительно треснула, выпуская наружу жуткого вида колючий побег. Дом ощутимо содрогнулся, трещины на стенах стали глубже и из них, будто щупальца, протянулись лианы, подползая ближе к Изабелле. А та, словно решившись, выпалила: — Я — не ты, а Мариано — не абуэло! Я не хочу жить твою жизнь! Я хочу быть собой… Неидеальной, но живой! — Конечно, теперь я — чудовище, которому наплевать на своих детей и внуков, — абуэла отвернулась, прижав руку к голове, и Джульетта и tía Пеппа в едином порыве шатнулись к ней: — Мама? Все хорошо? Ты в порядке?.. Иза, ну нельзя же так! — с укоризной воскликнула tía Пеппа, поддерживая свою мать за локоть. В небе, потемневшем до чернильной синевы, блеснула молния. Мирабель заметила Антонио, испуганно глядевшего на все происходящее, и решительно шагнула к нему. — Идем, gatito? Тут сейчас дождик польет… или все-таки ты решил вымыть голову? — она попыталась слегка расшевелить своего маленького кузена, но тот посмотрел на нее с тоскливым страхом. — Почему они все ругаются? — Иногда… взрослым сложно поговорить обо всем спокойно и вовремя, — вздохнула Мирабель, обнимая его. — Не хочу быть взрослым, — пробормотал Антонио, прячась за ее юбкой от особо громкого раската грома. Мирабель погладила его по голове и потянула за собой. В его комнате царила тихая, ясная ночь, и даже гром не был слышен, но Антонио все равно не хотел ее отпускать, крепко схватив за руку. Ягуар заинтригованно ткнул Мирабель в ноги, щекоча усами под коленом — так, что она даже захихикала. Антонио слабо улыбнулся. — Он потерял твою тень. Странно, она вроде здесь. Мирабель оглянулась — тень была, но… обычная. Она повертела головой, но Идакансас куда-то пропал. Вздохнув, она уселась на корень, изогнувшийся, как скамейка. Антонио с довольным видом тут же плюхнулся рядом, привалившись к ней, совсем как раньше, когда они еще ночевали в детской. Ягуар тут же ткнулся ей носом в шею, и Мирабель, подпрыгнув, укоризненно посмотрела ему в глаза. — Веди себя прилично, ты, пятнистое чудовище! Призрачная рука опустилась на голову ягуара и тот довольно зажмурился. И правда, как тебе не стыдно, так пугать невинных дев, да еще и по ночам? Никакого уважения и почтения к жрице… Мирабель улыбнулась, а Антонио вдруг застыл под ее рукой. — Ты его видишь? — шепотом спросил он, глядя на Идакансаса. Мирабель непонимающе перевела взгляд с него на кузена и обратно, и осторожно уточнила: — А ты… тоже его видишь? Ягуар обернулся к Антонио, ткнулся носом в щеку, издав тихое фырканье, и улегся у ног, словно очень большая кошка. Антонио недоверчиво покосился на тень и кивнул. — Эрнандо говорит, что он хороший… и что он живет в твоей тени, хотя пришел откуда-то еще. — Он жил здесь когда-то, очень давно, — Мирабель подавила тяжелый вздох. Действительно, слишком давно… Антонио, то и дело поглядывая на спокойного ягуара, слегка расслабился и внимательно посмотрел на тень. — Ты друг Мирабель? — серьезно спросил он, и Идакансас кивнул. — Тогда ты, наверное, действительно хороший. А почему я раньше тебя не видел? — тут же заинтересовался Антонио. — А как давно ты тут жил? А как тебя зовут?.. О Суэ, дай мне силы… даже ты, дева моя, не так много спрашивала в свое время. Все познается в сравнении. Мирабель, тихо фыркнув, погладила холодную ладонь, лежащую у нее на плече. Идакансас честно ответил на все вопросы, кроме одного — своего имени он не назвал, объяснив, что это нельзя, и Антонио, кивнув, не стал допытываться. Он даже не испугался, когда Идакансас вышел из тени — только с восхищенным видом уставился на перья, явно борясь с желанием попросить парочку «на память». — … далеко за этими горами лежит озеро Фукене. Там, на маленьком острове, укрытом туманом, спит Фу, владыка снов. Никто не решается тревожить его сон, кроме ярких попугаев. Они слетаются к нему со всех сторон и рассказывают о том, что было сказано и сделано. И во сне Фу видит, что будет, и попугаи разносят эти сны каждому человеку. Мирабель осторожно приподнялась на локте — она, оказывается, успела задремать, придавленная Антонио — для которого, в общем-то, и рассказывали эту легенду. Идакансас сидел на земле, опираясь спиной на корень и повернув голову так, чтобы видеть ее. — Когда в наши земли пришли чужаки в железных панцирях, Фу проснулся. Он покинул свой остров туманов и пришел на помощь народу муиска. В одной руке он держал цветок дурмана, а в другой — лунный цветок. Он сеял кошмары и жуткие видения среди чужаков, но даже он был бессильным. И Фу вернулся на свой остров, укрывая его туманом и мглой. Он до сих пор спит там, слушая рассказы попугаев — и так будет вечно. Мирабель аккуратно, чтобы не разбудить Антонио, поднялась и встала, слегка покачиваясь. — Почему он увидел тебя? — шепотом спросила она, выходя из комнаты и прикрывая дверь. В доме уже было тихо, а вот за стенами выл ветер, и снег мешался с дождем. — Свеча гаснет. Мирабель, охнув, вскинула голову — и правда, огонек свечи трепетал на ветру, то разгораясь, то почти исчезая. Она раздосадовано стукнула себя кулаком по ноге и тут же запрыгала, сдерживая вопль. — Я не понимаю, я же… я же расстроила свадьбу Мариано и Изабеллы, это ведь должно было спасти Чудо! — Если бы ты не сделала этого, тогда бы все разрушилось. Сейчас… как я уже сказал, есть шанс, что вы сумеете его сохранить. Касита щелкнула плитками, подталкивая ее к детской. Мирабель погладила стену, на которой уродливым шрамом чернела трещина и медленно двинулась в сторону не-своей двери. Каждая трещина, попадавшаяся на глаза, отзывалась болью в ее сердце. Войдя в комнату, она бессильно упала на кровать, небрежно сдернув очки и уложив их рядом. Повернув голову на бок, она посмотрела на Идакансаса. — Почему мне кажется, что я все испортила? Зря… зря я вообще полезла во все это. Я ничего не могу сделать правильно. Лучше бы на моем месте был Камило… или Антонио. Да хоть Изабелла! Она уткнулась лицом в подушку. Усталость навалилась на спину, словно ягуар, вот только спихнуть ее не получалось. Мирабель чувствовала, как холодная ладонь скользит по ее волосам. — Оставь эти мысли, дева моя. Никто иной меня не видел и не слышал. Только ты. И ты не Чибчакум, чтоб нести на себе всю землю. Некоторые вещи должны быть сделаны другими. Мирабель чуть шевельнулась, пожимая плечами. Ей казалось, что она не только Землю, но и вообще всю Солнечную систему держит на своих плечах — и Мирабель невольно посочувствовала Луизе. Если сестра и впрямь чувствует себя так большую часть времени, то удивительно, как она еще не взорвалась от этого постоянного давления… — Забери меня. Слова сорвались прежде чем она успела их осмыслить. Ладонь на ее спине замерла. Мирабель подняла голову, заглядывая ему в глаза. — Забери меня в свое время. Пожалуйста. Ветер за окном завыл, швыряя в закрытые ставни мокрый снег и ледяной дождь. Идакансас наклонил голову, и тени расползлись по комнате. Мирабель закрыла глаза, проваливаясь в сон.

***

Альма проснулась от резкого холода, мгновенно пробравшего до костей. Она села на кровати, ежась и нашаривая платок, с которым не расставалась ни днем, ни ночью. И в следующую же секунду сердце кольнуло страхом — темно. Слишком темно в ее спальне, и свеча… Она медленно поднялась с кровати, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. Свеча, которую она зажгла вместе с Педро, почти прогорела — на крохотном островке из воска еле заметно тлел маленький огонек. Неясная тревога шевельнулась в груди и Альма, охнув, торопливо набросила платье прямо поверх ночной рубашки. Быстро — насколько позволяли занывшие кости, она вышла из своей спальни и прижала ладонь к губам. Двери ее семьи медленно угасали. Из комнаты Антонио тихо выбирались звери и птицы — от любопытных носух до ярких колибри. Ягуар мелькнул тенью на противоположной стороне галереи, возле детской, и она поспешила туда. Зверь вздернул верхнюю губу, показывая клыки, и Альма остановилась. Если Дар покинул их… то это уже не любимый верный друг малыша Тонино, а опасный хищник. Ягуар, убедившись, что она не двигается, вновь потерся мордой о дверь, а затем вздохнув, одним прыжком оказался внизу, выбираясь наружу через открывшиеся двери. Альма, перебарывая страх, положила ладонь на ручку и вошла внутрь. Пятьдесят лет назад она уже видела это лицо. В ту самую минуту, когда Педро упал, и на землю пролилась его кровь, казавшаяся черной в неровном блеске факелов, перед ней возникла тень. Альма считала себя достаточно верующей, исправно посещала церковь и знала, что у Дьявола множество обличий и его шепот всегда искушающий… И все эти знания перечеркнула совсем не христианская ненависть к убийцам мужа. А Дьявол, почему-то, не душу от нее потребовал, а всего-то беречь и любить своих детей — как будто может быть иначе? И она без колебаний заключила сделку с Дьяволом, в глубине души понимая, что однажды он заявится и потребует своего — и не беда. Лишь бы Джули и Пеппа были живы, а если уж она увидит хоть одного внука, то сможет умереть счастливой… Наутро, в свете солнца, Альма убедила себя, что Дьявол ей почудился — с чего бы Враг Человеческий обратил внимание на нее? И она поверила, что это Педро уберег ее и девочек, защитил их, разогнал теплым огоньком свечи подступающую тьму. И Альма твердо знала, что пока горит ее свеча — никакая тьма не проникнет в их семью… и в город, который возник из ниоткуда, словно по волшебству. Нет, не волшебству, а божьему велению. И вот теперь чудовище, которое она считала плодом своего воображения, напоминанием о смерти Педро, стояло у кровати Мирабель, сложив когтистые лапы на груди. — Теперь ты меня видишь, — сухо произнесло оно. — Столько лет. Столько лет я пытался воззвать к тебе, остановить и напомнить о клятве… — Я любила их. И берегла. Чудовище демонстративно обвело лапой детскую. — Ты это называешь любовью? Или когда две сестры почти не говорят друг с другом, потому что каждая уверена, что другая — лучше и любимей? — Я делала все, что могла! — раздраженно ответила Альма. — Я потеряла мужа и оказалась одна с двумя новорожденными младенцами на руках! — Он всегда был с тобой, только ты не хотела этого замечать. Я дал тебе защиту. Дал тебе место, чтобы вырастить этих детей — и, в дальнейшем, их собственных детей. Я одарил их магией… — Это ложь! — Альма резко взмахнула рукой. — Это Педро… дух Педро дал нам Чудо. Не ты. И я молила его сберечь нас, сохранить… Даже об этой его просила! Она невольно бросила взгляд на Мирабель и вздрогнула. Внучка лежала неподвижно и тихо, словно… — Что ты с ней сделал, ты?! — она шагнула к кровати, наклоняясь к Мирабель. В ушах зашумело, но ладонью она ощутила движение воздуха — жива. — Я дал вам Чудо. И я же его забрал. — Чудовище положило когтистую лапу на спинку кровати, и Альма, похолодев, перевела взгляд со спящей — слишком уж глубоко и крепко спящей, — Мирабель на него. — До тех пор, пока вы не научитесь быть семьей не на словах, а на деле. Альма, почти не слушая его, вновь с тревогой взглянула на Мирабель. Вот как знала, что от девчонки одна беда будет — и даже Педро не одарил ее Чудом, словно… словно чужую. Но ведь родная — сама ее на руки взяла, едва родилась, да и потом тоже… Пусть бедовая, пусть неправильная и неодаренная, но ведь тоже часть семьи? Альма сурово взглянула на чудовище. — Если тебе так нужна душа, то забирай мою, я уже свое отжила. А ее — верни. Чудовище покачало головой, и в жутких, будто у зверя дикого, глазах на мгновение словно мелькнула… нежность? Как будто бы демон из глубин ада способен на это чувство… — Мне не нужна твоя душа. А она… Она вернется, когда почувствует в себе силу для этого. — Да провались ты! — Альма притопнула ногой, и чудовище, хмыкнув, и на мгновение показав острые клыки, блеснувшие в свете луны, пробившейся сквозь облака, исчезло. Она осталась в детской, рядом со спящей Мирабель и, тяжело вздохнув, села на кровать. — Педро… Я старалась, видит Бог. Я так старалась, любовь моя. Я продала душу дьяволу — так почему за это должны страдать другие?.. Касита еле слышно шевельнула створкой шкафа и замерла. В спальне Альмы огонек свечи с тихим шипением погас, и комната погрузилась в темноту.