CULVER

Мне так понравилось, как ты пытался изгонять меня.

И кровью на полу чертил защитный знак.

И каждый смертный, видя страх, готов тебя понять,

Но ты один понять не смог, что сделал ты не так.

Сны Саламандры — Экзорцизм

Нотт наблюдал, хотя Забини давно советовал ему начать наконец-то учиться, раз он каждый день сидит в библиотеке. Но этот медведь из Дурмстранга уже полчаса высиживал неподалеку и кидал страстные взгляды на грязнокровку Грейнджер, не опуская ради приличия свой темный взгляд в книгу хотя бы изредка! Тео это не нравилось. И плевать, что ни одно задание на завтра не сделано, — он не выпустит Крама из своего поля зрения ни на секунду. Грейнджер и Нотт всегда сидели вдвоем в этой части библиотеки — почти никто не приходил сюда заниматься, тем более по выходным. Кроме Забини, конечно, который смеялся над ним и сразу же сбегал, стоило достать палочку. У Нотта было любимое занятие — наблюдать за занимающейся уроками Грейнджер, как всегда сидящей в гордом одиночестве. Он постоянно спорил со своим внутренним «Я» о том, что же в гриффиндорке, помимо лица, голоса и ее резких я-все-знаю ответов на уроках нравится ему больше всего, и спустя день тщательных наблюдений и даже записей сделал вывод: ему нравятся ее ноги в туфлях Мери Джейн, которые она часто складывала крест на крест под партой, пока занималась. Ее руки, что она удобно подставляла под подбородок, накручивая прядь волос на тонкий палец. Ее шея, всегда скрытая волосами на уроках, но Тео видел, какая белая там кожа, и наверняка нежная, когда она изредка собирала их в пучок на зельеварении. Ему нравилось все, и он как влюбленный идиот [а он им и был] сидел и следил за ней уже второй месяц. Забини хоть и смеялся над ним, но никак это не комментировал, потому что тогда пришлось бы признать с абсолютной уверенностью — Нотт не в порядке. Он знал, что так и было, особенно когда зубы сводило от вида присутствия чужого человека рядом с ней. Это было их место, их тайна, хотя Гермиона из-за своих книг даже не подозревала, что это какое-то особое место, и тем более, что это тайна, и что Нотт сидел напротив и тихо наблюдал за ней. Следил, как коршун за своей добычей. Она никогда не обращала на него внимания, только если он его не привлекал самостоятельно своими издевками; вся потонула в новых знаниях и великих открытиях, с улыбкой читая дряхлые фолианты и делая заметки, совершенно не замечая ничего и никого вокруг. Была бы такая возможность, она бы вышла замуж за библиотеку — Тео уверен. Небось, книжками и дрочит себе по ночам. Да, Тео представлял себе и такое, но никогда в этом никому не признается. Нотт фыркнул, а Крам все так же неотрывно смотрел на нее темными омутами глаз, на чертову заучку, разглядывал, как прекрасную картину в галерее, и… Тео знал этот жадный взгляд, знал и бесился от того еще сильнее, потому что понимал, о чем думал болгарин в этот момент. Нотт так же хотел ее. Желал маленькую Грейнджер к себе на коленки. Хотел снять с нее юбку и посмотреть на ее упругую задницу, потрогать, ущипнуть. А после сорвать эти дурацкие трусы, обязательно хлопковые и белые, типично грейнджеровские, и почувствовать пальцами влагу отличницы, пока она будет вырываться и кричать. А потом он бы поцеловал ее грязный-грязный любимый рот, кусая нежные розовые губы, потому что она его. Его маленькая грязнокровка. Только его. И она не вырвется, даже если захочет. Его любовь сильнее ее рук. Образ стонущей Гермионы пронесся перед глазами — Тео тихо вздохнул, поправив брюки. Он возбуждался мгновенно и часто сидел в библиотеке с натянутой ширинкой, ощущая все прелести гормонального бунта, — Забини ржал над ним именно из-за этого. Он ее не любил, нет. Абсолютно. Он просто хотел ее. Перо треснуло пополам. Палец обожгло болью от пореза, но Тео даже не поморщился, так же наблюдая. И вот этот час настал. Болгарин с присущей ему грацией ловца поднялся и встал напротив Гермионы, которая даже голову не подняла. Откашлялся и что-то сказал на ломаном английском — Нотт не расслышал, но сто процентов это было что-то наподобие: «Привет, не можешь мне помочь с этим?» или «Привет, ты не знаешь, есть ли в вашей библиотеке такой автор?» Фу. И уже тянул ей свои огромные ладони с книжкой наперевес, когда Гермиона с улыбкой кивнула на соседний стул и раскрыла предложенную книгу на столе между ними. Они смотрелись комично: она — маленькая и худенькая, как Дюймовочка, и он — высокий и широкоплечий, как скала. Мерзость. Мерзкие они. Ревность острой иглой проткнула сердце — нежный орган застыл на мгновение и заработал с удвоенной силой. Да как она посмела с ним разговаривать! Она же подружка Поттера, а он, Крам — его противник, и они не должны общаться. Гермиона нахмурилась и что-то попыталась втолковать Краму, который тоже нахмурился, но тут же широко улыбнулся ей. Крам улыбался. Ей. Этой грязной… Нотт думал, что тот не умеет, потому что за столом Слизерина у него всегда было лицо кирпичом. Тео вздрогнул и резко отодвинул стул, разбавляя тишину библиотеки неприятным грохотом, и направился прямо к ним. Слизеринец даже не обдумал этот шаг, а просто пошел вперед — ноги в прямом смысле понесли его. — Грейнджер, — и гриффиндорка и болгарин подняли на него взгляд: Гермиона — удивленный, а Крам — недовольный. — Н-Нотт, — она заикнулась — не ожидала его здесь встретить. Отвела глаза, смутившись, и сразу напряглась, готовая к привычной перепалке. Наверное, ей будет неловко, если он начнет говорить гадости при Викторе. — Ты что-то хотел? — она снова взглянула на напряженного слизеринца, останавливая взгляд аккурат на его галстуке. «Ну же, взгляни на меня». Тео сунул руки в карманы, скрывая порез на ладони, и качнулся с носка на пятку, смотря ей прямо в глаза. Она такая красивая, Мерлин… и такая наивная. — Хотел узнать, разгадал ли Поттер секрет золотого яйца? Крам ведь поэтому здесь. Он кинул быстрый колкий взгляд на Виктора и улыбнулся ему своей самой ангельской улыбкой. Вот оно. Зерно сомнения относительно действий болгарина — Нотт его посеял, и теперь маленькая грязнокровка будет настороже с ним. — Мне это не интересно, — пробасил Крам. Гермиона поежилась, уставившись в одну точку на его галстуке. В глаза упрямо не смотрела. — Гарри еще работает над этим… — прошептала, опустив медовые омуты еще ниже, на форменную рубашку. — А ты не помогаешь? Или грязнокровки… — Закрой рот и вали отсюда, щенок, — Крам поднялся из-за стола. — Мы заняты, — и наклонился ближе, добивая: — Ты мешаешь. Нотт даже не дернулся. Бывали противники и пострашнее злого Крама. Его папа, например, когда Нотт отказывался нормально учиться и хотел профессионально играть в квиддич. Или Хоупи, когда он отказывался есть кашу на завтрак. — Грейнджер, — он улыбнулся ей, и она прикрыла глаза, закрываясь от него окончательно, — еще увидимся. Он ушел оттуда так быстро, как только мог. Вдох было сделать невозможно, будто легкие отказались работать, будто что-то мешает качать желанный кислород. Она ему не нравится. Он просто… И Нотт решил просто переждать. Потерпеть. Виктор уедет, свалит в свою Болгарию совсем скоро и не будет больше ошиваться около его грязнокровки. То, что она его, он понял лишь недавно, летом, окончательно и бесповоротно, увидев ночной мокрый сон с Грейнджер в главной роли. Когда он спросил отца, почему ему снится его однокурсница — он тактично умолчал о том, чем эти сны оканчиваются — Нотт-старший улыбнулся и спросил, как ее зовут. — Грязнокровка Гермиона Грейнджер, — ответил ему Тео, и папа ударил его впервые за много лет так сильно, что парень шлепнулся на пол, больно ударившись копчиком. Нотт-младший тогда схватился за щеку, думая, что отец разозлился из-за статуса ее крови и просто убьет его на месте. — Никогда не говори при мне это слово, Тео, — зеленые глаза потемнели. — Твоей маме бы это не понравилось, а ты знаешь, кем был ее дед. Если тебе снится девушка, значит, она тебе небезразлична. Мог бы и сам догадаться, — и ушел, насвистывая мелодию, но внезапно замер на выходе из комнаты. — Чистота крови — не главное, сын. Жаль, что я понял это слишком поздно. Не повторяй моих ошибок, — и вышел, оставив после себя только вопросы. Его отец, чистокровный Лорд, сказал ему, что кровь — не главное? Тео не верил — он всегда слушал Драко, когда тот говорил, что маглы — это грязные существа, не достойные жизни, а грязнокровки украли магию у волшебников и нагло пользуются ею. И когда вернется Темный Лорд, — а он обязательно вернется, — грязнокровки займут место у их ног — у ног настоящих волшебников; эти грязные воришки будут их рабами, и Тео был бы не против иметь у себя в рабынях Грейнджер. Он слушал и впитывал как губка слова Малфоя об их превосходстве, даже не спрашивая родного отца, а так ли это? Воруют ли они магию? И откуда вообще взялись маглорожденные, если не воруют? Все эти вопросы начали донимать юного слизеринца настолько, что он пропадал в библиотеке, выискивая истории появления чистокровных родов и их судьбы. Но в силу малого количества информации бросил эту затею, посвящая свои летние часы размышлениям о Гермионе. И понял, что вляпался по полной. И если на третьем курсе он думал, что это пройдет, то теперь точно знал — не пройдет. Не исчезнет, потому что она снилась ему почти каждую ночь. Но он упрямо отказывался признаваться самому себе в симпатии к ней. Во сне она не делала ничего пошлого или мало-мальски соблазнительного — она просто сидела на скамейке и гладила кота, — именно эту сцену застал Нотт перед отъездом домой в конце третьего курса. И не смог выкинуть из головы ее разбитые коленки и мягкую улыбку, адресованную коту. Он хотел быть этим котом, лишь бы Гермиона так же улыбнулась ему. Но теперь гормоны бурлили в его теле, посылая ему образы Грейнджер во всех доступных позах, которые он подсмотрел в одной интересной книге, а разговоры со старшекурсниками, которые теперь часто звали их на посиделки, только все усугубляли, потому что они рассказывали, как правильно соблазнить девушку и доставить ей удовольствие, делились опытом и показывали пикантные картинки голых женщин. Слизеринцы передавали такие знания поколениями, лишь меняя формулировки на современный лад, и это работало. Все отрепетированные перед зеркалом фразочки, улыбки, прищур глаз, запах одеколона, легкие касания кончиками пальцев работали на всех девушках, с которыми Тео экспериментировал, вот только на Грейнджер это все не действовало. Тео элементарно не мог перестать поливать ее помоями, а дотронуться как-то по-особенному так и вовсе стеснялся. Он терял всю свою уверенность, когда смотрел ей в глаза, и в итоге злился и уже не контролировал свой острый язык. Тео продолжал наблюдать и просто решил подождать, когда этот учебный год закончится, или Крам умрет на Турнире. Но когда она бежала от него по коридору, когда он узнал, что кто-то пригласил ее, когда в груди вспыхнуло и будто сразу погасло, а после стало так больно и пусто, он накричал на нее, не сдерживаясь, потому что она… она… нравится ему. Ему нравится грязнокровка Грейнджер, которая опять разрушила все. Разве она не могла пойти одна на Святочный Бал? Разве было так трудно отказать Краму? Почему она не отказала ему? Почему не пошла одна? Почему план не сработал? Почему… Ведь Тео подошел бы к ней на балу и предложил бы ей свою компанию, раз уж грязнокровку никто не пригласил. Он подговорил всех знакомых с других факультетов, чтобы никто не звал заучку Грейнджер. Даже на Гриффиндоре постарался: «Вот ведь умора будет, когда она придет одна. Не правда ли, ребята?» А он, как подобает джентльмену, пригласил бы ее на танец, и еще на один, и еще, и еще, и так весь вечер, и даже постарался бы ни разу не назвать ее грязнокровкой, но… Гермиону Грейнджер пригласили. Она пришла не одна. И когда Тео увидел ее в платье и на каблуках, плывущую, как сказочная нимфа, под руку с Крамом — тумблер сорвался. Защита треснула. Ромильда Вейн, которую он позвал на бал для вида, удивленно пискнула рядом, Малфой внимательно наблюдал, потягивая пунш, как и Забини, как и Поттер, Гойл, Уизли, как и все они. «Не смотрите, блять, на нее! Не смотрите!» Хотелось укрыть ее от всего Хогвартса, пока она, улыбаясь и тихо смеясь, кружилась в танце в объятиях другого парня, который ей совершенно не подходил. Она была так прекрасна, что Теодор не мог отвести от нее взгляд. Когда он позже нашел ее одну, плачущую на ступеньках и абсолютно разбитую, Тео впервые не подошел, чтобы добить окончательно своим едким словом. Гребаный Уизли испортил ей вечер своим упрямством и ревностью — с нее хватит. Она должна сиять, как Золотая девочка Гриффиндора. Но Уизли так легко разбил ее красоту и уверенность, смыл все ее сияние лишь парой хлестких слов, и Тео, сжав кулаки и зубы, смотрел, как она рыдает, спрятав лицо в ладонях. Стоял, как призрак, скрытый в темноте, и впитывал в себя всю ее боль, не в состоянии утешить ее и помочь. Потому что он еще хуже Уизли в ее глазах. И стало самому так до слез больно от тупости и агрессии, что он с влажными глазами, такой же разбитый и сломленный, как и она, стоял и убивал себя своими же никчемными фразами, что говорил ей раньше. «Ничтожество». «Ты не заслуживаешь магии». «Свали с глаз моих, от тебя воняет». «Я ненавижу одно твое существование». «Грязнокровка». Он всегда бил больно и едко, прицельно, а она с абсолютным вызовом смотрела на него в ответ, глотала слова от обиды и насылала проклятья. Но она никогда не плакала, потому что Нотт не Уизли. Он ей никто — лишь слизеринец, который ненавидит грязнокровок. Поэтому ей не было сильно больно, чтобы прямо до слез и истерики. И он не имел права ее утешать, потому что не заслуживал даже думать о ней. Грейнджер в последний раз всхлипнула и затихла, хватая туфли и поднимаясь со ступенек. Пошатываясь, она пошла по неосвещенным коридорам, даже не подсвечивая себе путь Люмосом. А Тео, как приклеенный, тенью следовал за ней к башне Гриффиндора, потому что она могла попасть в беду, возвращаясь совсем одна — ее друзья-идиоты даже сейчас не видели в ней девушку, за которой нужно ухаживать и сопровождать обратно после бала. А чертова Крама увел Каркаров. Тео следовал за ней по пятам. И смотрел-смотрел-смотрел, как босые ноги бежали по холодному каменному полу, как длинные пряди, выбившиеся из аккуратной прически, волнами спадали на спину, как красивое нежно-розовое платье развевалось от движения, и как Гермиона быстро скрылась за картиной в своей башне, будто принцесса от дракона, не подозревая, что за ней все это время кто-то шел. Нотт терпел и будет терпеть. У них еще все впереди, он обязательно исправится в ее глазах, и она обратит на него свое внимание. Но так сильно хотелось ее взять, овладеть ею, и Тео решил, что поддастся на уговоры старшекурсников и подначки Блейза и попробует хотя бы временно забыть о гриффиндорке, находясь в объятьях другой девушки. Клин клином вышибают. А вот разбить нос одному наглому рыжему придурку он мог уже в этот вечер. Чем и занялся, впервые пробуя заклинание стирания памяти. И на следующий день Гермиона с удивлением наблюдала, как Нотт и Забини смотрели на нее: один с паникой в зеленых глазах, а другой с ухмылкой и чем-то добрым в темных радужках, по цвету совсем как кофе, что она пила. И если раньше Нотт преследовал ее тайно, то теперь делал это, абсолютно не скрываясь, садясь неподалеку от нее, выгибая изящную бровь и ухмыляясь полными губами на ее немой вопрос: «Какого черта?» Он старался меньше говорить в ее присутствии, потому что до сих пор не мог контролировать свои нервные позывы. Но признать их — уже успех. Она же смотрела на него издалека, пока никто не видит. Или видит… А Забини только посмеивался в кулак и так же по-доброму щурился, наблюдая за этой интересной пьесой. Ведь Блейз знал, что Тео очень упертый молодой человек, а Грейнджер полный ноль в сокрытии своих эмоций и обязательно капитулирует, если его друг постарается. А то, что они с Панси сделали ставки на то, когда эти двое начнут встречаться, этой парочке знать было совершенно не обязательно.