Мальчик в пузыре

Если быть полностью честным с самим собой, то он не знает, что чувствовать, когда замечает, что Карлос приближается к нему. Он решается выйти из здания, чтобы избежать встречи с возбуждённой толпой и просто подышать свежим воздухом среди деревьев и зелёных кустов. Ему нужно исчезнуть, отойти на задний план. Такой сильный всплеск эмоций душит своей устрашающей мощью, и белая ткань прилипает к его коже, усиливая ноющую боль в спине. Пристальный взгляд Карлоса фокусируется на Камило, и это заставляет последнего жутко покраснеть от стыда и непонятного влечения. Он внезапно понимает, что его очень волнует то, о чём сейчас думает Карлос. Чувствует ли он тоже отвращение к нему, или ему попросту наплевать на то, что только что произошло? Это сбивает юношу с толку. Томительные раздумья прерывает голос, который проникает прямо в его мозг. — "Он что, правда тебя трогал?" — парень произносит это так кротко, что звуки, выходящие из его рта, кажутся очень слабыми. Младший едва может слышать, как Карлос тихо глотает воздух, шурша своими длинными загорелыми ногами по опавшей листве. На мгновение Камило хочет убежать прочь, но это бессмысленно. Поэтому он остаётся стоять на месте с совершенно пустым выражением лица. Что он ожидает от него услышать? Что это всё было ложью, чтобы достичь своей гнусной цели, увидеть смерть человека, убившего невинного мальчика, устранить причину, по которой его в итоге выпороли на глазах у всего штаба? Карлос не самая светлая лампочка в комнате жизни, но Камило всё же надеется, что тот не окажется настолько тупым. В конце концов, он поворачивается к старшему, слегка наклоняя голову, прежде чем слова слетают с его покусанных губ, сопровождаемые обиженной гримасой. — "А я разве говорил, что нет?" — Однако этот ответ, похоже, не удовлетворяет неутолимое любопытство брюнета. Его каштановые волосы только немного отрасли, в отличии от кудрей Камило, которые спускались почти до самых плеч. Челюсть Карлоса, как и каждый мускул его тела, постепенно напрягается. Ситуация далеко не идеальна, и Камило это понимает. Он старается не винить парня, пытается понять чужие чувства, даже если сам этого не хочет. — "Камило…" Погода чересчур приятная, прохладный спокойный ветерок сопровождает лёгкую влажность. Пытаясь наслаждаться умиротворяющими мгновениями, он не чувствует ни буйства гнетущей полуденной жары, ни холода дождливых ночей. Это, похоже, единственное, за что он может быть благодарен в данный момент. — "Почему тебе не всё равно?" Его сухой тон, далёкий от привычного тона благодарности, колкий, как цыганская игла, которая впивается в плоть, или комар, оставляющий после себя зудящий укус и расплывающееся раздражение. Ему всё равно, плохо ли Карлосу от его слов. Раньше бы он опешил и заволновался, сейчас – нет. В эти минуты он уверен, что сможет позаботиться о себе сам, даже несмотря на столь мрачные условия партизанской жизни, а Карлос всегда делал что угодно, но только не защищал его, он всегда был занят спасением собственной шкуры. Камило понял бы и простил его, если бы тот перестал притворяться, скрывая свои истинные приоритеты. — "Ты, блять, серьёзно меня спрашиваешь!? Об этом?!" — резкий топот шагов приводит к тому, что Карлос оказывается в нескольких сантиметрах перед его лицом, и, к удивлению самого Камило, его претит от этой близости. Он ненавидит, когда кто-то находится так близко к нему. Он ненавидит уязвимость, которая зарождается внутри него, подкашивает его коленки, напоминая, каким слабым он был в первую очередь, когда позволил им… Так много всего. Такого больше не повторится. Когда старший пытается схватить его за плечи, он отступает. — "Я люблю тебя!" Что-то новенькое. Дерзость продолжает литься неудержимым потоком с чужого рта, и Камило преданно созерцает её, словно это самая любопытная и странная вещь, которую видели его глаза. Недоверие скрыто в каждой части его лица. — "Нет. Не любишь. Всё это – полная хрень. Оставь меня уже в покое," — недостаточно просто отклониться от прямого курса, чтобы отыскать хотя бы одно чёртово место, где можно расслабиться, потому что всегда найдутся те, кто этому воспрепятствует. Как это и происходит сейчас, когда Карлос удерживает его за одну из рук, заставляя остаться. Предел его терпения достиг конца. — "Не трогай меня!" Карлос, кажется, поражён его выкриком, агрессивным и испуганным одновременно, как будто юношу схватили насильно и собираются делать с ним плохие вещи. Его желудок сводит болезненным спазмом, он стоит и мямлит что-то, как полный идиот, слегка приоткрыв свои губы. — "Ты думаешь, что я плохой? Что я твой враг? Но я не твой враг, разве ты не видишь? Я только хочу помочь!" — взволнованный голос начинает дрожать в конце, в тёмно-медовых глазах проступают слёзы, и это заставляет Камило обмякнуть также, как обмякает хлеб в сладком молоке. Зрелище было бы крайне забавным, если бы он не видел эту неприятную слабость, которая отразилась на лице мальчика, которого он когда-то знал. Хрупкая катастрофа, сумевшая нехило разволновать его. Младшему остаётся только таращиться на парня, бегло осматривая широко раскрытыми глазами все возможные варианты бегства и того, чтобы остаться вместе с ним. — "Т-тогда, помоги мне избавиться от тебя! Я не хочу, чтобы ты был рядом, и я… Я не хочу, чтобы ты снова прикасался ко мне." Дыхание становится неровным, грудь быстро поднимается и опускается, пока он не вырывает руку из мёртвой хватки. Резкое движение посылает болезненный импульс в спину, заставляя её снова ныть от сильного чувства жжения. Он бы заплакал, если бы не был так решительно настроен избежать любых последствий этого события. Камило не хочет причинять ему боль, но и лгать тоже больше не может. Поэтому он просто смотрит на него, вздрагивая с того, как Карлос смахивает упавшие на смуглые щёки капли слёз, успокаиваясь так быстро, словно того трогательного откровения вовсе не было. Мокрое красивое лицо искажается, показывая угрюмость и гнев, который бушует в нём. — "Ты слышишь себя? Ты поступаешь неразумно." С губ Камило срывается вздох, оскорбление бьёт по его самолюбию, проходит по нему острой бритвой. Он понимает, что это – ничто, по сравнению с тем, как он обращался с Карлосом все эти месяцы, но подобные слова встают у него поперёк горла, они так похожи на те, которые ему говорила мать каждый божий день. — "Я поступаю? Это всё твоя вина!" Он смелеет настолько, что не чурается выставить указательный палец и яростным движением прижать его к груди другого мальчика. Всё его тело предательски трясётся, но огонь, поглотивший его душу, продолжает гореть, постепенно сжигая все мосты на своём пути. — "А теперь ещё и разбрасываешься обвинениями. Это не моя вина, какого чёрта…" — страдальческое лицо Карлоса вынуждает Камило покрыться мурашками. Эти слова искренне задели его. Но Камило слишком устал, чтобы ходить на цыпочках вокруг чужих чувств, поскольку его собственные абсолютно никого не волнуют. — "Не твоя? А кто заставил нас уйти?" — Сардонический смешок слетает с его пересохших губ, и ему приходится очерчивать их языком в слегка нервном жесте. Он ненавидит конфронтации, но, похоже, это единственное, что он испытал за последние несколько недель. За всё время их коротких отношений, они никогда не ругались. Возможно, Камило был слишком ослеплён нежными эмоциями своей первой серьёзной любви, а может быть, им просто никогда не приходилось жить в столь суровых условиях, которые постоянно давят на них и так до самого конца. Единственное, чего он желает – никогда больше не возвращаться к их прошлому. Даже если бы они оказались в этот самый момент в Энканто, то он бы вряд ли захотел вернуть то, что у них когда-то было. — "Ты сам сделал свой выбор!" — "Ты давил на меня! Принудил! Обманул!" Он знает, что слова спешат покинуть рот, прежде чем мысли успевают дойти до ума. Чувства вырвались наружу, подобно освободившимся из клетки птицам, они повсюду, и он теряется, не зная, как ему правильно собрать воедино то, что он чувствует с тем, что он думает; в голове все ответы звучат гораздо убедительнее. Но он не в своей голове, такова суровая реальность, и это его ужасно злит. — "Это всё чушь, ты же это знаешь," — хриплый голос Карлоса показывает то, насколько ему дискомфортно. Растущая ярость сменяет чувство вины, которое когда-то было на его лице. — "Ох, да, конечно. Я должен поблагодарить тебя, мудака. Ты действительно воплотил все мои мечты в реальность," — его театральные тирады предстают во всём своём великолепии, и он благодарен своему телу за то, что не утратил способность двигать своими руками, делая акцент на каждом едком слове. — "Это ведь так классно, скакать посреди сраных джунглей в этой дурацкой форме, правда? Спасибо, уёбок." Он ощущает, что дотянулся и надавил именно на то, что нужно, поскольку Карлос близок к тому, чтобы взорваться от возмущения. Если бы не его состояние – куча ранений и заметная слабость, - то Камило бы получил по лицу. И самое страшное, что после всего пережитого эта пощёчина мало бы волновала его. Напротив, он лучше отдаст предпочтение ей, нежели попыткам восстановить их мёртвые отношения. Челюсть Карлоса напрягается так сильно, что, кажется, скоро расколется. Парень скрипит зубами, и покорно наблюдает измученным взглядом за тем, насколько далеко зайдёт их детская разрушающая ссора. Его глаза совсем не похожи на те, полные жизни и надежды, которые были у него в долине. Сжав кулаки, он медленно качает головой. — "Я ведь просто хотел, чтобы мы были счастливы…" Камило так же качает головой, грязные кудри пускаются в странный танец. Двух дней в неделю недостаточно, чтобы полностью привести их в порядок. Он всегда был одним из тех детей, которые ненавидели мыться, но в данных обстоятельствах он начинает скучать по тем привилегиям, которые у него были и которые он никогда не ценил. — "Я был счастлив." Карлос хочет схватить его за плечи, чтобы встряхнуть, но его останавливает предупреждающий взгляд. Он лишь сжимает ладони и смотрит на другого юношу с презрением. — "Нет, не был, хватит сваливать на меня всю вину, придурок, будто бы я сделал всё это специально! Если ты ещё не понял, то меня тоже призвали!" Это всё – чистая правда, и это беспокоит Камило больше всего. Он не может отрицать того факта, что Карлосу тоже не очень-то и легко, что ему тоже приходилось видеть ужасные вещи и совершать ещё более ужасные поступки, чтобы выжить. Тем не менее, он не может выкинуть из разума мысли о том, что окружающий их кошмар – последствие именно его действий. — "Ты продал меня!" Он продал их так спокойно, вообще не задумываясь, будто завтра не наступит никогда. Это заставляет его чувствовать нарастающую злобу. — "Я- я спас наши жизни!?" — Карлос ошеломлён такими обвинениями, и Камило не желает ничего более страстно, чем стереть это выражение с его лица, это возмущение, которое проступает на его чертах каждый раз, когда младший что-то говорит. — "Я сделал это ради нас, идиот!" — "Тогда я больше не хочу такой жизни! Лучше умереть, быть похороненным заживо прямо сейчас, чем сидеть в этой вонючей дыре вместе с тобой!" — Впервые он не боится физического контакта и прикладывает все усилия, чтобы оттолкнуть его на несколько дюймов от себя. Ему не хватает сил, чтобы сделать это ещё грубее, и он уверен, что весь пережитый стресс вновь открыл его раны. Камило чувствует сырость на своей рубашке, сладостный запах раненой плоти, крови. — "Оставь меня в покое!" Юноша отшатывается и замедляет движение своих каблуков, пыльные ботинки копаются в твёрдом песке и мнут траву, листья, маленькие цветы, покрывающие весь лес, в котором они находятся. Чоко – прекрасное место, но в тоже время такое… Такое опасное. Именно так он и представлял себе мир за пределами Энканто, но реальность превзошла все ожидания. Видимо, Карлосу больше нечего сказать, но он также не собирается никуда уходить. Что-ж. Раз он не хочет, то Камило уйдет сам, вернётся в глубину мрачной комнаты, ляжет в свою постель и будет ждать окончания празднования, пытаясь самостоятельно позаботиться о своём израненном лице. Ему совсем не нравится находиться среди здешней зелени. Тропический лес слишком сильно напоминает ему комнату Антонио. И это причиняет огромную боль. *** На следующее утро Нельсон и Камило находят след солдат, которые находились в плену в штабе. Они сбежали. *** Прошло четыре месяца с тех пор, как Камило исчез. И Долорес с уверенностью может сказать, что позабыла, как это – по-настоящему жить. Ей становится плохо от всего, начиная с утренней тошноты и заканчивая ночными криками, о которых она никогда никому не расскажет. Её здоровье ухудшается, и с каждым разом тёмные круги под глазами становятся ещё больше. Она чувствует заботу семьи, которая старается не обвинять её, только поддерживать в меру своих сил. Но Долорес не нужна их поддержка. Она просто хочет, чтобы её брат вернулся домой. (Бывают дни, когда ей приходится мысленно повторять его голос, потому что невозможность слышать его целый день сводит её с ума). Мариано относится к ней с пониманием, насколько это вообще возможно, но в тот день он испытывает жуткий гнев, когда она впервые решается показать свой растущий живот, который скрывала её юбка, признак жизни, развивающейся внутри неё в такие тяжёлые времена. Лгать больно, прятаться больно, но у неё просто не было подходящего душевного настроя, чтобы поговорить со своим любимым, и эта ошибка привела к печальному исходу, ибо Мариано отказывается даже смотреть ей в лицо. Она прижимает свои тонкие холодные руки к красной юбке и смотрит вниз, пока не успевает пересчитать каждую плитку на полу своей звукоизолированной комнаты. Долорес знает, что это её вина, что она не должна была скрывать от него столь деликатную вещь, как беременность. Но что сделано, то сделано. — "Я всегда поддерживал тебя, я всегда был… Где угодно, чтобы в любой момент обнять. Я помогал вам искать его. Я не видел свою маму одну, а то и две недели, Долорес! Что- что ещё мне нужно сделать, чтобы ты больше ничего не прятала от меня?" — Нет ничего более странного, чем видеть, как такой уравновешенный человек, как Мариано, поддаётся внезапным порывам, боль видна в его тёмных глазах, когда он поворачивается и впивается в неё своим взглядом. Она крепче сжимает юбку. — "Я потерял… Первые четыре месяца того— того, чтобы быть с- с нашим ребёнком, и я даже не могу злиться на тебя…" Она смотрит на него в ответ, стеклянные глаза наполнены тоской, стыдливостью и небольшой надеждой, она любит его, он нужен ей, и она ненавидит то, как трудно ей рассказать о своём влечении к нему. Она привыкла молчать, потому что всё вокруг и так чересчур громко. И когда ей действительно нужно высказаться, её тело и разум просто противятся этому. — "Я просто очень… Очень люблю тебя, и ты сделала меня самым счастливым на свете и— Я хочу стать отцом, и ты будешь моей женой, мы будем счастливы," — Мариано подходит к ней, пока не опускается на колени, большие, но ласковые руки берут её тоненькие ручки с большой осторожностью, будто они сделаны из чистого стекла. Он глядит на неё со всей своей горячей привязанностью. Мариано знает, что она не может быть до конца счастлива. Долорес не будет радоваться даже самым хорошим новостям без своего младшего брата. — "Мне так жаль, что я не успел найти его... Но, я клянусь, я клянусь, что разыщу. Только, прошу… Не утаивай больше ничего такого от меня…" — "Мне было страшно," — она с трудом сглатывает, облизывая сухие губы перед тем, как легонько потрясти головой. — "Я не хочу думать об этом, но- но как я могу быть настолько безответственной? Камило был бы так… Так счастлив быть дядей, дорогой." Мариано позволяет ей прислониться лбом к его плечу и поплакать. Она плачет столько, сколько может, сколько позволяет её уставшее тело, пока не чувствует, что больше не может этого выносить из-за чудовищной головной боли. Несколько часов спустя, во время семейного ужина, Долорес осознаёт, что должна наконец открыть рот и быть честной с семьёй так же, как она честна со своим мужчиной. Её кожа вспотела, она сияет в своей болезненной бледности, освещённая светом столовой Каситы. Девушка видит перед собой Мирабель, которой скоро исполнится шестнадцать лет и которая всё это время делала вид, что всё нормально, хотя Долорес знает, как сильно повлияла на неё эта ситуация. Рядом с её кузиной расположился дядя Бруно. Отношения между ним и Пепой до сих пор напряжённые, оба тщетно пытаются найти лучший способ справиться со всеми теми переживаниями, которые они не смогли оставить позади. Бабуля Альма пытается наладить ситуацию, укрепить семью, но всё не так просто, как кажется, и разбитая ваза не восстанавливается в одночасье. Долорес с опаской смотрит на стоящий перед ней санкочос*, на огромный кусок кукурузы, плавающий в бульоне, в то время как её отец с тёплой улыбкой предлагает ей часть вареного ребра. Она замечает тёмные круги под его глазами, дрожь в улыбке, но несмотря на всё, Феликс не перестаёт заботиться о ней и Антонио. Как же она любит его. Брюнетка вздыхает, стараясь не обращать внимания на подступающую тошноту, и кашляет, когда Мариано прижимает свою руку к её руке, переплетая их. Они влажные, но такие мягкие и успокаивающие, словно тёплый огонёк, появившийся посреди тёмной пустоты, в которой она оказалась. Очень тёмной, и она сомневается, что ей удастся выбраться оттуда невредимой. — "Семья, я— мы с Мариано хотим вам кое-что рассказать…" — Она предпочитает игнорировать тот факт, что её парень сам только что узнал об этом. Данную проблему они должны решить вдвоём. Вместе. Её карие глаза блуждают между столом и лицами остальных членов семейства. Долорес начинает нервничать, столько взглядов, направленных на её персону, это заставляет цепенеть от страха. Бабушка воодушевляется от этих слов, ожидая, возможно, отличных новостей. Что-то, что может скрасить общий дух семьи, погрязшей во взлётах и падениях, в проблемах, которые решаются и приносят с собой новую бесконечную нить препятствий, где одно труднее и невыносимее другого. Но Долорес знает, что даже если беременность – повод для счастья, то оно продлится недолго. Нет условий для его поддержания. — "Ах, он сделал тебе предложение?" — Исабела лучезарно улыбается, её волосы с заметной синей прядкой элегантно прикрывают часть её лица. Она всё также идеальна, хотя и не особо старается таковой быть. Или старается, этого никому не узнать. И это именно она была самой большой сторонницей их с Мариано отношений, её сильная и самоуверенная кузина. Вся семья приветствует слова девушки, озабоченно ожидая подтверждения. Долорес хочется кричать. Она просто качает головой, сильнее сжимая руку Мариано, потому что эта поддержка нужна ей, как личный спасательный круг. — "Нет, нет, ещё нет," — Мариано пытается рассеять туман лишних ожиданий своей нервной улыбкой. Выглядит не очень убедительно. Он никогда не умел лгать или притворяться. — "В смысле, это похоже на предложение, но… Не совсем… Я имею ввиду, что Дола хочет сказать вам о том, что- ну, что-ж. Знаете, когда пара становится чуть ближе…" — "Я ожидаю," — она вовремя перебивает его, потому что, хоть Долорес и обожает этого человека, но, временами, он умудряется просто сводить её с ума, — "ребёнка." Пепа начинает задыхаться, её лицо меняет свой выражение с опустевшего до полностью шокированного, бледное лицо резко контрастирует с алыми яблочками щёк. Долорес опустила свой взор, она не может рассмотреть маму как следует, но она знает, что Пепа, как обычно, схватилась за свою косу и изо всех сил пытается избежать дождя и ревущего грома, который может в любой момент извергнуться из тёмных облаков, заполняющих их дом. Она вопросительно глядит на своего отца и замечает то удивление, что застыло на его полуоткрытых губах, пока он крепко удерживает тарелку с мясом. Он цепко держит её, прежде чем уронить на стол с таким характерным звуком, от которого вздрагивают абсолютно все. — "Ребёнка…?" — Альма исподлобья глядит на внучку. Этот прожигающий взгляд очень хорошо знаком Долорес. Ей кажется, что она слышит, как шестерёнки внутри разума бабули собираются вместе, словно красочный пазл. Она никогда не боялась бабушки, не так, как боялись её сёстры со стороны тёти Джульетты. Девушка всегда уважала матриарха своей семьи, свою любимую абуэлу. Но в эти секунды она дрожит, боясь того, что может подумать её бабуля. Старческие губы сжались в тонкую линию из-за чего Альма стала похожа на каменную скульптуру. Долорес осознаёт, что перестаёт дышать, но всё же старается не показывать своё беспокойство перед этим изучающим взглядом. Мягкий стук ложки раздаётся, когда её бледная мать оставляет еду и пытается дотянуться до неё. Пепа без особых колебаний встаёт и поворачивает дочь к себе, изумрудные глаза наполняются слезами, контрастируя с белым цветом лица. — "Ребёнка? Ты уверена?" — Долорес хочется плакать, прошла целая вечность с тех пор, как она в последний раз видела, как её мама улыбается, пусть и так кротко. — "Аб-бсолютно…" — Брюнетка отвечает, слегка приподняв уголки рта. В ясных глазах матери видны капли солнечного счастья. Она ласкает щёки дочери, одаряя её теплом, которого она жаждет. Даже отец Долорес присоединяется к жене, крепко обнимая свою дочь. Она видит мягкость в шоколадных глазах отца, в том, как его губы расплываются в нежной улыбке, и в кои-то веки… Она чувствует, что к ней вернулась её семья. — "Я буду дедушкой!" — Её отец начинает звонко щебетать, показывая свои белые зубы, жемчужная улыбка становится всё шире и шире. Молодая девушка переводит свой взгляд с счастливых родителей на хмурую бабушку. Долорес впервые жалеет, что не может слышать чужие мысли. Пока родные пытаются переварить полученную информацию, Мариано оказывает незаменимую поддержу, просто находясь рядом. Альма вздыхает и пытается смягчить лицо. Выходит не очень. — "Вы ведь ещё не женаты, Долорес. Так дело не пойдёт… Что скажут горожане, когда узнают об этом?" — "Не сейчас, мама! Я забеременела Долорес за месяц до того, как мы с Феликсом поженились, помнишь? Так что… Хватит. Дай мне решить самой," — Долорес редко видела, чтобы её мать разражалась подобными тирадами против бабули, но, с другой стороны, она всегда всех защищала. Никто не посмел обидеть ни её, ни братьев, иначе им бы пришлось расплачиваться с Пепой Мадригаль. Очевидно, что её собственная бабушка не исключение. — "Моя малышка…" Пепа снова улыбается ей, облака начинают окружать их. Долорес просто хочется прижаться к маме, и она так и поступает, теряя себя в её объятиях. Она осматривает своих кузин. Мирабель мило улыбается ей, она выглядит озаренной и немного… Грустной. Исабела озадачена происходящим, а Луиза, кажется, уже представляет себе будущего племянника, потерянно глядя на остальных. А Тонито... Кажется, он сломает стул, если так и продолжит трястись на нём от волнения. — "Значит, я стану дядей!?" Все за столом начинают смеяться, заражаясь кипучей энергией маленького пятилетнего мальчика. Ягуар рядом с ним тоже счастлив, видимо животное понимает, что окружающие люди поддерживают внезапный праздник. Даже абуэла выглядит безмятежной, сложив руки на коленях, наблюдая за своей роднёй. Долорес ценит то, что мать за неё заступилась, хоть она и не знает, повлияли ли её слова на что-то; ей просто нужно их понимание, только и всего. — "Конечно! И тебе нужно хорошенько подготовиться! Когда родится ребёнок, то ты должен быть самым лучшим дядей на свете," — Мариано блистает в разговоре с маленьким шурином*. Но Антонио качает головой, мотая своими пышными кудрями. Мальчик поднимает крошечный указательный палец, чтобы подчеркнуть свой ответ. — "Ох, но ведь я не смогу быть самым лучшим дядей. Камило тогда будет очень грустно, мы вместе должны быть самыми лучшими дядями на свете!" Удивительно, как радостный семейный ужин может в мгновение ока сменится на траурный. Это как задуть магическую свечу, погрузив тем самым семью Мадригаль в гробовую тишину, которая для отличного слуха Долорес просто невыносима. Пепа снова утопает в дурных мыслях, превращаясь в ту уставшую женщину, которой она была до этого ужина. Феликс цепляется за неё, чтобы развеять грохочущие тучи над ними. Мирабель усаживает Антонио к себе на колени – бессмысленная попытка успокоить провинившегося ребёнка, который не понимает своей вины. На его аккуратном детском лице – растерянность и сожаление. Долорес хочет выблевать всё то немногое, что она успела съесть. — "Не упоминай его больше, Антонио," — это единственное, что она смогла пробормотать, прежде чем встать и уйти. *** Ему тошно от того, что он видит в этом замызганном осколке зеркала. Камило давно не видел своего отражения, но, во время очередной поездки в ближайшую деревню за лекарствами, он, увидав разбитое зеркало, без колебаний забрал с собой один из кусков стекла. Он не хотел наблюдать за собой в дороге и делал это только после душа, сидя у места, где он спит с мокрыми прядями, которые прилипали ко лбу, прямо как траурная тёмная вуаль. Ему срочно нужна стрижка, чтобы вернуть себе хотя бы малую часть того, что осталось от его внешности в прошлом. Наконец-таки, у него пропала детская полнота с щёк. Он по-прежнему достаточно круглолиц, некоторые черты лица невозможно растерять совсем, но он похудел. Очень сильно. И это заметно. Он успел почти превратится в ходячего мертвеца, тогда как раньше его сероватый цвет лица был розоватым и вполне здоровым. Наверное, всё из-за питания. В таких условиях хорошая еда – роскошь, достойная только самых сильных. Камило живёт в основном только на зерне с пресным бульоном, и, если повезёт, на санкочос* из говядины. У него есть несколько шрамов, которые уродуют его. Большая часть из них находится на руках, возле плеч, а что творится на спине – он даже думать не хочет. Он знает, что это не последние шрамы в его жизни, что всё это ничем хорошим не закончится. Он давно отвык от болезненных ран и многого другого, что преследует его по пятам в этом месте, но это не значит, что ему наплевать. Камило всё ещё шестнадцатилетний парень. Некоторые вещи не смотрят на то, каким сильным он стал, и до сих пор причиняют боль. Стыдят его. В его сознании проносятся воспоминания, как выстрелы пуль, несущие за собой окровавленный след из глухих звуков падения тел, криков и невыносимо жарких ночей в этом кошмарном мире, в собственной тюрьме. Камило бросает осколок, позволяя ему разбиться об ближайшее дерево, служащее столбом. Отлично. Он больше не желает себя видеть. Никогда. Юноша смущенно поджимает ноги к груди, когда появляется Салазар. Видимо, он тоже недавно искупался, на нём только зелёные брюки от униформы и мятая белая футболка с V-образным вырезом. Мужчина расшнуровывает ботинки, прежде чем упасть на старый соломенный матрас, который солдаты привыкли называть кроватью. Сколько уже прошло? Четыре, пять месяцев? Камило кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как он начал делить постель с этим ужасным человеком в этой ужасающей атмосфере. Но он, вроде как, уже привык. Почти. Поэтому просто ворчит, пока не сжимает подушку и не ложится на матрас с явным безразличием. Командир не обращает на него внимания, оставаясь лежать на спине, разглядывая потолок, сделанный с помощью крупных листьев и сельских работников. Мозолистая рука приближается к боку парня, и Салазар в конце концов обнимает его за талию. Младший уже привык к этому. Однако он не ожидает, что мужчина начнёт говорить, такого не случалось с того момента, как они вошли в Кибдо. — "Ты не спишь, Камило?" Лицедей со вздохом закатывает глаза. Он слабо кивает, просунув руки между ног. Воздух холодный и свежий, значит снаружи идёт дождь. — "Отвечай. Я, вроде, не отрезал тебе язык." — "Не сплю, командир. Я… Я очень устал, но всё ещё не сплю," — Камило глотает собственную слюну, прерывистое волнительное движение заметно на его шее, и он заставляет себя приоткрыть веки. Единственное, чего ему сейчас хочется – спать столько, сколько нужно, чтобы не чувствовать себя, как сонная муха следующим ранним утром. Должно быть, время приблизилось к полуночи, и они с Салазаром единственные, кто не спит, если не считать партизан, у которых ночная смена. — "Хорошо, потому что мне нужно поговорить о чём-то крайне важном с тобой, Камило. Ты очень усердно работаешь, но мы до сих пор не использовали твои силы," — младший начинает понимать, куда приведёт этот разговор. Он закрывает глаза, безмолвно молясь о чуде. Свеча его не слышит. — "Тебе нужно сделать кое-что для меня. Кое-что очень личное, Камило, о чём никто не должен узнать." Он шумно и неровно дышит, стараясь изо всех сил сохранять спокойствие и равнодушие. Даже если ему и сносит крышу от того, как Салазар нежно ласкает его щёку. Ему противно, когда к нему так прикасаются, но что он может сказать человеку, который обеспечивает его безопасность? Прекрати, блять, трогать меня? Нет, Камило не дурак, и, если ему дают такой шанс на выживание, он им воспользуется. Он умеет адаптироваться к любой обстановке, а если не умеет, то научится, как и всегда. Главное терпеть, терпеть, терпеть. — "Секретная миссия? О чём она?" — Он надеется, что язвительные нотки в голосе останутся незамеченными. Он лежит, отвернувшись лицом к стене, поэтому не может разглядеть, какие эмоции промелькнули на лице командира. — "Есть один человек, полковник из армии, и я хочу растоптать его, закопать, как грязную псину. Хочу, чтобы его останки обуглились до неузнаваемости… Но это потом. Мы знаем, что неподалёку Кибдо шныряют несколько паракосов, уж они то знают, где засел этот ублюдок. Если мы хотим узнать тоже, то тебе придётся проникнуть на их территорию." Он что, ёбнулся? Когда армия забрала его, Камило мало понимал, что за гражданская война происходит в стране, но ему пришлось изучить всё на собственном опыте. Парамилитарес – жестокие убийцы, такие же, как и партизаны. Но если государственные военные занимаются благородным делом, по идее, то партизаны – опасная организация. И если парамилитарес поймают его, то сделают из его шкуры гобелен… Ежели, конечно, от него что-либо останется. Раньше он использовал свои способности для школьных спектаклей, для работы в Энканто, для развлечений и проделок над горожанами. И, конечно, притворяться сестрой, чтобы получить вторую порцию обеда, – это не тоже самое, что внедриться в чуждую группу людей, воспитанную на злобе и ненависти ко всему, чем он на данный момент является. Это же всё равно, что идти по минному полю. — "Эй, не переживай ты так… Я верю в твои способности, Камило," — он чувствует улыбку мужчины возле уха, горячее дыхание обжигает часть кожи, заставляя её багроветь, как после ожога. Ненавязчивые мягкие действия Салазара бьют по телу, как грузовик, несущийся на огромной скорости, и это заставляет его сильнее приобнять себя, ища в душе остатки позабытого уюта. Лучше бы он спал вместе со всеми, на том грязном куске картона. — "Полковник Диаз уничтожил мою собственную плоть, моего сына… Ты – самая дорогая вещь, которая осталась у меня, Камило. Представь, как это было бы поэтично, если бы он пал именно от твоих рук? Справедливость восторжествует." Камило чувствует, как холодеют его кости, ледяное дыхание предстоящей смерти окутывает его, приводит в оцепенение, которое продолжается до тех пор, пока Салазар за его спиной не начинает храпеть. Юноша не успевает спросить его о том тикающем механизме, который мужчина только что запустил, поэтому он остаётся лежать неподвижно, теряясь в глубоком море своих беспорядочных мыслей.