Мальчик в пузыре

Ничего не изменилось, как бы он не старался, и это сводит с ума. Карлос никогда никого не умолял, особенно парня, который ему нравился, но, кажется, он близок к тому, чтобы упасть Камило в ноги, едва стоит увидеть его безразличный взгляд. Камило никогда не отличался особой выразительностью, особенно в кругу незнакомцев, часто молчал, подолгу теряясь в собственном мире и заботах, как и все из Мадригаль. Столько власти в одном месте – это вызывало бурю мурашек по коже. Дядя Мартин говорил, что всё это – глупость, что они такие же, как мы, но Карлос мялся, не совсем понимая значения его слов. Семейство внушало непонятную тревогу. Но этот юноша развеял все сомнения в пух и прах, незамедлительно подарив своё сердце. Он был самым лучшим исключением из правил. По крайней мере, до этого момента. Как он мог смыть всё в трубу, всё, что они пережили, только из-за того, что Карлос пытался спасти их? Может быть, это был не самый лучший способ спасения, но отчаянные ситуации требуют отчаянных мер. Он сделал всё, что было в его силах. Карлос чист со своей совестью, которая заставляет видеть в Камило эгоистичного и злобного ребёнка, что не ценит абсолютно ничего. Подари ему хоть всю свою горячую любовь, он только растопчет её. Он хочет ненавидеть его, отчаянно, но вновь вспоминает, как рыдал, лёжа на грязном картоне среди других партизан, пока громкое щебетанье птиц не оповестило о начале нового дня. Он не спал. Не мог. Как можно спать с осознанием того, что Камило делит постель с тем, кого он боится и презирает сильнее всего? Карлос трёт своё лицо до ощутимой боли, на лбу проступает липкий пот. Он чувствует себя, словно в тумане, пока не замечает чьё-то присутствие, которое заставляет светиться. Какой же он жалкий... Но, ведь, Карлос действительно любит его. Он знает, что нужно прекратить мучить себя, но как же это трудно – вот так взять и забыть. Когда Камило просыпается, первое, что он хочет – это быстрее снять застёжку, что удерживает его в мешке, и поскорее съебаться прочь. Его глаза щиплет, а дыхание затрудняется, пока он наконец не справляется с этой сковывающей цепью. Он не понимает, как нагрешил в прошлой жизни, чтобы заслужить такое наказание в этой. Глубокий вздох успокаивает нервы, а мочевой пузырь оповещает о том, что нужно в туалет. Благо, уборная в данной местности – любое ближайшее дерево. Найдя нужное, Камило стремительно подходит к нему, но останавливается, когда видит знакомый силуэт. Он закатывает глаза, когда замечает, что Карлос подходит ближе, чтобы схватить его руку. Хватка настолько сильная, что способна оставить следы на тонком запястье. Камило удивляется, как парень ещё не понял, что все его попытки завязать разговор ничем не закончатся. — "Очень романтично. Теперь я могу пойти отлить?" — Он говорит, стараясь смотреть прямо в глаза. Если мальчик не понимает намёков, то придётся выложить всё прямо в лицо. — "Ах, или, погоди, я ведь не должен покидать командира, пока он всё ещё спит. Какой ужас. Ты ведь опять сдашь меня, да?" Выражение лица старшего мрачнеет, лишаясь своего щенячьего взгляда, который, вероятнее всего, остался там, в комнате пыток, где эхом отдаются от стен их стоны из-за невыносимой боли в рёбрах. — "Я делал всё, чтобы выжить. Прямо как ты сейчас, мой милый, когда лёг вместе с этой свиньей." Сказать, что он в шоке, – ничего не сказать. Если бы ему не было так больно, то его кулак тотчас столкнулся бы с сердитым лицом Карлоса. Оставшийся воздух выходит из груди через раздувшиеся ноздри. Костяшки пальцев бледнеют на сжатых ладонях, а всё существо кричит от накопившегося ужаса. — "Только попробуй сказать это вновь, Карлос. Я предупреждаю тебя." — "Сказать что? Что ты переспал с ним? Я ведь не имбецил, Камило–" Похоже, он решил сам себе выкопать глубокую могилу. Камило всегда пытался избегать конфликтов, слишком трудозатратное дело, но в этот момент, какие-то внутренние кнопки, которые никто никогда не мог нажать, с треском сломались. Мама бы гордилась такой вспышкой эмоций. — "Нет! Прекрати врать! Не обманывай меня, кусок дерьма. Во-первых, ты продал всех нас, спасая собственную задницу. Теперь, ты обвиняешь меня в том, что я позволил взрослому мужику трогать себя, чтобы спастись от расстрела. Какой-же ты лицемер и, ох," — он издал сухой горловой смешок, — "Ты мне противен." Последние слова прекрасно описали всё, что он чувствует. Карлос знает, насколько Сазалар отвратителен и скользок, но неужели он думает, что Камило позволит тому сделать с собой что-то такое? Пускай он ещё ребёнок, которому даже и шестнадцати нет, но он знает, где начинаются личные границы. Знакомы ли они ему? Наверное, нет. — "Так значит, я тебе противен. Нашёл какого-то старого урода, который защищает тебя, и всё, я стал тебе противен… Хорошо, тогда, смотри сюда…" — в ответ он получает лишь свирепый взгляд. Если он хочет всё уничтожить, то так тому и быть. Камило напрягается, сжимая и разжимая свои ладони, пытаясь расслабиться, перед тем как выпалить всё, что копилось в нём все эти долгие дни. Он выжат, как лимон. Обойти весь ад вдоль и поперёк, и ради чего? Чтобы в конце пути осознать, что Карлос из обожаемой опоры, с чудесной горбинкой на носу, превратился в проблему. Дерганную и предательскую проблему, которой можно только побрезговать. Прежде чем он пытается хоть что-то сделать, его тело вжимается в деревянную колонну, которая давит на позвоночник, заставляя выгнуться дугой. Прижав его, Карлос припадает своими обветренными губами к его губам. Неожиданный и нежеланный поцелуй вызывает приглушенный писк из закрытого рта Камило. Ладони упираются в тяжело дышащую грудь, пытаясь отодвинуть её на безопасное расстояние, которого почти нет. За всю короткую жизнь его целовали много раз, обычно в щёки, почти всегда это делала мама, но в губы – только Карлос. Его поцелуи, мягкие и мокрые, раньше вызывали блаженство и непонятную тяжесть внизу, но сейчас – только томительную пустоту в животе. От этого становится больно. Он чувствует, что потерял не только дом, но и надежду, за которую цеплялся столько месяцев. Надежда, которая давала успокоение, теперь вызывает лишь отвращение. Язык Карлоса давит на зубы, вынуждая разжать челюсти, чтобы ощутить теплоту и влагу чужого рта. Камило отшатывается, тело замирает, пока он не начинает бороться изо всех сил. — "Х-хватит–! Не надо…" Он и прежде чувствовал странные и тревожные намёки на ненормальность, но такое – впервые. Животный порыв овладел брюнетом, его хватка крепко прижимает к себе чужое тощее тело, выпуская на волю все свои желания, которые полны ярости, разочарования и всего самого плохого. Камило никогда раньше не испытывал приступы чужой злобы на себе, и познать её от такого человека, как Карлос, – словно испытать кошмар наяву. Он понимает, что нижняя губа начинает кровоточить, и кто-то отталкивает Карлоса от него. Тело начинает пошатываться, стараясь маневрировать, пока он не замечает, как Мугре уверенно направляет винтовку на Карлоса. Твою ж мать. — "Э-эй, погоди! Это не-" — "Ну и какого хрена, чувак!? Мы тебе мешали? Ты не видишь, мы просто целовались!" — Хриплый голос Карлоса срывается на последней фразе, его губы такого же кроваво-красного цвета, как и у Камило. Он трогает свои пальцами и языком. Прикушены и на вкус, как железные гвозди. Когда-то ему нравилось ощущение их полного онемения, в моменты, когда они нежились в друг друге, трепетно прижимались своими тёплыми щеками, как только понимали, что в лёгких не хватает воздуха. Дышать было невозможно, как и сейчас, только теперь его грудь вздымается не из-за удовольствия, а из-за ноющей боли. — "Да? Что-то он не очень радостный. Может, он не хочет лизаться с тобой?" — Мугре отвечает холодно. Он прав во всём, но Камило теряется, едва стоило увидеть Карлоса под дулом винтовки. Страх, как ведро ледяной воды, окатывает с головы до ног, мгновенно отрезвляя. Он знает, что Мугре не выстрелит, но предательские руки всё равно начинают дрожать. Всё будто в замедленной съемке, не ясно, как лучше всего среагировать. Карлос затихает, стараясь не делать лишних движений. Ему тоже страшно. Он никогда не отличался особой смелостью, но если раньше на это было всё равно, то в последние дни – нет. Камило доверил ему свою безопасность, но теперь он видит, что никому нельзя доверять, кроме самого себя. Только он сможет защитить всё, что принадлежит ему в этом жестоком мире. Карлос ему не принадлежит. Но всё-таки… — "Я и не хотел, но, не нужно. Он всё уже понял. Теперь, оставь меня, блять, в покое..." — Один Бог в курсе, что он старается звучать как можно увереннее, быть таким же сильным, каким представляет себя. Но он не может. Он не может никого запугать таким надтреснутым и невнятным голосом. Каким же ничтожным Камило себя чувствует, когда совершенно чуждый ему человек защищает его от Карлоса, будто последний – личная угроза жизни. В горле всё клокочет, и, подняв руки, едва сдерживая накопившийся гнев с обидой, Карлос пытается отступить. — "Я не- Я хочу сказать… Прости меня, Камило…" Он будто побывал в помойной яме. Ужасно. Зачем всё это? Неужели нельзя позабыть о прошлом и сосредоточиться на том, что у них осталось? Они посреди глухого леса, делят пищу и кров с террористами, так далеко от дома. Другой на его месте когтями стал бы цепляться за любое подобие безопасности, которое хоть как-то напоминает ему о доме и сохраняет рассудок в целостности. Но в этом-то и проблема: рядом с Карлосом он не чувствует себя в безопасности. Он едва ли осознавал, что почти не дышит. Рука Мугре опустилась на плечо, чтобы похлопать по нему. Спокойные и лёгкие удары, которые всё же заставили отшатнуться, прижаться к дереву. Снова. — "Извиняюсь, если напугал. Я слышал, как вы спорили и… Ну, понимаешь, не могу оставить такое в стороне. Это что-то на уровне рефлекса, знаешь ли." Он чем-то похож на Луизу. Такой же большой, пугающий, но доброжелательный. Все видят в нём убийцу, но он ещё совсем юный парень, которому едва скоро стукнет восемнадцать. Он не должен хвататься за оружие, выживать в дикой местности и просыпаться в четыре утра, чтобы принять активное участие в войне. Настоящей войне, с жертвами и… Нет, с реальными смертями. С детьми, стреляющими из пистолетов, будто это просто обычные игрушки. Должно быть, он выглядит жутко нервным, потому что так оно и есть, и это замечает Мугре, который по-дружески приобнял его. Камило не умеет читать людей, но он видит что-то глубокое в этих действиях юноши. — "Да, ясно. Я ценю это, правда. Просто– не наставляй на него эту штуку больше, ладно? Он, конечно, долбоёб, но я…" Уголки рта Мугре приподнимаются, приветливая улыбка украшает его суровые черты лица. Он молод, но, если присмотреться, то можно заметить множество мелких морщин возле глаз и носа. Несколько лет работы, жизни для продвижения идей насилия закалили не только характер, но и его лицо. Так предаваться такому делу, этого Камило никогда не поймёт. — "Но ты заботишься о нём. Он тебя предал, но ты всё ещё думаешь, что он твой–" — "Он был моим парнем. Ну, не официально, наши семьи не то, чтобы… Но, между нами, что-то было. Нам надо было оставить всё как есть, дальше проживать нашу счастливую жизнь вместе, а сейчас," — его улыбка исчезает так же быстро, как и солнце, скрывшееся за грозовой тучей. — "Сейчас, я не знаю, люблю ли я его, или ненавижу. Мне кажется, что я, в какой-то степени, виню его за то, что мы здесь." Солдат думает о чём-то своём, медленно отпуская от себя Камило. Последний ненавидит, когда с ним обращаются так осторожно, словно со слабым ребёнком. — "Я, конечно, не знаю вас, чуваки, но, если он не принуждал тебя к этому, то в чём проблема? Это не только его вина, Камило." Младший молчит, но ничуть не обижается. Эти слова только подтверждают те мысли, что тайно засели у него в голове в последнее время, – чувство вины вновь вылезает из черепной коробки, расползаясь по всему телу, как прожорливый паразит. Это гадкое чувство не даёт ему покоя всю дорогу до барака, где другие партизаны уже начинают вставать, чтобы начать свой день. *** Солдаты шагают так быстро, что у Камило начинает болеть горло. Он с трудом поспевает за их темпом, так как ноги всё ещё ноют от их прошлых похождений, а грудь всё ещё сдавлена повязками. Некоторые партизаны напевают в такт какую-то старую песню, другие болтают о чём-то, попивая ту мерзкую жижу из кантимплоры*. Камило старается держаться в стороне, дышать как можно ровнее и не обращать внимания на проступивший отвратительный пот. Он идёт позади Салазара, потому что сам так захотел. В его присутствии безопасность гарантирована, по крайней мере пока. Он замечает детей, их немного, наверное, двенадцать или что-то вроде того. Ни один из них не выглядит младше девяти, но и не старше тринадцати. У некоторых деревянные винтовки, у некоторых – настоящие, причём носят они их так равнодушно, точно это пустяк для них. Даже Камило ощущает тяжесть своего оружие, как в прямом, так и в переносном смысле. Дорога ему неизвестна, цель тоже, но он всё равно пытается впитать в себя как можно больше информации. Он собирается сбежать, как только почувствует себя полностью здоровым, поэтому нужно точно знать, куда они идут, какие места находятся поблизости и какой путь быстрее всего приведёт его сначала в Саленто, а позже и в Энканто. Он еще не обсуждал возможный план с Карлосом, не было времени и настроения. Да и обсуждать пока толком нечего. Густая растительность совсем не облегчает их путь. Прошло всего-то несколько часов, а Камило уже чувствует себя так, будто ему перекрыли доступ к кислороду. Салазар время от времени поглядывает на него, но не более, отчего на душе становится легче. Хорошо бы, если все дальнейшие действия командира ограничатся именно взглядами. Кажется, всё идет неплохо? Если опустить то, что они идут обмундированными с ног до головы, да с ружьём, перекинутым через голову, то, в принципе, в их прогулке по горным массивам нет ничего странного. Всё необычно нормально и тихо. Однако, Салазар останавливается, его глаза сужаются, а на лице появляется выражение непроницаемой настороженности. Оглянувшись по сторонам, он поворачивается лицом ко всем солдатам. — "Они идут за нами." Камило хочется спросить, кто именно, но он уверен, что все посмотрят на него, как на самого тупого человека на свете. Он понимает, что срабатывают инстинкты самосохранения, когда обнаруживает себя тянущимся к Карлосу – не то, чтобы он точно знал, где он находится в этой кучке людей, совсем нет. — "Откуда вы знаете?" — спрашивает мужчина из толпы напряженным и глубоким голосом. Командир поджимает свои губы, его брови грозно нахмурились после этих слов. — "Вы, что, сомневаетесь во мне, Руиз?" — "Что вы? Конечно, нет–" Прежде, чем Руиз успевает договорить, раздаётся выстрел, который пролетел в считанных сантиметрах от Салазара. Снова начинается ад на Земле, который вызывает у Камило неприятные воспоминания. Его паника усиливается, когда он, схватив винтовку, пытается бежать. Камни, бревна и ветки преграждают ему путь. Он с лёгкостью перепрыгивая любое препятствие, которое ставит на карту его жизнь. Разум мечется, ища глазами Карлоса, которого невозможно отыскать в таком столпотворении. Раздаются крики, и, Боже мой, как же он слаб и бесполезен в данный момент. Но мины вокруг всё продолжают взрываться, забирая на себя всё внимание. Получается, они шли на минное поле. От одной этой мысли он вздрагивает, ноги перестают слушаться, даже тогда, когда нужно прятаться. Его грудь подымается и опускается быстрыми циклами, пыльные руки держат винтовку, которой он ещё толком и не пользовался. Крики раздаются вокруг него, проклятия бросаются из стороны в сторону, пока один из бегущих солдат не толкает его прямо на землю. Оглушающий удар в бок ранит настолько, что встать ещё раз будет непростой задачей. Спадающие кудри мешают ему видеть, и он вслепую ощупывает свою винтовку. Голос Карлоса раздаётся в ушах, но Камило не может разобрать, что тот ему говорит. Похоже, что он окончательно оглох. Так много пуль и гравия, выпрыгивающего из земли, который заливает их грязные кровавые тела копотью. Он пытается покрепче схватить винтовку, зарядить её, прежде чем целиться в небытие, но его отвлекает чей-то пронзительный крик. Он пытается сфокусироваться на том, откуда исходил этот вопль, и осознаёт, что он принадлежал какой-то девочке с деревянной винтовкой, висящей на её смуглой шее. Ужас выгравирован на её лице, а армейский охранник бессвязно кричит, прежде чем направить дуло пистолета на неё. Кажется, что-то такое уже было. Камило снова почти не думает. Он быстро встаёт, пробивая себе дорогу перед ней. Его глаза расширяются от ужаса, когда он пытается защитить крохотное существо за своей спиной. — "Сэр, не надо!" Он ожидает, что это сработает. Ему кажется, что он должен попросить его о помощи, попытаться рассказать охраннику о том, что его принудили стать частью этих террористов, и что ему нужно вернуться домой. Но лицо перед ним продолжает сохранять тот опасный блеск, который даёт понять, что все его мысли занимает только эта битва. Охранник направляет на него своё оружие, и Камило делает то, что у него получается лучше всего. Он перевоплощается. Каждая деталь, каждая частичка этого мужчины отбирается у него, чтобы Камило смог воссоздать точно такого же высокого, широкоплечего военного. Он крадёт его образ, как всегда хорошо копируя того, кто перед ним, потому что это всё, что он умеет делать. Единственное, что он умеет делать. Его голова пуста, он едва улавливает всхлипы девчушки позади, когда на лице охранника появляется испуг. В тот миг, ему кажется, что его сила ядовита и всемогуща. Чувство, через которое он никогда не проходил. Касита так далеко, его семья тоже, но он всё ещё может менять облик. Он надеется, что охранник остановится, спросит, что происходит и кто он такой. Однако, ничего подобного не случилось. Жгучая боль сотрясает всё тело, окровавленная рука со всей силы сжимает живот, а паника овладевает им. Адреналин всегда сносит голову и заставляет делать то, на что в обычное время люди не способны. Это происходит и с Камило, когда он хватает свою винтовку, и направляет её мужчине прямо в грудь. Звучит выстрел, и охранник падает на землю, весь истекая кровью. Это всё было сделано на автомате. Обычная механическая реакция. Он никому не хотел причинять вреда. Он и не причинил, ведь так? Красная рука дёргается в жутком треморе, он еле глотает сухой воздух, а светлые голубые глаза, наблюдающие за ним, тускнеют всё сильнее с каждой минутой. Кажется, рана была смертельная, и, по иронии судьбы, направленная прямо в грудь. Глаз дёргается быстрее и быстрее, а маленькие трясущиеся руки хватают его, пока он падает, и падает, глубоко в пустоту, невиданную ранее. Девочка смотрит на него с потрясённым лицом, с красными, налитыми кровью глазами. Её взгляд темнеет, пока она зовёт помощь среди окружающих их руин. Камило почти не слышит, что происходит вокруг, смотря лишь на кровавую баню, окружавшую их. — "Камило! Ты что наделал! Зачем!" — он видит размытые, тёмные дымчатые глаза, блеклые и страдальческие. Он пытается сконцентрироваться на них, но не может этого сделать. Единственное, на что хватает сил – это поднять голову, чтобы посмотреть на дыру в боку. Камило наконец заметил её. Сжав челюсть, он прижимает ладонь к пулевому ранению. Из неё хлещет кровь, и, вероятно, пуля задела что-то важное. Когда манящий адреналин проходит, он остаётся с мучительной болью, тело начинает кричать в предсмертной агонии. Это была всего лишь пуля, но он уже чувствует жуткую слабость, бьющую сокрушительным ударом. Карлос, наплевав на посторонних людей, отчаянно целует его в лоб, в веки, в рот. На его губах вкус пота, железа и безысходности. Другие солдаты беспокойно наблюдают за этим живописным эпизодом. Камило не хочет злиться и отвергать парня, который сжимает его лицо, ласково массируя большими пальцами побледневшие щёки. — "В-всё будет нормально. Я держу тебя, я–" Кто-то незнакомый отбрасывает Карлоса от него, ближе приближаясь к Камило. Похоже, все уже привыкли к подобным сценам, поэтому не препятствуют партизану, который тянет раненого за руку, чтобы поставить его на ноги. Камило пытается подавить крик, и ему это удаётся. Он издаёт лишь небольшие вздохи и шипение. — "Всё, закончилось, их было не так много!" — Салазар кричит им, мёртвые тела лежат вокруг него, замыкая чудовищное кольцо смерти. Жертв так много, что Камило хочется блевануть от такого зрелища. — "Вот же ж ублюдки. Знали, что мы пойдём этим путём." Всё произошло так быстро. До него еле доходит, в какую запутанную историю он попал. Он всё ещё истекает кровью. *** Камило не покидает едкое ощущение жжения, от которого покалывает каждая часть тела. Между его зубами зажата красная ткань, которую он кусает изо всех сил, чтобы заглушить крики, раздирающие горло. Невыносимая горящая боль охватывает его каждый раз, когда две женщины, стоящие перед ним, прикасаются к его ране, пытаясь извлечь пулю. Обе одеты в униформу, обе стараются сделать всё, что в их силах, пока он лежит на куске картона. — "Она разорвалась, две части, всё внутри. Где Гузман!?" — "Не кричи, ранен он. Сара занята – обхаживает ногу командира," — тот же солдат, который его подобрал, подает голос. Кажется, его зовут Рауль. — "Ну, парень, укуси эту тряпку хорошенько. У нас нет ни обезболивающего, ни анестезии," — одна из женщин-солдат – крупная и строгая, лет тридцати, – остановила свой взор на его рваной ране. Хриплый голос с придыханием говорит последнюю фразу — "Нейс, держи его." Он встрепенулся и начал неистово дергаться, когда пинцет стал заходить в его плоть, пытаясь вытащить осколки пули. Камило бросает то в жар, то в холод, и он задыхается, сильнее зажимая зубами ткань, поскольку его лицо бледнеет, страшно потея. Карлоса нигде нет, но он едва замечает, как Мугре пытается добраться до него. — "Кажись, останется уродский шрам. Будет, чем похвастаться, hombre…*" — "Заткнись," — Нейс говорит, сузив глаза и раздувая ноздри, стараясь как можно крепче его держать. И, боже мой, какая же она сильная. — "Нет, хватит, больно! Мне больно! Хватит, прошу!" — он приглушенно кричит из-за дурацкой тряпки, которая мешает говорить. Камило кусает её изо всех сил, челюсть начинает болеть, а глаза почти полностью закрыты. Он не знает, сколько времени им понадобилось, чтобы извлечь все остатки пули целиком, он знает только то, что покрыт тонким слоем холодного пота, который не помогает его болезненному лицу. Другие солдаты всё ещё там, в другом мире, лечат пострадавших, оттаскивают мёртвых, и это так кошмарно. От этого ему становится тошно. — "Всё-всё, малыш. Всё кончилось. Ты в норме? Тебе, по крайней мере, не ампутировали ногу, как Пипу. Видишь его? Он наступил на мину. Вот идиот, да? М-да…" Камило никогда не представлял себе, что будет жить так плохо, так плохо. Вот какой конец ожидал его жалкое путешествие по лесу с его глупым парнем и их глупыми мечтами о свободе. Зачем он думал о них, когда у него и так было всё, что нужно, и даже больше. Его семья. Он так соскучился по ним, и так хочет, чтобы они были рядом, чтобы его мама опять держала в руках аромалампу и причитала ему, что скоро его лихорадка пройдет, и он вновь будет доставать всю долину своими выходками. Он скучает по тому, как заботился о деревенских детях, придумывал им очередные забавные игры, чтобы поднять всем настроение, по тому, что ему не нужно беспокоиться о том, что его убьют, или смотреть, как убивают малышей, словно это какое-то плёвое дело. Он скучает по тому, как мучался от обычной простуды, а не от пули, извлеченной из бока. И он скучает по тому, когда ему нравились ласки Карлоса, и когда ему не хотелось отталкивать его всякий раз, когда он прикасался к нему, как будто это что-то противное. (Наверное, ему и правда противно. Он просто очень злопамятный. Возможно, обида стала его вторым именем.) — "Чушь собачья! Всё нормально, Сара! Иди и помоги ему, сейчас же," — командир звучит пронзительно, он отдаёт приказы, как и подобает лидеру, в то время как молодая брюнетка оказывается рядом с Камило, начиная накладывать ему неумелые швы. Он хочет поблагодарить её, но рот вполне заслуженно заткнут всё той же тряпкой. Даже удаление осколков металла из его туловища не сравнится с тем, когда кожу прокалывает острая изогнутая игла. Или, что ещё хуже, когда плетёная нить пронизывает его плоть. Он издаёт душераздирающий крик.