Если ты решил купаться И с обрыва прыгнул вниз. Но в полёте передумал В речку мокрую нырять, Прекрати паденье в воду И лети обратно, вверх. Изменить своё решенье Может каждый человек. Григорий Остер «Вредные Советы».
Драко чувствовал себя абсолютно не в своей тарелке. Глаза чесались, словно он не спал всю ночь, а в носоглотке неприятно саднило, как у страдающего от жажды. На него все смотрели, будто бы он снова в зале суда, и сейчас его судьбу придется вершить собравшимся ведьмам и волшебникам света. Ну, конечно, — Люциус оставил после себя прекрасное наследие, таким впору гордиться. Может, ему для пущего эффекта написать у себя на лбу: Пожиратель смерти? Он рыкнул, сжав кулак и зубы. Как же все бесят. Эти идиотские взгляды на него, которые сразу же исчезают, стоит ему глянуть в ответ. Трусливые, все они. Ладонь Панси ободряюще сжала его бедро, острые ноготки прошлись вдоль паха, только это ни капли не помогло отвлечься — Драко всегда считал чужую жалость хуже ненависти. И сам себе запрещал кого-то жалеть. Пусть лучше срывают на нем голос и кидаются проклятиями, чем качают головой, приговаривая: «Бедный мальчик. Как же он настрадался». На стол упало письмо от… кто ему еще может писать, кроме матери? Он давно не читал ее абсурдно длинные поэмы. Уже третье письмо за четыре дня учебы, и ни одно из них он не открыл: не было сил читать попытки матери быть все той же стойкой леди Малфой. Только от этой стойкости не осталось и следа. Он любил маму, правда, любил — только она осталась у него в жизни, но ему было так страшно открывать ее письма, читать их и понимать, что его мама — уже другой человек, и они неаккуратной грудой так и пылились в ящике стола. После напряженного суда над Люциусом они практически не общались. Нарцисса заперлась в поместье, пытаясь очистить его от следов пребывания Темного Лорда, а Драко с удовольствием путешествовал по Франции, остановившись у своей двоюродной бабушки. Там на него хотя бы не глазели на улицах и не показывали пальцем, нарочито громко шепча: «Это же тот самый, который пытался убить Дамблдора?» Он знал, что поступает эгоистично по отношению к собственной семье, и должен находиться рядом с матерью в такой трудный момент, но просто не мог… Он был труслив и чересчур эгоистичен, не мог помочь даже самому себе, так что не стоило думать о помощи матери. Все, что он ей принесет — это призрак отца и сплошное разочарование. Нападения продолжались, и когда на допрос вызовут Драко — лишь вопрос времени. С чего они взяли, что эта жалкая шайка-лейка вообще связана с Темным Лордом? Темной метки на месте преступлений не было, как и остатков их магии в принципе. В мире полно всякого дерьма, помимо Пожирателей смерти. Тупость авроров напрягала, отдаваясь в висках головной болью. Он знал, что скоро его призовут им на помощь, что они дадут знать о себе самым ужасным способом, но надеялся, что это случится после окончания учебы в Хогвартсе, а возможно, их успеют поймать до этого. — Ты не читаешь письма от матери? — прошептала Панси на ухо, легонько лизнув ушную раковину и отвлекая от мыслей. — Позже, когда буду один, — соврал он, убирая письмо в сумку. Иногда, позже означало — никогда.***
Гермиона нервничала так сильно, что на секунду даже захотела пропустить урок и сбежать обратно в башню, заперевшись ото всех. На нее сегодня смотрели все парни, кроме одного, самого нужного. Невилл, когда она прошла мимо него в коридоре, испуганно выронил все книги, Симус пошло присвистнул, окидывая ее взглядом с ног до головы и тут же получая по макушке от Дина, а Гарри смотрел на нее так, будто она голая. Абсолютно. И если Гарри смотрел так на партнеров для секса, то Гермионе их было искренне жаль. — Гермиона, ты, — Поттер подбежал к ней, буквально закрывая от сокурсников своим телом, — что на тебе надето? Она нахмурилась и строго посмотрела на него. — Юбка, — прошипела, гордо приподняв подбородок. Даже на каблуках она была ниже Гарри. — У половины девочек в школе такая длина. Гарри задумчиво почесал затылок, удивленно оглядываясь и понимая, что она права. У всех девушек длина юбок была практически такая же, у некоторых даже выше, но ни на кого не обращали столь пристальное внимание, как на Гермиону. — Но это же ты! — воскликнул он и сам испугался того, что только что сказал. — В смысле, прости меня, я не подумал, — он поднял руки к груди и отошел на шаг, опуская глаза вниз, но быстро возвращая их к ее лицу. — Лучше молчи, Гарри Джеймс Поттер! Целее будешь! Она показательно вытащила из сумки толстую книгу по Истории магии и углубилась в чтение, игнорируя его взгляд, тем самым прекращая разговор, пока Гарри неудобно мялся рядом. Рон тактично молчал, не решаясь что-то сказать вообще, потому что его бы она точно слушать не стала, а молча прокляла. Все их одноклассники смотрели, и Грейнджер со вздохом поняла, что не такая уж это и прекрасная идея — поменять стиль в одежде. Ей не нравилось столь пристальное внимание, но игра стоила свеч. Урок начался, и Гермиона с удовольствием решила начать осуществление своего плана как можно скорее. Она села прямо напротив Нотта, на соседний ряд, но партой ближе к профессору, и единственная проблема теперь заключалась в самом Нотте. Тео спал уже двадцать минут урока, положив щеку на сложенные руки, и был повернут всем корпусом ровно на учителя. Глаза закрыты, солнечный луч игриво окрашивает его левое веко, и он недовольно морщится, перемещаясь чуть правее от света. Кудри аккуратной прической лежат на его лбу, плечи расслаблены. Красив как бог, но в то же время его красота казалась девушке дьявольской. Что-то было в его зеленых глазах — дикое и необузданное, порой страшное, и этот необычный страх — не как перед боггартом — разжигал в Гермионе те чувства, которые она старательно прятала глубоко внутри. Его изгиб губ, идеальная форма бровей со шрамом поперек глаза, придающим ему оттенок суровости, теплый цвет кожи — он был создан, чтобы люди любовались им. Теодор Нотт был действительно красив, и Гермиона вздохнула, не в силах отвести взгляд. Но насколько он был красив, настолько он был и неприязненно настроен по отношению к ней, будто она была его триггером, отчего он начинал поливать ее грязью. Будто вся его красота обращалась в злость именно на нее. Но то, как он вел себя ранее, как он был галантен по отношению к ней несколько дней... Она не могла это забыть, ей хотелось еще. Хотелось, чтобы он разорвал ее одежду, называя грязнокровкой, и тут же укрыл своим телом ото всех, шепча на ухо привычные ему слова ненависти, покрывая ее лицо нежными поцелуями. Ее разрывало от желания прикоснуться к нему. Поцеловать его. Доставить ему запретное удовольствие, которое мужчины так любят. Она была влюблена в него по уши, утопая в этой трясине из любви и ненависти. А он даже не смотрит на нее. Ни разу за урок и ни разу пока они стояли в коридоре, будто не существует Гермионы Грейнджер, отчаянно жаждущей его внимания. Это неимоверно бесит. Пыхтя от злости, она склонилась над пергаментом и больно прикусила губу, пытаясь тщательно записывать нудную лекцию. Не выдержала, снова кинула взгляд в его сторону — он даже не пошевелился, все так же отдыхая. Еще бы, выпить столько огневиски и допоздна не ложиться спать — она бы тоже дремала за партой. Грейнджер посмотрела в последний раз и перевела недовольный взгляд на профессора, усиленно пытаясь понять, что он, вообще, говорит. А проблему с Ноттом она решит позже.***
Это было прекрасно. Невообразимо прекрасно. Просто потрясающе. Тео внутри кричал от смеха, аплодируя самому себе с воображаемой сцены, и захлебывался от эмоций: какой же он молодец; еще когда только направлялся к классу, он наколдовал маленького паука, который будет на сегодняшнем уроке его глазами. Аккуратно разместил малютку на краю стола, а сам сделал вид, что спит, наблюдая за Грейнджер в животной форме. Прекрасная, великолепная. Эта маленькая игра дико веселила — она так смешно злилась, что он нарочито не обращает никакого внимания на нее и длину ее юбки. «Поверь, малышка, я обратил, и до следующего урока ты просто не дойдешь. К сожалению, ноги держать не будут». Он снова внутренне усмехнулся, наблюдая за ее жалкими потугами записать лекцию, и думал-думал-думал. «Почему же я не нравился тебе добрым, малышка? Или ты мне просто не поверила? Лучше верь. Для твоего же блага. Ты сама все испортила своим «давай сделаем вид, что ничего не было». Прозвучавший колокол означал не только конец лекции, но и маленький «конец» для Грейнджер.***
Она спускалась в подземелья, чтобы уточнить у профессора Снейпа, который скрепя сердце согласился проводить занятия по зельеварению только у старшекурсников в Хогвартсе, важную информацию по записям Николаса Фламеля. Следующим уроком было окно, а после — обед, на который она не собиралась идти, заранее предупредив об этом Поттера и Уизли. Пусть они и немного поругались на нее, что ей нужно больше есть, — аппетит у нее пропал с самого утра. Цокот каблуков звонко раздавался по пустынному коридору, а воздух подземелий приятно холодил влажную от быстрой ходьбы кожу. Поправив вечно сползающую лямку сумки, она завернула за угол и врезалась в стену из живого человека, вот только сказать она ничего не успела, мгновенно оглушенная точным заклинанием. Сжимая ее в медвежьих объятьях, на нее с зубастой улыбкой смотрел Теодор Нотт собственной персоной. — Привет, малышка. Сумка гулко упала с ослабевших плеч. Гермиона пораженно смотрела в его довольное лицо, пока мозг адски быстро анализировал ситуацию. — Не пугайся, милая, мы с тобой просто прогуляемся в одно секретное место. Никому о нем не рассказывай. На самом деле секретным место особо не было — слизеринцы из года в год передавали право пользования данной комнатой следующему поколению по старшинству. Обычно там устраивали вечеринки для всех старшеклассников, но сегодня вечеринка будет лишь для них двоих. Нотт удобно закинул ее на плечо, звонко ударив по упругой ягодице, — она бы запищала, если бы могла — поднял сумку, удивляясь, какие тяжести таскает староста девочек, и, насвистывая веселую мелодию, пошел прямиком к нужной комнате. Заранее трансфигурировав из стула небольшой диван, он положил на него Гермиону и довольно осмотрел свою ношу. Затем кинул сумку вместе с ее палочкой в шкаф и запер заклинанием, которое она впервые слышала. Почувствовав, что снова может двигаться и говорить, Гермиона яростно вскочила с дивана. — Ты с ума сошел, Нотт? Она шипела на него, показывая острые коготки, но вся ее спесь сбивалась с каждым его шагом. Он видел, как Грейнджер замерла, пока он медленно двигался к ней, не сводя взгляда с ее длинных ножек. — Давно. — Заметно, — фыркнула. — Зачем ты притащил меня сюда? Он снова улыбнулся — казалось, улыбка не хотела сползать с его лица ни на секунду. — Мы не так все начали, малышка. Она недоуменно выгнула брови. А он просто смотрел на нее и подбирал слова. Любовался ею. — Я же не нравлюсь тебе добрым, правда? — один шаг к ней. — Хорошие мальчики нынче не в моде. Ты любишь пожестче. — Ты никогда не был хорошим мальчиком, Нотт, — оскалилась, как пантера. — Я всегда видела в тебе эту гнильцу. Годы унижений не перекроешь трехдневной улыбкой. — Я пытался быть таким, каким ты хотела видеть меня! — закричал он и замер, сам не ожидая от себя всплеска эмоций. — А может, мне нравишься настоящий ты? Зачем лепить из себя нового человека, когда ты мог просто быть собой? Время будто застыло. — Сыном Пожирателя смерти, слизеринцем и просто мудаком? Она не ответила, лишь упала обратно и сильнее вжалась в обивку дивана, пытаясь с ней слиться. — Вставай, — кивнул он, подойдя почти вплотную. — Ну же! Сегодня я буду самим собой лично для тебя. Тебе понравится. Она резко поднялась и попыталась отбежать, но он схватил ее за руку и недовольно цокнул языком, не одобряя такое поведение. Смех и только. Куда она собралась бежать? — Грейнджер, давай сделаем приятно друг другу? Ты слушаешь то, что я говорю, и выполняешь, как послушная девочка, или… я заставлю, — прошептал он, поправляя выбившуюся из прически прядь. — И тебе это не понравится, хотя… Нотту казалось, что она не дышит, — настолько покраснели ее щеки. — Ч-что я должна делать? Он довольно кивнул, снова приглаживая непослушную прядку и задевая маленькую мочку уха. Она не носит серьги, значит, будет носить — он ей купит все бриллианты Англии, чтобы они сверкали на ней, как звезды. Нотт сел на диван и широко расставил колени, наблюдая за ней. Она выглядела сегодня необычно: ресницы накрасила, юбку нацепила — прямо роковая обольстительница, влажная мечта гриффиндорских ублюдков. Сегодня вечером на ее образ будет дрочить не он один. — Распусти волосы, — негромко, на выдохе, перекатывая сигарету между пальцев. Молчит в ответ, смотрит, как идиотка. — Ты слышала меня, маленькая грязнокровка. Распусти. Свои. Прекрасные. Волосы. Она дернулась, как от пощечины, и медленно подняла руки. Одной вытаскивала заколку, другой пыталась причесать сбившиеся пряди. Каштановые локоны рассыпались по плечам, Гермиона откинула заколку куда-то за спину и наклонила голову вбок, будто красуясь перед ним. Значит, ее план сработал. Она заставила его потерять контроль, но было немного страшно: Гермиона не знала точно, чего хочет, но ее тело уже было расслаблено: соски напряглись, в трусах потеплело, а кожа покрылась мурашками. Он назвал ее волосы прекрасными. Мерлин, она растерялась. Взмахнув волосами, она решилась. Сделала решительный шаг вперед, не сводя глаз с Тео, и села перед ним на колени, положив руки на свои бедра. Как там говорила Джинни? Сядь на колени, и он кинет весь мир к твоим ногам? — Тео, — она положила голову ему на коленку и почувствовала дрожь, — только не делай мне больно, — и потерлась носом о ткань брюк, как котенок, — пожалуйста, Тео, будь нежен. Он замер, пока она, тяжело дыша, смотрела ему в глаза и облизывала губы. Ее грудь тяжело вздымалась, и он хотел навечно запечатлеть в своей голове этот момент. — Грейнджер, — он выкинул не подкуренную сигарету и быстро облизал губы, — блять, ты… ты… Рука с такой силой вцепилась в ее волосы, что Гермиона еле сдержала вскрик. Другая рука подняла подбородок, невесомо погладив, а большой палец надавил на ее нижнюю губу, открывая вид на ровный ряд нижних зубов. — Ты решила сыграть со мной? Я же не остановлюсь, — его зрачки расширились. — Ты роешь себе могилку. Нотт рассмеялся, водя большим пальцем вдоль ее алой губы, покрытой помадой, и размазывая слюну вместе с косметикой. Как же ей идет сидеть перед ним на коленях с его пальцами во рту. — Я буду слушаться тебя, — кое-как прошептала она, когда он отпустил ее рот и провел большим пальцем вдоль горла. — Я сделаю все, что ты хочешь. — Инкарцеро, — прошептал он, и ее руки прижались к телу за спиной, а ноги разъехались в стороны. — Конечно, будешь, маленькая грязнокровка. Конечно, сделаешь. Ведь я делаю то, чего на самом деле желаешь именно ты. Нотт провел влажным пальцем до самого воротничка с гриффиндорским галстуком, быстро его развязывая и наматывая на кулак, как поводок. Потянул ее на себя, и Гермиона, потеряв равновесие, уткнулась лицом в его напряженный член. Грейнджер медленно подняла голову, и Тео усмехнулся, когда увидел в ее взгляде понимание того, что он от нее хочет. Ее щеки покраснели, и он мог поспорить, что в ее трусах так же влажно, как и во рту, если не горячее. — Ты, маленькая сучка, знала, что будет сегодня? Догадывалась, да? Она промолчала, лишь быстро облизала губы и смотрела на него своими расширенными зрачками в медовом водовороте. Тео расстегнул штаны, приспустил белье и вытащил наружу сочащийся смазкой член, легонько ударяя им по гладкой щеке. Сколько же раз он себе это представлял и вот, получите, распишитесь. Мечты сбываются. Все, как он хотел. От ее тяжелого дыхания до взмаха длинных ресниц. Все снилось ему в таких же подробностях, только теперь это не сон, и он спустит не в собственное белье, а в ее жаждущий рот или… — Понимаешь, Грейнджер, у меня встал из-за твоей чертовой юбки, — он взял член в руку и провел головкой по гостеприимно приоткрытой губе. Чуть надавил, продвигаясь дальше в жар ее рта. Любимого рта. Мерлин. Он закрыл глаза на мгновение и рвано вздохнул, когда она коснулась его языком. Когда-нибудь она его убьет. — Ты, как староста, должна помогать сокурсникам, понимаешь? Она медленно кивнула, проведя самым кончиком по головке, пока он наслаждался видом. Мерлин, Нотт, да она сама этого хочет. Она сама это начала. Еще на четвертом курсе, когда сверкнула на него своими невозможными глазами. Уже тогда он знал, что она будет его. И он не будет ни с кем делиться. Он убьет всех их — ее фанатов. Лишь бы она была рядом и смотрела на него. Только на него. — Я никогда не делала… такое, — сглотнула слюну, наблюдая за багровой головкой. — Скажи мне, как… — Оближи, — он направил голову ближе, пока на свет не показался ее розовый язычок, — как мороженое, — усмехнулся, сжимая зубы. — А потом делай так, как тебе нравится, малышка. Она прикрыла глаза и медленно лизнула всем языком напряженную плоть от основания до самой головки, будто обнимая его толстый ствол. Мягкими губами пососала вершину, а затем самым кончиком провела по всей длине, взяв глубже, напрягла щеки и опустилась еще ниже, насколько позволяло горло. Ненадолго остановилась и потянулась вверх, создавая вакуум. Тео застонал. Выпустила изо рта, широким мазком собрала собственную слюну и взяла глубже в горло. Член еле помещался, он был толстый и длинный, неприятно давя на миндалины. Ей не хватало воздуха. Горло повреждалось с каждой фрикцией. Но от этой пытки ее вело только сильнее. Слезы собрались в уголках глаз и потекли, но пальцы Нотта поймали их и размазали по щекам, нежно гладя ее лицо. Она медленно двигала головой, прикрыв глаза и полностью растворяясь во вкусе и запахе слизеринца. Руки затекли; ей так хотелось потрогать себя в такт своим же движениям и кончить одновременно с Ноттом. С пошлым чмоком отпустила член, сладко сощурилась и улыбнулась: — Вкусно, Тео, — и тут же распахнула глаза, потому что он резко потянул ее вверх и влажно поцеловал, что-то выстанывая ей в рот. Она почувствовала, как на грудь и шею попадают горячие капли. Тео кончил от ее недоминета, вылизывая рот. Она обхватила его язык в ответ и втянула в себя, как втягивала член секундой ранее, а сперма продолжала литься, будто он никак не мог перестать эякулировать от ее действий. — Ты лучшая на свете, малышка, — простонал он, развязывая ее путы и усаживая к себе на колени. Она смущенно прикрыла лицо и размазала капли спермы по шее и груди. — Ты такой придурок, Нотт, ты знаешь? — закипела она, но тут же замолчала, когда он к чему-то прислушался, вскакивая с места, и быстро открыл шкаф, возвращая ее сумку и палочку. — Быстро наведи порядок, Грейнджер. У нас гости. Она кивнула, очистив себя от его следов, пригладила волосы и поправила воротничок с галстуком. Села на диван как ни в чем не бывало и уставилась на дверь. Наконец, послышался щелчок и эхо голосов. — Почему вы тут закрылись? — раздался знакомый смех. Малфой с Паркинсон за спиной вошли внутрь и подозрительно на них посмотрели. — Чтобы такие, как вы, не мешали, — огрызнулся Нотт, закуривая. Грейнджер сцепила руки перед собой и закусила щеку, стараясь ни на кого не смотреть. — Что вы тут делали? — Панси подошла ближе, присаживаясь в кресло. — Показывал Грейнджер место для следующей вечеринки — наша гостиная слишком мала, — соврал Нотт, не моргая. — Так показывал, что она язык проглотила? — усмехнулся Малфой, подходя ближе к Гермионе. — Грейнджер… — Я, пожалуй, пойду, — вскочила она, сжимая сумку и палочку, — Тео, — улыбнулась, нервно заправляя прядь за ухо, — до встречи вечером, — и сжала его ладонь в непонятном ему жесте. И его мир снова взорвался красками. Жаль, что Грейнджер не приняла его любовь сразу, потому что делать ей больно будет чертовски тяжело.