То, что дороже всего

Я повторяю шепотом строчку… всего одну строчку… Злой, уходи Злой, уходи Злой, уходи Добрый, останься! *

До последнего ей хотелось думать, что она просто заснула на пляже — Олег недоглядел — и из-за солнцепека ей снится худший из возможных кошмаров. Но последняя надежда погибла в мучительных судорогах, когда воздух перекрыла чужая рука и перед глазами все поплыло. В прошлый раз Волков смог вступиться за неё, сейчас же помощь нужна была ему самому. Каждый удар, предназначенный ему, отзывался нестерпимой болью во всём ее теле, ей было плохо и до того страшно, что собственный крик эхом отдавался в голове, заглушая все окружающие звуки. Продолжая срывать горло, она вдруг поняла, что совершенно беззащитна, ведь Олег где-то там, его видно за частоколом чужих ног, раз за разом дух выколачивающих из мужчины, Серёжа далеко и ничего не может сделать. Стало тоскливо, и рыдать хотелось уже от собственной беспомощности. В фургоне оказалось катастрофически мало места, тем более, когда ты бьешься в истерике, но тебя кто-то держит по рукам и ногам, чтобы не брыкалась. Кто-то грубо схватил за шею, заставляя запрокинуть голову. — Давай передадим твоему братишке привет? — этот голос, хриплый и тяжелый, будет сниться ей в кошмарах. В какой-то момент Марго стало уже просто всё равно. Психика перестала обрабатывать нескончаемые потоки все новых переживаний, океанскими волнами накатывающих на воспаленное сознание, и отгородилось, оставляя ужасы за бортом. Руку прошила краткая, но острая боль, она успела заметить шприц, отброшенный на пол за пеленой слёз, что застила глаза. Девушка почувствовала, что они уже куда-то едут, но её начало неумолимо клонить в сон, и она нырнула в эту спасительную глубину, желая скрыться от происходящего. Очнулась Марго уже в незнакомой комнате с ужасной головной болью. Уставившись в потолок, она раздумывала над тем, что будет дальше, и от неизвестности хотелось кричать и рыдать, как вчера. Но горло саднило, а слезы просто закончились, оставив после себя опухшее лицо и будто бы песок в глазах. Ей давно не снились кошмары, но эта ночь была особенной. Шею прострелило резкой болью, она затекла от неудобного положения, заставив Марго проснуться. Железный прут неприятно вдавился, на щеке точно останется след. Она в клетке? Резко распахнув глаза, девушка увидела перед собой только шахматное чередование. За каким-то странным столом перед стеклянным экраном сидел её брат. Её ли? Нет, это был другой человек, улыбка не смягчала его черты, делая будто младше, но раскалывала лицо, искажая родные черты, заставляя скалиться. В его глазах будто проскочил солнечный лучик, но нет, это был отблеск ядерного взрыва, всепожирающего и беспощадного. У Серёжи в голубых глазах бескрайние озëра доброты, лишь в самые тяжелые времена покрывающиеся тонким ледком. Здесь же бесновалось золото алхимиков, что извращали саму суть вещей. Напротив него сидел Дагбаев, каким Марго видела его на аукционе, но сейчас он побледнел, сидел не двигаясь и никак не реагируя на подначки Разумовского, что не замолкал ни на минуту. Марго пыталась звать Серёжу, тонкими пальцами вцепившись в решетку, хотела докричаться до него, чтобы он объяснил, что происходит, но шею сдавило, дышать было трудно, воздуха не хватало. Из горла вырвался лишь тихий сип, перетекший в жалобный скулёж. Только сейчас она поняла, что добротный пластиковый ошейник мешает даже просто двигать головой, а шея противно ныла от странного положения. Кто-то подошел сзади и перехватил поперек живота, поочередно отцепляя руки от решетки и утягивая вглубь темницы, а она сломанной куклой дернулась в чужих объятиях, не понимая, что происходит. Марго окутало знакомым запахом, одеколон, чуть отдающий древесиной и будто бы сладкой ванилью, которую Олег всегда добавлял в выпечку. Волков позволил вцепиться в себя как в соломинку утопающей в собственном страхе девушке. Наконец-то оглядев клетку, она заметила Мишу и Ярика, сережиных друзей еще с университета, с которыми в последнее время он почти не общался за неимением времени. Девушка помнит, как они таскали ей шоколадки ещё несколько лет назад. Неожиданно её оглушил первый яростный крик и звук падения чего-то тяжелого. Марго только сейчас поняла, что в клетке напротив тоже были люди, она краем глаза заметила высокую девушку, видимо, ту самую старшую сестру Алтана, и еще троих мужчин в балаклавах. Один из них лежал на полу, а вокруг него растекалась, захватывая все больше и больше площади, алая кровь, что в неясной полутьме казалась почти черной. Сережа передвинул очередную фигуру на доске, Дагбаев ответил тем же, теперь оглушительный треск и чужой крик оказались намного ближе. Так вот, что их ждет в конце, они просто расходный материал в сложной игре, очередная шахматная фигура, которой можно пожертвовать ради высшей цели. Она снова попыталась кричать, но голос совсем пропал, а брат даже не повернулся в её сторону. Родной запах Олега уже не спасал, даже через него пробивался едкий дух крови и металла, а багровые реки, еще недавно наполнявшие чужие вены, уже подбирались к ней, заполняя собой всю клетку. На шее у Волкова был такой же ошейник, она попыталась содрать его сначала с себя, вместе с пластиком царапая и раздирая фарфоровую кожу, где воспаленными полосами уже проступали неизведанные узоры. Затем Марго попыталась что-то сделать с ошейником Олега, где издевательски горел значок слона, она даже не гадала, почему-то точно была уверена, что у неё королева. Девушка умоляюще смотрела на него, почему он так спокоен? Почему не пытается остановить Серёжу, да хоть как-то повлиять на него? Она снова бросилась на клеть, но мужчина перехватил её запястья, пытаясь купировать истерику, смотрел пристально, что-то шептал в макушку, но она ничего не слышала, уши заложило, а перед глазами Сережа, делающий очередной ход. Не было сил даже дышать, сквозь стиснутые зубы она втягивала кислород крохотными глотками, но даже так металлический привкус оседал в носоглотке, оставаясь там уже навсегда. Что-то теплое коснулось голой ступни, кровь добралась до неё, пятная чистоту, заставляя вжаться в Олега в попытке спастись. Волков был якорем, зацепившись за который мысли стали собираться в кучу, но лучше от этого не стало. Спрятавшись в мужчине, Марго услышала тихое прости. Это был Серёжа, он впервые прямо смотрел на неё, но в его глазах не было сочувствия или хоть чего, отдалённо напоминающего её брата, казалось, он просто жалел о потерянной фигуре, которую он отдал на откуп ради защиты короля. Будто в замедленной съёмке она видела, как Дагбаев берёт белую ладью и единым уверенным движением свергает чужую королеву, после чего горло обожгло, и Марго успела заметить, как падает почему-то не на залитый кровью пол, пачкая черное платье, а в пустоту. Марго долго балансировала на грани сна и яви, она все еще чувствовала пряный запах крови и тяжелые чужие руки, пытающиеся защитить или хотя бы успокоить. Как оказалось, она сильно прикусила губу во сне, так что теперь неосознанно зализывала кровоточащую ранку. Теперь понятно, откуда во сне столько крови и почему она чувствовалась так отчетливо. Приподнявшись на локтях, Марго смогла понять, где находится. Комната оказалась небольшой и явно из тех, где не живут постоянно, чувствовалась какая-то пустота. Неясно было, какой сейчас час, небо затянуто блеклыми облаками, через которые не пробивался солнечный свет. Окно было большим, с широким и удобным подоконником, где устроились несколько подушек и яркий плед, выделяющийся на общем фоне комнаты, больше похожей на тюремную камеру. Портила его лишь ажурная, до последнего листика витиеватого узора, но всё-таки решетка на окне. На подоконнике обнаружился неприметный пакет с вещами, в котором были несколько обычных безразмерных футболок, спортивные штаны и, Марго залил стыдливый румянец, белье на смену. Быстро отпускать её никто не собирался, но, видимо, убивать тоже, так что хотя бы чуть-чуть можно было расслабиться. В углу комнаты под потолком висела ничем не скрытая камера наблюдения, гипнотизирующая своим объективом. Будь она смелее, развернулась бы и показала ей средний палец, но девушка этого не стала проверять, работает ли она. Осмотревшись повнимательнее, Марго заметила ещё одну дверь, за которой скрывался небольшой санузел. Она умылась ледяной водой, смывая высохшие слезы. Марго хотела бы не думать о том, что Олег остался где-то на выезде из Петербурга истекать кровью, что Серёжа в один миг потерял самых дорогих ему людей, точным ударом между рёбер прямо в сердце. Но как бы она ни старалась, эти мысли раз за разом возвращались, как надоедливая песня, которую не можешь выбросить из головы. Перед глазами Волков на коленях, предшествующий этому грохот выстрела, бешеный взгляд Олега, мужчина, лежащий без движения с ножом в груди у его ног. Все кусочки стали складываться в единый ужасающий паззл. Кого мог прогневать Серёжа? Кому они помешали, как Разумовские докатились до жизни такой? Девушка уселась на подоконнике, замотавшись в плед и рассматривая внутренний двор. Внизу была видна большая деревянная беседка в окружении уже растрепанных и чуть лысых кустов, высокие ели. Здесь бы гулять по вечерам в предзакатный час, наслаждаясь тишиной и спокойствием природы, а не смотреть на это великолепие через решетку без возможности выбраться и без связи с внешним миром. В замочной скважине скрипнул ключ, дверь распахнулась, чуть стукнувшись ручкой о стену, а на пороге появился высокий мужчина с тарелкой бутербродов и кружкой чая в руках. Один из мужчин в клетке напротив стянул балаклаву, открывая лицо. — Проснись и пой, лапонька, — он улыбнулся чему-то своему. — Завтрак подан. Такой завтрак Марго, привыкшую к кулинарным изыскам от Олега, чуть смутил и не вызвал никакого аппетита. Да и в сложившейся ситуации просто кусок в горло не лез, хотя вот пить хотелось ужасно, сколько она выплакала за сегодняшнюю ночь? Загнанным зверьком девушка смотрела на мужчину из своего самодельного укрытия, хотя и понимала, что будь у него желание сделать с ней что-то, это уже произошло бы. Плечи широченные, шкаф на ножках, не улыбается, а скалится во все тридцать два, наводя страху, так еще и тату огромная из-под майки видна. Но взгляд приковал пистолет, покоящийся в наплечной кобуре. Такая же, как у Олега. Он неотвратимо приблизился, но сел напротив, аккуратно подоткнув ей плед и обманчиво расслаблено облокотившись спиной об откос. Девушка сжалась под изучающим взглядом, хотелось забаррикадироваться подушками, только чтобы он перестал смотреть. Верхняя губа презрительно дернулась, надо хотя бы делать вид, что ладони предательски не потеют от страха. Сразу видно, Волков воспитывал, промелькнула шальная мысль у Вадика. Интересная вещь генетика, вроде бы ничего общего во внешности с Разумовским он не разглядел, но даже в простом наклоне головы угадывался старший брат, а во взгляде — вовсе неродной ей Олег, так же смотревший на Вадика много лет назад. Занятная. За этими размышлениями он не сразу услышал вопрос. — Где я? — голос оказался настолько хриплым, что Марго не сразу поверила, что это сказала именно она. — Неправильный вопрос, котик. Допустим, на Мадагаскаре. Какая тебе с этого польза? — издевательски пожав плечами, Вадик вернулся к рассматриваю узоров на стене. — Почему…? — вторая попытка оказалась более удачной. — Скажу так, — зажав между тонких губ зубочистку, ответил мужчина. — Твой братик задолжал серьёзным людям, а потом имел неосторожность почти прямым текстом послать их нахер, — лицо Маргариты почти не изменилось, она лишь досадливо сморщила носик. — Даже не удивлена? — Абсолютно нет. Он может. Мне нельзя с ним связаться? — попытка не пытка, хотя, понимала, что это дохлый номер. — Исключено, лапушка. Не знаю, насколько ты тут, всё зависит от твоего братца. Если чего захочется чего-то конкретного, кроме как переговорить с братишкой — не стесняйся. Списочек черкни на досуге, — мужчина издевательски подмигнул и вышел из комнаты. Как только за ним закрылась дверь, улыбка сползла с лица. Пацаны не выставили необходимый кордон на въезде, хотя должны были сделать это ещё вчера. Камеры теряли сеть, прерывая запись, команда, что он набрал несколько недель назад, рассыпалась на глазах. У него нашлась сто и одна причина, чтобы на кого-нибудь крепко наорать, но, собравшись с духом, и молясь, чтобы Волков все-таки не решился на полноценную спецоперацию, он отправился раздавать мотивационных пиздюлей. И как Дракон докатился до жизни такой? Пугает маленьких девочек, крадёт их для выкупа, после всего, что делал для Дагбаевых. Ах, да, Алташа приказал-попросил, Вадик кабанчиком метнулся выполнять. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Видимо, стареет Вадик, даже не проявил свою подъебистость, но точно выполнил приказ и даже не внес толику импровизации. Дагбаевы, правда, не всегда оценивают шутку-юмор, но он давно научился лавировать меж стервой сестрой и истеричкой братиком, точно угадывая их намерения, зная, когда можно скалиться, а когда лучше наткнуться языком на острый кончик зубочистки и заткнуться, болванчиком кивая и со всем соглашаясь. В последнее время Вадик часто стал задумываться над тем, а предложи ему кто-нибудь сменить хозяев, перебежал бы цепной пес к новому покровителю? Но то ли интересных предложений не поступало, то ли что-то держало его в клане, он сам пока точно не понял. В его беспринципной душе проснулась верность? Абсолютно нет. Благодарность? Тем более. Скорее всего вечный неоплачиваемый долг пустил свои корни. Юмжит, тогда только перенимавшая связи и дела Баатара, очистила его от застарелой ржавчины, смазала и дала то, чего на гражданке ему ой как не хватало, а именно — постоянный и неиссякаемый источник адреналина, с которым прыжки с парашютом и плавание с акулами в жизни не сравнятся. И вот сейчас он вернулся к тому, с чего в клане начинал. А перед ним девушка, что скорее всего пойдёт по стопам брата, в будущем обосновавшись в одном из его кабинетов. Интересно, она станет такой же прожженной стервой, как Юмжит, или сможет не запачкать руки? Вадик же давно расстался с розовыми очками, его действительность еще много лет назад перемолола своими жерновами, состоящими из огня, крови, боли и страданий, чужих и своих предательств, продажности и всех человеческих пороков. Такие как он никогда не возвращаются с войны, в кураже боев и смертей находя выход для собственного хаоса. Только вот все это уже давно отложилось в долговременной памяти, а что-то даже забылось, но вид Волкова вернул его в жаркую пустыню. Ничего не скажешь, Олежек заматерел, стал холеным взрослым мужиком. И даже, как бы странно это не звучало для Вадима, что сам старше Олега почти на десять лет, будто постарел. Куда делись чертята из карих, цвета горького шоколада, глаз? Вадим успел разглядеть в них только страх и обреченность, которых раньше там и в помине не было, даже под канонадой взрывов, заглушающих все вокруг. Ему посчастливилось знать Волкова и еще зеленым контрактником, смешно ругающемся на смеси непривычного для слуха татарского и благого русского матов. Его тогда только отправили в бассейн с акулами, но Вадику такой шанс упускать было нельзя, и он взял над ним шефство. По-другому эту смазливую мордашку пережевали и выплюнули бы, а так Вадим там подсуетился, тут пару слов бросил будто бы невзначай, и вот их уже вместе отправляют в нормальную учебку, а не в задрипанную казарму, где чистое небо сквозь дыры в навесе видно. В общем-то, первое время командование Волкова и держалось на авторитете Дракона, серым кардиналом поглядывающего из-за спины молодого начальника. Потом наконец-то до Поварёшкина дошло, кто тут главный, и он пропал из поля зрения Игнисова, после чего ему довелось узреть вторую ипостась Олега. Заросший неаккуратной бородой, потасканный, он хмуро гаркал на свой небольшой отряд, о котором через несколько месяцев молва пойдет по всей пустыне. Да побитый, да закаленный, прошедший боевое крещение огнём и порохом, но всё же умудрившийся сохранить толику дома в сердце, о котором, к огромнейшему сожалению Вадика, начал говорить все чаще и твёрже, с каждой неделей всё увереннее рассуждая о возвращении. Так что Вадима уже ничего не держало — сначала разыгранная словно по нотам самоволка, позволившая уйти в тень, а как голову поднять из схрона смог, там уже Поварешкин в плен попал, остальное же уже стало историей. Но как он смог снова просто жить, мужчина совершенно не понимал. Чем заглушил постоянную жажду адреналина, чем утолил голод боя? Но, что есть, того не отнять — счастливого человека видно сразу. Нет теперь шугающегося пацана, есть только взрослый мужик. Заматеревший и холеный. Кем-то любимый и нашедший дом. Жалко только, что в итоге оказались по разные стороны баррикад.