CULVER

Гермиона проснулась раньше будильника на две минуты — она проверила не проспала ли вообще — и сладко потянулась, разминая затекшие со времени сна мышцы и приятно хрустнула косточками, выгибаясь, как кошка. Солнце уже освещало спальню своими лучами сквозь римские шторы, что она купила недавно. Взмахнув палочкой, она подняла их и босиком по скрипучему полу отправилась в ванную комнату, чтобы принять душ и настроиться перед работой. Уже с месяц как Гермиона — Гретта Гант — стала работать учителем английского языка в языковой школе для студентов и взрослых, пройдя перед этим долгие курсы обучения греческому официальному языку лично для себя — Кипр — бывшая Британская колония и все в основном говорили на английском языке, но греческий был официальным — и различные повышения квалификации для того, чтобы ее взяли на работу. Третий год жизни на острове Кипр был сладким, теплым и тягучим, как мед, которым вот-вот польют свежий блинчик, который Гермиона любила покупать у небольшой будочки напротив квартиры. Девушка не знала, почему выбрала именно эту страну из всех возможных, но когда странный блондин с ледяным взглядом сказал ей уходить и она аппарировала прямо в аэропорт, то сразу начала искать ближайшие рейсы на Кипр, будто сразу настроившись именно на эту страну. Чем-то ей запомнился именно этот остров… Ей пришлось ждать почти восемь часов до начала регистрации и в итоге: долгая рассадка на самолет, а затем еще пересадка в Стамбуле, но она упрямо просидела в тесном и жутко дорогом ресторанчике при дьюти-фри, выпивая кофе и заедая его невкусной картошкой, понимая, что ей нужно уходить, убегать, и Кипр лучшее место, потому она подождет столько, сколько нужно, и все выдержит. Даже долгий перелет и боль от ненормальной еды, что скрутила желудок. Гермиона уже как два года, достаточно давно скинула с себя Империус; она поняла, что это было за проклятие, но и прекрасно знала, что ее от чего-то или кого-то прячут, потому что она не помнила ничего, начиная с одиннадцати лет, как получила письмо из Хогвартса вплоть до того дня, пока не очнулась в полыхающем незнакомом доме. Лишь обрывки того, как она читала книги, использовала чары в одиночестве, ходила по каким-то коридорам: никаких лиц, никаких людей, будто она всегда была одна. А, может, так оно и было. Гермиона знала, что она не особо общительная девушка и, возможно, действительно в одиночестве и провела свои забытые годы. Грейнджер рассудив пришла к выводу, что или у нее должна была быть сильная воля, чтобы сбросить Империус, или всему виной — смерть того волшебника, что сотворил его. Почему-то она подумала, что ей бы не хотелось смерти того молодого парня, даже если он на нее повлиял. Но не факт, что именно он ее контролировал. Она почему-то всячески его оправдывала и часто засыпала, вспоминая его красивое лицо. Скинула она Империус случайно, как подумала сначала. Потому что однажды, когда с ней знакомились на улице, она непроизвольно назвала свое настоящее имя, автоматически, а, может, чары перестали работать столь сильно, что ей удалось назваться ее реальным именем. И ее пробило дрожью. Голова начала адски болеть, будто кора головного мозга плавилась. Тот парень, что хотел познакомиться, оказался джентльменом, посадил ее на лавку и купил воды, но Гермиона не была настроена на знакомство и он в итоге ушел, оставив ее с непонятным ощущением вопросов и пустоты. Ее пробивало знанием и пониманием того, что она волшебница постепенно — до этого она все делала будто робот по заданной программе: ела, спала, читала, ведь по сути она почти не колдовала, чтобы не привлечь к себе внимание — так ей сказали жить. За все время Грейнджер сделала лишь несколько раз пару непростительных, чтобы у нее было гражданство и счет в банке. Наличкой в виде галеонов и магловских денег у нее был забит целый отсек в сумочке. Но почему-то новое окружение и новая страна быстро вырвали Гермиону из ощущения нереальности происходящего. Она поняла, что лучше придерживаться намеченного плана и не называть свое настоящее имя незнакомцам, а лучше скрыть свою яркую для такого острова внешность. Бледнокожие британки с непослушной гривой шоколадных волос очень уж запоминались местным. Гермиона на следующий же день своего просветления выпрямила волосы в салоне, оставив от своих кудрей лишь воспоминания, стала чаще гулять на улице, чтобы ее бледность исчезла, и носила линзы с зеленым тоном, — ее зрение действительно начало немного ухудшаться, но Гермиона боялась вмешиваться магией и вообще ходила в магическую часть Кипра только под чарами. Иногда ей снились странные сны после сброса Империуса: будто она держит мальчика в круглых очках за руку и плачет, или как незнакомые руки обнимают ее со спины и становится так тепло… так тепло, что она плакала от бессилия по невесомым прикосновениям, оставляющих во снах лишь боль и слезы. Она помнила запах сигарет и сладостей, она помнила боль и чувство одиночества, вкус тыквенного пирога и сока, ощущение счастья, что она сделала что-то грандиозное… Что с ней могло произойти такого, что ей был заказан путь в Британию? Гермиона много раз порывалась вернуться и наведаться в школу Хогвартс, о которой ничего не помнила, чтобы найти ответы на свои вопросы, но ее постоянно останавливал липкий страх, что будет очень плохо, если она вернется. Поэтому, она решила отложить эту поездку на неопределённый срок. Но почему-то она знала, что на карте Мародеров не отмечена Тайная комната, а чтобы усыпить Пушка нужна арфа. Что это значит — ей никто не мог обьяснить, и она решила записывать свои воспоминания в обычную магловскую тетрадку. Из сорока восьми листов она исписала только три, и то это были больше не сами воспоминания, а лишь ощущения: вкус пастушьего пирога, запах пергамента и сигарет, цвет темно-зеленых глаз или внутренние эмоции, как страх, тревога, счастье и… потеря. Гермиона с какой-то маниакальной решимостью продолжала тянуться к знаниям, она просиживала на курсах для учителей почти все свое время, чтобы наконец-то устроиться в школу преподавателем и обучать английскому языку, как она и хотела раньше, до одиннадцати лет, правда, она хотела преподавать в международном университете, но языковая школа была неплохим стартом. По ночам же она штудировала учебники по магии, раз за разом выполняя заклинания до автоматизма. Ее собеседование было недолгим, она знала персонал, потому что сама обучалась в этой же школе греческому, попутно пытаясь учить и турецкий. Поэтому ее быстро приняли и ввели в курс дела. Ей предстояло обучать группу из восьми человек, и, возможно, она сможет давать частные уроки также в этой школе, если к ней обратятся. Платили хорошо, поэтому Гермиона решила побаловать себя и прикупить новых вещей в свой гардероб, чтобы выглядеть более презентабельно перед учениками, чтобы они видели не свою ровесницу, а именно преподавателя. Наряды она всегда выбирала под свой неизменный бисерный клатч. Она все время забывала проверить сумочку полностью, в ней было столько отсеков и кармашков, что впору было там потеряться на неделю. Поначалу Гермиона пыталась отыскать в этой сумочке ответы на свои вопросы, хоть что-то: личный дневник, записи — но нет, ничего, будто она его не вела или просто не взяла с собой. Было много украшений, но Гермиона не была сорокой, а, учитывая, что возвращалась она домой одна, старалась не привлекать к себе внимание лишний раз дорогими цацками. Сегодня у нее был пятнадцатый урок с группой, которая почти вся состояла из девочек, они перешли на разговор об украшениях. Те сразу начали рассказывать все на английском и показывать свои медальоны, серьги, браслеты и кольца, где они их купили или кто им это подарил. Гермиону же девчачьи радости тоже не обошли стороной, она покопалась в сумочке и решила придумать интересную историю про браслет, о котором на самом деле ни черта не помнила. Ложь лилась из губ Гермионы отлично: она уже давно привыкла врать, создав себе новый образ. Браслет красиво украшал ее руку, но при попытке снять, она не смогла расстегнуть застёжку. Молча чертыхнувшись и решив попытать удачу дома с плоскогубцами, Гермиона сложила все свои вещи и вышла вместе с группой на улицу: рабочий день был окончен. Пройдясь немного со своими учениками, ей стало слишком жарко, и она решила прогуляться до своего любимого кафе-мороженого. Очень уж она любила фисташковый пломбир, тем более, что сегодняшнее занятие получилось на самом деле отличным. Гермионе понравилось преподавать, хотя она в начале дергалась от непривычного обращения «мисс Гант», но спустя половину занятия привыкла и ей уже было все равно, что это не ее имя. Она вошла в кафе и вдохнула запах карамели. Первое, что бросилось ей в глаза — руки парня, стоящего перед ней и увлеченно читающего меню. Толстые шрамы покрывали предплечья обеих рук, переходя на широкие ладони и пальцы, будто татуировки. Гермиона засмотрелась и подошла ближе, слишком близко, что этот самый незнакомец, сделав маленький шажок назад, наступил ей на ногу и тут же повернулся.

***

Тео как раз возвращался домой с работы, когда неожиданно его посетило дикое желание отведать мороженого. Фисташкового. Будто это было… Настолько сильное, что ноги сами его повели, словно он знал, куда идти, хотя фанатом мороженого не являлся. На этой части улицы ресторанов с мороженым не было, и он решил немного свернуть из центра и направиться ближе к туристической части города, где, как он знал, всегда были подобные заведения для детей. Нотт торопливо шел, почти бежал, изредка ероша влажные кудри. Воздух был приятным и теплым. Завидев нужную вывеску, Тео подошел к стойке и поднял глаза вверх, выбирая мороженое из списка. Он сделал шаг назад и на кого-то наступил. Позади недовольно зашипели, и Тео резко обернулся, уже приговаривая извинения. Он так и остался стоять с открытым ртом. Быстро закрыл его и будто бы весь собрался, выпрямляясь. Сначала он прикрыл глаза и тихо выдохнул. Снова глюк. Смешно. Такое уже случалось с ним, и не раз. Однажды он так напугал девушку, которая со спины была похожа на Гермиону, что ее спутник ударил Тео по лицу и назвал психом. После выхода из больницы было особенно тяжело. Он видел ее везде, в каждой девушке с вьющимися волосами и низким ростом. Он сделал один глубокий вдох, пока не услышал тихое, но уверенное: — Извините, я не специально, — женский голос был до ужаса знаком. Перед ним стояла Гермиона и в то же время не она, и смотрела на него поджав губы, будто она снова староста и сейчас снимет с него баллы. — А… вы… — он неловко рассмеялся, когда она вопросительно выгнула брови на его красноречивые звуки, понимая, что в ее глазах не было ни капли узнавая, хотя со времен Хогвартса он не сильно изменился; он ущипнул себя за руку, и еще раз, до боли, — он же не спит? — пока его взгляд не зацепился за сияющий браслет на ее запястье. — Что? — спросила она и смяла клатч в руках, бисерный, с маленькой золотой застежкой и чуть треснутым краешком. — Можно я угощу вас мороженым в качестве извинений? — голос был будто бы не его. — Все же я наступил на вас, — согласись-согласись-согласись-я-молю-тебя. Нотт пялился на девушку, понимая, что это неприлично, пока она в смущении рассматривала кончики его туфель, узнавая и в то же время не узнавая ее. Кудрявые волосы стали прямыми и длинными, мягкими на вид, медовые глаза — зелеными, напоминающими его цвет радужки, а бледная кожа была покрыта привычным для городских загаром. «Она здесь не первый месяц, — понял он, — возможно, не первый год». Если это его очередной наркотический трип и он до сих пор лежит в больнице под капельницей, то он — самый лучший из всех, что его посещали. — Эмм, да, можно, — девушка ему смущенно улыбнулась и отвела взгляд, перебирая пальцами длинную прядь. — Как вас зовут? — спросил Нотт и встал рядом с ней, переведя взгляд на вывеску, хотя хотелось его приклеить к девушке. — Г. Гретта, — она улыбнулась, но улыбка ее быстро сникла, — Гант, а вас? — Меня зовут Тео. Просто Тео. Гермиона не знала, существовала ли любовь с первого взгляда, но заглянув в его красивые темно-зеленые глаза, она застыла с глупой улыбкой на лице. Она чуть не назвала ему свое настоящее имя… дура. Молодой мужчина, удивленно ее до этого разглядывающий, был красив, примерно ее ровесник, может немного старше, с красивыми чертами лица и буйными кудрями, напоминающими ей ее же старую прическу. Он тоже смотрел на нее неотрывно и с какой-то болью во взгляде, но быстро моргнул и наваждение спало, и Гермиона даже не заметила, как они в итоге сели за один столик и наслаждалась мороженым, не замолкая ни на секунду. По итогу, Тео мороженое не ел, и Гермиона съела целых две порции. Она давно не смеялась так громко, а улыбка не хотела сползать с ее лица. Тео. Просто Тео — так звали этого чудесного парня с грустным взглядом и шрамированными руками, он сразу же вызвался ее проводить до дома, и она позволила. Позволила поцеловать себя на прощание: неловко и быстро, но очень сладко, застыв напротив его лица и вдыхая сладкий запах парфюма, обычно не свойственный мужчинам. Позволила приходить к себе каждый день после работы, целовать в щеку и пробовать разнообразные сорта чая, что Тео ей подарил для дегустации. Позволила водить себя за руку в кинотеатры, на выставки картин, в парки, на пляж, и спустя два месяца его красивого ухаживания, позволила зайти дальше переплетенных пальцев и быстрых поцелуев в темноте кинозала. Гермиона не помнила, был ли у нее секс с кем-то раньше, но поняла, что даже если бы и был, Тео этого человека точно переплюнул. Потому что лишь от его пальцев и языка она стонала так громко, что соседи начали с силой стучать в стенку, чтобы она наконец-то заткнулась, но Тео что-то прошептал, и они сразу перестали. Когда его член оказался в ней, она закричала еще сильнее: протяжно и громко, что Тео пришлось залепить ей рот своей рукой и прикусить шею, полностью подмяв под свое тело. Она никогда не чувствовала себя такой заполненной, как с ним внутри. Он двигался в ней глубоко, порой грубо, несдержанно, не переставая, упрямыми толчками выбивал из нее стоны и хрипы, вставляя в рот пальцы и сдавливая губы, будто не мог насытиться ее телом и вздохами. Он трахал ее всю ночь во всех возможных позах, держал за волосы, раздвигал ее ноги, толкался в горло, помечая их играми каждый уголок ее скромной квартиры, а когда Гермиона спросила, откуда у него столько энергии — он лишь ответил: магия, детка, — и хитро улыбнулся. На следующее утро она случайно обнаружила волшебную палочку в его вещах, и затем был долгий разговор о прошлом, что он знал ее раньше и очень сильно любил, он рассказал ей про их отношения на последнем курсе Хогвартса, где она действительно училась, о том, как она исчезла без следа, о том, как он подсел на наркотики из-за ее пропажи и раздирал себе руки, оттуда и шрамы, о ее друзьях, что искали ее очень долго и о его шоке, когда он встретил ее здесь и подумал, что она призрак. Он рассказал, как боялся признаться ей, что они знакомы, не желая разрушать то тонкое и хрупкое, что между ними происходило. Что он дурак, но… он, правда, любит ее и надеется, что она простит и позволит быть с ним хотя бы друзьями. Он говорил и говорил, впиваясь пальцами в волосы, а Гермиона нежно держала его за руку, целуя его шрамы, оставленные им из-за нее. Но ей нужно было подумать, и он аппарировал из ее квартиры: помятый и разбитый. Гермиона не разговаривала с ним неделю, пытаясь понять, почему он молчал, но затем решила, что в подобной ситуации тоже не стала бы так сразу вываливать на человека всю правду, чтобы не ранить лишний раз. И на следующий же вечер пришла к нему домой, там же заново знакомясь со своим котом Живоглотом, который хозяйку вспомнил и в итоге не слезал с ее коленей весь вечер, и Руру, белоснежную красавицу, что так же мягко урчала на втором ее колене. Гермиона была облеплена кошками, что Тео даже не мог ее обнять, но Грейнджер на это лишь заливисто смеялась, называя это кармой за долгое молчание, и держала его руку на своей шее, поглаживая неровную кожу на его длинных пальцах. Затем было немного неловкое поначалу знакомство с отцом Теодора. Мужчина выглядел сурово, но затем обнял Гермиону, погладив по волосам и глаза его покраснели. — Позаботься о моем сыне, — сказал он ей тихо на прощание, после ужина, что Гермиона приготовила сама, и долгих разговоров под вино, что пил только Таддеус. Позже Тео сказал, что отец сражен наповал красотой и умом Гермионы и вообще хочет ее удочерить… что и стало новым разговором о родителях Гермионы. Он молча подготовил порт-ключ в Австралию, и она наблюдала за незнакомой парой: мужчиной и женщиной, что смеясь гуляли по парку, держась за руки. Тео рассказал ей, что она наложила на них такое же заклинание, которому была подвержена сама, и вылечить это, к сожалению, нельзя. Гермиона лишь прошла мимо них, и если они и обратили внимание на девушку с красными глазами, которая не отводила от них взгляда, то сделали вид, что не заметили. Больше о своих родителях Гермиона не спрашивала, отпустив. У Тео же переворачивался целый мир, все разбитое стекло заново склеивалось с ее присутствием, и он понял, что без его малышки — была не жизнь. Он старался радовать ее, не душить своим присутствием, не обременять своими чувствами, и вскоре понял — он влюбился в нее заново, как и она в него. Эмоции, что он получал от браслета, пели ему в голову о любви, счастье и комфорте, когда она находилась рядом с ним. Но Тео было мало, он хотел ее еще ближе, полностью укрыть от всех, но понимал, что этим только разрушит то, что было только-только создано. Спустя несколько месяцев во время прогулки Тео был необычно тихим. Гермиона не знала, что и думать. Она привыкла, что Нотт был громкий и веселый, и когда уже напрямую задала ему вопрос, он покраснел и тихо прошептал: — Я хочу съехаться с тобой, — Гермиона лишь кивнула на это и уже на следующий день раскладывала вещи в новом шкафу их общей спальни — Тео снова победил. Нотт иногда смотрел на нее так пристально, что становилось страшно, но затем выдыхал, целовал ее ладонь и ложился головой на колени девушки, как огромный кот, чтобы она гладила его волосы часами, пока читает книгу. Тео все же рассказал ей о браслете и попросил его не снимать, чтобы с ней ничего не случилось, выслушав все его доводы и пример того, что она уже один раз потерялась на три года, она кивнула и приняла его, периодически на работе перекатывая между пальцев маленькие бриллиантики. Год пролетел незаметно, и однажды вечером, Тео повел Гермиону в новый ресторан, который недавно открылся в центре города. Он был магловский и имел четыре звезды Мишлен, на что Гермиона лишь удивленно выгнула брови, потому что Тео был тем еще любителем фаст-фуда и майонеза, но согласилась, решив, что иногда можно посетить и такие заведения ради разнообразия. Тео не пил алкоголь, но Гермиона не отказала себе в стакане белого вина, по выдержке старше ее самой, и чуть не подавилась этим самым вином, когда Нотт поставил перед ней маленькую черную коробочку. Он смотрел на нее расширенными зрачками и даже не дышал, пока она открывала коробку и разглядывала красивое золотое кольцо с одиноким крупным бриллиантом посередине, окруженным более маленькими по кругу в виде спирали. — Руна вечности, — прошептала Гермиона, прослеживая ряд драгоценных камней. — Да, я хочу быть с тобой всегда, — он улыбнулся и взял ее за руку, направляя кольцо к безымянному пальцу. — Ты выйдешь за меня, Гермиона? Его потряхивало, Гермиона видела, как он нервничает, да она и сама была в шоке, который сразу сменился счастьем и стеснением. Она улыбнулась и прикусила губу, разглядывая алые щеки Тео: он выглядел как мальчишка прямо сейчас, который впервые позвал девушку на свидание. — Да, — согласилась она, и он тут же надел кольцо на ее палец, сжимая ее ладошку в своих руках. Посмотрев ему в глаза, она увидела слезы и потянулась к его лицу, чтобы стереть их, не замечая, что и сама заплакала. Наверное, это был один из лучших дней в ее жизни. В ту ночь Тео был особенно нежен, он ласкал ее тело губами, не давая до себя дотронуться, связав ее руки над головой мягкими верёвками. Она думала, что расплавится в его руках, пока он медленно растягивал ее, проникая влажными пальцами в ее нутро, как он шептал ей нежности на ухо, как он проводил головкой по ее губам, нависая сверху, но не заставляя брать в рот, а лишь нежно обводил полные губы, помечая своим запахом и вкусом. Ее ноги дрожали от каждого оргазма, что она получала, от каждого его слова ее прошибало потом, ее грудь была искусана и покрыта мелкими синяками от зубов, что он тут же зализывал, как животное. Он не оставил в покое ни единую часть ее тела, а наутро не отпускал от себя даже в ванной, снова доводя ее до экстаза, снова и снова, увлекая в свой грех. И это было прекрасно. Тео любил ее больше жизни, как он говорил ей. Иногда у него проскакивали властные нотки в голосе, когда она задерживалась на работе, но он никогда не предъявлял ей свои претензии, просто выбивая из нее весь дух ночью. Все свои проблемы они решали разговорами, а после отличным сексом. Иногда Тео курил после их игр, и Гермиона с жадностью вдыхала этот запах, целуя в горькие губы, и ей казалось, что это самые вкусные поцелуи, самые реальные в ее жизни. Гермиона была счастлива. Тео же был в раю. Его малышка с ним. Его невеста. Мерлин… девушка с чистым разумом, незапятнанным плохими воспоминаниями о нем и его поступках по отношению к ней, та Гермиона, которую он знал в ее манере общаться, выгибать брови и фыркать на его глупые шутки, которая полюбила его такого, изломанного, странного и больного. Он видел, что они оба пострадали, она больше, чем кто бы то ни было. Тео решился, когда сделал ей предложение, он надеялся, что те воспоминания о ней, что он вливал по крупицам с помощью кольца, напитывая ее разум тем, что она, к сожалению, забыла, поможет ей вернуть то, отчего, порой, она сидела с грустной улыбкой, обнимая Живоглота. Процесс был долгий и мучительный для Гермионы: она жаловалась на головную боль по утрам, но Тео знал, что останавливаться нельзя. Понемногу, по чуть-чуть он возвращал ей все знания, какие у него о ней были, и видел изменения, когда она стала спрашивать о своих друзьях, вновь навестила родителей, наблюдая издалека, углубилась в изучение колдомедицины, вновь загораясь идеей открыть Центр помощи. Она начала задавать вопросы, много вопросов, и Тео понял — пора. И он сделает ей самый большой подарок, который она заслуживает: Тео пригласит Гарри Поттера, о котором Гермиона постоянно спрашивала, на их свадьбу.