CULVER

«Пока живешь, никаких приключений не бывает. Меняются декорации, люди приходят и уходят — вот и все. Никогда никакого начала. Дни прибавляются друг к другу без всякого смысла, бесконечно и однообразно».

Дни превратились в единую серую массу — липкую и беспросветную, как испорченное зелье Невилла, напоминающее по запаху болото и экскременты соплоховстов, — затяжное и беспощадное. Гермиона игнорировала Тео, Тео игнорировал Гермиону, — конец спектакля, антракта не будет. И если Нотт вообще не смотрел в ее сторону, игнорируя в принципе, цепляясь глазами за что угодно, будь то стена, потолок или окно, то Гермионе было намного хуже. Нотт злился, по-тихому злился, но упорно сдерживался от ехидных замечаний и злых подколов, лишь бы не дать гриффиндорке повод завести с ним спор, это было заметно по единичным взглядам, которые он изредка кидал на нее по утрам, когда они, зевая, сталкивались в общей гостиной перед занятиями. Но Теодор был тем еще упрямцем — лишь поджимал губы и молчал. Чужое молчание убивало нервные клетки Гермионы. Он пытался с ней заговорить лишь один раз, когда она только-только вернулась от Нарциссы в субботу, но их отвлек подошедший Рон с каким-то вопросом, наверняка, глупым и не интересным, и Нотт ушел, ни сказав ей в итоге ни слова. Девушка же в смятении ушла от Рона, так и не разобравшись о чем он вообще ее спрашивал, наверное, что-то про Гарри. Да и плевать… Да, она понимала, что сама сказала ему о разрыве, выстрелила на поражение, не оставила выбора, но он мог хотя бы извиниться перед ней и принять ее сторону после, и они бы вместе подумали над тем, что можно сделать дальше. Это была не просто ссора, а столкновение их интересов, — выяснение, кто кому уступит по итогу; и не то что бы Гермиона не смогла его уговорить быть снисходительнее к Малфою, женское обаяние и не такое могло совершить, но ей так надоело нянчиться со всеми вокруг. Доказывать, объяснять, — она знала, что люди не любят, когда им указывают на их ошибки, что и мешало ей раньше завести друзей, пока ее не спасли Гарри и Рон от тролля. Но она сама поняла это лишь со временем, после войны и лечения: что не нужно ее мнение на самом-то деле никому, а все ее факты не лучшее из вещей, что можно применить на практике для сближения с людьми. Они все, каждый из них — взрослые люди, пережившие войну, тяготы и смерть, так зачем усугублять отношения между собой, делая их повальными. Гермиона подождет, пока он остынет. Но Тео был гордым, потому их холодная война продолжалась. Она знала, что они обидели друг друга, но сделать первый шаг навстречу примирению всегда было очень трудно. И она боялась, что стоит ей открыть рот, как оскорбления темной нефтью польются из ее рта, как из пробитого танкера в океане, и сделает она только хуже своими колкостями, потому что обида пружинкой гудела в груди. Нужно было переждать. Она пообещала себе, что поговорит с ним, спустя неделю, как только немного успокоятся и вдохнут поглубже — и она, и он. Потому что сейчас при виде него начинались гипервентиляция и острые слова лезли на язык. Она скучала по нему. Ей ужасно хотелось с ним поговорить, объяснить свою точку зрения, дать понять, что ее помощь не вызовет никаких проблем, тем более, что Малфой вообще с ней особо не разговаривал после их последнего странного разговора у дома Андромеды. За исключением тех быстрых диалогов, где Гермиона спрашивала о состоянии Нарциссы и ходе лечения. Малфой сам находил ее, кратко описывал, что с ней происходит, какие у нее ощущения от происходящего, и исчезал блуждающей тенью по коридорам. Но Гермиона чувствовала, как он иногда замирает после рассказа о состоянии матери, серым острием льда утыкаясь в ее лицо. Он всегда дышал тяжело и быстро, ноздри раздувались и на лбу вилась линия надутой вены, будто ему больно и ужасно противно находиться рядом с ней. Будто они снова на шестом курсе: она — грязнокровка, он — слизеринский принц. И это возвращение к истокам, что с Тео, что с Малфоем, вызывал у Гермионы нервный смех. Может, Мерлин-Годрик-Салазар, да плевать кто, решили над ней поиздеваться: дали кусочек голодающему, а затем отняли и поставили на видное место, но без возможности достать его. Потому что она дико скучала. Даже по редким улыбкам Малфоя или презрительно-ехидному рту, — к хорошему быстро привыкаешь… Поэтому Гермиона старалась на него не смотреть вовсе, чтобы не было так больно от собственных несбыточных надежд, да и потому что вся ее голова была забита по большей части Теодором Ноттом, и Гермиона покидала его, бледного, стоящего в коридоре, коротко прощаясь и не видя искривленных горечью губ и глаз, пропитанных усталостью и болью. Она смотрела на Тео в библиотеке, подглядывала за ним украдкой на занятиях, наблюдала, как он ест в Большом зале — Хоупи так и продолжила для нее готовить, — как он общался со своими сокурсниками в коридоре, а потом проходил мимо нее, даже не задевая плечами. Она была согласна — не совсем, но потерпела бы — даже на то, чтобы он называл ее грязнокровкой и ругался матом, лишь бы посмотрел, обратил внимание, издал хотя бы жалкий звук в ее сторону, да хоть злостный рык, но нет. Будто ее нет. Их нет и не было. Он покидал ее, даже стоя в паре метров от нее в ожидании начала занятий, а Гермиона чувствовала, как сжимается горло в тисках от сухости и обиды. Он уходил и не оглядывался, оставляя ее лишь вдыхать аромат сигарет и его сладкого конфетного одеколона, который, как она потом узнала из посещений его комнаты, назывался Montale. Гарри очень удивился их раздору, а когда узнал, что Гермиона помогает Нарциссе, а Тео — против, вообще хотел сам поговорить с ним и вразумить, но Грейнджер его сдержала, — все же Поттер был обязан леди Малфой жизнью. Но это было общее дело с Тео. Их дело. Они сами справятся. На самом деле на них пялился весь Хогвартс, особенно злорадствовали слизеринцы и одинокие девушки, и от того было еще хуже, будто напоминая Гермионе об их ссоре постоянно. К ней даже изъявила желание подойти Панси Паркинсон и уточнить, что за кошка между ними пробежала, потому что младшие курсы ей, как старосте факультета, постоянно жаловались на то, что Нотт на них рычит. — Усмири этого негодника, Грейнджер. Мои полномочия на этом окончены, — и ушла, виляя аппетитными бедрами, и уже улыбалась какому-то семикурснику, оставив Гермиону наедине с миллионом вопросов относительно поведения Тео, да и ее поведения тоже. Дни проходили в однообразном потоке. Единственной ее радостью стала переписка с тем самым стариком, Эфиасом Колттом, с кем связала ее Нарцисса. Он лечил волшебников более сорока лет и последние два года очень интересовался магловскими разработками о клонировании, группах крови и особенно ДНК. На что Гермиона с радостью отправляла ему научные магловские журналы, коих у нее было в достатке, и свои заметки по статьям, а он в ответ присылал ей свои пока не изданные работы, чтобы они могли вместе совершить прорыв, и старые фолианты по медицине, которыми библиотека Хогвартса, к сожалению, не располагала. То, что было в библиотеке Салазара Слизерина, Гермиона уже читала. На следующей неделе должен был состояться банкет в честь дня рождения Колтта, ему исполнялось сто двадцать лет, и он пригласил Гермиону, сказав, что будет очень рад ее видеть в узком кругу таких же, как она, людей, болеющих медициной. Грейнджер решила подготовиться к празднику и обрадовала Джинни тем, что та может помочь ей выбрать платье и туфли в магазинах Лондона. На что Уизли чуть ли не расцеловала ее в обе щеки, и заверила, что накрасит ее лично, а вот с волосами придется просить помощи у Лаванды, как на четвертом курсе перед Святочным балом. Омрачало все ее существование опять же — лишь ее не общение со слизеринцем. Жизнь без Нотта напоминала какую-то странную рутину, ей было порой одиноко. Даже когда она сидела с друзьями и слушала чужие истории. Взгляд то и дело натыкался на него, она всегда могла найти его в этом огромном средневековом замке или, скорее, он не упускал ее из виду и наблюдал за ней. Перед сном чаще всего она прокручивала разные несостоявшиеся разговоры, что они, бывало, молчаливо вели, пока делали уроки или занимались делами старостата. Собрания всегда проходили очень комфортно, и пусть Малфой подменял Тео на посту, что скоро, кстати, заканчивалось, чаще всего именно Нотт предлагал самые качественные улучшения или расписания для патрулирования. Макгонагалл не ошиблась с выбором лидера школы среди учеников. Он с легкостью помог ей с дуэльным клубом, молча, хотя она не просила, и общался с другими старостами, старательно игнорируя и Гермиону, и подкаты других девушек прямо при ней. Она знала, что он ни с кем не был после нее, чувствовала это мурашками на позвоночнике, потому что взгляд, который он изредка кидал на нее был голодным и яростным — такой не будет у человека, что недавно зажимался с девушкой в каморке для метел. И это льстило. Но чего нельзя было сказать о Гермионе — на нее началась настоящая охота. Будто почуяв свежую плоть и кровь, парни то и дело начали к ней подходить, чтобы познакомиться, поговорить с ней, поблагодарить за победу или просто узнать, как у нее дела. Нотт открыл настоящий портал в ад своим безразличием по отношению к ней. И не сказать, что Гермиона не пыталась вывести его на эмоции, позже, наблюдая, как эти парни ковыляют в больничное крыло, потому что неудачно упали с метлы. Что за «метла» такая — Грейнджер поняла сразу. Если честно, она ощущала противоречивые эмоции, когда использовала этих юношей, чтобы досадить Тео, но ее душа сладко и громко пела, когда она видела, что он смотрит, как она улыбается, — не ему — заглядывает в глаза и в доверительном жесте кладет руку на чужое плечо, мягко сжимая; помогает с домашней работой, чувствуя, как ее трогают за руку в интимном жесте, но прикосновение не было и близко таким горячим, как один взгляд Тео в ее сторону в этот момент. Сначала она подумала, что все к ней начали подходить только потому что подумали, что раз она встречалась с Теодором Ноттом, то путь в ее постель открыт, а над головой висит большая светящаяся табличка — свободна для секса. Но Гарри, выслушав ее страхи по поводу парней, преследующих ее в коридорах, библиотеке и в Большом зале, лишь тяжело вздохнул и сильно взъерошил ее без того спутанные волосы, запутавшись в них пальцами. Хотя теперь постоянно следовал за ней — или Гермиона за ним, они так и не поняли. Они стояли в библиотеке между полок и искали книги для улучшения навыков Гарри в трансфигурации. Фоули поймал их недавно после урока, точнее, поймал-то он Поттера, но Гермиона в последнее время ходила рядом с ним, как приклеенная, поэтому ее в том числе, и дал задание на два фута с перечислением видов трансфигурации и полным анализом этой ветви магии. Там же было ранее упомянутое превращение из пера в иглу. Фоули вручил список Гарри со словами: — Не смейте опозорить меня на испытаниях, мистер Поттер. Через две недели я проведу вам личный экзамен, и мы посмотрим: готовы ли вы для учебы в Аврорате или придется убить еще одного Темного Лорда, чтобы уж наверняка. Рона Уизли я уже предупредил, что его навыки, к сожалению, не подходят для столь серьёзной умственной работы, потому я надеюсь на вас. Мисс Грейнджер, — он кивнул ей, — помогите, пожалуйста, Поттеру, у него есть все задатки, чтобы стать отличным аврором, — и ушел, одарив их легкой улыбкой. Гарри тогда просиял, а затем потух, увидев, сколько работы ему предстоит, а Гермиона не зря твердила ему учиться, пока они были в бегах, но Гарри лишь отмахивался от нее, со словами: «Позже, Гермиона, тут Нотт опять с Керроу что-то обсуждает, а Снейп не вылезает из своего кабинета», — и утыкался в карту мародеров. И вот они стояли между узкими полками, спрятанные от чужих глаз в запретной секции, где Гермиона решила заниматься со вчерашнего дня, потому что ей надоело назойливое внимание парней. Они уже переходили черту, а мадам Помфри становилось действительно жаль, ведь за пару недель у нее в сто раз возросли случаи ушибов, гематом и ссадин, — издержки падений с метлы. Гарри воспринял эту новость по поводу нового места для занятий хорошо, потому что ему тоже не нравилось, как липнут к его подруге, и решил составить ей компанию в этом закрытом, но очень удобном местечке. Рон отказался, дуясь на Фоули и на весь гребаный мир, решил, что после учебы будет помогать братьям с магазином, ведь в Аврорат ему прямым текстом сказали — не попадешь. — Я не понимаю их, честное слово, — прошептала она, кладя на стол сумку и вынимая пергамент из нее вместе со сложенными записками от ухажеров. — Я же… просто Гермиона, вокруг столько девушек… Пока они шли сюда, она получила два комплимента, одно приглашение посетить Хогсмид и несколько летающих записок, которые теперь вытаскивала из волос. Несколько она нашла уже позже в сумке. — Гермиона, ты себя давно в зеркало видела? Ты же красивая, а теперь еще и одинокая, — он посмотрел ей в глаза. — Я, — она открыла рот и резко закрыла. — Мне до сих пор кажется, что что-то не так, что ко мне хотят подобраться из-за тебя и причинить нам боль, понимаешь? Мне кажется они видят не меня, а героиню войны с орденом Мерлина. Он перестал улыбаться и взгляд его стал более осмысленным. Недавно он избавился от очков, сделав себе коррекцию зрения, и Гермиона теперь периодически вздрагивала, когда ярко-зеленые глаза цвета авады смотрели на нее со всей серьезностью присущей молодому мужчине. Гарри вырос, и теперь он ее защищал, а не наоборот. Она подошла к полке и начала пальцами перебирать корешки книг по трансфигурации, немного кривясь от названий книг, все же запретная секция пестрила темными томами. Гарри стоял позади и копался в ее бисерной сумочке, громыхая предметами. Они почти закончили сортировку книг по парселтангу, за что большое спасибо Нотту и его переводчику из Тайланда, Гарри вел с ними постоянную переписку, избавив подругу от такого «тяжелого» дела, как общение с мужчинами. — А ты не думала начать встречаться с кем-нибудь помимо Нотта? Ты такая нервная в последнее время… Просто для расслабления, ну, — она посмотрела на него и приподняла брови, — просто заняться сексом и выпустить пар. У тебя теперь целая куча ухажеров. Гермиона на секунду замерла, но затем снова продолжила свое нехитрое занятие. — Я не думала об этом, — она почувствовала, как воздух позади нее заколебался — Гарри встал рядом. — Мне и так нормально. — Просто жизнь ведь не заканчивается на ком-то одном, верно? — девушка почувствовала как улыбнулся Поттер. Гермиона усмехнулась, сделав шаг чуть влево, не отрываясь от названий книг — все было совсем не то, что они искали. — Ты про себя и Джинни? — краем глаза заметила, как Поттер сместился с ее спины к боку и тоже уткнулся в полки с книгами, сканируя их взглядом. — Не только, ты сама знаешь, что она чертовски похожа на мою маму, я бы не смог смотреть ей в лицо каждое утро и тем более… — Гарри поморщился, — хорошо, что мистер Грин объяснил все это до того, как я сделал глупость. Рон, кстати, до сих пор в обиде из-за этого, хотя бросили-то меня, — он застонал и ударился лбом о фолианты. Гермиона кивнула, поддев ногтем корешок заинтересовавшей ее книги. — Я думаю, вы были близки только из-за общей любви к квиддичу, — она перевернула первую страницу, чтобы прочесть всех авторов. — Не в обиду, но было ощущение, что кроме поцелуев, вы ничем другим не занимались. Гарри усмехнулся. — Не только квиддич, мы оба любили секс, — рассмеялся Поттер, — сливочное пиво и прогуливать уроки Снейпа. И да, поцелуи мне особенно нравились. — Идеальная пара, — улыбнулась девушка и поставила книгу на место — не то, все не то, она уже хотела просить Гарри посетить его библиотеку на Гриммо. — Мы с тобой, — он подошел ближе и встал за ее спиной, носом утыкаясь в ее волосы. — Мы были бы идеальной парой, Гермиона. Если бы ты не была мне, как сестра. Она замерла, не зная, как реагировать. У них были раньше интимные моменты, когда они лежали вместе в обнимку в палатке, трясясь от страха и боли за будущее; они вместе ходили к врачу и лечились тоже вместе, делясь своими проблемами и болью, поддерживая друг друга, но Гермиона всегда отгоняла мысли о Гарри. Он был лучший другом, братом, ближе, чем Рон. Всегда. И она думала, что он и Джинни будут идеальной парой, но друзья разбежались спустя месяц, и Гарри вовсю развлекался в Хогвартсе, иногда делясь с Гермионой пикантными подробностями, на что та била его книгой, краснела и отворачивалась. Про себя и Нотта она рассказывать не хотела, но и Гарри был не дурак — он видел засосы на шее и окрыленное настроение подруги по утрам, а так же эти касания и взгляды между ними, которые бывают, когда только два человека знают что произошло прошлой ночью. Гарри наблюдал и видел этот похотливый блеск в глазах той, кого раньше интересовали лишь книги, и такая живая Гермиона ему нравилась намного больше. Он медленно прижался к ней телом и поставил руки по бокам от нее, заключив в ловушку между собой и книгами. Она тяжело задышала и покраснела, не зная, куда деть руки. — Я… Гарри… Она почувствовала, как его ладонь убрала с ее плеч волосы и открыла вид на шею и затылок, мягко погладив. Мягко. Слишком мягко. Тео бы вонзил ей в затылок все пять пальцев и сдавил ногтями, оттягивая к себе за волосы и заставляя выгнуться… Гаррин кончик носа провел по ее шее, и тот глубоко вдохнул аромат ее шампуня — молоко и мед. — Ты ведь знаешь, что я всегда буду рядом? — его губы едва коснулись кожи на ее шее, посылая тонну мурашек, когда он заговорил, но он не прижимался ближе. На расстоянии. — Буду для тебя кем захочешь. Стоит только попросить. Даже если ты увидишь во мне что-то большее, я откину все мысли о тебе, как о сестре, и сделаю счастливой. Я люблю тебя. Его рука провела по ее боку, сдавливая мягкую плоть — она немного поправилась и стала выглядеть здоровее. Ее формы начали принимать округлости, и она поняла, что теперь ее одежда стала ей тесна в пуговицах, обтягивая грудь сильнее положенного. Он развернул ее к себе и погладил по лбу. И Гермиона поняла, что это был не призыв к тому, чтобы она сказала «да» и они пошли в постель, а лишь признание… Гаррино ей признание, которое было ему необходимо и которое не требовало ответа. — Ты знаешь, что я говорю прямо. Ты самый важный человек в моей жизни, — он отпустил ее бок и кинул быстрый взгляд на верхнюю полку. — И я нашел нужную книгу. Она рассмеялась и щелкнула его по носу. — Ты в своем репертуаре, Гарри Поттер, — хлопнула его по плечу, и он тоже заулыбался, понимая, что она все равно откажет, чтобы не портить с ним отношения, зато он это сказал. — И я тоже люблю тебя, как брата. Набрался смелости и сказал. — Значит, только брат и сестра, — кивнул Гарри. Когда они закончили работу с трансфигурацией, было почти время отбоя. Гарри провожал Гермиону к ее башне старост, периодически отпугивая парней, которые хотели к ней подойти. Они почти дошли до нужного места, пока Гермиона не услышала плач. — Гарри, — она остановилась, — мне послышалось или ты тоже слышишь, как кто-то плачет? Поттер рядом тоже остановился и, казалось, даже не дышал. Они оба прислушивались к звукам и шорохам старого замка, и тут же оба встрепенулись: справа по коридору действительно послышалось сдавленное рыдание и мат. Женский. Гермиона молча взяла Поттера за руку и они пошли на помощь, вдруг это кто-то из младших курсов, пораженный заклятием. Она как староста школы должна была проверить все ли с ученицей в порядке. Подойдя ближе, они приоткрыли незапертую дверь неиспользуемой классной комнаты. За партой сидела знакомая копна идеально блестящих волос, стриженных под каре. Панси Паркинсон обхватила лицо руками и сдавленно хрипела, хлюпая носом. — Панси, — осторожно позвала Гермиона и подошла ближе. Слизеринка замерла, а потом медленно подняла с парты заплаканное лицо, тут же пытаясь его вытереть. — Грейнджер, — она перевела растерянный взгляд на Гарри, — Поттер. — Что-то случилось? Тебя кто-то обидел? Гермиона присела за соседнюю парту и посмотрела на Гарри, подавая знак, чтобы тот тоже сел. — Да, — Панси снова громко шмыгнула носом, — ничего особенного. Просто мой жених… он… разорвал со мной помолвку. Ничего страшного, да… — Что? — Гермиона замерла. — Как такое возможно? Почему? Панси вздохнула и попыталась вытереть лицо, но крупные слезы снова полились по ее красивому лицу, смывая макияж. — Я не знаю, — она закусила губу, — он просто позвал меня в кабинет и сказал, что все… что он не хочет жениться на мне… Блядь, зачем я вам тут плачусь? Не говорите никому! — Панси пыталась снова стать роковой слизеринкой, но у нее со слезами на лице не очень это получалось. — В кабинет? — Гарри встрепенулся. — Твоим женихом случайно был не Фоули? — осторожно спросила Грейнджер. Панси застыла. Ее размазанный макияж выглядел очень жалко, но она вся собралась и даже расправила плечи, смотря на Гермиону. — Откуда ты знаешь? Уже две пары глаз смотрели на гриффиндорку. — Он говорил мне, что у него есть невеста. И говорил о тебе с любовью, Панси, правда, — она посмотрела на ребят, — мы просто обсуждали будущее, ничего такого… — быстро добавила она. — Ну, — Панси вздохнула и поднялась, — теперь никакой любви нет, и, надеюсь, вы никому об этом не расскажете. Пожалуйста. Или я вас прокляну. И вышла из кабинета, на ходу вытирая лицо, оставляя растерянных Гарри и Гермиону наедине. Оба задумались: каждый о своем. — Что же, — Гарри тоже поднялся спустя пару минут, — это было странно. Гермиона промолчала, не понимая, как так могло случиться. Вот только пару недель назад, мистер Фоули говорил ей о своей невесте с алеющими щеками. Что могло измениться? — Это не наше дело, — сказала Гермиона и пригладила форму, — пойдем, уже поздно. Когда Гарри попрощался с ней на входе, и девушка, назвав пароль, проскользнула внутрь гостиной, она застала Нотта, сидящего на диване с книгой в руке и сигаретой, зажатой между пальцев. Он теперь использовал какое-то заклинание, и дым сразу рассеивался, не заполняя комнату до невозможности вдохнуть. Она молча уставилась на него, пока через некоторое время он не перевернул страницу, стряхнул пепел в пепельницу и поднял усталые глаза. Тишина. Снова. Вздохнув, Гермиона поправила лямку на плече и молча поднялась вверх по лестнице в свою комнату. Они поговорят позже. Позже.