the dead don't dream

Томми устал от одиночества. Он устал от того, что Дрим - единственный, кто вытаскивает его из сточной канавы. Взрыв, падение, толпа монстров. Томми знает, что стал беспечным, так бывает, когда тебе уже все равно, жив ты или мертв, но это продолжает происходить, и Дрим всегда является тем, кто пробуждает его от искаженных видений Уилбура. Каждый раз, когда Дрим исцеляет его и напоминает ему о том, что он его должник. Гоустбур снова навестил его. В течение нескольких недель он то появлялся, то исчезал из лагеря, и вот он снова вернулся, выходя из лесу, что обычно вызывало горько-сладкое облегчение после его столь долгого отсутствия; но теперь это вызывает лишь еще большее нервирующее замешательство. — Хэй, Томми! Ты выглядишь по-другому, но я не могу понять, в чем дело, – призрак кружит вокруг него. Томми пытается сдержать свое раздражение. Это единственное дружелюбное лицо в этом месте. Учитывая отсутствие лица и дружелюбия у Дрима в принципе, возможно, это вообще единственное дружелюбное лицо. — И тебе привет, Гоустбур, – угрюмо отвечает Томми. — Невежливо так говорить о людях, знаешь ли. – он сдерживает менее любезную критику. Что меня выдало? Рваная, блять, одежда? То, что я потерял добрую часть своего ебучего веса? То, что, что бы я не делал, у меня всегда ссадины и синяки? — Правда? – Гоустбур обрывает свою печальную мысль и с любопытством наклоняет голову, летая в воздухе, словно соленый бриз подхватывает его. — Но я не знаю, что это такое! Ты как будто… Я знаю, что это! – он хлопает в ладоши, когда осознание достигает его. — Это близость! — Что это, блять, значит? — Ну знаешь, ты теперь ближе! — Ты так говоришь, как будто я знаю, что это, блять, значит! – измученное раздражение Томми прорывается наружу. Он слишком устал от непонятных выходок призрака. Гоустбур понимает этот грубый намек. — В любом случае, я рад что ты сегодня здесь. Я замечал, что ты был, ну, там-сям, – бодро произносит он, будто говорит о каком-то празднике. — Это не смешно, Гоустбур. Ты прекрасно знаешь, что я не могу больше никуда пойти, – мрачно продолжает Томми, держа в руках свой рыбацкий улов. Дрим не разрешает ему завести скот или ферму. Он не может вспомнить, когда в последний раз не был голоден. С тех пор как он сломал ногу, даже несмотря на то, что Дрим дал ему какое-то божественное зелье здоровья, он не мог избавиться от легкой хромоты; нога так же все еще немного немела. По крайней мере, она не так сильно болела. — Я не это имел в виду! Прости, – тут же извиняется Гоустбур. — Я подразумевал уход в более внутреннее «я», понимаешь? Жуткое замешательство. Это кажется неправильным. Многое в Гоустбуре кажется неправильным, но эта словно другого рода. — … Что? — Ну, знаешь- — Привет, Томми. Томми подпрыгивает, роняя рыбу. — Господи блять, Дрим- напугал меня до полусмерти. — Привет, Гоустбур, – с чем-то странным произносит Дрим, что-то среднее между настороженностью и любопытством. — Привет, Дрим! – Гоустбур с энтузиазмом машет рукой. — О чем вы двое говорили? — О том, как я не могу уйти отсюда, – бормочет Томми прежде, чем Гоустбур успевает ответить. Дрим взъерошивает ему волосы. — И чья это вина? – говорит он дразняще. Томми удается улыбнуться, но это больше похоже на оскал. Ему хочется, чтобы присутствие Дрима не притупляло боль одиночества в его груди. Он не хочет поддаваться прикосновениям Дрима; когда тот взъерошивает его волосы или хлопает по плечу, хотя с такой же вероятностью мог ударить его по лицу. Отчаянные времена. Он принимал все, что давали. Гоустбур смотрит на него по-другому. Может быть, Томми просто параноик, но что-то есть за этими пустыми, бледными глазами. Когда он думает, что Томми его не видит, он наблюдает за ним. Словно он ждет исчезновения Томми. Иногда он забывает, каким навязчивым может быть призрак. Гоустбур исчезает в течении пару часов, даже не попрощавшись. Вот он блуждает, и уже его нет. Дрим пожимает плечами, не понимая, куда он делся. Есть призраки и похуже, с которыми приходится сталкиваться. Это продолжает происходить. Дрим просил Томми не бродить без него, но он просто хотел уйти. Видеть одни и те же унылые деревья, и один и тот же участок побережья сводит его с ума. Поэтому Томми бродит. Он не ел, и без того был слаб; одно падение - все, что было нужно. Беспечность Томми становится все более и более нарочитой. Очередной кошмар; каждый раз он напоминает вечность, проведенную в темноте, пока, наконец, он не приближается к чему-то. Эта другая версия его умершего брата оставила в прошлом речи и старую паранойю. — Томми! Вот ты где- Это заняло дольше времени- Кажется, теперь я понимаю, я видел это! Я видел это, Томми, ты должен бежать, ты должен уйти, он- Проснись. Томми просыпается с резким вдохом. На этот раз это был не взрыв и не монстры. Он не может понять, что произошло. Он чувствовал слабость от голода, жажда также мучила, но он уже привык к этому постоянному головокружению. Потом он просто упал и потерял сознание. Это не было чем-то особенно неприятным. Обычно он не отключался, если только это не было что-то страшное. — Этот раз странный, Томми, – Дрим укоризненно покачал головой. — Я еле нашел тебя, чтобы ты тогда делал? — Я не знаю, что случилось… Я не помню, – Томми прижимает ладони к глазам, пытаясь остановить комнату - или, скорее, палатку - от вращения. — Как обычно. Ты отключился, я спас твою задницу, – Дрим держит в руках свою книгу и выжидающе смотрит на него. — Ох- эм, казалось дольше, – Томми знал, чего от него ждут. Его шея болезненно пульсировала, он потирал ее рукой, пытаясь размять, чтобы избавиться от напряжения. — Все еще больно, но видимо, когда ты все время испытываешь боль, она исчезает, верно? Прошла целая вечность, прежде чем я снова увидела Уилла. Он звучал… безумно. – Томми нахмурил брови, глядя мимо Дрима на океан, волны которого были тихими и успокаивающими после столь сильной дезориентации. Кажется, теперь я понимаю, я видел это! Я видел это, Томми, ты должен бежать, ты должен уйти, он- Томми чувствует, что засовывает руку в пасть дракона, он чувствует себя уязвимым и слабым, как будто Дрим может читать его мысли, но подросток держится стойко. Он не говорит ему. — Ну знаешь, говорил о взрыве Л'Менбурга. Как обычно. – ложь с грузом улеглась на язык; она ощущалась связывающей его обвинением, угрозой. Во лжи есть храбрость. Дрим молчит какое-то время, черные глаза его маски смотрят на него. Он знает, он знает, он знает, он знает, он знает- — Хм. Насколько долго это ощущалось? Поразительное облегчение. Томми надеется, что это не отразится на его лице. Следующие слова даются ему гораздо легче. — Без понятия. Казалось долго. Словно несколько часов. — Я нашел тебя, наверное, полтора часа назад. Томми пожимает плечами. — Ну знаешь, сны, чувак. Черт его знает, как там время идет. — Точно, – Дрим продолжает свои записи. — Ты ранен? — Шея немного болит, но в основном в порядке. – Томми думает, что ему удалось избежать гнева. Томми солгал Дриму. Он солгал Дриму в лицо. Томми не должен был получать такой прилив адреналина от чего-то настолько простого. И его не застукали. Дрим просто продолжал говорить. Это не совсем свобода, но уже что-то. Томми рискнул. Значит, он рискнет еще раз. Просто выкопать комнату под маленьким домом Гоустбура достаточно страшно. Тем не менее, он чувствует себя сильнее. Он потерял всякий смысл добывать провиант, бороться, работать. Он предпочел бы лечь и умереть, но теперь есть хоть что-то. Что-то, в чем он может не винить себя. Поэтому он отдает себя горному делу, скрывая свою увлеченность, и у него будут запасы; железо и золото, ценные фотографии и еда. Он может быть голодным, несчастным и беззащитным, пока Дрим рядом. Томми знает, что он лучше. У него теперь что-то есть. Он все еще полуголодный и вечно в ссадинах и синяках, но каким бы ни был этот сон, Уилбур предупреждал его. Чувствуется, что кто-то на его стороне. — Томми? Ты все еще со мной? – Дрим щелкает пальцами перед его лицом. — Д-Да, прости, просто устал, – Томми встряхивает себя. Его мысли блуждают, возвращаясь в ту тайную комнату с едой и инструментами. Сейчас он более голоден, поскольку ту скудную еду, которую ему удалось добыть, он наполовину припрятал, но у него и раньше кружилась голова и была слабость, поэтому разница не кажется существенной. — В последнее время ты, эм. Не часто плаваешь, – с неким укором говорит Дрим, как будто это не вопрос. — Что? А, да, пологаю это так, – хмурится Томми — Но это же хорошо, правда? – Томми был настолько поглощен своим недавним проектом, что даже не заметил этого. Он уже давно не просыпался в океане. Его кошмары оставались обыденными - слабыми отголосками образа Уилбура из прошлого, давай будем плохими парнями, никаких новых предупреждений или изменений. — Хм. Да. Ты также не так часто теряешь сознание. — Ага. Не знаю, как, – хрипло смеется Томми. — Все еще пиздецки голоден. Думал, что я буду чаще падать в обморок, хм? – он старался не винить Дрима в своей нынешней нехватке еды, хотя человек в маске являлся главной причиной в отсутствии фермы и скота. Иногда Дрим давал ему картошку, даже стейк. Эта доброта, конечно, все искупала. Томми в основном питался грибным супом. Он все больше ненавидел его вкус, но компания Грибного Генри компенсировала это. Томми не заботился о себе, это факт; но он заботился о чем-то, и это как-то меняло ситуацию. Томми по-прежнему хранил более ценные вещи в своем эндер-сундуке, но несколько фотографий тоже были спрятаны в тех сундуках. Его секреты, его безопасность и ответственность. Томми было о чем заботиться. Это было незнакомое чувство. Прошло столь много времени, - несколько месяцев, с тех пор как он заботился о чем-либо. — Хм, – в голосе Дрима почти слышались нотки раздражения или разочарования. Томми был слишком отвлечен, чтобы беспокоиться об этом. Дрим направился в Логстедшир. Томми следует за ним. — Гоустбур возвращался? — С тех пор? Неа, – Томми внимательно наблюдает за ним, не понимая, чего хочет от него Дрим. — Хм, – кажется, Дрим недоволен. — Хотел бы я, чтобы он был здесь, – Томми шаркает ногами по грязи. — Зачем он тебе? Я здесь. Я все еще навещаю тебя каждый день. — Да, и я благодарен, – быстро говорит Томми. Другой Уилбур, не менее мертвый, но гораздо более реальный и неосязаемый одновременно, что делает горе немного сильнее в такие дни. — Просто… немного скучаю по нему, вот и все. Дрим усмехается — Почему? Не похоже, что он твой настоящий брат. Томми предпочел бы, чтобы Дрим ударил его. Он так и застывает на входе в Логстедшир, глаза закрыты, словно он защищает себя от уже открытой раны. Он слышит копание. Он думает о том, что у него с собой. Не много. Недостаточно, чтобы он мог что-то сохранить. У него есть топор. У него нет доспехов. Было бы неплохо иметь доспехи. Если он иногда отказывается от доспехов, Дрим позволяет ему оставить свои инструменты. Он очень голоден. Если Дрим заставит его отказаться от еды, этот день станет пиздецки хуевым, но, когда он уйдет, Томми сможет полакомиться супом от Грибного Генри. Томми думает, что если он увидит еще один гриб, то его стошнит, но это изменится, когда он проголодается еще больше. Что-то не так. Дрим все еще не заговорил. Нет этого бросай свои доспехи в яму. Нет нетерпеливого толчка, чтобы заставить его двигаться. Ничего. Страх. Томми открывает глаза и снова входит в Логстедшир. Он не сразу замечает Дрима. — …Дрим? Затем он видит дыру. Не такую, как другие. Эта яма находится вплотную к зданию, и через нее он видит свет факелов. — Дрим? – голос Томми тонок. Он словно окаменел, но все равно идет вперед, глядя вниз, чтобы увидеть своего мучителя, - единственного друга, - единственного, кто у него остался, помещающего динамит в комнату со всеми его драгоценными вещами. — М-Мне жаль, – это единственные слова, которые приходят на ум. Дрим не останавливается. — Пожалуйста- Пожалуйста, нет… Томми зажмуривается, когда вспышка взрыва отдается в его ушах, и закрывает голову руками, так как куски камня разлетаются в разные стороны. Его рука кровоточит от отлетевшего камня, и ему знакомо чувство ожога, образовавшегося в том месте, где он пытался защититься от взрыва. Его трясет, он смотрит назад и видит обугленный металл и дерево. Позади Дрима он видит наполовину разбитый сундук. Внутри него лежат фотографии. Томми быстро проходит мимо Дрима, засовывая их в карманы, спотыкаясь о горячие, расколотые камни. — Опустоши свой инвентарь, – Дрим поворачивается к нему лицом, голос смертельно холоден. — Х-Хорошо, хорошо, здесь не так много... – Томми бросает на землю свои инструменты, обломки камня и древесины, даже свою еду - все, что угодно, лишь бы заставить Дрима успокоиться. — Все, – четко повторяет он. Томми чувствует его давление, словно камень. Одна-единственная, обугленная фотография с Таббо. — П-Пожалуйста, это все, я-я отдал тебе еду, я все отдал, – молит он. Томми чувствует, как его сердцебиение отдает в горле. Дрим не отвечает, просто сжигая то, что он выбросил. — Д-Дрим, мне жаль- — Заткнись. — Я не- Это было не- — Ты лгал мне, Томми, – Дрим нависает над ним. — Ты прятал от меня вещи. — Э-Это был лишь хлам- — Что, чтобы ты мог составить план? Чтобы ты мог подготовиться к битве со мной? – Дрим не совсем в бешенстве, вместо этого чувствуется ледяная ярость, это обжигает еще сильнее. — Нет, нет! Это совсем не так! — Знаешь, что, я думаю, что тебе лучше быть одному, Томми. – так трудно прочесть его, Дрим просто пуст в выражениях, и эта улыбка обвиняюще смотрит на него в ответ. — Я- я не понимаю- — Ты не заслуживаешь того, чтобы тебя навещал друг. Больше никаких посетителей, ничего. — Подожди, подожди, – Томми, должно быть, действительно в отчаянии, раз он делает шаг вперед и хватает Дрима за руку. — Пожалуйста, ты не можешь оставить меня здесь, не можешь- — Вообще-то, могу, – Дрим одергивает руку. — Не навсегда. Я должен вернуться и убедиться, что ты не облажался еще как-нибудь. Я заберу еду с собой. И пусть она напоминает тебе о том, что ты сделал. — Х-Хорошо, значит ты вернешься- Дрим не отвечает. Беспокойство Томми растет все сильнее. Томми мог бы оставаться послушным, затаив ярость в целях самосохранения, продолжая отчаянно извиняться, цепляясь за Дрима, как за спасательный круг, вздрагивая от каждого его движения. Так было до тех пор, пока Дрим не выбрался из-под обломков тайной комнаты, а Томми не последовал за ним. Он видит красный. Мех Генри, и кровь, более насыщенного красного цвета, покрывающая мягкую спинную шерстку, и растекающаяся дальше по траве. Томми застывает на месте, чувствуя, как в горле поднимается желчь. Это не просто потеря единственного стабильного источника пищи, это потеря единственного друга. Он может лишь отрешенно смотреть на еще одно невинное животное, отправленного на убой клинком Дрима. Дрим стоит над мертвым животным, бесстрастный и спокойный. Все это складывается в единое целое: потеря небольших ценностей и его фотографий- его, блять, фотографий- в результате взрыва, потеря единственного живого существа, с которым он чувствовал себя немного безопаснее, и те слова, которые он воспринял так близко, не похоже, что он твой настоящий брат. Томми срывается. Все это накопилось до того момента, когда гнев взял верх над страхом. Что-то было в том взгляде Уилбура, который сказал ему, что нужно бороться, - это все, что ему было нужно. — Да пошел ты! Ты не имеешь, блять, права- просто оставь меня в покое! – Томми выкрикивает эти слова, словно это может как-то навредить Дриму; он толкает его изо всех сил, достаточно сильно, чтобы Дрим пошатнулся назад, пораженный внезапным поведением Томми. — Убирайся нахуй из моего лагеря! Э-Это мое изгнание! Почему ты вообще здесь?! – Томми задыхается, руки сжаты в кулаки, адреналин бурлит в его жилах. Ничем хорошим это не обернется. Ему уже все равно. Он просто хочет, чтобы это закончилось. Сначала Дрим, кажется, насмехается над ним, без крика или ярости, просто забавляется. Как будто он не думал, что Томми способен на такое. Дрим - не монстр, или не только монстр, он – короткий, медленно сгорающий фитиль. Томми знает, это затишье перед бурей. Он не сдается, несмотря ни на что. Когда Дрим делает шаг вперед, Томми отказывается отступать. Он не даст ему такого удовольствия. Дрим наносит удар, достаточно сильный, чтобы он упал на землю, схватившись за щеку, но не менее вызывающе глядя на него. Дрим не останавливается, и его ярость высвобождается наружу. — Ты всем обязан мне! Удар ногой, выбивший из него весь воздух и отправивший прямиком в грязь. — Я единственный, кто тебя терпит. Паника Томми возвращается, ему не нравится быть на земле, небо кружится над ним, когда он падает назад; Дрим может действительно убить его на этот раз, и, возможно, Томми боится этого- — Я единственный, кому ты нужен живым! – очередной удар ногой попадает Томми в челюсть, боль отдается в затылке. Он не хочет умирать вот так. Он не хочет умирать в ужасе. Он не хочет умолять. Он пытается встать, отстраниться от ботинка, все еще бьющегося о его грудь, Дрим хватает его за шиворот рубашки и тащит вверх, врезая его во внешнюю стену Логстедшира, выбивая из него остатки дыхания; его голова болезненно пульсирует, ударяясь о бревно. — С полным на то основанием. Все, чего я прошу, это послушание. А ты даже этого не можешь! – Томми упирается ногами в землю, отчаянно цепляясь за руку Дрима, обхватившую его горло, и останавливается, когда Дрим снова наносит сильный удар по его голове; Томми прекращает сопротивление, в его ушах звенит от ужаса. — Слушай внимательно, Томми. Ты обязан мне своей жизнью во сто крат больше. Ты обязан мне всем. Твоя жизнь – моя. Понял? Ты мой. Томми не может дышать, - он не может думать, - даже когда слова Дрима леденят его душу. Он снова вцепляется в руку Дрима на своем горле, борясь за дыхание. Дрим не останавливается, похоже, его не волнует, что его любимая игрушка будет задушена в процессе- хуже того, сквозь ярость, сквозь кровь и жестокое разочарование, проявляющееся в каждом ударе, Дриму, кажется, весело. Томми кажется, что его легкие горят; что его шею сдавливают и ломают, зрение начинает расплываться. Он пытается отодрать руку Дрима, чтобы хоть немного отдышаться; он пытается вцепиться ногтями в лицо Дрима, что угодно, лишь бы сделать вдох. Томми даже не может молить о пощаде, и все вокруг темнеет… Он просыпается посреди ночи. Ему повезло, что его не нашли монстры. Первая мысль Томми далека от рациональной или важной. Никаких снов. В этот раз ты не видел Уилбура. Все его тело покрыто синяками и побоями, и, оглядывая осветленные поля своего изгнания, он чувствует себя совершенно одиноким. Он душил тебя, пока ты не потерял сознание. Он мог убить тебя. Если посмел рискнуть один раз, что помешает ему сделать это снова? Он не боялся умереть. Он просто хотел умереть по собственной воле. Здесь есть слабое подобие понимания, страх Томми быстро сменяется чем-то жутко похожим на спокойствие. Спокойствие от аффекта, но он не останавливается. Томми знает, что он не сможет поговорить, попрощаться с миром должным образом, он был достаточно глуп, чтобы попытаться когда-то, и боли было достаточно, чтобы отбить охоту к повторным попыткам. У Томми все еще есть его привычные материалы, кроме еды, как и было сказано. Дрим, походу, ушел сразу после того, как он потерял сознание. Томми собирает стаки древесины. Он должен быть уверен, что будет достаточно высоко. Это процедура. Его руки больше не дрожат. Его грудь болит, каждый вдох хриплый и болезненный. Дрим определенно сломал ребро. Он не останавливается, спотыкаясь, идет по хорошо освещенным местам вдоль пляжа. Он не хочет, чтобы монстры сделали это. Странно, но эта ночь кажется более тихой, чем другие. Он и не подозревал, что так много разговаривает сам с собой, но проведя столько время в одиночестве, Томми так и не приспособился к тишине. Возможно, если бы он мог говорить сейчас, то смог бы себя отговорить. Это похоже на любой другой проект. Он мог бы сделать башню из булыжника, проложить железнодорожные рельсы или отремонтировать тропинку прайма. Вместо этого он строит ввысь, ступенька за ступенькой. Томми карабкается вверх, пока не перестает слышать волны. Он на краю пропасти. Он не колеблется, но время еще не пришло. Наверху холоднее, и бриз подталкивает, словно говоря поторопится. Томми смотрит на небо, на звезды и несколько облаков. Он думает о Кларе-астронавте. Она бы разочаровалась в тебе. Ты хотел, чтобы кто-то заботился о тебе, а ты создал кого-то только для того, чтобы причинить ей боль. Но она не имеет на это права, потому что не спасла и тебя. Она не настоящая. Это не ее вина, правда ведь? Ты не спас самого себя. Томми бессилен - и у него нет причин думать иначе; он мог бы бежать, но ему уже неоднократно доказывали, что он буквально не может выжить в одиночку. Этого он и боялся. Если бы он потерял ногу, то полностью зависел бы от Дрима, - он не смог бы так жить. Он не потерял ее, но результат тот же. Как он может что-то забрать у человека, который ему нужен? У него нет ни Л'Менбурга, ни Уилбура- или, по крайней мере, его недостаточно- ни Таббо, который бросил его совершенно осознанно, его диски разделены. Если Томми теперь настолько разбит, что любой тяжелый день оставляет его в отключке, пока Дрим вновь не соберет его воедино, - он никогда не сможет пережить усилия по восстановлению того, что когда-то было. Дрим был прав. И это, пожалуй, самое ужасающее. Ты обязан мне своей жизнью во сто крат больше. Ты обязан мне всем. Твоя жизнь – моя. Понял? Ты мой. Он вернет свои жизни от Дрима единственным возможным для него способом. В этом, несомненно, есть победа. Если он не может продолжать жить без Дрима - значит, он не будет продолжать жить. Томми не стал бы колебаться, или, по крайней мере, он так не думал. Он даже не знает, колебание ли это, но он продлевает свой план, когда нащупывает в кармане полусгоревшую фотографию Таббо. Весь вечер его руки были устойчивы, хоть и сплошь покрыты пурпурными пятнами; некоторые синяки более блеклые, чем другие, но в лунном свете они выделяются более голубым цветом. Сейчас его руки снова дрожат. Он держит фотографию обеими руками, раскачиваясь в опасной близости от края. Томми чувствует укол вины, потому что, глядя на улыбающееся лицо своего лучшего друга из времени, возможно, более мертвого, чем он сам, Томми не испытывает никаких сомнений. Прощания не будет, даже если бы у него был шанс на это. Впервые за много месяцев Томми наконец-то чувствует себя владельцем своей жизни, будто он сам решил, что с ним произойдет, а не просто смирился с обстоятельствами. Он решает что-то для себя, и этого почти достаточно, чтобы продолжать жить. На этот раз этого недостаточно. Утром Дрим найдет его обмякшим на земле, с переломанными костями, мертвым достаточно долго, чтобы наступило трупное окоченение. Его пальцы будут окоченевшими и застывшими, не в силах отпустить фотографию лучшего друга даже в смерти. Дрим унесет его тело в Новый Л'Менбург, но сейчас, в данный момент, он все еще жив. Здесь все еще сияют звезды, и скоро он перестанет бояться.