Regret is a Bitter Medicine

      Разместившись напротив камина, Хакон уставился на маленькое пламя, которого едва хватало, чтобы согреть руки, обернутые в перчатки без пальцев. Неплохо было бы в скором времени найти новые, так как его уже в крайне плачевном состоянии. К тому же, скоро похолодает еще больше, и нормальные, теплые перчатки уж точно не помешали бы.       Где-то там, на улице, бесцельно бродила не представляющая реальной угрозы нежить. Утреннее солнце, далекое от человеческих проблем, было безмятежным, а его солнечные лучи рассекали горизонт, словно волны в насыщенно синем океане. Хакону вдруг захотелось выпить чего-нибудь согревающего. Когда они в последний раз пили хороший чай? Кажется, очень давно. Сейчас, когда температура все понижалась и понижалась, горячий чай был бы очень кстати.       Хакон понимал, что им жизненно важно вернуть рюкзак до наступления темноты, но, по правде говоря, конкретно сейчас об этом думать не хотелось вообще. Возвращаться туда — то еще зубодробительное приключеньице, бесспорно, но им действительно были необходимы ультрафиолетовые лампы. Либо так, либо потратить целый день на поиски металлолома, чтобы сделать лампы, и Хакон уже предвкушал, насколько это будет муторно, поскольку материалы для УФешек было трудно отыскать. Обычно Хакон находил их в соляриях или хозяйственных магазинах. Ну, это если ему везло. Но пытаться найти все это здесь, в огромном и незнакомом городе? Он даже понятия не имел, с чего вообще стоило начинать.       Блядство. В том рюкзаке было все его барахло, и Хакон даже не знал, стоило ли действительно туда возвращаться. Все, что происходило в тех тоннелях, было сущим безумием, не иначе. Кстати говоря о безумии…       Хакон посмотрел направо. Свернувшись в маленький клубок, словно отчаянно пытаясь просочиться сквозь пол, в сторонке разместился Эйден. Он лежал на приличном расстоянии, отвернувшись от Хакона, и спиной к камину. Они так и не обсудили то, что произошло.       Хакон убил всю ночь на то, чтобы самостоятельно проложить новый маршрут через все эти темные тоннели, неся при этом на своей спине Эйдена. Это здорово вымотало его. Пацан был тяжелым, и тащить на себе кого-то, кто был выше тебя самого, — не самая легкая задача.       В какой-то момент тело на его спине внезапно напряглось, и Хакон почувствовал легкое давление на лопатку. Эйден очнулся. Однако никто из них так и не проронил ни слова, и только когда Хакон оказался на поверхности, Эйден похлопал его по плечу, чтобы спуститься и пойти на своих двоих.       Когда солнце уже стало просыпаться, им удалось — точнее, Хакону — найти хорошую ночлежку. Эйден оставался молчаливым, будто воды в рот набрал, и беспрекословно следовал рядом.       Господи боже. Хакон и сам не горел желанием начинать весь этот разговор, но он должен был знать, что произошло. Прежде он никогда не позволял себе копаться в прошлом Эйдена — это была слишком болезненная тема для обсуждения, особенно если учесть, что и Хакон сыграл во всем этом определенную роль. О чем он, конечно, старался лишний раз не думать.       Хакон имел смутное представление о том, чем раньше занимался Вальц, но, боже, он своими глазами видел, на что был способен этот тип, какую связь имел с ренегатами и какие страшные вещи творил с остальными — Хакон знал, но ничего не делал.       И Эйден, там, внизу, выглядел… почти как Вальц, когда тот терял контроль. Хакон своими глазами лицезрел все те массовые убийства, которые творил Вальц, и вены, навсегда испортившие лицо этого человека после всех этих многочисленных экспериментов и служившие теперь пугающим напоминанием о том, на что тот был способен. Но сейчас, подняв взгляд на все так же лежавшего к нему спиной Эйдена, Хакон не обнаружил никаких признаков тех самых лазурных, похожих на узоры паутины, вен, которые еще несколько часов назад так отчетливо вырисовывались на коже.       И все же нужно было сказать хоть что-то.       — Эйден, — наконец заговорил Хакон, стараясь придать голосу как можно более нейтральный оттенок.       Но, похоже, это не сработало — Хакон увидел, как Эйден заметно вздрогнул, стоило только его позвать.       — Ну же, — Хакон вздохнул. — Холодно ведь, подползай ближе.       С минуту Эйден не двигался вообще, но затем медленно, очень медленно зашевелился и пододвинулся ближе. Теперь Хакон наконец-то мог увидеть лицо Эйдена, и… черт.       Эйден выглядел по-настоящему несчастным, таким растерянным и переполненным печалью, как будто кто-то умер: его темные брови были сведены у самой переносицы, а губы плотно сжаты в едва заметную тонкую линию. Светло-голубые глаза, покрасневшие и затравленные, отказывались смотреть куда-то, кроме камина.       — Итак, — начал Хакон, звуча тихо и мягко; ему казалось, что Эйден готов был сбежать в любую минуту.       О господи, Хакон чувствовал себя обиженной девчонкой, собирающейся завести разговор в стиле «нам нужно поговорить…» Да, им и впрямь нужно было поговорить, в частности о том, что же все-таки случилось, но какого хрена именно он должен был начинать? И как лучше все это сформулировать? Должен ли Хакон идти напролом или действовать медленно и позволить Эйдену самому все объяснить? Хакон был чертовски плох во всем этом, действительно плох.       Снова вздохнув, Хакон все же продолжил:       — Что произошло там, внизу?       Там, внизу. Это как с пластырем — чем быстрее ты его сдерешь, тем меньше будешь мучиться. Так же и со всем этим дерьмом: чтобы как можно скорее продолжить их путешествие, они должны были на месте обсудить все, что их так волновало.       Эйден изо всех сил пытался выдавить из себя хоть слово. Его широко распахнутые глаза были влажными от переполнявших его эмоций.       — Мне… мне жаль, — прошептал Эйден, точно ребенок, которого поймали с поличным.       Последовало долгое молчание. Казалось, Эйден совершенно не знал, что еще сказать, и Хакон снова заговорил, стараясь звучать как можно более строго:       — Эйден, так дело не пойдет.       Чем быстрее они это обсудят, тем быстрее смогут двигаться дальше. Хакон ненавидел затягивать с тем, что так или иначе должно было произойти, особенно разговоры на темы, подобные этой.       Изначально предполагалось, что эта часть маршрута будет веселой и беззаботной. Хакон хотел, чтобы Эйден своими глазами оценил все эти великолепные достопримечательности Парижа, хотел увидеть яркую улыбку на губах парня, но никак не это призрачное лицо.       И чего Хакон не ожидал, так это покорного вздоха Эйдена и тихого шепота:       — Я понимаю. Тебе не обязательно… — он сделал паузу, судорожно глотая воздух. — Я уйду сегодня ночью.       Это было сказано с таким смиренным и усталым принятием, что Хакон на мгновение задумался, уж не ожидал ли от него Эйден, что он уйдет сам и задолго до того, как все это будет раскрыто?       Хакон, полностью застигнутый врасплох, пробормотал:       — Это не то, что я… Эйден, малыш, я не… Я не оставлю тебя, — впервые за все время их разговора взгляд нежно-голубых глаз Эйдена метнулся к нему. — Я просто хотел сказать, чтобы ты в следующий раз предупреждал меня. Ты…       Ты не должен от меня ничего утаивать.       Хакон знал, что кто угодно, но только не он смел просить Эйдена о подобном. Только не после… всего, что случилось.       Он выждал паузу, и вместо желаемого с его губ слетело:       — Ты мог бы и сказать мне.       — Я же говорил тебе, что со мной ты не в безопасности, — Эйден звучал почти обвиняюще.       — И без тебя я тоже не в безопасности, — тут же ответил Хакон и увидел, как чужое лицо смягчилось. — Если бы не ты, я был бы уже мертв. Думаешь, мне все это под силу? Что ж, тогда я крайне польщен, что ты такого высокого обо мне мнения.       Полушутливый тон хоть и не заставил Эйдена зайтись в смехе или дать намек на какую-либо улыбку, но отвращение к самому себе на его лице стало немного меньше. Глаза Эйдена все еще поблескивали от влаги, однако в них теперь поселилось откровенное облегчение.       И тем не менее одна конкретная проблема так никуда и не делась.       Хакон решил на этот раз быть мягче:       — Кроме того, не было похоже, что ты и впрямь собирался меня убить.       Потребовалась одна, может быть, две секунды, чтобы слова осмыслились. Хакон ожидал, что его друг смутится, надеясь увидеть этот слабый румянец, который так часто мелькал на щеках Эйдена; может быть, даже получится пошутить над всей этой неловкой ситуацией. Но вместо этого Хакон практически сразу пожалел о своих словах, стоило только увидеть, как быстро преобразилось лицо Эйдена и как он весь сжался, словно изо всех сил старался показаться меньше. Это было бы даже комично, особенно в отношении такого крупного парня, как Эйден, но раздавшийся следом звук заставил сердце Хакона замереть: зажмурив глаза, Эйден издал сдавленный, с трудом сдерживаемый всхлип.       — Я даже не смог остановиться, хотя я знал, что происходит, — прохрипел Эйден, и глаза его наполнились таким горьким сожалением, отчего Хакон почувствовал себя конченым мудаком, что вообще заговорил обо всем этом.       — Черт, нет, это не… я же не о том, — выпалил следом Хакон, отчаянно надеясь, что Эйден не начнет плакать.       К счастью, ничего такого не последовало, и Эйден, судорожно вобрав в легкие побольше воздуха, тяжело сглотнул, пытаясь взять себя в руки. Хакон же просто хотел понять, что произошло, но, по-видимому, у него это выходило из рук вон плохо (и не то чтобы это удивляло).       — Я просто хотел узнать, помнишь ли ты…       — Это… это как все равно что находиться на заднем сиденье, пока кто-то сидел за рулем твоего собственного тела, — тихо перебил его Эйден, подтянув колени к груди. — Я мог чувствовать и видеть фрагменты всего того, что я делал, но не был способен ни на что другое. Такое уже случалось. Я… я убил кое-кого. Они пытались помочь мне, а я… я…       Закончить Эйден так и не смог. Грубые ладони накрепко вцепились в ткань штанов, сжимая так сильно, что позже обязательно появятся складки.       Боги, Хакону так его жаль. Если быть объектом каких-то сумасшедших экспериментов уже хреновая участь, то каково же тогда еще и терять контроль над своими собственными действиями, но при этом прекрасно все осознавать каждый чертов миг? Идеальная формула для создания настоящего ебаного ада.       Пусть это и не имело теперь никакого смысла, но почему Эйден не напал на него? Не в силах сдержать свое любопытство, Хакон рискнул сделать шаг в сторону получения ответа:       — Но ты не пытался меня убить.       Скорее факт, чем вопрос. Хакон ведь видел, как Эйден голыми руками убил мутировавшего прыгуна, но вот его самого не тронул.       — Нет, я… — Эйден покачал головой, и было видно, как уши его окрасились в огненно-красный. — Просто ты…       — Я? — спросил Хакон, искренне сбитый с толку.       Эйден глубоко вздохнул, как будто понимая, что последующие его слова будут встречены с явным скептицизмом.       — От тебя приятно пахло.       Хакон как-то совершенно по-глупому уставился на Эйдена. Он определенно точно НЕ МОГ пахнуть приятно. Ни он, ни Эйден! Путешествие по бесконечным дорогам не располагало такой роскошью. К тому же, они же тогда были в злоебучей канализации, так откуда было взяться благоухающему аромату?       Лицо Хакона, вероятно, было красноречивее любых слов и ясно давало понять, насколько он был озадачен, потому Эйден поспешил добавить:       — Не в каком-то странном смысле, просто… это трудно объяснить. Когда я нахожусь в таком состоянии, все просто попадает под какие-то действительно странные, извращенные категории, — пролепетал он. — Я вижу угрозу, и меня просто переклинивает, но ты… ты не был угрозой, и я…       Ух ты, Хакон и не знал, что у человека может быть настолько красное лицо. Как будто смотришь на помидор. Покраснели не только уши Эйдена — все его лицо вплоть до шеи было ярко-малиновым.       — И когда я схватил тебя и мое лицо оказалось так близко с твоим, я почувствовал…       Эйден вдруг запнулся, а его взгляд стал бродить из стороны в сторону, словно боясь, что с его губ вот-вот слетит что-нибудь не то.       — Нечто знакомое, — закончил наконец он, но это было крайне неубедительно.       Нужно быть дурачком, чтобы поверить, что Эйден собирался сказать именно это. Но Хакон докапываться не стал. Эйден не контролировал свои действия и был вынужден уступать животной части своего разума — той части, которая сражалась, кормилась и, ну… трахалась.       Но что еще больше беспокоило Хакона, так это его собственная реакция. Был ли виной адреналин? Вот уж вряд ли. Хакон должен был испугаться, оказавшись зажатым кем-то, кто был значительно его сильнее. И эта сила, которой обладал Эйден… он повалил Хакона с такой легкостью, как будто это было проще простого, и все равно оставался чрезвычайно мягок. По сравнению с тем, что Эйден сотворил с теми существами, едва заметные синяки на запястьях — сущий пустяк.       Хакон слишком отчетливо помнил все. Теснота и всепоглощающая темнота вокруг. Собственное тело, пойманное в ловушку, из-под которой не выбраться. Мягкое, влажное касание к шее. И обжигающие, слегка дрожащие руки, крепко сжимающие его запястья. В таком уязвимом положении Эйден запросто мог бы разодрать Хакона в клочья, но вместо этого он прильнул ближе, безмолвно прося прикосновений, как будто те были его единственным спасательным кругом. Даже будучи не в своем уме, Эйден все равно тянулся к нему. И те отчаянные звуки, которые вырывались из его горла, были небом и землей по сравнению с пробирающим до неприятных мурашек рычанием безжалостного хищника всего несколько мгновений назад. И причиной таких перемен был Хакон.       Итак, вместо того, чтобы испугаться, тело Хакона решило отреагировать наихудшим из всевозможных вариантов. Он не знал причину, но был уверен: это неправильно. Эйден был не в состоянии контролировать свои действия и все же выглядел таким глубоко расстроенным из-за всего произошедшего, что на Хакона накатило невероятное чувство вины. Что, блять, с ним не так? Он поверить не мог, что его тело действительно дало такую реакцию.       Хакон подался вперед и положил руку на напряженное плечо друга.       — Все будет хорошо, Эйден. Я никуда не уйду, — уверенно сказал Хакон, искренне желая, чтобы Эйден ему поверил.       Небесно-голубые глаза, переполненные надеждой и отчаянием, уставились прямо на него. С губ сорвался едва уловимый шепот, настолько тихий, что Хакон чуть не пропустил его мимо ушей:       — Спасибо.       Они пройдут через это. Вместе.

______________

      Распахнув глаза, Хакон увидел церковь: рваные гобелены и старый строительный хлам смешались в один большой хаос. Он сидел возле переливающегося витража, а вместе с ним — чувство, что он уже бывал здесь раньше. Возможно, во сне?       А где Эйден?       Хакон взглянул на свои руки. Те двигались медленно, как-то заторможенно, оставляя за собой в воздухе размытые образы. Что происходит? Он посмотрел вниз и увидел двух мужчин, вставших в стойку друг напротив друга. Один из них — Эйден, но заметно моложе, чем сейчас, а напротив него…       Хакон.       С ума сойти, да он выглядел ужасно. Неужели он и впрямь пытался драться с Эйденом в таком состоянии? Нет, эта чертова пьеса должна была идти совсем не по тому сценарию.       — Я не хочу драться с тобой, Хакон, — тихо сказал Эйден, и в голосе его, надломленном и почти дрогнувшем, сквозило отчаяние и бессилие.       Хакон уже слышал эту фразу, видел эту сцену — все это уже случалось. Как в дерьмовом спектакле, одна и та же ситуация повторялась снова и снова. Он знал, что последует за этим дальше. Хакон чертовски устал — устал убегать, лгать, именно поэтому он наконец-то сказал Эйдену правду.       Однако вместо этого последовало нечто совсем другое:       — Давай уже покончим с этим, малыш.       Подождите, нет, нет, нет. Все было не так. История должна была развиваться не так. Хакон тут же предпринял попытки пошевелиться, сказать хоть что-то. Ему казалось, что он продирался сквозь густую патоку — тело его застыло, оно словно заставляло наблюдать за происходящим.       — Что бы ты ни думал, мы не друзья. И никогда ими не были.       Нет! Все это не имело никакого смысла, Хакон не говорил таких слов! Это какая-то ошибка.       Холодная рука опустилась ему на плечо. Мягкие пальцы, ни разу не знавшие тяжелой работы, погладили его по щеке.       — Это… это все неправильно, — сказал ей Хакон.       Неужели она не понимала, что все шло совсем не так, как должно?       Она не ответила. Краем глаза Хакон мог видеть, как развевался подол ее сиреневого платья.       — Все было совсем не так. Где сценарист, мне нужно, блять, перекинуться парой слов с этим мудаком! — прокричал Хакон.       Он хотел повернуться, чтобы взглянуть на нее, увидеть ее руки, посмотреть в глаза, но как только Хакон попытался встать, ее железная хватка пресекла это, удерживая на месте. И откуда в ней столько силы? Ее рука, холодная, как лед, зашевелилась. Хакон почувствовал пальцы на своей шее и замер — руки, прикосновения которых были когда-то ему так знакомы, теперь же медленно лишали его воздуха.       Хакон вздрогнул и резко проснулся, тяжело дыша и задыхаясь от холодного свежего воздуха. Потребовалось время, чтобы сориентироваться, сделать пару глубоких вдохов и попытаться выровнять дыхание. Черт, как же он ненавидел подобные сны. Они казались чересчур реальными и слишком жестокими.       Прошло по меньшей мере несколько часов с того момента, как Эйден ушел за припасами. Как бы сильно Хакон ни хотел пойти с ним, но тело его было слишком измучено, чтобы куда-либо тащиться.       Хакон солгал бы, если бы сказал, что поначалу не забеспокоился. Что, если Эйден бросит его? Они пообещали друг другу, что вместе доберутся до океана, но что мешало Эйдену просто взять и уйти куда глаза глядят? Хакон даже пошутил на эту тему, быстро прокомментировав, что, если вдруг Эйден не вернется и не принесет ультрафиолетовые лампы, мир никогда больше не услышит тысячу и одну историю из жизни бывшего вилледорского таксиста — мертвецы ведь не травят байки.       Эйден же не воспринял это как «просто шутку». Он подошел прямо к Хакону, крепко схватил его за плечи и сказал: «Я обещаю, что вернусь». Это было сказано с такой неподдельной искренностью и решимостью, что Хакон был ошеломлен; он не из тех, кого хоть сколь-нибудь волновали мелкие обещания, но то, как Эйден при этом смотрел на него, заставляло верить. Хакон знал, что Эйден вернется; тот коснулся чего-то, что Хакон давно уже в себе похоронил, и тепло поднялось из глубины его души, распространившись по телу вплоть до кончиков пальцев. Это было одной из главных причин, по которой он вообще смог потом заснуть.       Зевнув, Хакон потянулся. Несмотря на наиприятнейшее содержание своего сна, чувствовал он себя вполне отдохнувшим, и это именно то, что ему действительно было нужно.       Эйден постарался и забаррикадировал комнату как следует, сокрыв единственный вход сюда от посторонних глаз. И теперь все, что Хакону оставалось, — это просто ждать. Честно говоря, было как-то непривычно сидеть сложа руки и ничего не делать, но, с другой стороны, у него и выбора-то не было — пройдет еще не меньше часа, прежде чем Эйден вернется, так что следовало просто свыкнуться.       Хакон повернулся к окну, чтобы понять, сколько сейчас времени, хотя было еще светло и…       То, что он увидел по ту сторону пыльного окна, заставило его тело стряхнуть с себя сонный морок и окаменеть.       Снаружи, прислоненный к стене, лежал рюкзак.       Очень знакомый рюкзак.       На правом его боку — знакомое пятно от пролитой консервированной фасоли. Круглая рожица, которую Эйден как-то нарисовал случайно найденным маркером, тоже была на месте, пусть и немного потускневшая.       И там, куда еще недавно впивались острые когти одного из существ, пронзая насквозь грубую ткань, виднелись характерные рваные дыры.