The day when you were born

– Мы должны помочь дяде Бруно! Мирабель внимательно наблюдала за реакцией каждого из сестёр и кузенов, которых уговорила собраться в гостиной. Именно сегодня. Именно ранним утром. Несмотря на то, что до дня рождения матерей и дяди оставалось целых шесть дней, девушка решила не медлить. На её лице читались серьёзность и решительность, которые вряд ли кто-либо осмелился бы оспорить. Взгляды родных были обращены к ней, и это доказывало тот факт, что слушали её с внимательностью, несмотря на лёгкую утреннюю сонливость. – Позволь уточнить: ты собрала нас всех здесь, в восемь утра, только для того, чтобы сказать это? Камило высказывает претензию, которую, возможно, имели в голове и все остальные, но вместо ожидаемой поддержки получает только толчок локтем от старшей сестры. – Что, разве я говорю неправду? – парень хмурится и обиженно жмётся в сторону, потирая ушибленное плечо. – Всё это, конечно, грустно, но неужели нельзя было обсудить это после завтрака? Или вечером? Или в другой день? Почему мы встаём ни свет ни заря тогда, когда у нас дел по горло? – Дядя и раньше вставал ради тебя, когда ты был маленьким и кричал так, что у меня чуть кровь из ушей не шла, – фыркнула Долорес, и её слова были подтверждены кивком Исабелы. – Дядя действительно сделал для нас очень многое, – мягко заметила Луиза, не желая дальше разжигать нарастающий спор, – и мы не можем просто взять и бросить его в беде. Мирабель победно улыбается, скрестив руки на груди с таким видом, будто бы знала, что всё обернётся именно так. Правда, на поддержку со стороны старших сестёр она действительно немного да расчитывала. Камило сжался, пристыженно опустив глаза в пол. – Я тоже люблю дядю Бруно, – тихо сказал он, – но до их дня рождения ещё почти целая неделя, так почему ты нас позвала в такую рань? – Лучше не тянуть. Мы должны придумать, как ему помочь, и... И это реализовать, конечно. И лучше сделать это как можно раньше. А утром – потому, что так нас точно никто из взрослых не подслушает, так как все ещё спят. Достаточно аргументов? Мирабель смотрит преимущественно на Камило, согнув брови в подозрении. Кузен больше ничего не сказал. – Но как мы будем помогать дяде? – теперь голос подал маленький Антонио. Своим, казалось бы, незатейливым вопросом он озадачил старших. – Об этом я и хотела с вами поговорить, – сказала Мирабель, после чего тяжело вздохнула. – Дядя больше десяти лет не праздновал день рождения в кругу семьи... Понятно, почему он их не любит. Мы должны сделать такой праздник, чтобы ему он точно понравился и запомнился надолго. Она говорила о десяти годах, считая эту цифру на самом деле огромной. И даже не подозревая, насколько она ошибается и как преуменьшает масштаб катастрофы. – Тогда мы сделаем для дяди большой праздник! – радостно и беззаботно воскликнул Антонио, всплеснув своими маленькими ручками. – И для мамы с тётей. – Но не слишком большой, – задумчиво вставила Долорес, – дядя не любит шумные толпы... – Можем пригласить немного людей. Да и это не церемония вручения даров, в конце концов, – Камило хмыкнул и пожал плечами. – Совсем необязательно всему городу сходиться. Это семейный праздник. – Не верю, что говорю это, но Камило прав, – в очередной раз кивает Исабела. – Конечно, мы ещё обсудим это с бабушкой, но, думаю, она согласится. Ради дяди можно и немного изменить правила. – Мы покажем, как сильно любим дядю Бруно, – в довершение всего этого решительно заявила Луиза, и её решительность, казалось, передалась сестре и кузенам. Мирабель улыбнулась, чувствуя, как по телу разливается радость. Что-то подобное она и ожидала услышать. ****************************** Бруно не чувствовал той леденящей кровь особенности от этого дня, которая, по сути, должна была ощущаться. И какой точно ожидают от него остальные. Вот уж чем его действительно порадовало солнечное утро – так это тем, что он вроде как неплохо выспался сегодняшней ночью, или, по крайней мере, ему так казалось. Боль в голове не ощущалась, и он сумел встать, не пошатнувшись и не заваливаясь обратно в мягкую постель. А это было уже что-то. Если бы он не проснулся раньше, то точно бы сделал это сейчас, из-за писка и топота, издаваемого его крысами. Грызуны кинулись в его сторону, заползая на спину, руки, предплечья. – Ха-ха, прекратите, – он смеялся, пока маленькие лапки скоро перебрались по его телу. На самом деле, это было приятно. Крысы помнили о его дне рождения и спешили поздравить своего хозяина самыми первыми, раньше, чем тот решит спуститься и привлечь к себе внимание родственников. Кстати, об этих родственниках. Бруно параллельно наблюдал за подготовками к празднику. Да, дети очень тщательно пытались всё скрыть, но некоторые вещи, которым необходимо быть оглашёнными, просачивались – например, место проведения и круг самых званых гостей уж точно нужно было обсудить со старшими, в том числе и с именинниками. Вряд ли кому-то хотелось бы совершенно неожиданно увидеть неприятелей на собственном празднике. Но когда Джульетта и Пепа живо и с радостью согласились, Бруно лишь согласно кивнул, только потому, что не желал никого расстраивать. Присутствие других людей на празднике ему совсем не нравилось. Тех самых горожан, что считали его злодеем. Открыто ненавидели. Распускали слухи. Однако куда он денется? Праздник не только его, а значит, его мнение тут ничего не значит. Ну, или значит совсем немного. – Наверное, мне всё же стоит спуститься, – задумчиво протягивает он, почёсывая щетинистый подбородок. – Сестёр нужно поздравить. Крысы протестующе запищали. – Что? Я буду вместе с ними, не беспокойтесь. Ах, да... Вам, наверное, лучше остаться здесь, приятели, – с горечью в голосе заявляет провидец, протягивая руки к столу, по которым тут же и посыпали хвостатые. – Пепа вас до ужаса боится. Но я обязательно принесу вам кусочек торта и-или ещё что-нибудь! Умные животные уставились на него своими чёрными бусинками-глазами так, что Бруно слегка вздрогнул. Как будто видят его насквозь. Но на самом деле он осознавал, что это лишь знак благодарности и ответной любви. "Хоть где-то меня любят..." – подумал он с досадой, но уже через минуту был готов отхлестать самого себя за подобные мысли. Семья любит его... Наверное? Если б не любила, он бы не находился сейчас здесь, в этой комнате, в этой мягенькой, уютной кроватке. Если бы семья не любила его, она бы не приняла его обратно. Бруно это понимал прекрасно, но поделать с собой ничего не мог. Чувство вины терзало его, как степной хищник яростно терзает собственную добычу. Беспощадно, неизбежно и неизменно. Джульетта и Пепа будут праздновать свой день рождения в кругу семьи, о которой заботились и которая заботилась о них на протяжении пятидесяти лет. Они трудились очень много. Они заслужили этот праздник. Но Бруно его не заслужил. Почему? Он ушёл из семьи, и это было его добровольным решением; да, он сделал это ради Мирабель, да, он оставался по-прежнему рядом со своей семьёй, чтобы защитить её от разрушающегося дома, но он всё равно считал, что поступил неправильно. Не совсем правильно. А ещё сёстры без него были счастливы. Вся семья была счастлива, пока он был в стенах. Радость при их встречи спустя долгой десятилетней разлуки явно не была наигранной, но, вероятно, если бы этого не произошло, никто бы не стал безумно сильно скорбить. Даже если бы в этих стенах он и остался. Даже если бы в этих стенах он умер. Ничего страшного. Так, мелочи жизни. Мы ведь как-то прожили десять лет без Бруно, не упоминая Бруно, совсем о нём не думая. Он не то, чтобы сильно нужен, но пусть будет, раз есть, почему нет? Сердце начинает покалывать. Очень позитивные мысли в день рождения. Да, Бруно, это как раз то, о чём тебе сейчас следует думать. А теперь ты должен натянуть улыбку на своё фальшивое пропитанное депрессией лицо и спуститься вниз, где тебя ждут, хочешь ты этого или не хочешь. Как ты там говорил? "Мой настоящий дар – актёрство"? Что ж, будь добр отвечать за собственные слова, как это подобает порядочному мужчине. Его также порадовало отсутствие старой длиннющей лестницы, по которой всегда необходимо было долго и утомительно спускаться и ещё дольше и утомительней подниматься. Он вышел из комнаты, осторожно оглядевшись на тот случай, если в коридоре мог стоять кто-то ещё – почему-то он ожидал засады. Кто знает этих детей? В детстве они налетали на дядю, словно маленькие варвары, а порой и все разом, нередко сбивая с ног старшего родственника. Воспоминания вызвали тёплую улыбку на лице Бруно. С той поры, однако, переменилось достаточно многое, а сейчас в коридоре его никто не караулил, почему он мог в тишине и спокойствии продолжить свой путь на кухню. Джульетта по-любому была на кухне. Даже в свой день рождения она не могла оставить плиту, не могла не готовить, что являлось её прямой обязанностью. Хотя Бруно был уверен, что дочери были бы счастливы сделать всё за неё и дать матери передышку в праздник. Или, возможно, Джульетта беспокоилась о том, что кто-то мог ненароком пораниться во время праздника – мало ли что. Так или иначе, пророк действительно застал женщину на кухне, стоящей возле плиты и духовки. Что-то выпекалось, о чём сообщал сладостный аромат ванили и теста, стоящий во всём доме. Как и ожидалось, старшая сестра не услышала его шагов. Он научился ходить практически беззвучно, так, что услышать его могла разве что Долорес и то при большом желании. – Доброе утро, – нейтрально начал он, преждевременно прочистив горло. Он стоял возле двери, держась за дверной косяк, словно бы боялся быть от него оторванным. Не успел мужчина одуматься, как на него тут же налетели с объятиями. Хватка Джульетты была крепкой, но вместе с тем и приятной, согревающей. – С днём рождения, Брунито, – смеющимся говорит она, целуя брата в немного колючую щёку. – И тебя, – он неловко смеётся, принимая объятия сестры только спустя пару секунд, уже после того, как вздрогнул и ощутил выступивших мурашек на собственной спине. Тёплое чувство в груди нарастало, когда её пальцы сжали и слегка натянули тёмно-зелёную ткань его руаны. Руаны... Ему следовало бы переодеться во что-нибудь более соответствующее празднику. – С днём рождения, мои любимые! – присутствие и бурные эмоции Пепы прохладный ветер выдал ещё до того, как Бруно и Джульетта оказались заключены в её объятия, так что её действия были для мужчины не такими неожиданными, как действия самой старшей. Когда же рыжеволосая крепко-накрепко прижала к себе близких родственников (и сама оказалась зажата вместе с ответными поздравлениями), ветер резко стих, уступив место солнцу и блеклой радуге. Тройняшки обнимались, улыбаясь друг другу с нежностью, теплом и заботой. В этих объятиях Бруно позволил себе ненадолго расслабиться и слегка улыбнуться. Но разве что ненадолго. ********************** – Так пойдёт? Бруно оторвал взгляд от собственного отражения в зеркале, закончив поправлять верхнюю одежду, и теперь посмотрел на племянницу, ожидая комментария или по крайней мере одобрительного кивка. Но больше одобрительного кивка. Исабела прислонила пальцы к подбородку, поджала губы и сощурила глаза в задумчивом виде, с ног до головы оглядывая дядюшку так, словно видела его впервые. – Неплохо, но ворот лучше сделать так, – она подошла к мужчине и мягкими руками начала поправлять воротник белой рубашки. Бруно чувствовал себя максимально неловко в этот момент. –Исабела, помоги мне! – послышался зов Джульетты откуда-то снизу (наверное, снова с кухни, ибо где ещё находиться Джульетте в это время?). – Я помогаю дяде Бруно, – серьёзно ответила девушка, из-за чего названный Бруно почувствовал себя ещё более неуютно. – Не горбись, дядя, мне так неудобно, – после этой просьбы он снова послушно выпрямился, позволяя племяннице продолжать работу в благоприятных для неё условиях. Когда Исабела закончила, она убрала руки от провидца, позволяя тому наконец-таки спокойно вдохнуть. Девушка ещё раз оглядела внешний вид дяди и результат своей собственной работы, после чего её лицо озарила удовлетворённая улыбка. – Вот теперь самое оно. Тебе очень идёт, дядя, – подметила она, но Бруно не успел ничего ответить, ведь Исабела удалилась с поразительной скоростью. Только успел мелькнуть самый край пёстрого платья, до того, как Иса окончательно скрылась внизу. Бруно вздохнул и в очередной раз посмотрел на себя в зеркало. Непривычно, но не так плохо, как могло быть. Он выглядит не так страшно, как думал. Конечно, мешки под глазами придавали виду меньше элегантности, но чёрно-белый костюм действительно подходил ему по фигуре. Хотя старая одежда намного удобнее и комфортнее, к этому можно привыкнуть. Всего-то день. Вот только... Что делать дальше? С внешним видом покончено, однако оставался ещё ряд незаконченных дел. Родные суетились, и Бруно чувствовал себя не слишком комфортно. Он давно наблюдал за этой суетой, но совершенно отвык быть её участником. Однако и совсем не проявлять участия он не мог: тогда он снова будет... Обузой. А этого Бруно не хотел. Во всём доме стоял суетливый шум и запах чего-то очевидно вкусного. Хм..? Что же Джульетта приготовила на этот раз? Бруно точно знал, как сестра любит эксперементировать с различными видами блюда, и точно знал, что одним праздничным тортом она не отделается: на прошлые празднования Джульетта готовила кучу разных салатов, пекла ароматную выпечку, и стол был усеян огромным множеством тарелок и столовых приборов. Порой у Бруно сводило живот. Иногда крысы приносили ему с праздника что-нибудь вкусное – к примеру, совсем небольшой кусочек от торта, – но это было всем, что могло лишь слегка порадовать, но явно не насытить желудок. К слову, сейчас он тоже дал о себе знать, заставив пророка слегка скривиться в лице. У него закружилась голова. Бруно даже не сразу осознал, что стоял прямо на пороге кухни, где суетилась сестра. Она обернулась лишь раз, для того, чтобы взять что-то со стола, когда и заметила брата. Её лицо приняло обеспокоенное выражение. – Ты в порядке, Брунито? У тебя что-то болит? – Нет... Почему ты спрашиваешь? И тогда он понял, что стоит, опираясь рукой о дверной косяк держась за живот, точно вот-вот упадёт в обморок. Неудивительно, что своим внешним видом он перепугал чувствительную сестру. – Я в порядке, – добавил он, выпрямившись для пущей уверенности. Это подействовало. – Зачем тогда ты пришёл? – Джульетта снова обратилась к плите, принявшись двигать сковородку над комфоркой, чтобы не подгорело мясо. Возможно, это прозвучало немного грубо. – Я... Просто тебя проведать. Бруно сам не знал, зачем он пришёл. – Может, тебе нужна помощь? – его задумчивые зелёные глаза едва успевали перемещаться за старшей сестрой, пока она от плиты отходила к холодильнику, для того, чтобы достать несколько помидоров и салатных листьев, затем возвращалась обратно; на разделочной доске она резала овощи, смахивала в сковородку и вновь отходила к холодильнику за новыми ингредиентами. Спустя минуту этих необходимых действий Джульетта остановилась. Небольшая передышка. Как раз для того, чтобы ответить. Женщина поправила фартук и рассеянно улыбнулась, мягкими глазами поглядев на младшего глупого братца. – Не стоит, Бруно. Я справляюсь. Однако её выбивающиеся из пучка пряди и уставшие глаза говорили об обратном. Он опустил взгляд, когда на его лице тоже появилась улыбка, ответив тихое "ладно". Он понял, что на самом деле скрывалось за этой фразой. "Не мешай". Джульетта просто слишком вежливая, чтобы сказать подобное прямым текстом. Но Бруно понимает. Действительно, чем он может помочь? – Совсем скоро придут гости, я должна успеть закончить. Почему бы тебе не сходить к Пепе? – когда мужчина в этот раз поднимает глаза на сестру, она вытирает тряпкой стол от крошек и пыли. – Возможно, ей могла бы пригодиться помощь. Бруно замялся в неуверенности, но Джульетта уже не обращала на него внимания: её вновь поглотила готовка. Ей сейчас лучше не мешать. Но Пепа? Если честно, пророк до сих пор чувствовал свою вину перед ней за ту глупую шутку, которую случайно уронил на свадьбе, совершенно не зная ничего о последствиях. Конечно, у него и в мыслях не было портить свадьбу сестры из-за зависти или чего-либо ещё, но все придерживались единого мнения, настолько долго и настолько сплочённо, что он сам начинал в это верить. Перестал чувствовать себя в том человеке, в котором видел злодея. Какой же он злодей? Он ведь даже боится подойти к сестре, которая, казалось, вместе с остальными приняла его обратно. Просто что-то глубоко засевшее внутри Бруно кричало о том, что это не так. И он не мог понять, "самоедство" ли это либо предчувствие, имеющее реальную возможность сбыться. Когда он подходил к двери Пепы, он услышал раскаты грома, заставившие его боязливо вздрогнуть. Похоже, сестрица не в духе. – Не надо меня успокаивать, Феликс, я спокойна! После этой фразы в комнате на мгновенье потемнело. Сверкнула молния, после которой раздался поистине устрашающий гром. – Мне просто нужно настроить эту чёртову погоду так, чтобы она всех устраивала. Пара пустяков. На последних словах резкий голос сестры заметно смягчился. Далее Бруно мог услышать (если хорошенько напрячь слух), как она быстрым шёпотом начинает повторять про себя "солнечно", искренне надеясь самостоятельно в это поверить. Становится теплей. Бруно поворачивает голову – туча над головой его сестры рассеивается, уступая место маленькому, ярко светящему солнышку. Её рыжие кудрявые волосы, имея превосходный объём, сейчас были распущены и окутывали плечи, которые не прикрывали рукава воздушного белого платья. Ей очень шло. Бруно не понимал, зачем сестра заплетает её воздушные вьющиеся по аккуратным плечикам кудри, если они так роскошно выглядят в своём естественном виде. Возможно, Пепа боится, что все девушки деревни помимо её дара начнут завидовать ещё и из-за волос? Всё меняется, когда две пары зелёных глаз сталкиваются во взаимном взгляде. Это заставляет Бруно непроизвольно вздрогнуть и первым отвести глаза. Почему сестра до сих пор на него смотрит? Что она пытается сказать своим взглядом? Может, она тоже злится на него, что вполне возможно – когда Пепа на нервах, она злится на всех, чуть ли не на каждого, кто попадается под руку. Он ожидает услышать новые раскаты, но не слышит ничего. Мужчина неловко потирает локоть левой руки. – Ты... Очень красиво выглядишь, – если и начинать беседу, то лучше начинать её с чего-то банального, простого, но тем не менее приятного. Особенно с ней. Если в разговоре с властительницей погоды начать не с той нотки, дальнейшая беседа может просто не состояться. – Спасибо, братец...Ты тоже. На лице девушки появляется улыбка, хотя Бруно показалось, что в её глазах он уловил знаки еле заметной грусти. Брови были согнуты, рука прижата к груди, а сами глаза сузились и блестели так, словно она вот-вот расплачется. Появился и ещё один признак – маленькая тучка над головой женщины заволокла солнце, и начал накрапывать маленький, аккуратный дождик. Который уже через секунду сменился проливным дождём. Теперь она злится. Сначала ей хотелось плакать, но теперь она злится, и Бруно почему-то уверен, что это из-за него. Почему? Ещё утром они обнимались, поздравляя друг друга с праздником. Ещё вчера они не особо общались, но тепло улыбались друг другу, случайно пересёкшись в коридоре. Неужели всё это было притворством? Может, она не рада возвращению Бруно и всё ещё держит обиду, пытаясь скрыть и подавить собственные эмоции? – Чёртов дождь! – её лицо перекосила злоба, и мужчина отпрянул, поняв, что ему лучше сейчас не показываться на глаза и просто исчезнуть, чтобы не дай Бог не попасть под непогоду. Дождь лил, как из ведра, превращая ранее густые, красиво вьющиеся и золотом поблёскивавщие на солнце волосы в мокрые опадающие на лицо пряди, которые женщина с отвращением убирала назад. – Восьмое платье за день, что ж такое?! Феликс! Теперь она кричит в комнату, открыв дверь и закрыв её за собой так, что хлопок пронёсся по всем этажам. Бруно мог лишь мысленно посочувствовать Феликсу, а также тайно понадеяться, что тот справится, как и справлялся всегда. Тяжёлый вздох. Больше всего сейчас Бруно хотелось нацепить капюшон – Эрнандо бы точно справился лучше, – но его новый костюм не имел подобного аксессуара. На Эрнандо Пепа не злилась. А на Бруно, похоже, до сих пор. В принципе, чего он хотел? Он уже не маленький мальчик, чтобы верить в детские сказки о том, как люди сиюминутно прощают друг друга за обиды и травмы жизни. Сестра его отличается эмоциональностью. Пепе понадобился целый месяц, чтобы простить его за расставание с парнем в пророчестве, и ей точно понадобится время, чтобы простить его за испорченную свадьбу. После десяти лет не упоминания о брате. – Прости, дядя Бруно! – поспешно роняет неловкое извинение Камило, как только врезается в него на достаточно большой скорости. Это было скорее неожиданно, нежели больно. – Ничего страшного, малыш, – Бруно улыбается, внезапно ощутив желание потрепать племянника по кудряшкам, но для этого оказалось слишком поздно – парень очень быстро убежал. Несмотря на костюм, он, казалось, совсем не стремился быть аккуратным и осторожным с собственным внешним видом. Ну, он может в любую секунду принять желаемый облик. – Осторожней с костюмом! Если испортишь, я не знаю, что с тобой сделаю! – Исабела, в красивом цветочном платье, с волосами, заплетёнными в изящный пучок, быстрым шагом направлялась вслед за кузеном, излучая недовольство и нарочно топая ногами громче обычного. Мимо дяди она прошла так, словно бы его здесь и не было. Бруно почесал затылок. Иса сильно изменилась, но всё так же любила изящность и просто не могла терпеть, когда кто-то что-нибудь делал с пренебреженим. В детстве она часто плакала и капризничала, то время как Камило постоянно уползал – один раз он выполз за пределы дома, когда Бруно от усталости и частых недосыпов немного задремал. Тогда он едва не получил по голове сверкающий молнией. А сколько было дождя... Но дети этого уже не вспомнят. У Бруно было много воспоминаний и историй, связанных с этими детьми, несмотря на то, что дети это были не его. Статус дяди тоже неплохо подходил для того, чтобы хранить в памяти давно прошедшие события. С каждым из детей его сестёр у него могла быть отдельная папка забавных и трогательных историй, но своих детей у Бруно никогда не было. Однако Бруно никогда не говорил, что это плохо. Просто немного обидно. Он слышал тяжёлые шаги. Луиза где-то снаружи помогала перенести тяжёлую мебель в дом – скорее всего, тащился длинный стол или, быть может, пианино. Ещё мужчине удалось уловить тихое чириканье, которое он слышал и раньше, но которому не придавал до этого особого значения. Антонио опять общается со своими животными. Это было не то общение, которое Бруно поддерживал со своими крысами в стенах и вне – мальчик действительно понимал животных. Гораздо лучше своего дяди, который мог догадаться, когда его грызуны голодны, а когда просто хотят поиграть с ним. Это были самые настоящие беседы о разном: о том, почему небо голубое, сколько в лесу ягод и так далее и тому подобное. Антонио очень любопытный мальчик. Животные, наверно, воспринимают его, как ещё одного своего ребёнка. Все были чем-то заняты, кроме одного именинника, который не мог найти себе занятия. Он мог бы просто пойти к себе и к своим крысам, если бы его не остановили ровно в тот момент, когда он кинул простой непринуждённвй взгляд на дверь собственной комнаты. – Ты же не собираешься уходить? – он не может определить, звучит ли голос Мирабель осуждающе или сердито. – Я... – Бруно на мгновенье растерялся, замявшись. – Нет, конечно нет. Просто хотел зайти ненадолго, пока... Пока праздник не начался. Но Мирабель придирчиво нахмурила брови. – Дядя, гости уже сейчас придут, никуда не уходи! – она взяла его за руку, довольно нежно, но Бруно чувствовал в её голосе непреклонную настойчивость. Он вздохнул. – Ты помнишь, что я тебе говорил? – ... Это неправильно, дядя Бруно, – она помнила, прекрасно помнила, что дядя сказал ей в тот день. И тогда он согласилась лишь из-за растерянности, но на самом деле её совсем не устраивал такой расклад событий. – Это праздник не только мамы и тёти. Это праздник и твой тоже. Ты не можешь просто закрыться у себя в собственный день рождения. С этим утверждением Бруно мог бы обоснованно поспорить. Мог бы, но ни за что не позволит себе ради неё. Мирабель вернула его в семью. Он не может так поступить с ней. Но Бруно на самом деле давно уже привык. Девушка хочет для него лучшего, но самым лучшим для него действительно было бы тихое празднование, в крайнем случае семейное, но никак не большая вечеринка с кучей горожан, со многими из которых он, к тому же, был не в самых лучших отношениях. Но это не только его праздник. Джульетта и Пепа заслужили повеселиться, как следует, расслабиться в свой юбилейный день рождения. И если они хотят, чтобы Бруно был там просто, что называется, "для галочки"... Ну... Хорошо. Он лет десять сидел в стенах ради семьи, значит и одну вечеринку переживёт, правда? Он просто не может повести себя настолько эгоистично. – Хорошо, милая, если тебе так угодно... Лицо девушки заметно просияло. Она бережно потянула дядюшку за руку в сторону гостиной, откуда уже доносились звуки. О, нет. – Сегодня будет не очень много людей... Обычно мы приглашаем чуть ли не весь город, – она рассеянно улыбнулась, а Бруно умолчал о том, что был в курсе последнего. – Сегодня будет меньше, не волнуйся. Сначала бабушка скажет свою речь, потом будут танцы, потом... Пока Мирабель восторженно рассказывала ему о семейных планах, Бруно, честно говоря, не слушал. Он был просто счастлив видеть радостное лицо своей племянницы, а также осознавать, что является причиной этого. Но улыбка понемногу начинает спадать, когда он видит пришедших людей. Которых приветствует Камило, поочерёдно превращаясь в каждого из встречного – пару раз Бруно его терял среди толпы. Которым любезно помогает Луиза, также обещая присмотреть за лошадьми либо ослами, которых к великому счастью было совсем немного. Да, гостей было определённо не столько, сколько обычно. Среди них он смог узнать Ариаду – одну из подруг Джульетты и Пепы, – а также ещё несколько ранее встречавшихся знакомых ему лиц. Похоже, в этот раз решили пригласить только самых-самых близких. На юбилей? Почему же? Всё это казалось Бруно подозрительным. Но он не стал спрашивать... Вероятно, Мирабель сказала что-нибудь об этом минуту назад, а он всё благополучно прослушал. – Ой, – Мирабель дёрнулась, и мужчина инстинктивно вздрогнул. – Все уже идут в гостиную... О, и бабушка! Пойдём скорее, дядя! Она резче потянула на себя Бруно (который был настолько лёгким, что не смог бы сопротивляться даже при желании), ускорившись в шагах. Действительно – множество людей собралось около лестницы, по которой они собирались сейчас спуститься. Люди подняли на них взгляды, особенно сосредоточив их на нём... Смотрели точно на него. Не столько на Мирабель, сколько на него. Бруно не мог и не хотел разбираться в том, что таилось за этими взглядами – злость, презрение, любопытство или что-то ещё. Но когда они с Мирабель спустились – провидец не сразу заметил стоящих впереди сестёр, – и подошли к Джульетте и Пепе, он поспешил смешаться с толпой, настолько, насколько это представлялось возможным. Тогда Мирабель отпустила его руку и поспешила обнять мать, а затем и тётю. Обе женщины выглядели просто превосходно. Пепа снова привела в порядок причёску, надев в этот раз лёгкое нежно-жёлтое платье в успокаивающих тонах; волосы Джульетты заплетены в аккуратную "мальвинку" и тоже чудесно смотрятся на её голове, прекрасно сочитаясь с пышным лиловым платьем. Мирабель встала между ними. Рядом были все племянники, Феликс и Агустин, что Бруно честно говоря заметил тоже не сразу. К его сёстрам подходили люди – Ариада и прочие знакомые, – чтобы поздравить и обменяться поцелуями в щёку. У него здесь знакомых не было. В смысле, он был печально известен во всём городе, но чтобы лично состоять с кем-то в близких отношениях... Такого не было. Все перешёптывания затихают, когда наверху появляется мама. Она стоит перед лестницей, окидывая собравшуюся толпу. Мама в том же наряде, с той же причёской, что и всегда, с тем же деловым внушающим уважение видом и деловой походкой. И так же прямо стоит. – Рада приветствовать всех вас, – мягким тоном начинает она, обращаясь ко всем собравшимися. Лица стоящих рядом сиюминутно пронзают нежные, тёплые улыбки, а в глазах появляется заинтересованность. Хотя можно было угадать, о чём примерно она собирается говорить. – Сегодня трое моих замечательным детей, – она делает особенный акцент на цифре, ведь с момента исчезновения Бруно говорила не иначе как "мои замечательные дочери", – празднуют свой юбилей, а также первый совместный день рождения спустя долгие годы... Дальше Бруно не слушал. Сначала к нему приковываются взгляды окружающих (как же он нуждается в капюшоне!), а затем, после окончания речи, счастливые возгласы и аплодисменты на мгновенье его оглушают. Интересно, какого сейчас Долорес?.. Пепа и Джульетта радостно поддерживают общий галдёж, прижимая к себе детей. Они выглядят по-настоящему счастливыми, несмотря на громкий и не особо приятный шум. И это неудивительно. Джульетте давно было нужно расслабиться, развлечься подобным образом. Просто для себя. Одинокая работа возле плиты, разумеется, изнуряла – голоса людей для неё могли стать настоящим раем. Пепа... Что ж, она всегда любила громкие вечеринки. Более того, на одной из них она как раз и познакомилась с Феликсом (хоть Джульетта и заверяла, что подобные удовольствия "до добра её не доведут"). На самом деле, в этом было что-то своё... Особенное. Непривычное, странное, и потому желанное ещё больше. Словно экзотическое блюдо, которое ты не пробовал никогда прежде. Что-то такое, что мог отвергать разум, но чего душа тайно так страстно желала. Бруно здесь, и никто не имеет ничего против. Он не враг этой толпы, а её часть. Сейчас.... Сейчас должно быть так. – Как-то сегодня мало народу, – задумчиво замечает Пепа, обращаясь к сестре. В её голосе не прозвучало ноток разочарования – просто удивление. Мирабель мнётся возле матери. – Видишь ли, тётя... Мы сделали это специально, ради... Ради дяди Бруно... – Меня?! – названный был ошарашен этой новостью, и привлёк к себе, казалось, больше чем было нужно постороннего внимания. – Ради меня?.. – переспросил он уже тише, чуть сгорбившись от внезапных взглядов в его сторону. – Ну, да, – Мирабель поправляет очки. – Почему ты так удивляешься? Мы подумали, что тебе может быть нелегко... Особенно после того, что ты сказал мне, я решила... Мы решили, что для тебя так будет лучше. – Ох, Брунито... – в голосе Джульетты звучат явная печаль и сочувствие, но также и понимание. – Что ты сказал ей? – Мирабель, не стоило, – отвечает Бруно, проигнорировав вопрос сестры. Теперь он чувствовал себя снова неловко, неуютно, виновато: из-за него сёстры не могут наслаждаться своим праздником в полной мере! – Вообще-то, стоило. Это и твой день рождения. – Но я не хотел портить праздник Джульетте и Пепе! – Бруно отчаянно взвыл, закрыв руками лицо. – Бруно, ты опять? – Пепа была возмущена таким мнением брата о себе, над её головой появилась тяжёлая туча, заполонившая солнце. – Любовь моя, платье намочешь, – Феликс спешно добавляет примирительным тоном и нежно хватает жену за руку в тот момент, когда дождь уже готов был нахлынуть, а Бруно – перекреститься. Феликс опять оказался в нужное время и в нужном месте. Туча над головой Пепы отходит в сторону, но не исчезает полностью. – Ты никому ничего не портишь, – спокойно вставила Мирабель, – нам просто хотелось, чтобы тебе тоже было комфортно. В твой, в том числе, праздник. Комфортно. Чтобы ему было комфортно, надо вообще не праздновать. Чтобы не было лишних глаз, прикованных к нему. Он не виноват. Он просто уже болен. Не надо думать о нём, он не сможет это трезво воспринимать. Вы просто делайте, как всегда. Как будто его здесь нет. Как будто он ещё в стенах. Головная боль начинает нарастать, и на ужас Бруно она оказывается знакомой. Он понимает, что дело вовсе даже не в шуме. – Й-я сейчас вернусь... Он точно должен был уйти прежде, чем кто-либо решил бы за ним последовать, и при этом не выглядеть слишком подозрительно. На самом деле, мужчина не видел чужой реакции. Но ему было всё равно на это. Главное успеть. Успеть, просто успеть. Музыка в гостиной, увеличивающаяся в громкости, свидетельствовала о том, что люди заняты весельем. Если у кого-то и закрадывались какие-либо мысли на его счёт, то сейчас наверняка от них уже ничего не осталось. Наверняка семья сейчас веселится, кружась в танцах, как на каждом празднике. На каждом дне рождения. Они все прекрасно танцуют. Бруно добирается до кухни, где звуки наконец приглушаются. Или же их приглушает невыносимая головная боль? Это было непонятно, да и, впрочем, совсем не важно. Важно то, что кухня пуста, за исключением его одинокой персоны. Голова начинает пульсировать, а зрение – медленно расплываться, пока в итоге комната не наполняется зелёным свечением. А затем исчезает вовсе. Провидец опирается рукой на стол – во всяком случае, он думал, что это стол, ведь гладкая на ощупь деревянная поверхность о нём и напоминала, – и медленно опускается на колени, второй ладонью зарывшись в кучерявые волосы. Холод пробирает до костей, как при урагане Пепы. Ему холодно, но ещё больше – страшно. Он снова видит каких-то людей, незнакомые лица, перекошенные страхом и болью. Сегодня ему исполняется пятьдесят, и ровно сорок пять лет со дня получения дара. Но он никак не может к этому привыкнуть. Ему каждый раз страшно, каждый раз больно, каждый раз холодно. А ещё более страшными могут оказаться последствия, если кто-нибудь узнает... Но этого, конечно, не произойдёт. Когда видение рассеивается, в животе появляется тошнота. Тело начинает шатать, но он хватается за ножку стола, отчаянно пытаясь удержать равновесие – никаких обмороков, нет-нет-нет. Только не сегодня. Во всяком случае, в этот раз Бруно не видел никого из семьи или знакомых... Пострадает кто-то из горожан. Немного эгоистично успокаивать себя тем, что плохое случится в кои-то веки не с кем-то из твоих близких, но именно это Бруно сейчас и чувствовал. Облегчение. Тяжело дыша, он поднимает глаза от пола и собственных тонких ног, насильно заставляя себя подняться на подкашивающиеся, и... О, нет. – Малыш, это... Бруно ищет в себе силы, чтобы что-то сказать, но ребёнок, неизвестно по какой причине здесь оказавшийся, похоже, совсем не желает слушать. По заслезившимся глазам крохи стало понятно, что ему хватило и увиденного. Губа трёхлетнего парнишки дрогнула, и, внезапно залившись громким плачем, он кинулся обратно к гостиной. Это было плохо. Робко выглянув из кухни, Бруно увидел, как дитя кидается на свою мать Ариаду, и та, в свою очередь, взволнованно прижимает к себе ребёнка. К ней подходят Пепа, Джульетта, подтягиваются и племяшки. Они о чём-то говорили, но провидец не мог расслышать. И в одно мгновенье все взгляды устремились на него. Бруно почувствовал, как сердце пропустило удар. Мороз по спине. Его поймали с поличным. Не желая ничего видеть и слышать, он разворачивается, быстрым-быстрым шагом направляясь в сторону лестницы; от лестницы – к собственной комнате, мимо матери и ещё каких-то людей. Ему на всех плевать, он словно бы смог остановить время, которое на самом деле только неумолимо убегало вперёд. И люто его ненавидело. Дойдя до двери, дёрнув ручку, занырнув внутрь, пророк снова падает на колени, на мягкий песок, смягчающий боль от падения. Он тяжело вдыхал и вдыхал воздух, жадно глотал его, словно воду в ужасающе жаркий день. На щеках ощущалась пощипывающая кожу влага. Слёзы? Почему они текут? Он не хочет плакать, но слёзы текут сами собой, не прислушиваясь к контролю разума. Слышится писк, и из темноты показываются три маленькие серые крыски, которые тут же поднимает на хозяина встревоженные мордочки. Бруно улыбается, протянув руки, чтобы позволить им взобраться к себе. Грызуны усаживаются на его ладони и вновь поднимают сверкающие глазки. – Простите, что оставил вас... – тихо произносит он, на этот раз позволив себе расплакаться по-настоящему. Слёзы текут с большей силой, тело его содрогается, и крысы пищат ещё более обеспокоенно. – Всё в порядке, – заверяет он их, одной рукой пытаясь смахнуть слёзы, хотя на деле он только размазывает их по лицу ещё больше. – Мне просто не стоило выходить. Вообще. Я... Должен был это... Предвидеть, хах? Никому не становится смешно. Ему действительно не стоило выходить, может, в принципе выходить из стен, ведь теперь своей отчуждённостью он родственников только пугает. Они хотят для него лучшего. Как может быть лучше для человека, который большую часть своей жизни питался презрением и ненавистью окружающих людей, даже своей собственной семьи? Ему пятьдесят, и у него нет ничего, что он мог бы преподнести для своей семьи. Ничего, чем он сам мог бы гордиться. И самое главное у него уже нет времени, чтобы что-то в этой жизни переменить. Пятьдесят, чёрт возьми, лет. Бруно никогда не отличался крепким здоровьем, и жизнь в стенах только усугубила положение. Сколько ему ещё жить? Лет десять? Двадцать? Он обязан будет поблагодарить Бога хотя бы за столько. День рождения. День, когда он, Бруно Мадригаль, проклятый провидец и излюбленная страшилка всея деревни, появился на свет. Это праздник. Для кого его рождение – праздник? Это очевидная ложь, его по отношению к самому себе, его родственников якобы "ему во благо". Не стоило, просто не стоило. А вот что ему действительно стоило сделать – так это закрыть дверь, о чём он, однако, совсем не подумал.