Хочешь к ногам целый мир положу, Хочешь роз, а хочешь ирисов? Но что бы тебе не принёс — ты любитель Самых холодных нарциссов Мальчики и девочки — Аскорбинка
Находиться в замке волшебно, как всегда. Кажется, Хогвартс задышал, когда детские ножки переступили порог этого величественного здания. Гермиона молчаливо улыбается первокурсникам Гриффиндора, покусывает губу и наблюдает, как те выстраиваются в шеренгу, чтобы пойти на свое первое магическое занятие. В этом году именно факультет львов особенно многочислен — все будто с ума сошли, пытаясь быть похожими на доблестного Гарри Поттера. И Гермиона не смеялась над Гарри только потому, что ее так же обожали и записали в ряды божеств. Сотня газетных статей о ней, где восхвалялся непревзойденный ум, красота и храбрость, заставляли ее веко дергаться, а рот изгибаться в усмешке. И вот результат: почти двадцать юных голов прямо сейчас смотрят на нее горящими глазами. Что удивительно — на втором месте по численности учеников является Слизерин. Это настоящее историческое событие, потому что в этом году факультет принял не только чистокровных отпрысков, но и дюжину полукровок, а также двоих маглорожденных. Теодор Нотт стал настоящим светочем надежды змеиного факультета, доказывая всем, что ошибки отца в молодости не стоит проецировать на сына, и что самый обычный ужик может превратиться в кобру, а при желании — в химеру. Даже Малфой вел себя достойно и ни разу не рыкнул на малышей. Это как раз и привлекло внимание Гермионы ранее. На самом деле, он вообще ни на кого не рычал, был абсолютно спокойным, будто под антидепрессантами, вежливо здоровался с учителями, иногда криво улыбался, но в целом держал себя достойно, и Гермиона решила немного понаблюдать за ним. Вполне возможно, что он страдает от посттравматического синдрома, ведь видеть столько мерзости и крови в собственном доме, знать, что твою маму могут убить за одну твою ошибку, каждый день соседствовать с Темным Лордом, исполнять его приказы — чего стоит одно только задание «Убить Дамблдора» — и при этом остаться в трезвом рассудке вряд ли получилось бы у взрослого человека, не то что у подростка. Она сама ходила несколько месяцев к психологу — магловскому, как она думала сначала, — вместе с Гарри. У них были как парные сеансы, так и индивидуальные, они не говорили врачу ничего лишнего. Но спустя пять минут приема психолог сорвал с них маски, признаваясь, что является сквибом и знает, кто они. Работать с этим стало легче, потому что мистер Грин понимал, о чем они говорят, но подходил к разбору проблем именно с магловской точки зрения обычного врача. Это помогало. Гарри лечил свой синдром спасателя, понимая, что всех он просто не смог бы спасти, прорабатывал детские травмы из-за нелюбви родственников и воспитания без родителей, долгих лет унижений, недоедания и чувства одиночества, и просто рассказывал про свою жизнь, впервые выговариваясь. Грейнджер плакала, когда слушала исповедь Гарри, — на секунду она возненавидела покойного Дамблдора за то, что он оставил малютку-Гарри с этими животными, и ей было так стыдно, что она не знала и малой доли из его жизни вне стен Хогвартса, ведь ее всегда заботили лишь оценки и знания. Вот только оценки не обнимут тебя в трудную минуту, а знания не заменят живое общение. Они стали намного ближе в палатке, а после превратились в настоящих брата и сестру, поскольку ни у кого из них не осталось семьи — они стали друг для друга семьей. Гермиона же все лето боролась с синдромом отличницы, старалась начать спать и не видеть во сне мерзкую улыбку Беллатрисы и не слышать сладкий шепот Тома Реддла из крестража. Какие страшные вещи показывала ей часть души Темного Лорда… Она не говорила об этом даже Гарри, было стыдно, поэтому они разбирали это на одиночных встречах с врачом. Поначалу она не могла вымолвить ни слова: стыд, такой стыд. Было очень стыдно за то, что чуть не поддалась, стыдно за свои фантазии, где Волан-де-Морт, превращаясь в другого человека, ласкал ее тело и говорил, какая она прекрасная, и что ему плевать на ее кровь, что он ее любит, и если она присоединится к Темному Лорду, он будет просить, чтобы ее пощадили. Однажды она почти сорвалась — ее остановил лишь страх, что Поттер может с собой что-то сделать, если останется один. Реддл много ночей подряд шептал ей то, что она хотела услышать больше всего на свете. Иногда он превращался в ее родителей, обещая, что вернет им память, иногда в Лаванду, которая признавала, что всегда завидовала Гермионе и хотела с ней дружить, и озвучивал еще много-много-много потаенных желаний, что скрывались глубоко внутри. Но чаще всего он был… она сглатывает слюну и давит ногтями на ладонь, не позволяя себе вспоминать это. Это все лишь проделки крестража, не иначе. Они все страдали на этой войне. Кто-то больше, кто-то меньше. Абсолютно чистым не вышел никто. И ей так хотелось узнать, почему же Теодор не намекнул, что он в Ордене, почему Забини молчал, почему Панси плевалась ядом, но упорно отводила взгляд. Гермиона бы помогла — не важно как и чем, но помогла бы, а теперь на языке теплится простое «спасибо», но она никак не может подойти и сказать это вслух. Ей стыдно. Стыдно за то, что не верила в них. Да она даже Нотту не верила, когда тот ее вытащил с того света, а больших доказательств нельзя привести. Смущенная, она кидает взгляд в сторону слизеринского стола. Гермиона краем глаза замечает, как с кривой улыбкой возвышается Нотт над первокурсниками, и как те благоговейно смотрят на него, и, не выдержав, тихо смеется, прикрывая ладошкой рот; вот только он все равно слышит ее смех и тотчас подмигивает, резко взмахивая полами мантии и заставляя юных утят следовать за ним, как за мамой-уткой. Она движется следом, и вот они уже вдвоем около кабинета зельеварения уверяют мелких, что профессор Слизнорт добрейшей души человек, и бояться его не стоит. — Знаешь, с тобой легко работать, когда мы не ссоримся, — заговаривает Гермиона первой. — Спасибо, что не бросаешь меня разгребать это все одной. — Я люблю все контролировать, — отвечает Нотт, попутно пересчитывая головы детей. — Я тоже, — Гермиона слышит в своем голосе вызов, и Тео тоже, потому что он замирает и разворачивается к ней, поигрывая палочкой. — Правда? — он деланно удивляется. — А я и не заметил, — смеется и возвращается к детям, пока Гермиона выдыхает воздух в попытке успокоиться. Она решила благодарить его за все мелочи — это посоветовал мистер Грин: «Просто начни благодарить людей вокруг себя, им будет приятна твоя благодарность», — но теперь жалеет об этом. Теодор Нотт и его длинный язык… Однако Гермиона решила точно следовать указаниям: она уже поздоровалась с Панси и улыбнулась той, в ответ увидев смущенную, но тоже улыбку. Главное — начать, а Нотт… с ним тоже что-то можно будет сделать, потому что она до сих пор чувствовала смущение, как только смотрела на него. Рано утром она и Нотт неловко встретились в гостиной, но стоило начать говорить о плане дня, как вся неловкость тут же испарилась, оставляя за собой лишь двух старост школы, занятых работой. О поцелуе он ей тактично не напоминал, а она и сама была не в силах это обсуждать. И вот теперь они вдвоем неторопливо идут на свой первый урок по Истории магии. — Мне просто нравится тебя выводить, Грейнджер, ты начинаешь рычать, как маленький львенок, — улыбается, отчаянно смущая. — Но согласен, мы с тобой хорошо сработались. Одна голова хорошо, а две — лучше. Он невесомо проходится пальцем по ее руке и придерживает дверь, пропуская вперед. — Прошу. — Д-да, — Грейнджер опускает глаза в пол и незаметно поправляет галстук, ведь именно он, а не слова Нотта заставляют ее на секунду задохнуться. Историю магии, к сожалению, все так же преподает профессор Биннс, и все невольно закрывают глаза от уныния. Гермиона сидит рядом с Невиллом, наблюдая, как Рон с Лавандой, до сих пор перевязанной, но все равно болтливой, сидят за соседней партой и активно переписываются на куске пергамента. Гермиона переводит взгляд на одноклассников, подмечая, кто чем занимается. Невилл читает книгу о растениях Южной Америки. Луна с Джинни листают «Придиру». Гарри просто спит, подложив ладонь под щеку. Паркинсон и Забини тихо переговариваются между собой. Малфой смотрит прямо на нее. Стоп, что? Она резко отводит взгляд обратно на свои записи и косит взгляд направо. Малфой так и сидит, даже голову повернул в ее сторону, будто хочет, чтобы она обратила на него свое внимание. Она снова переводит взгляд на него в надежде, что он скривится, прошепчет: «Грязнокровка», — и отвернется. Но нет, он все так же сидит и смотрит, будто с вызовом. «Ну же, посмотри на меня, я здесь». Малфой уже добрые пять минут своего драгоценного времени тратит на такой идиотский прием. Вряд ли она посмотрит на него еще раз, но нет — гриффиндорская храбрость в ее крови. Грейнджер выгибает тонкие брови с немым вопросом и наклоняет голову, мол, что? «Да, ничего, собственно, просто пялюсь на тебя и думаю, как привлечь внимание, потому что план составить так и не удалось, а игра в гляделки с девушками с других факультетов всегда срабатывала». То, что Грейнджер — не любая другая девушка с факультета становится ясно, когда она фыркает на его улыбку — ему говорили, что он красив, когда улыбается — и вовсе отворачивается. Вот же сука. Неужели ей не интересно, зачем он на нее смотрел? Малфой хмурится и переводит взгляд в окно — хочется в него выброситься прямо сейчас, потому что теперь он чувствует, как смотрят на него. Холод проходится по затылку и оседает на пальцах ног. Нотт улыбается ему, расцветают ямочки на щеках. Ангел, блять, правы были девушки. Ангел медленно качает головой, будто осуждая, и подталкивает к нему пергамент. «Зачем?» Один единственный вопрос, на который Драко не имеет понятия, как отвечать. «?» Ответ не приходится долго ждать. «Зачем смотрел?» Малфой хмурится — изображать дебила он научился, еще когда жил с Темным Лордом по соседству. «Куда, блять? В окно?» Он снова смотрит на Грейнджер, но она не поворачивается в ответ. Как же удобно, что за ней действительно находится окно, и можно даже не лгать. Почти. Нотт смотрит на него еще пару секунд — Малфой чувствует, — а затем тихо выдыхает и забирает пергамент, моментально воспламеняя его в пальцах. И это невербальное «Инсендио» без палочки заставляет Драко невольно съежиться…***
Малфой наблюдает за ней весь оставшийся день украдкой, чтобы не разозлить дракона, ревностно охраняющего свою принцессу. А охранять теперь было что — Драко разглядел. И теперь отчаянно хотел вернуться назад во времени и не знать, не понимать, что это может значить. Его заедает на ней. На чертовой Грейнджер. Хватает лишь половины дня его наблюдений, чтобы он понял Нотта. И ему это не нравится. И плевать, что она снилась ему пару… десятков раз после Святочного бала. И что он думал о ней на пятом курсе, когда следил за деятельностью их маленького тупого отряда. И пристально наблюдал на шестом на вечерах у Слизнорта, как она бегает от Маклаггена. Он просто наблюдал без задних мыслей. Это же заучка Грейнджер. Фу. Абсолютно плевать, что в его снах эта заучка корчилась от боли под ним, пока он трахал ее, пораженную Круциатусом. Это просто сны. А выбирать для секса маглов с каштановыми волосами было лишь подсознательным решением. Она ему не нравилась. Точно нет. Просто она стала другой. И он это заметил. Вот и все. Драко отрывает свой взгляд от нее и идет дальше по коридору, прислоняясь лбом к прохладе каменной стены. К концу подходит только первый учебный день, а ему уже хочется утопиться.***
Нотт всегда думал, что у него железная выдержка. Ведь наблюдать за девушкой шесть лет и не прикасаться к ней он как-то мог… раньше. Потому что теперь этот зуд под кожей просто невыносим. Она спит в паре шагов от него, купается в той же ванне, что и он, она буквально в паре метров от Тео постоянно, и он понимает, что скоро его переклинит. Он чувствует это. Легкие касания за прошедшую неделю становятся рутиной. Придержать ее за талию на входе в Большой зал, сжать пальцы под партой, когда она о чем-то задумывается, утром пригладить ее волосы и заправить за ухо. И улыбаться ей в открытую, как раньше не мог. Улыбка, кажется, приклеилась к его лицу, привлекая слишком много внимания противоположного пола, но он терпит, потому что совсем скоро она будет его, будет обнимать его, целовать и стонать под ним так громко, что услышат в подземельях Слизерина. Он представлял себе миллион раз, как он признается ей в любви, войдет в нее, как она будет плакать и пищать, просить остановиться, а он, галантный джентльмен, конечно же, поцелует ее и утешит, но не остановится, пока она не сорвет голос. Он так хотел увидеть ее тело, ее душу, чтобы она просила его, чтобы целовала и рассказывала ему свои сны, гуляла с ним под палящим солнцем и показывала свои любимые места в замке. Он просто хотел быть с ней и душой, и телом. И видит Мерлин, он долго терпел. Как ярко красная вспышка перед глазами пролетает ее фигурка в облегающем платье. Они решили устроить вечеринку в их гостиной в вечер субботы, и это стало для Тео началом конца. Потому что видеть ее такую красивую, с алыми губами, на каблуках, с высокой прической, и не подойти было невозможно. Ноги сами его несут к ней, и он врастает в пол в пяти сантиметрах от нее, ненароком касаясь тонкой талии, пока она общается с сокурсниками. Гермионе на самом деле не очень удобно в этом платье. Его ей подарила Джинни перед поездкой в Хогвартс, и она честно думала, что не наденет его до выпуска. Но вот прошла лишь первая учебная неделя, а она уже в нем, впервые пьет огневиски, нарушая устав школы. Весь седьмой курс здесь, и некогда довольно просторная гостиная теперь еле вмещает в себя молодых волшебников. Когда спустя час веселья и разговоров кто-то предлагает сыграть в «Правду или действие» с новинкой близнецов — зельем правды, не таким сильным, как Веритасерум, но похожим по действию, — Гермиона вообще не думает, что может случиться что-то из ряда вон. Поэтому когда бутылочка указывает на нее, и она выбирает «правду», Панси, хитро ухмыляясь, задает свой роковой вопрос: — Грейнджер, кто из присутствующих здесь парней тебе нравится, как мужчина? И задала же, лиса, такой вопрос, специально уточнив, что да как. Гермиона с готовностью открывает рот, чтобы привычно сказать, что никто, но… Взгляд темно-зеленых глаз прожигал в ней дыру весь вечер, и сейчас, под взглядами остальных, его взор самый пытливый. Он будто один-единственный из всей толпы смотрит на нее и ждет ответа. — Мне… Она не может. Нет, нет, Мерлин, какой позор. Зелье заставляет ее сказать, соврать не получится. Она прикрывает лицо руками, тихо шепча: — Тео. Мне нравится Теодор Нотт. На самом деле, никто особо не удивляется этому факту к ее большому изумлению. Рон лишь фыркает, а Гарри хитро переглядывается с Джинни, будто они знали какой-то секрет. Даже Панси говорит, что-то типа: «О, мы все через это прошли, добро пожаловать в наш клуб», — поэтому игра продолжается, и Гермиона даже расслабляется, стараясь смотреть строго на бутылочку. Когда та останавливается на Малфое, и он выбирает «правду», Гермионе хочется отыграться на слизеринцах. Раз уж она краснела, то теперь пусть принц Слизерина испытает то же самое. Вопрос был заранее приготовлен. — Малфой, кто из присутствующих девушек нравится тебе в романтическом плане? Вся свободная женская аудитория поддерживает ее вопрос. И Гермиона берет в руки стакан, чтобы сделать глоток, потому что ее попросили задать именно такой вопрос, если получится — на самом деле ей это было не интересно. Поэтому когда он говорит: — Ты, — все молчат. — Мне нравится Гермиона Грейнджер. И… Она давится и в шоке смотрит на него, быстро обдумывая услышанное. Это не может быть правдой. — Ты, по-моему, перепутал… — Рон начинает говорить, но Гермиона прерывает его: — На самом деле, я могу вам объяснить, ребята, — громко говорит она, поднимая руку вверх. — Все вы знаете, что было в Малфой-мэноре? — яростные кивки быстро проходятся по толпе. — Так вот, Малфой просто чувствует вину за то, что не спас меня, поэтому его мозг думает, что у него ко мне чувства, и просто хочет защищать. Я… я ходила к психологу — это маггловский колдомедик, который лечит душу, — он объяснял мне, как это происходит. Поэтому я не считаю, что Малфой имеет в виду то, о чем вы все думаете, — все, выдыхает. — Он действительно путает. Малфой выглядит испуганным, как олень, пойманный в свет фар. Он медленно вздыхает, но молчит, делая глоток огневиски. «Какая она все-таки умная», — ухмыляется про себя. И храбрая — защищает его от всех, лишь бы про него ничего лишнего не подумали. Вот же… Гермиона улыбается, ведь раньше Малфой бы плевался ядом и кричал, что близнецы Уизли отравили его. Что же, этот Малфой ей нравится больше бесполезного папенькиного сынка. Она ободряюще смотрит на него и хочет продолжить, но. — К тому же чистокровный, влюбленный в грязнокровку… вам самим не смешно? Это просто долг перед ней и все, — медленно говорит Малфой, смотря ей в глаза. — А в романтическом плане мне нравится Панси Паркинсон, я просто не так выразился. Нет, все же это еще тот самый старый Малфой, а ведь она почти поверила. Грейнджер молчит, теперь тоже смотря ему прямо в глаза. В его льдистые глаза. Он до сих пор называет ее грязнокровкой, Мерлин. Война будто бы обошла его стороной, и на секунду, на секундочку становится так обидно, что она оправдывала его в суде, что она поверила в него, наблюдая эти несколько дней, что он стал хорошим человеком. Но его «грязнокровка» возвращает все на круги своя. — Кровь ничего не значит, — говорит тихий, но твердый голос. Она резко отводит глаза от Малфоя и тут же чувствует руку на своей ладони. Тео. Смотрит на нее, улыбаясь, и при всех говорит, что… Что? — Мы все кого-то потеряли на этой войне из-за глупых предрассудков, основанных на мнении жалкого, одинокого придурка, решившего, что он может распоряжаться чужими жизнями. Салазар Слизерин не принимал в наши ряды маглорожденных, только потому что боялся их, и теперь на нашем факультете есть дети, чьи родители не волшебники. Так хочешь сказать, Малфой, что шляпа — древнейший артефакт, созданный Годриком Гриффиндором, ошибается в своем выборе, и они не достойны? Малфой молчит, сжимая кулаки, смотрит прямо в это мерзкое, улыбающееся лицо Нотта. «Ради своей жалкой грязнокровки решил резко поменять мнение? Какой ты двуличный. Сам же смеялся над ней из-за ее крови, восхваляя свою, кристально-чистую и ценную. Без грязи». — Они достойны, — шепчет Панси, поднимая голову, — это была глупая идеология. И мы заплатили за это сполна. — Темный Л-лорд, Том Реддл, — Гарри немного заикается, но все равно прямо смотрит на Малфоя, — был полукровкой. Его отец был маглом, а мать жертвой длительного инбридинга поколений Слизерина. Он не был чистокровным, а маглорожденных он ненавидел, как и маглов, не потому что думал, что лучше них, а наоборот: из-за Второй Мировой войны он боялся, что фашисты скинут на его приют бомбу… и убьют его. Он боялся их и оттого ненавидел. Он был полукровкой и сильнее любого чистокровного наглеца. Я думаю… если бы у него была любящая семья, то сейчас он был бы на одной ступени с Дамблдором… — В любом случае, — Драко откашливается, — наши отцы не позволят нам жениться и выходить замуж за гря… маглорожденных. Поэтому такие вещи недопустимы среди чистокровных. Кем был Реддл — мне плевать. Таково мое мнение. Максимум это может быть любовница или любовник, — и скрещивает руки на груди, смотря на бледную Грейнджер. «Да-да-да, Грейнджер, именно так, он никогда не женится на тебе. Твой Нотт просто трахнет тебя, использует и женится на какой-нибудь Гринграсс, а ты будешь пускать сопли, окруженная своими друзьями-гриффиндорцами. Что он уже успел тебе напеть, интересно? Если ты так сильно побледнела, то точно успел что-то сказать, во что ты поверила, наивная дура». Наивная грязнокровка. — Мерлин, Драко, ты, правда, думаешь, что твои деды и прадеды женились исключительно на чистокровных? — Блейз смеется, пытаясь сгладить напряжение в воздухе. — Давайте закроем тему и просто будем наслаждаться вечеринкой. Я вижу, что у кого-то пустой бокал! Шепот обсуждения мгновенно стихает, и вечер, хоть и не так весело, но продолжается. Все так устали от первых дней учебы и отвлекаются на пустую болтовню. — Так твой отец не допустил бы твою женитьбу на человеке, которого ты любишь, Малфой? Даже если бы это была маглорожденная ведьма? Грейнджер стоит прямо перед ним с полупустым бокалом и напряженно всматривается в его зрачки, переминаясь на каблуках. Он даже не заметил, как она подошла к нему, и очень удивился. Она пьяна — это заметно сразу. Драко быстро оглядывается в поисках Нотта, но тот увлеченно что-то рассказывает Блейзу и Джинни Уизли и не смотрит в сторону Гермионы. — Послушай, Грейнджер, — быстро и отрывисто, и не смотря ей в глаза, а куда-то в переносицу, будто сквозь нее, — я бы никогда, Мерлин, не влюбился в грязнокровку и тем более не женился бы на ней. Понятно? Грейнджер улыбается и будто бы смеется над ним, облокотившись на стену. — Понятно, — и снова эта странная улыбка. — Просто было интересно. У тебя уже есть невеста? Разговор напоминает какой-то цирк. Зачем она подошла к нему и спрашивает такие странные вещи? Еще и улыбается, будто они лучшие подружки и обсуждают мальчиков. — Нет, Грейнджер, а что? Он тоже прислоняется боком к стене и делает глоток, в глубине души даже немного наслаждаясь разговором с ней. Давно он просто с кем-то не разговаривал. — О, я думала у вас с рождения, как в сказках, выбрана невеста, и вы ждете совершеннолетия, чтобы жениться, — говорит она, поправляя прическу. Волосы. Она поправляет волосы перед ним: неужели хочет казаться для него симпатичной? Ей и стараться особо не нужно было — Малфой за вечер не раз возвращал свой взгляд к ней. К ее ногам в этих чертовых каблуках — и как она на таких ходит. Он улыбается в ответ. — Я не принц из сказок, Грейнджер, — он смотрит на ее и свой бокал, взмахивает палочкой, и оба стакана наполняются терпкой жидкостью, — а вот дракон к нам как раз спешит… Нотт встает напротив них с лживой учтивостью, слишком близко наклоняясь к Грейнджер и нюхая содержимое ее стакана. Что, боится, что отравят? — Что это ты пьешь, маленькая Грейнджер? Нотт забирает стакан из ее рук и делает глоток, скашивая глаз на Малфоя. Отпивает он огневиски с того же места с отпечатком помады, где только что были ее губы. Ох. Драко облизывает свои, чтобы распробовать вкус, — ее губы были бы такими же горько-сладкими, как и его. — То же, что и ты. Отдай, — Гермиона краснеет, вырывая стакан из чужих рук. — Мы обсуждали с Малфоем будущее чистокровного рода, и я узнала, что вы не помолвлены с другими чистокровными с самого рождения. Всегда было интересно, как это происходит. — Это долгий процесс ухаживания, прошение руки и сердца у главы рода, дарение подарков и еще много тонкостей. У каждой семьи свои правила, — говорит Нотт, прикуривая сигарету, припрятанную за ухом. — Я покажу тебе. — Ты дашь мне книгу про правила вашей семьи? — удивляется Гермиона, а Драко давится собственной слюной. Пиздец. Нет. Только не при нем. — Нет, маленькая Грейнджер. Тео выпускает дым в воздух и наклоняется ближе к ней. Блять, как же вкусно от нее пахнет: микс сладких ягод от ее духов, огневиски и что-то пряное, как корица. Она пахнет его амортенцией, и Нотт глубже вдыхает воздух рядом с ее шеей, почти вдавливая ее в стену, но все же отстраняется, напоследок вдохнув поглубже. — Ты станешь непосредственной участницей, малышка. Фу. Драко кривится, уставившись на этих двоих. Грейнджер явно не понимает, что он имеет в виду, и просто кивает. Она кивнет сейчас, даже если ей скажешь, что она завалила все экзамены. Просто бери и трахай ее прямо здесь — она не скажет «нет». Теодор чуть ли не предложение ей сейчас сделал, а она не поняла и так же пьет свой ебучий напиток. Драко громко смеется. — Чего только не скажешь, чтобы залезть в трусы Грейн… Договорить он не может: невербальное «Силенцио» от Блейза, подошедшего со спины, явно не лишнее, потому что взгляд Нотта, если бы Малфой договорил, обещал ему мучительную смерть. — Думаю, нам пора. Спокойной ночи, — подмигивает Забини. Блейз берет Драко за плечи и ведет на выход из гостиной. Их сокурсники тоже покидают комнату, вскоре оставив Нотта и Грейнджер одних. — Почему мне так хочется спать, Нотт? Грейнджер лениво взмахивает палочкой, убирая беспорядок со стола и, шатаясь и держась за стену, направляется к ступеням, ведущим в ее спальню. Нотт тихо идет следом, не пытаясь ей помочь, а просто наблюдая за ее жалкими потугами. — Ты пьяна, Гермиона. — Этот хорек так бесит меня, — шипит и пытается снять туфли, наклоняясь и открывая Тео вид на обтянутые тканью ягодицы. — Правда? — забавляется Нотт, подходя ближе и утыкаясь пахом в ее зад, но сразу же отходя на шаг, ведь он обещал неделю не трогать ее. — Помоги мне, Нотт. Будь полезен хоть раз в жизни, — она оглядывается на него и жалобно смотрит на лестницу, так и не сумев расстегнуть застежку на туфлях. Тео аккуратно берет ее за руку и тянет на диван, заставляя ее буквально упасть на него. Она тяжело дышит, декольте не скрывает влажную кожу, пряди выбились из прически, а на губах лишь остатки от красной помады, но она так красива, что Тео сглатывает подступающую слюну. Он садится перед ней на колени, и его член мгновенно дергается в брюках. Нотт так давно мечтал об этом. Просто быть с ней вот так рядом, на коленях, смотреть на нее, как на божественную статую. Тео аккуратно поднимает ее ногу, обхватывает пальцами косточку и тянет тоненький ремешок из замочка на лодыжке. Туфля легко соскальзывает и падает на пол, пока Гермиона, сощурив глаза, кусает указательный палец, глядя на него сверху вниз. Он нежно проводит пальцами по маленьким пальчикам, поднимая ладонь вверх по стопе, и кладет ее ножку себе на плечо, целуя напряженную икру. Эти ноги не давали ему спокойно сидеть на уроках, и теперь он может их целовать и лизать, пока она с шоком смотрит, как его влажный язык чертит дорожку до самой коленки, зубы прикусывают косточку, а пальцы держат под коленом, разводя ее ноги в стороны. Она резко задыхается, пытаясь свести их вместе, но у нее не получается. Да, хоть платье и длинное, на бедре длинный вырез, и если развести ноги, то… — Да ты вся мокрая, Грейнджер. Он не может оторвать взгляда от открывшегося вида. Тонкий шелк красного белья в тон платью красуется на влагалище пятном темно-бордового цвета, и если она не потекла от его действий, то он Папа Римский. Наклоняется ниже, сжимая ногу и еще сильнее надавливая, замечая ее отличную растяжку. Вау. Просто вау. Утыкается носом под самой кромкой белья, вдыхая сладкий запах запретного плода, и приоткрывает рот, языком практически касаясь влажной ткани. Поднимает глаза наверх — Гермиона дышит так тяжело и часто, будто убегала от кого-то. Но нет, дорогая, ты никуда не убежишь. Тео давит языком на влажный шелк и жмурится от удовольствия. Он чуть не кончает в момент, когда на языке взрывается ее вкус. Блять. Резко сжимает член сквозь брюки, потому что спустить в штаны от такого не хотелось — слишком рано. Он ее еще не распробовал. Она запрокидывает голову и кладет руку на его волосы, мягко сжимая. — Можешь сжать сильнее, милая, — и она сжимает, запуская ноготки. — Да, вот так. Нотт облизывается и снова переводит взгляд на раздвинутые ноги, указательным пальцем медленно проводит линии вдоль бедра до трусиков и наконец-то отодвигает их. Она такая мокрая и горячая. У него перехватывает дыхание от вида желанного местечка, и Тео быстро опускается ртом на ее влагалище, втягивая в себя напряженный клитор. — Сладкая. Он лижет ее с таким наслаждением, что сам стонет в такт ей. Язык двигается вверх вниз, ни на секунду не выпуская возбужденный клитор из жара рта. Нотт проводит руками вверх по бедрам к талии, трогает везде, где только может, и смотрит-смотрит-смотрит. Губы сжимаются на ней, а язык давит сильнее. Она стонет. Так громко и открыто, так вкусно. Если он думал раньше, что она красивая, то сейчас она будто сияет. — Я сейчас… — Гермиона дергается, сильнее сжимая мягкие волосы в кулаке, а рот приоткрывается в немом крике. Ее сотрясает дрожь. Ногти впиваются в кожу головы Нотта, но ему от этого только приятнее, пока он наслаждается ее наслаждением. — Я люблю тебя, — шепчет он, облизывая губы и смотря в ее глаза. — Я, блять, так сильно люблю тебя. — Хей, ребята, я забыла свою… свою… Джинни ошарашено застывает на входе в гостиную, переводя взгляд с ярко-красной Гермионы на довольного Тео. Грейнджер резко сводит ноги и быстро расстегивает вторую туфлю, бегом скрываясь за дверью спальни и хлопая ей так сильно, что Джинни вздрагивает. — Что же, Уизли, ты забыла? — обманчиво мягко спрашивает Нотт, поднимаясь на ноги и облизывая блестящие от смазки губы. Уизли быстро опускает взгляд на чужую ширинку облегающих штанов с влажным пятном и краснеет, быстро отворачиваясь. Она прекрасно видит член, который совсем не скроешь под одеждой. Очень не вовремя она зашла. — Акцио сумочка, — пищит она и выбегает за дверь, пока Нотт не убил ее. Он громко смеется, запрокинув голову и ероша волосы, и переводит взгляд на дверь спальни Гермионы. Вряд ли она впустит его сейчас, поэтому он садится на диван, где сидела она минутой ранее, и расстегивает ширинку, наконец-то прикасаясь к напряженному члену. Ему хватает всего нескольких касаний по головке, и он кончает, судорожно глотая воздух, где до сих пор пахнет ее духами. Устало откидывается на спинку, закрывая глаза и размазывая сперму пальцами по лобку. Интересно, она бы дотронулась до него? Помогла бы ему кончить? А может, взяла бы в рот, лизнула своим юрким язычком головку, дабы отплатить ему ответной услугой. Смотрела бы на него своими невозможными глазами, напрягая губы? — Блядство, — член снова стоит…