CULVER

Гермиона пробуждается от громкого стука в дверь. Она медленно взмахивает палочкой, колдуя Темпус, и с удивлением обнаруживает, что уже девять утра. Голову нещадно пробивает болью — впервые в жизни ее настолько сильно мучает похмелье. Гермиона сонно оглядывает комнату в попытке прогнать морок. На полу валяется скомканное платье и нижнее белье. Она морщится от собственной безалаберности и одним движением руки прячет барахло в шкаф. Быстро накинув на себя темный халат, Грейнджер открывает дверь и смотрит на улыбающееся лицо Тео. Вот же... Не сейчас, пожалуйста. Так же резко закрыв дверь перед его носом, она прислоняется горящим лбом к желанной прохладе дерева. Хочется биться головой о дверь долго и нудно, пока все воспоминания о вчерашнем не покинут ее свинцовую голову. Увидев Джинни в проеме гостиной вчера ночью, она протрезвела в мгновение ока. Тут же стыд обуревает ее; Мерлин всемогущий, — она позволила ему сделать это с собой. Нет, не просто позволила, а охотно поддалась на его ласки и стонала под его обжигающим языком, очень даже отдавая себе во всем отчет. Вывод: тандем из огневиски и Теодора Нотта — опасная смесь, однако не ясно, что из этой пары горячее… Когда она вошла в комнату, то вырубилась почти мгновенно; уставшее сознание накрыло тьмой, как одеялом, не давая осмыслить произошедшее. Утро вечера мудренее. Ей будет стыдно потом. А теперь наступил новый день и вот, он стоит за дверью и ждет ее реакции. Она же со всей ясностью не до конца пробужденного ума понимает, что не готова встретиться с ним так быстро, а новый стук в дверь не дает сосредоточиться абсолютно. Она слышит, как он недовольно бьет ногой по полу в ожидании. Черт… Гермиона кусает губу в панике, ведь совсем не знает, как себя вести дальше. — Тебе нужно поесть, а еще я принес антипохмельное зелье. Открой дверь, не укушу, — смешок, — клянусь. Она дрожащими руками открывает дверь и отходит вглубь комнаты, сразу же отворачиваясь от него. Смотреть в глаза Нотту ей пока не под силу. Тео медленно входит в спальню и ставит поднос с едой на небольшой столик, подмечая, что книг в этой комнате больше, чем некоторые люди прочли за всю свою жизнь. На стуле висит плед нежно-розового цвета. Постельное белье со смешными пингвинами, и Тео подмечает, что она не пользуется тем, что предоставляет Хогвартс. А в углу комнаты стоит вечный букет белых роз — тот самый, что он подарил ей, когда заставил плакать. Неужели она его сохранила, и он ей дорог настолько, что взяла тот с собой в школу даже пару лет спустя? — Красивый букет, — не может промолчать Тео, обходя ее, чтобы посмотреть в лицо. — Кто подарил? Гермиона стоит почти зажмурив глаза, как маленькая. Он усмехается; ей стыдно — видимо, ее блестящий ум еще в процессе анализа, что бы такого сказать ему и как оправдаться. Вот только за получение удовольствия не нужно оправдываться. На самом деле, он был бы не против повторить и продолжить прямо сейчас. — Ты же и подарил. Он замирает, улыбка на лице гаснет. «Как? Что? Откуда она знает?» Теодор понимает, что злится. Ему не нравится, когда все идет не так, как он задумывает. В этот момент она открывает глаза и смотрит на него, хмуря лоб. — Там была записка… Я поняла по почерку. Только недавно, — говорит, опустив глаза в пол. Чувствовать его смятение на удивление приятно, — понимает Грейнджер. Она сама была удивлена, когда почерк чужого доклада по зельеварению уж очень напомнил один до боли знакомый стиль письма. Не то что бы Гермиона любила подарки, но ей нравились цветы, особенно белые розы. И это были не просто розы, а вечные розы. Очень дорогие — настолько, что их выращивают лишь в одной теплице в Магической Британии, и стоят они не менее тысячи галеонов за небольшой букетик. Думать, сколько стоит ее букет, она не хочет, потому что этой суммой можно напугать любого здравомыслящего волшебника. Она бы не смогла их выкинуть. Это слишком красивый подарок. Иногда в палатке она доставала из сумочки уменьшенную заклинанием версию этих цветов с запиской и повторяла себе, как мантру: не плачь, не плачь, не плачь. Значит, кому-то помимо Рона и Гарри она дорога, тому, кто подарил цветы. И она старалась быть сильной, когда иной раз хотелось позорно разреветься. — Мы… я бы не хотела обсуждать вчерашнее, — она все же поднимает взгляд на его пустое лицо. — Ничего не было. Забудь об этом и обо мне тоже забудь. Мы были пьяны, вот и все. Его взгляд меняется, и ей становится не по себе. Давно она не видела такого выражения, будто он снова смотрит сквозь нее и вот-вот скажет очередную гадость. Потому Грейнджер молчит и ждет его ответа. Он любит ее? Ну, конечно. А Волан-де-Морт хотел мира во всем мире. «Ну же, скажи, что я мерзкая, гадкая, сухая и все это было лишь розыгрышем, чтобы залезть ко мне в трусы». Она ждет его ответа, сердце стучит, как ненормальное, и в то же время хочется выставить его за дверь и просто лечь обратно на кровать, не слыша того, что он скажет, потому что ответ его точно будет схож по действию с убивающим проклятием. А хотелось бы просто стереть вчерашний вечер. Вот только влез он в мысли Гермионы за эту неделю намного глубже… и вряд ли получится о таком забыть. Ведь запомнились все улыбки, неловкие взгляды и осторожные прикосновения, которыми теперь она могла наслаждаться до конца жизни. В одиночестве. Она не настолько глупа, чтобы верить в его так называемую любовь. Зная Теодора Нотта, от него можно было ожидать, чего угодно. Искренностью от него почему-то не пахло. Она ему не верит. Грейнджер вздыхает, думая, что хуже уже быть не может, и садится за стол, придвигая поднос поближе. Открывает флакон с зельем, морщится от едкого запаха и выпивает, запрокинув голову. На тарелке лежат две булочки с корицей — ее любимые, — кофе с молоком и яичница с помидорами. Все, что она любит есть на завтрак. Она осторожно смотрит в его сторону, делая глоток не горячего кофе, пока он так же, замерев посреди комнаты, стоит и не двигается. Наблюдать за ним было бы интереснее, покажи он хотя бы одну эмоцию, кроме безразличия, и Гермионе надоедает на него смотреть. — Так и будешь молчать, Нотт? Или придумываешь очередную отговорку? — Кажется, вчера я был Тео. — Тебе кажется, — злится Гермиона, звякая чашкой по столу. — Тебе стоит уйти. — Почему? Тео смотрит на нее, будто не понимает, что сделал не так. Это так странно с его стороны, что Гермиона чувствует, будто имеет дело с диким зверем. — Что «почему»? — Гермиона откидывается на стуле и складывает руки на груди. — Почему я не верю в твое признание? Может, потому что ты изводил меня несколько лет, а теперь, как снег на голову, признаешься в своих скрытых чувствах, ведешь себя, как джентльмен и… — она вздыхает, видя, что он вообще ни черта не понимает смысл ее слов. — Все это выглядит подозрительно. Согласись. — Нет. Мы все же поговорим о произошедшем между нами. Она закатывает глаза. Ей хочется просто выдворить его из своей комнаты и спокойно подумать. Нотт нервно проводит рукой по кудрям и все же смотрит на нее с какой-то откровенной злостью в зелени глаз. Гермиона не тянется за палочкой только на чистом инстинкте, что он не причинит ей вреда. — Я сказала, что не хочу это обсуждать, — отрезает она. — Не хочу и не буду играть в твои игры. Я не верю твоим словам и твоим действиям, найди себе новое развлечение. — А я хочу. Мне надоело делать так, как хочешь только ты. Грейнджер даже не успевает моргнуть, когда он взмахивает палочкой, а она оказывается парализована на стуле. Тео ударяет ее невербальным, пока она думала, что он не причинит ей вреда. Трижды ха-ха. Лениво, как кот, кидает на дверь запирающее, убирает ее палочку в шкаф, ухмыляясь от вида скомканного платья, и медленно прячет свою палочку в кобуру, не сводя с нее глаз. Улыбки больше нет. Гермиона пугается такого Нотта. Ни единой эмоции на лице. Пустота взгляда, как у куклы, что раньше была его неотъемлемой одежкой. В давние времена. Садится перед ней на колени, как вчера, только теперь нет смешинки во взгляде, и алкоголь не кружит голову туманом. Гермиона бы вздрогнула, если бы могла двигаться, но лишь молчаливо смотрит, как он придвигается ближе к ней, опаляя дыханием щеки. От него пахнет зубной пастой, мятной, вперемешку с сигаретным дымом. — Что еще я должен сделать, Гермиона? — она непонимающе смотрит на него не в силах ответить. Ну, конечно же, милая, ты ничего не понимаешь; как было тяжело не поддаваться страху, а учить все эти заклинания и убивать Пожирателей, спасать детишек, на которых ему глубоко плевать, лишь бы тебе потом сказали, какой же Теодор Нотт молодец, какой хороший мальчик, а не просто сын грязного Пожирателя смерти, который сбежал из Англии. Конечно же, ты не понимаешь, — куда тебе с твоей-то любовью ко всему миру. Жаль, что эта пресловутая любовь не распространяется только на одного Теодора Нотта. — Кого еще мне нужно спасти, чтобы ты обратила на меня внимание? Или тебе не нравятся хорошие мальчики? Он поднимается с колен, ослабляя галстук. — Может, это не тот подход? Но как же, — шепчет, будто Гермионы нет рядом, — она же дружит с самыми бесхитростными людьми во всем Хогвартсе… почему это не работает? Неужели… Гермиона смотрит на него, расширив глаза в панике. «Что он несет? Это все игра? Это все было притворством? Значит, я была права». — Вот именно. Думай, Тео, думай, — ходит по комнате, даже не смотря на нее. — Дружить — это одно, но ведь… любовь — это совсем другое. Что мне сделать, чтобы ты влюбилась в меня, милая? Как мне вбить это в твою маленькую головку? Замирает, резко поворачивая голову в ее сторону. — Легилименс. Гермиона всегда была плоха в защите собственного разума, именно поэтому она всегда носила с собой мышьяк, на случай, если ее схватят, и Темный Лорд прочтет ее мысли относительно крестражей, потому что защищаться она не научилась совсем. Потому Грейнджер успокаивала себя нехваткой практики, да и Гарри — так себе учитель, что касается именно этой ветви магии. Теодор продвигается в ее мыслях, как рыба в воде, уходя все дальше-дальше-дальше. Шестой, пятый, четвертый, третий, второй курс. Он останавливается, что-то пытливо выискивая, как ищейка. Вот оно. Воспоминание о стычке на квиддичном поле, когда Малфой впервые называет ее грязнокровкой. Обида плещется наравне с непониманием; Гермиона не знает, что это за слово, а когда она чего-то не знает, то начинает раздражаться еще сильнее. Все слизеринцы смеются — она смотрит в лицо каждого, запоминая на будущее, и видит Тео. На фоне остальных он выделяется: не смеется, а улыбается, глядя ей в глаза, и она хмурится еще сильнее, окончательно отворачиваясь. Дальше, дальше в ее мысли. Уже следующий день. Только теперь Гермиона бежит из библиотеки, сжимая в руках огромный для ее рук фолиант. Не видя ничего вокруг, она врезается в Нотта и громко ойкает, когда падает попой на каменный пол. — Аккуратнее, — слышит почти ласковый голос, — грязнокровка. И она видит его, будто впервые замечает. Огонь в глазах горит ярче всех свеч в Большом зале. Гермиона медленно поднимается и фыркает, обходя слизеринца с гордым видом, но сердце предательски пропускает удар, а щеки краснеют. Она бежит еще быстрее от Тео, отчаянно думая о том, как же этот слизеринец красив. Тео весело хмыкает, пока чувствует через воспоминания все то, что чувствовала она. Это будоражит — он будто становится к ней еще ближе, хотя, казалось, что ближе невозможно. Дальше третий курс — и снова беглые воспоминания: как она смотрит на него, как краснеет, как все в груди сжимается от его яростного тона, что держит ее сердце в тисках. Обида. Такая темная обида девичьего влюбленного сердца… Четвертый курс — она видит, как он смотрит на нее, видит, как в библиотеке напряженно всматривается в длину ее ног, как он замирает, когда она заправляет прядь за ухо. Она видит, как он мнется, не решаясь подойти к ней перед Святочным балом, и как напрягается после того, как Гарри и Рон выпытали, что она уже приглашена. Она видит все. Вот оно, снова, то самое воспоминание. Гермиона сдает работу Снейпу и быстро покидает класс, а он практически вслед за ней вылетает, чуть ли не сбивая ее с ног. Она смотрит на него непонимающим взглядом, как он думает, а в ее голове в этот момент взрывается фейерверк. — Кто же пригласил грязнокровку Грейнджер? — шипит ей почти в лицо. Гермиона отшатывается от него и идет по коридору к башне Гриффиндора, лишь бы он не увидел ее алые щеки. Она надеялась, что он ее пригласит, как в сказке, но ждала слишком долго и в итоге дала согласие Краму. На что только надеялась, идиотка. Сказки на то и сказки. Тео идет вслед за ней — он вспоминает, как злился в тот момент и хотел разбить ее прекрасное личико за то, что отвернулась от него, да как она… — Грязнокровка, блять! Кто тебя пригласил? Сука! Стоять! Он нагоняет ее почти у самого портрета Полной Дамы и хватает за руку, разворачивая к себе, но сразу же отпускает, показательно вытирая пальцы о мантию. — Что тебе нужно, Нотт? Она яростно взмахивает волосами и смотрит на него, как дикая кошка. — Просто хотелось знать, какого бедолагу, что решил тебя пригласить, стоит пожалеть, — ядовито шепчет, возвышаясь над ней. И вот оно. Вот. Теплое дуновение внизу живота. Она невольно сводит ноги вместе, не понимая собственной реакции. Молчит и смотрит на него, сжимая бедра, пока он резко разворачивается и уходит восвояси, и дальше, еще дальше в воспоминании Теодор переносится уже за закрытый полог ее кровати, где она, отчаянно закрывая глаза, гладит себя по влажным складочкам, думая о том, как ей нравится, когда он кричит на нее, и как же он красив в гневе. Как он медленно целовал бы ее в шею, шепча на ухо обидные слова о том, какая она грязная, как он ее ненавидит, что он пачкается об ее нутро, но все равно держал бы ее в своих объятиях. Она ненормальная, повернутая на нем. Дура, мечтающая о запретном. Мерлин, да он сделал все с точностью наоборот. Конечно, она не влюбится в него. Она уже влюблена, но не в Героя войны, не в джентльмена и милого парня, а в мерзкого слизеринца, который ругался на нее, а она ловила от этого кайф. Ей нравится, когда он злится и ненавидит ее. Пиздец. Тео выныривает из воспоминаний и смеется, пока Грейнджер смотрит на него влажными глазами. Он же сделал все абсолютно наоборот. Ей не нужна его нежность и ласка, эта пресловутая романтика, она хочет… Чего же она тогда хочет? Снова вглубь ее воспоминаний — вот совсем недавнее: они пьют с Джинни эльфийское вино, видимо, где-то в Норе, и Уизлетта спрашивает о сексуальной фантазии Гермионы. Та сначала мнется, но потом, после того, как Джинни делится своей, открывает рот, и Тео замирает. — Я бы хотела, чтобы меня связали ремнем от школьных брюк. — Воу, — Джинни улыбается, — нравится пожестче? А что дальше? Ну, свяжет он тебя, но что бы ты еще хотела? Гермиона отпивает глоток и стыдливо прикрывает глаза. Собирается с мыслями. — Я бы хотела попробовать… ртом, чтобы меня держали за волосы и хлопали по щеке… а потом я бы... Мерлин, как стыдно. — Нечего стыдиться. Продолжай. Я никому не расскажу. — Я бы хотела, чтобы это было грубо, чтобы было даже немного больно, будто он меня ненавидит, чтобы полностью… — Что? — Джинни затаивает дыхание. — Контролировал меня. Уничтожал меня. Чтобы я была… вещью. Тео выходит из ее воспоминаний, отшатываясь. Блять, блять, блять. Все было так просто? Ему давно нужно было завести ее в каморку для метел и оттрахать, завязав глаза, — тогда бы она точно в рот ему заглядывала. Просто поставить перед фактом, что все, сладкая Грейнджер, игры кончились, ты будешь со мной. А что же делал он? Как дурак улыбался и строил ей глазки. Нравится пожестче, малышка? Как же тебе повезло, ведь Тео — тоже. Очень. Он смеется снова, запрокинув голову, громко, почти лая, думая, что она идеальная, идеальная во всем, была просто создана для него изначально, а он, как идиот, хотел себя перекроить, чтобы быть ей равным. Ей это не нужно. Считай, это он приучил ее к такому своим поведением, будто выдрессировал под себя. Ей нужна его твердая рука, ведь она отличница, умница девочка, умнейшая ведьма. Ей не будет интересно с таким же, как она, хорошим мальчиком — она просто задавит его своим интеллектом. Ей нужны ссоры, противостояние и Тео. Она хочет его злого и мерзкого. И если она полюбила такую его сторону, то он покажет ей свою любовь на полную. Вот только обида жжет глаза. Он признался ей в любви, принес завтрак в постель, а она говорит ему все забыть? Ох, милая… Ты влюбила в себя страшного человека. Тебе не скрыться и не сбежать. Можешь драться и кричать, но ты будешь с Тео. Он медленно смотрит ей в глаза, сжимая палочку. Она плачет от обиды, что он открыл все ее самые потаенные желания. — Ну же, малышка, между нами не может быть никаких секретов, — гладит по щеке, стирая слезы, но они все равно бегут нескончаемым потоком. — Обливиэйт, крошка. Она забудет обо всем, и о его признании в том числе, а он будет мстить ей сполна, пока она не сломается.

***

Она просыпается от стука в дверь, недовольно морщится и медленно колдует Темпус. Два часа после полудня. — Гермиона, открывай чертову дверь! — кричит Джинни. — Или я за себя не отвечаю! Точно, Джинни видела их вчера. Мерлин, дай ей сил пережить это, пожалуйста. Уизли маленьким ураганом вбегает в спальню и смотрит на нее чуть ли не маниакальным взглядом. — Почему ты мне не сказала, что вы встречаетесь? Я же твоя подруга! — Мы не встречаемся, мы просто напились, Джинни, забудь, пожалуйста, об этом, — Гермиона облизывает губы, попутно подмечая, что у нее нет похмелья, и есть почти не хочется. — Ну, если ты так говоришь… И Гермиона с легкостью отвлекается на ее болтовню о Гарри, их планах на вечер, и с удивлением понимает: она уже сидит за столом Гриффиндора и накладывает себе жареную картошку в тарелку. — Он смотрит на тебя, — шепчет Джинни на ухо. Гермиона медленно поворачивает голову в сторону, будто разглядывая содержимое стола, но все равно видит, как внимательно за ней наблюдают зеленые глаза без тени улыбки. Она переводит взгляд на него в открытую и кивает в знак приветствия. Нотт просто смотрит на нее в ответ и так же медленно кивает, отводя взгляд. Странно… за эти дни она привыкла, что он постоянно улыбается ей, — неужели плохое настроение? — Нотт оштрафовал Слизерин на пятьдесят очков, теперь они в минусе, — слышит она разговоры за столом. — Кто-то пытался использовать на нем амортенцию, прикиньте! Ну еще бы, богатый… Теперь понятно, почему он такой хмурый, — дело не в ней. От этого Гермионе почему-то становится чуточку легче, но сомнения все равно держатся в голове, и она выяснит, что же не так. Когда он выходит из Большого зала, она идет следом за ним, практически сразу нагоняя. — Привет, слышала, твои змеи дел натворили. Что произошло? — равняется с его плечами, смотря вперед и не совсем понимая, куда он направляется. — Хотя бы ты можешь не задавать мне тупых вопросов, Грейнджер? Он останавливается посреди коридора и смотрит на нее, как раньше, как на шестом, пятом, четвертом… Гермиона испуганно замирает, и жар опаляет ее щеки. — Если мы оба старосты, то это не значит, что мы с тобой подружились. Тебе ясно? — он прожигает взглядом, и она медленно глотает скопившуюся слюну, не в силах ответить ему ничего вразумительного. — Ясно, блять, тебе? Какого хрена ты молчишь, когда я говорю с тобой? Или ты только своим дружкам отвечать можешь? Он еще раз кидает на нее злой взгляд и уходит прочь, оставляя одну в коридоре: дрожащую и испуганную. Лицо искажается в кривой улыбке. Кровь бурлит в жилах, а член стоит, и он поспешно сворачивает в туалет, чтобы не щеголять в таком виде по замку. Как же он давно не ощущал этого экстаза… Да она прямо там могла сесть на колени и лизать его ботинки, если бы он приказал. Она такая наивная и смешная, такая его. Если ей так нравится эта его сторона, то он обязательно ее продемонстрирует.