"Но, наконец, настала и для меня весна..."

      В начале каждого месяца всем ссыльным, кто проживал в черте города Красноярска, нужно было обязательно отмечаться в местной комендатуре не позднее пятого числа. Наталья Алексеевна, учительница русского языка в местной восьмилетке, никогда не нарушала этого распорядка. Вот и сейчас она сидела на табуретке в коридоре, чуть поодаль от общей очереди.       Это была высокая, худощавая женщина с большими темными глазами, похожая на своего именитого отца - когда-то близкого ленинского соратника, а теперь - врага народа и предателя. Ещё довольно молодая, тридцати шести лет, Наталья Рыкова выглядела старше из-за своего сурового и непримиримого выражения лица. Здесь, в Красноярске, никто не оставался равнодушным к её личности. Мелкие начальники, знавшие Алексея Ивановича при его жизни с лучшей стороны, сочувствовали ей и всячески поддерживали, а иные ненавидели. Это были не идейные сталинисты-партократы (что было бы, по крайней мере, логично), а раскулаченные переселенцы, видевшие зло в самом большевизме, а не в отдельных личностях. Наталья Алексеевна пыталась их понять, получалось отчасти. Их жизни взрыты, распаханы, как земля весной, а её? Алексей Иванович Рыков, простой саратовский мужик, сумевший выбиться в люди самому и помогать другим, стал во главе правительства, до конца оставаясь добрым, честным человеком. Но пришло время других, кто отрицал революционную чистоту. Те, кто был честью и совестью партии, чьи имена произносились вслед за именем Владимира Ильича Ленина, ныне унижены и втоптаны в грязь. Наташа поддерживала семью до последней минуты, не верила грязной клевете; с тяжёлым сердцем девушка по совету подруги уничтожала бюст бывшего председателя СНК, потому что знала: обязательно уничтожат другие. Не хотела, чтобы грязные руки осквернили дорогое. Долго рука не поднималась, конечно, на такое кощунство, но Наташа уговорила, пересилила себя: надо. Алексей Иванович простил бы. Окаменела, огрубела с того страшного вечера тоненькая тростиночка Наташка. Тоже была весна, как теперь... Солнце, рождается новая жизнь, а в застенках НКВД жизнь отнимают... В двадцать один год Наташа стала другим человеком, когда пришла пора ответить за родство со своим отцом. Но ничего, выдержала, выстояла, даже уголовники в Воркутлаге уважали, не трогали. А сейчас вот - дети, её ученики, приняли, не отшатнулись. Всё течёт, жизнь продолжается... Своих детей, правда, не получилось. Но, может, и к лучшему в сталинском государстве? Уж если расти им, то в таком доме, как у их, Рыковых, а не в глинобитной хибаре на краю земли! Алексей Иванович в своё время подорвал здоровье в нарымской ссылке, и ей трудновато в Забайкалье... Это только кажется, что глушь, окраина, а на самом деле - суета, как и в Москве, жизнь кипит, только быт другой.       Очередь продвигалась, стабильно каждые десять минут отметившийся человек выходил с какой-то справкой. Наконец дверь в нужный кабинет приоткрылась, и грубый мужской голос выкрикнул: - Рыкова, эн-а, здесь? - Наталья Алексеевна, здесь! - и женщина поспешила пройти.       В помещении было накурено, но Наталью Алексеевну это не раздражало, она и сама иногда курила - пристрастилась в Инте, некоторые там пытались так согреваться. Плотный лысоватый мужчина с круглым лицом, чья гимнастёрка выглядела тесноватой на животе, махнул рукой на стул, приглашая сесть. Наталья Алексеевна присела, смело посмотрела на представителя власти. Тот неожиданно произнес совсем не то, что ожидала женщина: - А что, гражданка Рыкова, всё ли вас устраивает на рабочем месте? - Устраивает, - недоуменно ответила Наталья Алексеевна. Почему вдруг этот мужик озаботился её условиями? И она поспешила перевести разговор в нужное русло: - Где расписаться?       Начальник протянул бланк, ткнув пальцем в несколько мест с намеченной карандашом "галочкой". Пока Наталья Алексеевна расписывалась, мужчина с голубыми погонами разливался соловьём: - Если вдруг что будет необходимо, так приходите в любое время без церемоний, решим и всё уладим! Алексея Иваныча я помню, хороший человек, простой, выступал как-то на заводе у нас... И дочь, вижу, вырастил правильную, труженицу на ниве советского образования! Детишек обучать - первейшее дело, смена наша растёт! Нехорошо-с, конечно, оно вышло в тридцать восьмом, ну да сами понимаете, когда враги кругом, и мирный человек может ненароком попасть. А может, чаю выпьете, если не спешите? Я с удовольствием распоряжусь!       Поначалу Наталья Алексеевна хотела ответить какой-нибудь резкостью, но любопытство пересилило. Чем вызвана такая любезность? И учительница сказала со всем возможным достоинством: - Пожалуй, приму ваше предложение, есть минут тридцать-сорок свободных. - Тогда соблаговольте обождать, пока оставлю вас ненадолго. Газеты, что ли, полистайте, - и председатель комендатуры оставил женщину одну.       Наталья Алексеевна равнодушно отложила в сторону "Вестник Красноярска"* и потянулась за "Правдой". Как и следовало ожидать, "Отец народов" крупным планом на первой полосе. Что же ещё творится в далёкой Москве? Однако, заголовки странные, какая-то болезнь... Наталья Алексеевна начала было читать первую статью, но не дойдя и до половины, отшвырнула газету в сторону и горько, отчаянно зарыдала, как ни разу ещё за последние пятнадцать лет. Она запоздало оплакивала свою погибшую семью и большевиков, которых знала, тех, кто был казнён вместе с Алексеем Рыковым; оплакивала свои потерянные в ссылках и лагерях молодые годы. Тот, кто танком прошёлся по семьям ленинских соратников, не должен снова подняться, чтобы сеять раздоры и смерть. Довольно крови и чужих слёз!       Вернувшийся хозяин кабинета смущённо поставил стакан с горячим чаем напротив плачущей женщины. Он понял, в чем дело, как только увидел валяющуюся на полу "Правду". Что ж, теперь остаётся лишь ждать... Председатель комендатуры был из тех людей, кто умел улавливать, "откуда ветер дует". Кто знает, если Иосиф Виссарионович отойдет от дел, и теперешние "враги народа" снова окажутся на высоте?