CULVER

Капля пота медленно стекает по виску, так и норовя упасть вниз на обнаженную спину девушки, что сладко стонет и двигается навстречу удовольствию. Длинные волосы лежат беспорядочной прической на затылке, и Драко с упоением наматывает их на кулак, открывая доступ к шее и впиваясь в нее укусом. Кожа сладко-соленая, чистый кайф. Вздыхает, закрывает глаза и притягивает ягодицами ближе к себе, врезаясь в нее так сильно, что шлепки их тел друг о друга разрывают ночную тишину квартиры не хуже крика Банши. Еще немного, совсем чуть-чуть… и он кончит. И все забудется. Крики. Проклятия. Трупы людей. Все забудется в вареве предстоящего оргазма; за что Малфой и любит секс — он помогает отвлечься от проблем насущных. Девчонка — Драко, правда, не запомнил ее имя, окрестив «девчонкой» — слабо дергается под ним, рукой массирует влажную полость и задевает острыми ноготками нежную кожу яичек до дрожи в коленях. Она так хорошо поглощает его член, сжимает мышцами влагалища и громко стонет. Смазка хлюпает в такт толчкам, в воздухе витает аромат мускуса от разгоряченных тел, и Драко чувствует себя живым только в этот момент. Малфой тихо стонет, вжимаясь в девушку глубже, как в последний раз, и кончает с тихим выдохом сквозь зубы, даже не думая, а успела ли она. Потому что знает, — успела. Горячая сперма стекает вниз по без того влажным от пота и смазки бедрам, и Драко с упоением еще три секунды находится в блаженном небытие, отрешенно наблюдая, как собственный член опадает, а девчонка довольно усмехается, потираясь задницей об него. — Это было волшебно, — шепчет она, оглядываясь через плечо, — может, повторим еще на днях? Драко на нее даже не смотрит, вытирая лицо ладонью. — Обливиэйт, — и мерцание в карих глазах ничего не помнящей маглы будет ей ответом. Трахать их — маглов — вошло в привычку после войны, ведь кто теперь захочет с ним, с Пожирателем смерти и предателем, общаться, не то что впускать в свое лоно. Панси, конечно, это никогда не останавливало, но к ней идти не хотелось, потому что после секса она начинала «пытаться» с ним поговорить и обсудить последние месяцы после ареста. Именно пытаться, потому что монологи Паркинсон, а именно так он видел попытки подруги достучаться до него, его не особо вдохновляли. Да и обсуждать было нечего. Драко морщится — пот попал в глаза — и взмахивает палочкой, убирая беспорядок, что они создали за несколько часов секса. Он привычным движением вливает зелье в горло девчонки — ему наследники от маглы не нужны — и неторопливо одевается, ненароком замечая предметы незнакомого магловского мира. На глаза попадается коробочка с тонкими нитями и ушками на концах. Он, кажется, видел такую же у Грейнджер и даже как-то слышал ее жалобы, что «телефон» не ловит сеть, и она не может позвонить родителям. Странные они, эти маглы. Ночной воздух холодит влажную кожу, испаряя последние капли пота с шеи Малфоя. Приятно. На прощание он целует уже спящую девчонку в щеку и выходит в подъезд, откуда аппарирует в противоположную часть города. Он неторопливо бредет по улице, считая, в скольких окнах горит свет, и старается ни о чем не думать: ни об отце в Азкабане, ни о сломленной матери, потерявшей в весе, ни о Панси, что осталась совсем одна со своими истериками, ни о баснословных суммах выкупа за свободу. Просто. Ни-о-чем. Особенно не хочется думать о своем будущем и о своих снах, где он издевается над телом хрупкой… Сова тихо ухает и облетает пространство вокруг него, сверкая желтыми глазами. Она садится на лавочку неподалеку от фонаря и смотрит в ожидании, пока он подойдет ближе. — Это для меня, красавица? Сова глядит на него как на идиота, подразумевая, что «кроме тебя, глупый мальчишка, никого тут больше нет». Драко ухмыляется — даже птица его теперь не уважает. Блестяще. Письмо из клюва падает вниз, луна освещает знакомый герб Хогвартса, и Драко, не осознавая, что это правда, скорее раскрывает письмо и сжимает то в дрожащих пальцах, откидываясь на лавочку с громким смехом. Написанное не выдумка, оно правда адресовано ему с просьбой вернуться на последний год обучения для сдачи экзаменов. Неожиданно. Он думал, что про него все забыли. Значит, мама опять не послушала его и все равно связалась со старухой Макгонагалл. Малфой садится напротив совы на корточки, распрямляя свернутое письмо на лавочке. Снова и снова его читает, глупая улыбка сияет на лице почти так же ярко, как и луна. У Драко ощущение, будто ему только исполнилось одиннадцать лет, и он впервые глядит на столь долгожданное письмо. Потому что он его совсем не ждал, и неожиданность эта воистину приятна. Тихое уханье отвлекает его от перечитывания письма в пятый раз. Драко приподнимает брови вверх и непонимающе смотрит на птицу, ведь он совсем забыл о своей спутнице. — Тебе нужен ответ от меня? И снова тихое презренное уханье. — Тогда подожди. И написать пару строчек не составляет никакого труда.

***

Сидеть в купе Хогвартс-экспресса очень спокойно, и Малфой задумывается, подбирая слово, которое бы с легкостью охарактеризовало его чувства. На ум не приходит ничего, кроме «странно». Все так странно, будто заклинанием с бумаги стерли ужасные прошедшие месяцы их жизни, и не было почти года слез и страданий, молитв всем Богам, чтобы родители остались живы и… Блейз лениво спорит с чересчур веселой Панси о каком-то законе трансфигурации, Крэбб и Гойл играют в плюй-камни, а Нотт смотрит в окно пустым взглядом и иногда улыбается. Руки его дрожат, а указательный палец часто трогает новообретенный шрам на брови. Выглядят его поза и выражение лица жутко, будто он общается в голове с только ему слышимым голосом. Из всей их компании именно с Тео казалось, что что-то не так, и это что-то длилось примерно весь прошлый учебный год. Остальные выглядели так, будто войны не было вовсе. И это очень удручает… Драко думает, что со стороны тоже, скорее всего, кажется ненормальным, покореженным из-за Волан-де-Морта. Однако, учитывая чем занимались, — что он, что Тео, это было неудивительно. Иногда он говорил стремные вещи Драко прямо в лицо, совсем не по-слизерински, и не менее стремные вещи делал. И Драко помнил, как убегая вслед за мамой и отцом в сторону Запретного леса, увидел, что Нотт, покрытый кровью, терзал какого-то неизвестного Малфою Пожирателя смерти. И крики того неизвестного… Мимо проезжает тележка с едой, и ее дребезжание заставляет оторвать взгляд от профиля Тео. Все ожидаемо отказываются от угощений, будто наелись досыта. Панси что-то шутит про свои бока, а Блейз поддерживает. Драко хочется улыбнуться, поддержать всеобщую атмосферу, но он не может, будто его мышцы на лице атрофировались. Он считает секунды до того, как продавщица со сладостями уедет, и купе погрузится снова в приятную тишину, прерываемую редкими репликами. Ему это нужно, эта тишина, потому что до Хогвартса ехать еще пару часов, где его ждет новая жизнь, а он до сих пор там, на войне: то ли с Темным Лордом, то ли с самим собой. Вот только тележка не отъезжает сразу, ведь Нотта в сотый раз благодарят за их спасение. Благодарят убийцу за убийства, три раза ха-ха. Какой хороший мальчик. Мерзость. Мерлин, какая мерзость. Герой войны делит с ним одно купе. С Пожирателем смерти, кто едва избежал Азкабана. Сияет, как начищенный значок старосты школы, что прикреплен к его груди. И Драко становится особенно нехорошо. Видимо, он смотрит на Нотта достаточно долго для того, чтобы у того появились вопросы на этот счет. — Тебе что-то не нравится, Малфой? — Драко слышит голос будто из-под толщи воды. — Давай поговорим об этом до прибытия поезда. У меня же теперь образ, не хотелось бы его нарушать, — мурлычет Теодор, смотря ему в глаза через отражение в стекле. Драко сглатывает слюну, что наждачкой течет по пересохшему горлу. Его голос хриплый и отдает мертвечиной. — Разве ты не торопишься к своим новым друзьям, Тео? — Драко натужно улыбается, держа палочку наготове по привычке. — Тебе нормально сидеть рядом с Пожирателем смерти? Нотт смеется, но улыбка быстро отступает, не касаясь его глаз. Тео даже не представляет, каково ему было, но они ему ни черта не сказали: ни Панси, ни Блейз, ни Теодор. Драко был наедине с собой весь шестой курс, распадался на крупицы от страха за отца, а затем почти год сидел в логове Темного Лорда и молился всем Богам за сохранность членов семьи, пока все его «друзья» были под защитой Ордена Феникса. Это, блять, несправедливо. Почему только он должен был страдать? Почему только его отца упрятали в тюрьму? Почему только его мать превратилась в тень? Никто из них не видел, как убивают их школьную учительницу. Никто из них не видел, как сжигают полный дом людей. Никто из них не видел, как Грейнджер, мелкую, но такую храбрую, пытают Круциатусом и режут кожу ножом, и никто из них, жалких лицемеров, не слышал, как она кричит и обливается слезами. И никому, кроме него, больше не снятся кошмары о ее смерти и… Они могут сидеть здесь часами, улыбаться и говорить о том, как они ему сочувствуют, как они страдали от беспомощности, не в силах ему помочь. В топку! Конечно, ему сочувствовали и в суде — эти старые ведьмы и волшебники смотрели на него с жалостью в глазах и оправдали его. Спасибо Поттеру и Грейнджер за показания. Но как ему теперь с этим жить? Со всем этим багажом мыслей и чувств? Всралось ему их оправдание, ведь он себя чувствует почти так же, как заключенные в Азкабане. Словно рядом с ним ходит его личный дементор. Как просыпаться и понимать, что ты мог спасти чью-то жизнь, но из-за своей трусости не смог? Что можно было изменить хоть что-то, но все, что он сделал — смотрел и бездействовал, по ночам кричал в подушку, мечась в агонии ярости и ненависти к самому себе. А теперь он не знает, как жить. И нужно ли жить вообще? — Я не знаю, что не так, друзья, — Блейз говорит миролюбиво, как всегда, — но все закончилось, и хорошо. Драко, — он сжимает его плечо, а Малфою хочется сломать ему руку, — все знают правду, никто не считает тебя врагом. Малфой разворачивается в его сторону и наклоняется ближе. Медленно он задирает вверх рукав мантии и оголяет предплечье, на котором уже не так ярко, но все равно светится метка Пожирателя смерти. Клеймо, как у раба. — Думаешь, всем плевать на это, Блейз? Ты правда так думаешь? — смеется, прикрывая метку одеждой. — Вы полные идиоты, если считаете, что это теперь ничего не значит. Все будут бояться меня. Если еще нет. Он поднимается с места, не в силах больше оставаться здесь, и прикладывает руку к напряженным глазам. Только не сейчас, не при них. Спокойно, он ведь уже привык. — Думаешь, Грейнджер будет с весельем смотреть мне в лицо, когда я должен был спасти ее от Беллы, а в итоге промолчал? Да она сбежала от меня сразу после суда! Или думаешь, что Поттер простит мне, что я привел Пожирателей в Хогвартс и посодействовал убийству его любимого Дамблдора? Да вы нихуя не понимаете, господа! Выйти из купе кажется самым верным решением — он мчится по узкому коридорчику в сторону туалета и резко открывает дверь, пугая выходящую от туда девушку. «Грейнджер, вот только тебя здесь сейчас не хватало». А она стоит и просто смотрит на него. Молчит, взгляд в пол, словно все слова из светлой головы растеряла. «Правильно, молчи. Хотя бы ты». — Ты в порядке? Все же не смогла сдержаться. И смотрит на него своими невозможными глазами, будто ничего не произошло, будто не проигнорировала его попытку… что? Извиниться? А может, он себе все придумал? Может, это воспаленное сознание? Почему она смотрит на него без ненависти, а с… жалостью? Только этого ему не хватало. Лучше бы боялась и не подходила, чем смотреть вот так. «Нет, я не в порядке, я схожу с ума, потому что каждую ночь вижу, как насилую тебя и пытаю». — Абсолютно, прошу меня простить. Он отходит на шаг назад, берет ее за острые плечи и тянет на себя, чтобы она не стояла столбом, поворачивается вместе с ней, как в танце, меняется местами, пропуская ее на выход, и молча закрывает дверь, садясь на крышку унитаза. Она уходит. Молча. Впервые он благодарен ей. Грейнджер сильно похудела. Он помнит, какой щекастой была гриффиндорка, а теперь лишь острые скулы и глаза на половину лица, но это делает ее даже симпатичнее. Он откидывает волосы с лица и медленно вдыхает прохладный воздух из открытого окна. Глаза жжет от непролитых слез. Отец бы назвал его жалким. «Смотри, папа, я и есть жалкий слизняк с паническими атаками. Такого сына ты себе хотел? Теперь ты можешь гордиться мной, папа. Упасть ниже уже не получится. Как говорится, мы думали, что мы на дне, но снизу постучали». Нужно расслабиться. Счет в уме всегда помогал ему, но почему-то именно сейчас не получается. Десять. Он видит, как когтистая рука Темного Лорда тянет его к себе. Девять. Губы матери дрожат. Восемь. Грейнджер умоляет его не выдавать их. Семь. Запирающее заклинание каждую ночь на его дверь. Шесть. Поттер, мертвый, на руках у Хагрида. Пять. Она стонет под ним, умоляя остановиться. В дверь резко стучат, вытаскивая его из глубины сознания. — Малфой, открывай, — это Тео. Дверь открывается без палочки, и Нотт задумчиво смотрит на него, сжимая смятую пачку маггловских сигарет, держит меж губ желтоватый фильтр. Драко надеется, что он задохнется от своего дыма и свалит, оставив его в одиночестве. Глупо было ехать в школу со всеми. Наверное, стоило отказаться. — Знаешь, я думал, что ты сильнее всего этого дерьма, Драко. Пойдем, нас ждут. И он молча следует за ним, вдыхая вонь от магловской дряни. — Еще раз дотронешься до нее, и я убью тебя. Драко замирает, нервный смешок вырывается из его рта. Что он только что услышал?.. Тео всегда был милым мальчиком, ангелочком, как называли его девчонки, не хватало лишь нимба над головой. А две ямочки при улыбке так вообще растапливали сердца всех в округе, но теперь от былого очарования не осталось и следа. Нотт смотрит с улыбочкой, лишь глаза выдают серьезность намерений, Драко знает, что просто так тот никогда ничего не говорит. На секунду он не понимает, о чем речь, и вопросительно смотрит на него, пока не… Не-е-е-т. Полный пиздец. Нет, нет. Он, конечно, слышал сплетни о безответной любви слизеринского ангела и читал в газете, что Нотт спас ее, но одно — читать газеты, и другое — слышать, что он убьет его за простой контакт с грязнокровкой, — хочется рассмеяться. Что он и делает. — Ты шутишь сейчас? Тео, ты умеешь поднять настроение. — Я уже все сказал тебе, повторять не стану, — Тео все так же мило улыбается, но его взгляд темнеет, когда он смотрит куда-то за спину Малфоя. Драко поворачивает голову: там стоит Грейнджер и что-то объясняет первокурсникам — ничего интересного. Но Нотт смотрит на нее так, будто она самое прекрасное создание во всем чертовом мирке… Мерлин, да это правда. И как же он этого раньше не замечал? Теперь все становится на свои места: о ком тихо шептались Блейз и Тео, за кого Нотт так сильно переживал в прошлом году и почему не разговаривал с ним после произошедшего в мэноре. Любить грязнокровку наследнику знатной семьи — паршиво. Честно говоря, ему всегда было все равно, кто на кого дрочит, но сейчас от этой новости хочется рассмеяться так громко, чтобы все слышали. Нотт влюблен в грязнокровку. Звучит как неудачная шутка. Малфой снова поворачивает голову, чтобы посмотреть в ее сторону. Но ведь в ней нет ничего особенного, она… до безобразия обычная. О чем с ней разговаривать, кроме обсуждения учебников и занятий? Про интим Драко даже не думает, его априори не будет — он уверен, что там трясина. Худая, без округлостей, приятных глазу, с обычным лицом. Взгляду не за что зацепиться. Неужели Нотту нравится мастурбировать на такое? Как интересно. Интересно, что же почувствует Нотт, если забрать у него такую ценность, как первая любовь? Наверняка ему будет очень-очень больно. Что он будет делать, если грязнокровка вместо Героя войны выберет сраного Пожирателя? Может, трахнуть ее не только во сне? Если у него встанет, конечно, на такую посредственность. Почему во сне она такая желанная, а в реальности ему даже не хочется на нее смотреть? Полный крах. Он снова смеется, зажимая ладонью рот, но Теодор даже не замечает его настроение — он полностью увлечен Грейнджер, глаз не спускает, как гончая с фазана. Блестяще, просто блестяще. Растоптать самомнение нового героя Британии захотелось неимоверно. Как же он будет страдать, когда его Золотая девочка будет упоительно скакать на чужом члене и просить еще. Просить, но не у Тео, а у Драко, а если Нотт застанет эту сцену… Смешок все же снова вырывается, он наклоняется ближе к Тео: — Я пальцем до нее не дотронусь. «Разве что членом. Тебе назло». И сидеть дальше в купе уже намного веселее, ведь теперь ему нужно составить план по соблазнению школьной зубрилки. А планы составлять он всегда умел.