"Но, наконец, настала и для меня весна..."

...Его давно мучила бессонница. Когда твоё личное время близится к очередному юбилею (шутка ли, никто из соратничков до 75 не дожил и, его стараниями, вряд ли доживет), начинаешь подводить итоги. Всё сбылось, как пелось в старом "Интернационале", "кто был ничем, тот станет всем..." Где теперь наивный горский семинарист Сосо, почитатель уличных кинто? Его нет. Есть Сталин, Иосиф Виссарионович. Великий вождь, Отец народов, Гений человечества. Он знал, что в народе его нередко сравнивают с условным царем, и это, конечно, льстило, но Сталин также знал, что его власть никогда не снилась ни одному царю со времён годуновской смуты, она безгранична. Когда именно он взошел на вершину могущества и в полной мере осознал свою власть над человеком, Сталин точно сказать не мог. В двадцать седьмом ли, когда впервые стравил оппозицию? В тридцать шестом, когда отказал Зиновьеву в прошении о помиловании, изначально зная, что откажет? Год спустя, когда вынудил Радека и Раковского клеветать на лучшего друга? Когда рассмеялся в лицо Рыкову, умолявшему не трогать дочь? (Мается теперь Наташка-гордячка то в казахстанских степях, то в диком Забайкалье...) Или уже тогда, когда Троцкий на другом конце света упал с рассеченным черепом, чтоб больше не подняться? Упал с мыслью, что умирает от руки врага? Дотянулся скромный секретарь и через океан! Выкорчевал и молодую поросль. Кто уцелеет - их счастье. Не может быть, чтоб не отравились отпрыски родительским вредоносным ядом... Если бы у Сталина спросили, какое слово у него самое нелюбимое, он бы сказал, не колеблясь: "Оппозиция". Оппозиция - это значит, противостояние. Тот, кто против, а по восточным законам, противник - это враг, которого уничтожают. Горцы ценят покорность в женщине, в семье. Часто вспоминается светлая малышка Като, прачка с красотой княжны, небесной красотой, которая недолго радовала его... Любил Иосиф молодую жену, как и она его, а первенца, Якова, полюбить и принять не смог, потому стал он причиной смерти дорогого ему существа. И сын это понимал... С тех пор повесил Иосиф стальной замо́к на своё сердце, но до конца избавиться от воспоминаний о первой счастливой, но короткой любви так и не смог, даже когда в его жизни появилась Наденька. Она была похожа, и не похожа на Катерину. Это не робкая восточная лань, смешение немецкой и цыганской кровей дали о себе знать. Тем слаще было покорить, взять, как неприступную крепость... Когда Сергей Аллилуев хотел застрелить его за позор младшенькой дочери, Иосиф вовсе не из страха решился жениться на этой девушке, его влекло к прекрасному бакинскому цветку. Видел Иосиф, что старается Татька* быть хорошей женой ему, да не то это было! Двух детей родила, (и больше могло быть, уж сего семя плодородное), и скромна на людях, но и она заразилась вирусом вольнодумства! Иосиф пытался понять и принять, что выросшая в семье революционера девушка и не могла быть совсем равнодушной к политике, но всё равно злился, когда шла она наперекор ему, пыталась отстаивать врагов! Всегда любезна, с кем не надо, а на мужа внимания не оставалось. Часто в минуты близости Иосиф говорил, что никогда не отпустит Татьку от себя, скорее убьет, если узнает лишнее, так здесь она его перехитрила! Ушла сама туда, откуда не возвращаются, куда слишком рано ушла Като. И этого удара не перенёс Иосиф, осталась у него с той поры одна любовь - к советской стране. А любил Сталин, как умел - властно, безжалостно, цинично, по-собственнически не терпя своеволия... Потому приходилось ему избавляться даже от близких и полезных людей, с кем однажды становилось не по пути. Вот Славка Молотов, эта картавая каменная задница, не сумел научить свою бабу, носатую Польку, не высовываться из-за мужней спины, не отсвечивать, где не надо, так теперь и сам сидит, трясется, как бы не отправиться вслед за своей не в меру говорливой еврейкой. А Иосиф обязательно его отправит... Давно бы надо было, ещё в сорок пятом, когда отгремели последние салюты в честь победы над фашистской Германией. Но оплошал тогда Иосиф на радостях, подхваченный волной всесоюзного ликования. Успел ведь Молотов засветиться в глазах мировой общественности в тридцать девятом, когда руку пожимал человеку Гитлера! Победителей-то, как известно, не судят, а кто победитель? Генералиссимус! Главнокомандующий. Давно готовы уже документы на арест министра иностранных дел, нужно Берии отослать на подпись. В сейфе хранятся, а сейф спрятан от постороннего взгляда за картиной с изображением Терека.       ...Был день, но шторы в рабочем кабинете сталинской дачи в Кунцево были плотно задвинуты. После ночного приема гостей вождь отдыхал. Так уж сложился у него в последние годы график, что ночью Иосиф Виссарионович трудился, а с наступлением рассвета отдыхал, пока солнце не погаснет. И штат перестроил под свои нужды! Но в последние дни всё реже удавалось Отцу народов выспаться, стали одолевать мигрени, от которых ничего не помогало (официальной медицине Иосиф Виссарионович не доверял и всё равно не стал бы пить таблетки, какие бы ему ни предложили). Стал сентиментальнее, подолгу перебирал старые фотографии. Старой Кэкэ**, Като, маленькой Сетанки***, Ленина и других... А их, других, было у него много. Это там люди беснуются и уничтожают снимки и портреты тех, кому недавно поклонялись, замазывают ретушью, рвут, вырезают, сжигают... А перед ним на ладони - они все, громко называвшие себя ленинской гвардией. Спокойно-расслабленно смотрит с общего снимка Зиновьев, к которому прилепился Каменев, обхватив дружка за плечо. Нелепо улыбается Бухарин, Рыков-каланча сутулится, чтобы стать с Колькой вровень. Томского даже почти и не видно за ними. Прожигает своими ястребиными глазами всю эту честну́ю компанию Троцкий. Из трубки, почти как у него, выпускает клубы дыма Радек. Невинный двадцатый год...       Весна решительно заявила свои права в первый же день своего появления на календаре, и солнце упорно пробивалось сквозь небольшие щели там, где смыкалась плотная ткань штор, его лучи рассеивались по комнате, раздражая человека, любившего темноту. Иосиф медленно поднялся с дивана, чтобы поправить шторы как надо, но вдруг ощутил резкую боль в левом боку. Медленно присел обратно на диван, подождал, пока отпустит. Колоть перестало, но рука начала холодеть. Сталин решил позвать для помощи верную свою Валечку, но, не дойдя нескольких шагов до двери, упал наземь.