***
Дрим приседает так, чтобы их глаза были на одном уровне. Он в сознании и выглядит таким же яростным, как и накануне вечером. Дрим, конечно же, принял соответствующие меры предосторожности. Его старому партнеру по хаосу заткнули рот и связали руки, дабы Томми не услышал крики через стены в течении дня. Это не останавливает Уилбура от попыток выкрикнуть то, что Дрим представляет себе, как очень грубое оскорбление в его адрес. — Да, давай, попробуй покричать. Томми тебя не услышит, – Дрим сохраняет самодовольство и неумолимость. — Из-за этого рта у тебя были неприятности на первой войне, верно? – Дрим протягивает руку и гладит Уилбура по щеке в слабой имитации заботы. Уилбур дергается еще более яростно, дергая веревки на запястьях, пытаясь отклониться, но его глаза остаются прикованным к маске Дрима, как будто он может разорвать его взглядом. Его очки треснули в углу одной из линз, а засохшая кровь прилипла ко лбу. Как будто он и так уже не выглядел паршиво. — Не волнуйся, Уилбур. Это не навсегда, – Дрим оглядывает камеру, освященную тусклым оранжевым светом лампы из редстоуна. — Ты умрешь прежде, чем узнаешь. Но до тех пор тебе стоит поучиться уважению. Может, ты уже забыл, но быть живым больно. И только я решаю, насколько сильно. Уилбур усмехается, закатывая глаза - лучшее из доступных ему средств, чтобы выразить свое презрение. — Оу? Не страшно, да? – Дрим притворяется удивленным. — Ну... если ты не боишься, что тебе будет больно, то я всегда могу выместить это на Томми, верно? Уилбур сужает глаза. Чего бы он только не отдал, чтобы прямо сейчас вырвать у Дрима язык. — Что? Нечего сказать? – передразнивает Дрим, протягивая руку и вынимая тряпку изо рта Уилбура. Первая попытка Уилбура - попытаться укусить Дрима, пока он еще в пределах досягаемости, но Дрим быстро отстраняется, смеясь над этой неудачей. Когда ему это не удается, его гнев разгорается с новой силой. — Я разорву тебя, блять, на куски. Ты больной уебок- Ты ходячий труп, ясно?! – в одно мгновение кричит Уилбур, все еще борясь с веревками. — Да ладно тебе, Уилбур. Нельзя так разговаривать с тем, кому ты обязан жизнью, – ругает его Дрим, презрительно и невозмутимо. — Томми тоже медленно осваивался, но не волнуйся, я смог научить его, смогу и тебя. Уилбур замолкает на мгновение, застигнутый врасплох тем, что Дрим так легкомысленно относится к пыткам своего младшего брата. Он продолжает уже тише, но каждое слово по-прежнему наполнено яростью и обещанием насилия. — Я... вырву твой ебанный позвоночник, – шипит он. — Ты пожалеешь, что вернул меня, мужик, потому что, когда я доберусь до тебя, я заставлю тебя страдать. Ты убожество, знаешь это? Все, что ты сделал, не несет в себе никакого величия, посмотри на себя сейчас - все, что ты сделал, - все, что ты делаешь, получая кайф от избиения ребенка, потому что ты знаешь, что ты просто маленький, жалкий человек- — Заткнись- — Ты и твой маленький, ничтожный комплекс бога; конечно, ты должен знать, насколько все это бесполезно? Ты ничего этим не выиграешь, ясно? Ты просто чересчур высокомерный, ебанутый мудак, чтобы думать о чем-то большем, чем детский- Дрим бьет Уилбура по лицу, повалив его на землю. — Я сказал, заткнись! Уилбур, сначала ошеломленный забытыми ощущениями нервных окончаний, реагирующих на боль, нового живого тела, поврежденного и неестественного, протестующего против самой мысли о прикосновении. Тем не менее, он отстраняется, пытаясь сесть. Наступает мгновение паузы, Дрим стоит над ним победоносно. Уилбуру удается разразиться лающим смехом, отголосок безумия из Погтопии все еще не утих. — Ха! Устраиваем истерику, да? Ох, я, блять, должен был знать с того момента, как встретил тебя - что ты ничто, если не обладаешь хоть каплей власти над людьми, более уязвимыми, чем ты. Это не сила, Дрим, это признак того, что ты компенсируешь что-то- — Уилбур, если ты не заткнешься, я сломаю Томми пальцы, – перебивает его Дрим, голос которого до жути спокойный, несмотря на злобу, скрывающуюся за каждым словом. Уилбур тут же замолкает, тяжело дыша, глядя на него с той же ненавистью, и, возможно, с чем-то похожим на победу. Это сработало. Каким-то образом он задел Дрима. Уилбур ненавидит то, как легко его заставили замолчать, но он точно знает, что Дрим сдержит слово. Дрим ухмыляется за маской. — Так-то лучше. Ты знаешь, почему ты здесь? Уилбур просто таращится, представляя, как срывает эту тупую маску и запихивает ее ему в глотку. — Ты можешь ответить, – Дрим принимает его молчаливую ненависть за страх, - именно этого он привык ожидать от Томми. — Вообще-то, я приказываю тебе ответить, так что. Продолжай. Челюсть Уилбура напряжена, глаза устремлены в пол. Ему требуется больше силы воли, чем за последнее десятилетие, чтобы не выплеснуть еще больше оскорблений. — Нет, – выдавливает он из себя сквозь стиснутые зубы. — Что ж, я скажу тебе, Уилбур. В последнее время ты досаждаешь мне даже из могилы, ну, то есть, не то чтобы она у тебя была, но смысл остается. – Дрим снова встает, прислоняясь к дверной раме камеры. — Видишь ли, ты внушал Томми эти нелепые представления о справедливости и побеге. И я не могу позволить этому продолжаться, – Дрим делает паузу, ожидая ответа. Уилбур хранит молчание. — Я почти починил его, знаешь ли. Томми выполняет приказы, он держит рот на замке, знает свое место. Ты мне этого не испортишь. — Эй, не ставь мне это в заслугу. Мне никогда не нужно было учить Томми, как распознать труса или слабое звено... – Уилбур ехидничает под нос, глядя на обсидиановый пол. У него пересохло во рту. Уилбур не может вспомнить, когда в последний раз он испытывал жажду. — Хм. Сломанный большой палец. Уилбур со смятенным страхом возвращает взгляд на лицо, - а вернее, маску, - Дрима. — Нет-нет, пожалуйста, продолжай говорить, – кивает ему Дрим. — Я сломаю ему оба больших пальца, чтобы было симметрично, и обязательно сообщу ему, кто несет ответственность за его наказание. — Нет, ты этого не сделаешь, – у Уилбура было тринадцать лет, чтобы потерять контроль. От этой привычки трудно избавиться. — Если он узнает, что я здесь, это отбросит тебя на целую лигу назад, не так ли? Он будет подозревать тебя, негодовать еще чаще, чем сейчас. Томми не перестанет тебя ненавидеть. Дрим, кажется, обдумывает это. — Ладно, хорошо. Будет лишь два больших пальца. Уилбура тошнит. В кои-то веки ему правда нужно научиться прекращать болтать. Дрим ждет, что Уилбур продолжит. Он молчит. — Ты учишься, – тихо смеется Дрим. — Быстрее, чем Томми, это уж точно. Ты говоришь, когда к тебе обращаются, понял? Уилбур заставляет себя кивнуть, стараясь держать острый язык за зубами, представляя, как Дрима на части разрывают волки. — Отлично. Твое первое пребывание здесь, вероятно, будет самым долгим, – Дрим не говорит Уилбуру ничего конкретного не просто так. Это бесстыдная попытка получить контроль, свежая пленная добыча, еще не такая убогая, как Томми. — Недели. На лице Уилбура проявляется настороженное беспокойство. — Есть вопросы, Уилбур? – Дрим предлагает ему высказаться, - снисходительный учитель. Уилбур сосредотачивается на Томми, не позволяя Дриму разжечь его гнев и дать еще один повод причинить боль ему младшему брату. — Раз уж это недели... почему ты хочешь, чтобы Томми был мертв так долго? Он... он будет мертв все это время? — Почему тебя это волнует? – Дрим отвечает изворотливо. — Почему меня это волнует? Потому что я, блять, человек, испытывающий эмпатию к другим людям, больной ты ублюдок, – шипит Уилбур. Дрим мотает головой. — Осторожнее, Уилбур. У Томми еще восемь пальцев, которые могут сломаться. Уилбур делает паузу; следующий его ответ более осторожен, он старается сделать более покорный тон. — Я... не понимаю, зачем тебе держать его мертвым настолько долго. Что бы ты ни пытался выяснить, разве ты не можешь просто убить меня? Дрим смотрит на него лишь на мгновение, раздумывая над ответом, просто потому, что приятно видеть, как Уилбур Сут с тревогой ждет его слов. — Я хочу увидеть, как работает разложение. Как это влияет на воскрешение. Уилбур вздрагивает, отвращение и ужас не поддаются контролю. С тех пор как он вернулся, его переполняют чувства, но ярость - ярость, которой у него было предостаточно за последние десять лет, не нуждалась ни в каком ограничении. Он хочет снова разорвать Дрима, назвать его трусом, назвать его больным. Он не может. Уилбур обдумывает то, что собирается сказать. Наконец, великий мятежник вынужден склониться пред авторитетом. — Я все еще не понимаю. Почему бы тебе тогда просто не убить меня, чтобы увидеть это? Дрим смеется. — Почему ты настолько сильно хочешь быть мертвым? Уилбур смотрит на него, молча и настороженно. Он не скажет Дриму, что причина в том, что он не хочет, чтобы Томми так долго оставался один в лимбо, но... Уилбур обводит взглядом камеру, возвращаясь к самодовольному человеку, возвышающемуся над ним. Может, быть живым здесь еще хуже. — Я... волнуюсь, что он вернется как-то не так, – говорит Уилбур вместо этого. — Не так? Как это не так? – усмехается Дрим. — Быть мертвым так долго, мужик, это меняет всякое, не так ли? – Уилбуру кажется, что он торгуется за рассудок Томми. — Ты вернулся в нормальном состоянии. Уилбур с сомнение смотрит на него. — Так ли это на самом деле? Это вызывает еще один смех. Уилбур знает, что ему не удастся выпутаться из этой ситуации, но это несомненно должно помочь. Какая глупость. — Ладно, но все же. Почему ты пытаешься ему помочь? Раньше ты был рад причинить ему боль и уйти. Только не говори мне, что все это время, проведенное в одиночестве, заставило тебя вдруг захотеть стать хорошим человеком. Получается, что, это нормально, если он пострадает от твоих рук? А ты говорил, что у меня комплекс бога. Это заставляет Уилбура замолкнуть. Никто другой как Дрим, говорит ему, как сильно он причинил боль Томми. Это ранит глубже, потому что это правда. — Как долго? – тихо спрашивает Уилбур, глядя на обсидиановый пол. Он все еще помнит тот проблеск лунного света. Приятный воздух. Он снова жив, но он знает, что возможности жить у него не будет снова. — Что? — Как долго ты собираешься держать Томми мертвым? — Почему ты думаешь, что заслуживаешь ответа? Уилбур снова поднимает на него взгляд впалых, усталых глаз. — Пожалуйста. — Хм, – Дрим рассматривает его с минуту, явно довольствуясь собой. — Как насчет того, чтобы ты сначала рассказал мне кое-что. — Что? – устало вздыхает Уилбур. — Расскажи мне о лимбо. Уилбур сужает глаза. — Что именно ты хочешь знать? — Каким было твое? – кивает Дрим. — И не думай мне врать. Я знаю все, что знает Томми. Уилбур усмехается. Это уж вряд ли. — Это была... платформа железнодорожного вокзала. Пустая. Ничего особенного. — Было ли оно... тоскливым? Одиноким? Уилбур снова смотрит на него. — Очевидно же, блять. Это лимбо. Шлатт и Мексиканский Дрим - не самая интересная компания. — Тон, Уилбур, – предупреждающе говорит Дрим. — Извини, – это слово на вкус как желчь на языке. Уилбур гримасничает, заставляя себя продолжить. — Лимбо - полное дерьмо, ясно? Это... это все. — Хм. Хорошо, – обдумывает Дрим. Ему нужно было быть уверенным, что если убийство Уилбура снова вернет Гоустбура, он ничего не вспомнит. Уилбур как раз из тех скользких типов, которые попытаются послать сообщение кому-то снаружи через свой собственный призрак. — Думаю, ты заслужил свой ответ. Столько, сколько потребуется, чтобы его труп хоть немного разложился. Уилбур вспоминает свой ужас. Он заикается: — Э-Это может занять месяцы- — Да, ну, не волнуйся, я, наверное, оставлю его снаружи, чтобы немного ускорить процесс, – отмахивается Дрим. — И-И ты не беспокоишься о том, какой, блять, ущерб это может нанести-? — Что ж, у меня не было твоего трупа. У тебя появилось совершенно новое тело, уверен, что книга оживления справиться с гнилью, – Дрим почти издевается над ним. — Пожалуйста, почему ты не можешь просто убить меня? – Уилбур провел тринадцать лет в ожидании возвращения неприкасаемым и победоносным. Если бы он пережил все это время в одиночестве, он действительно бы убедил себя, что перестанет заботиться достаточно, чтобы чувствовать себя сильнее других людей. Это было всего лишь несколько часов назад, а сейчас Дрим уже крутит нож в его единственном слабом месте. Томми не делает тебя слабым. Он - то, почему ты сейчас силен. — Потому что пока ты мертв, Томми не может умереть! Неужели ты правда думаешь, что я проведу недели и недели с этим ребенком, который все еще дышит, и в конце концов не задушу его? – усмехается Дрим. Уилбур просто таращится, расстроенный и разъяренный не словами Дрима, а тем, что он снова жив и даже не может выпотрошить белолицего. Он говорил Томми, что если бы была возможность, то он бы его расчленил. Здесь он так же бессилен, как и в лимбо. Дрим наклоняет голову, умиляясь горю Уилбура. — Ладно, ладно, – он перестает прислоняться к дверной раме и снова приседает, чтобы они оказались на одном уровне. — Как насчет этого: если ты сможешь убить себя ради меня, прямо сейчас, тогда Томми будет жить. А ты будешь мертв. Уилбур смотрит на него, не сильно удивленным тем, что Дрим ответил жестокой шуткой, тем не менее, это раздражает его. Дрим просит его не ради издевательства. Ему нужно узнать, сделает ли это Уилбур. Ему нужно знать, стоит ли беспокоиться о том, что Уилбур найдет способ вернуться к Томми за его спиной. — Ну же, – ободряюще кивает Дрим. — Сделай это. Я знаю, что ты связан по рукам и ногам, но ты всегда был творческой личностью, верно? Я даже дам тебе идею, – он жестом указывает на заднюю стену. — Просто разбей себе голову. Давай. Уилбур ничего не говорит, больше не смотрит ему в глаза и вместо этого смотрит на пол, словно может прожечь в нем дыры. — А может, задушишь себя веревками вокруг запястий! Держу пари, у тебя это получится. Уилбур отказывается вступать в разговор. Он не станет развлекать этого человека, если тот не предложит ни капли настоящего милосердия. — Ах, а я думал, тебе не все равно, Уилбур! Ты ведь хотел помочь Томми, разве нет? – Дрим встает на ноги. — Наверное, я не должен был ожидать от тебя многого. Ты был слишком труслив, чтобы сделать это самому в первый раз, верно? Слишком трусливым, чтобы самому причинить боль Томми, и слишком трусливым, чтобы самому спасти его. Уилбур отказывается позволить Дриму ранить его. Он знает, что подвел Томми. Дрим тут ни при чем. Это чувство вины принадлежит только ему, - его не волнует этот убогий задира, выдающий себя за бога. — Что ж. Я проверю тебя через пару дней. Просто чтобы убедиться, что ты не умрешь от жажды. До встречи, Уилбур. Добро пожаловать обратно в мир живых, – насмехается Дрим. Обсидиан возвращается на место, оставляя Уилбура Сута, который теперь лишен сил бороться.***
Томми мертв уже три месяца. Таббо так и не сдвинулся с мертвой точки. Кажется, что все остальные живут дальше. Фанди съехал в течении первого месяца. Остальные остались, но никто из них не остался прежним. — Таббо, пожалуйста. Прошло уже достаточно времени, если мы не будем строить планы сейчас, то когда же? – Квакити вернулся к своей первоначальной цели. Томми был похоронен достаточно давно, чтобы Квакити захотел крови. Техноблейд снова на разделочной доске. — Я не знаю, Квакити. Может быть, никогда, – отмахивается от него Таббо и продолжает идти. Он просто хочет посидеть на пасеке и понаблюдать за пчелами. Он устал работать на страну, которая ничего для него не сделала. — Ты серьезно, парень? Если кто и хочет, чтобы Техноблейд умер, так это ты! Ты же знаешь, что он разнес твое, блять, лицо, верно?! – огрызается он, становясь все язвительнее вопреки собственному желанию. Квакити устал чувствовать себя бессильным. Таббо останавливается. Квакити заходит слишком далеко. Челюсть Таббо напряжена, горькая обида грызет его изнутри. Он знает. Он знает - конечно, Таббо, блять, знает, как будто его не преследуют кошмары о каморке и фейерверке- Уже нет. Теперь у него новые кошмары. Томми, умоляющий спасти его. — Убирайся, – голос Таббо дрожит. — Что? – Квакити шатко усмехается, жестом указывая на платформу, на которой они находятся. — Убираться куда? — Просто убирайся! Убирайся к черту из Л'Менбурга! Я не хочу этого слышать, Квакити! Я не хочу тебя больше видеть сегодня, понял?! – кричит ему Таббо, и этого недостаточно, чтобы заделать его зияющую дыру в груди. Горе не отпускает. Совсем. — Я пытался помочь- — Не говори мне подобного дерьма, здоровяк. Ты никому не помогаешь, кроме себя. – это жестоко. Таббо не думает, что он действительно в это верит. Квакити выглядит ошеломленным, наконец-то замолчав. Он отступает. — Хорошо... Ладно, я... дам тебе время подумать об этом. – он уходит, но в его душе остается злость. С тех пор как Томми... Таббо почувствовал себя менее склонным пытаться удержать всех вместе. Он в ту же секунду прекратил попытки, и все начало рушиться. Таббо не понимал, что он был той нитью, которая удерживала всех вместе. Одно только напряжение могло бы сломить его, если бы он не смог как-то выпутываться из него. Хотел бы он, чтобы оно раздавило его, а не отняло Томми. Когда-то он любил Л'Менбург. Теперь он видит здесь только то, что потерял. Он так зол, все время. Он никогда не чувствовал себя таким усталым. Он идет посидеть на пасеке, позволяя звуку жужжания пчел заглушить его мысли. После Красного Фестиваля у Таббо появился слабый звон в ушах. Звук пчел немного заглушает его. Он слышит, как открывается дверь пасеки, и в нем снова зацветает гнев. — Что я, блять, сказал, Квакити?! Хочешь, чтобы я тебя уволил- – Таббо поворачивается, чтобы накричать на того, кто был настолько глуп, чтобы последовать за ним. — Ох. – это не Квакити. Это даже не Ранбу. — Извини, Фил. Фил поднимает бровь, поднимая руки в знак капитуляции. — Все в порядке, приятель. Похоже, тебе это было нужно. — Э-э, да, – Таббо прижимает руку ко лбу. Там головная боль, которая, кажется, редко проходит. — Что- Что я могу для тебя сделать, Фил? – ты все еще президент, так почему бы тебе не вести себя должным образом. — Я просто хотел спросить, не видел ли ты... не видел ли ты где-нибудь Гоустбура? – извиняющимся тоном спрашивает Фил. Они оба знают, что это потому, что Таббо все еще ждет призрака, который никогда не придет. Ни один из них не озвучивает эту мысль вслух. — Нет, не видел. Уже давно как нет, – хмурится Таббо. — Как ты думаешь, он потерялся или что-то в этом роде? Или, может, поранился? Призраки вообще могут пострадать? — Ну, я просто подумал, раз он тает под дождем, может, он попал куда-то в грозу? Или потерялся, это тоже на него похоже, – Фил выглядит почти таким же усталым, как и Таббо. Таббо вдруг осознает, что Филза, возможно, единственный, кто может его понять. Он тоже убил того, кого любил. Фил знал этот факт. Эта мысль не покидала его с того самого дня, когда он узнал о смерти Томми. Он осматривает Таббо. Его костюм на нем не сидит. Это старый костюм Уилла. Конечно, он ему не подходит. — Ты... у тебя все в порядке, Таббо? Учитывая... Таббо пожимает плечами, возвращаясь на деревянный стул, который он притащил на пасеку несколько недель назад. Напротив него стоит еще один. Ранбу иногда сидит с ним. Сейчас он кивает Филу, приглашая его присоединиться к нему. На секунду Фил колеблется, прежде чем сесть рядом. — Я не знаю, станет ли мне легче, но мне интересно, как думаешь, станет ли тебе когда-нибудь легче? – Таббо смотрит на пчел, перелетающих с цветка на цветок. Ему хочется, чтобы гудение заполнило дыру в его груди. — С Гоустбуром рядом, я имею в виду. Фил тяжело вздыхает. — Я не знаю насчет этого. Гоустбур... Он ведь не совсем Уилл, верно? Иногда он почти напоминает мне Уилла, когда тот был моложе, но даже тогда... у Гоустбура нет такого... ах, любопытства. Уилбур обычно сшибал всякую дрянь, просто посмотреть, упадет ли она. Так что, Гоустбуру не особо напоминает Уилбура, но... – Фил прерывается. Неужели он и вправду собирается выплеснуть свою душу подростку? Он переводит взгляд на Таббо, который смотрит в ответ серьезными глазами с покрытого шрамами лица. Таббо не похож на других детей, полагает он. — Наверное, я чувствую, что чем-то обязан Гоустбуру. Это нехорошо, наверное. Но я не могу отпустить его. Особенно когда он тянется ко мне. Даже если он... блять, пропал на несколько недель... Таббо кивает, его собственные мысли медленно перемешиваются. Он не делится ими. Он встает. — Я помогу тебе поискать его. Может, он просто забрел слишком далеко от пути прайма. Фил встает, чтобы последовать за ним. Он заметил, что Таббо не отвечает взаимностью, когда дело доходит до эмоциональной уязвимости. — Слушай, прости, если я... говоря о Гоустбуре... это было несправедливо по отношению к тебе. Я знаю это- я могу представить... – Фил снова устало вздыхает. Он не знает, как это сделать. Он хорош в выживании, в борьбе и стратегии, в одиноких скитаниях по пустыне в течении нескольких месяцев. Он не умеет помогать людям справляться с горем. Можно было бы подумать, что после стольких лет, проведенных среди людей, он уже стал бы профессионалом в этом... — Все в порядке, Фил, – пожимает плечами Таббо. — Просто... мне сейчас нечего сказать по этому вопросу. – идеальный ответ политика. Филу это не нравится. — Если захочешь поговорить об этом, я рядом. И я знаю, что Ранбу тоже захочет послушать. — Спасибо, – Таббо удается улыбнуться. — Я бы предпочел сейчас просто поискать Гоустбура. Отвлекусь от мыслей. Когда Фил и Таббо возвращаются в Л'Менбург, Гоустбур стоит в оцепенении на склоне скалы, слишком близко к тому место, где его копия погибла от меча Фила. — Гоустбур! Мы искали тебя, – Фил почти хочет обнять его, но останавливается. Гоустбур моргает, хмурится, словно потерял ход мыслей. — О, привет, Фил! – словно очнувшись, он снова становится веселым и смотрит на них двоих бледными, наивными глазами. — Привет, Таббо! Ты искал меня? Зачем? — Потому что тебя не было уже несколько недель, – Таббо с любопытством смотрит на него. — Где ты был? — Где-то... – Гоустбур бродит по краю обрыва, не боясь упасть. — Хммм, я не очень хорошо помню, поэтому, думаю, что это было где-то не в самом приятном месте. — Не в самом приятном? Что ты имеешь в виду? – Фил протягивает руку и кладет ему на плечо, хотя бы для собственного спокойствия. Что-то в лице его сына, танцующего слишком близко к краю, тревожит его. — В том-то и дело, что я не помню, глупыш! Я не знаю, – дразнит его Гоустбур. Он не отстраняется от Фила, но и не отвечает ему взаимностью и не тянется к нему, как это мог бы сделать Уилбур. — Но меня там больше нет! Ты сказал, что меня не было несколько недель? – Гоустбур, кажется, не обеспокоен этим фактом. — Должно быть, я оставил вариться зелья! Я пойду проверю их. Не дождавшись ответа ни от одной из сторон, Гоустбур уносится в канализацию. Таббо смотрит ему в след. — Он был ужасно уклончив. Даже для Гоустбура. Фил пожимает плечами. — Гоустбур во всей красе, верно? Он, наверное, действительно не помнит, но если ему кажется, что все было плохо, то и говорить он об этом не хочет, понимаешь? Наверное, он думает, что проще игнорировать это. – Фил пристально смотрит на Таббо. — Наверное, – холодно отвечает Таббо. — Я собираюсь навестить Томми. Сегодня я его еще не видел. Филза смягчается, легкое осуждение сменяется нежной заботой. — Хорошо, приятель. Тебе нужна компания? — Нет, нет, со мной все будет в порядке. — Тогда увидимся позже. — Увидимся, – утвердительно кивает ему Таббо и направляется в сторону знакомой скамейки и надгробия, которое с каждым днем становится все более знакомым. Таббо останавливается в нескольких футах от могилы. Подсолнухи завяли и вскоре исчезли. Таббо задается вопросом, не думает ли эта загадочная персона, что он якобы следит за чистотой могилы. Он слишком устал, чтобы сердиться по этому поводу. Он просто заменяет цветы. На этот раз одуванчики. Они уже росли на склоне холма. — Я не знаю, что бы от тебя осталось, если бы ты вернулся призраком. Если бы ты конечно вернулся, то, на самом деле, я бы никогда тебя не отпустил, но сейчас... мне противна эта мысль. – ему легко признаться в подобных вещах Томми. Он не говорил о своих чувствах ни с Филом, ни с Ранбу, ни с Квакити, ни с кем, только с Томми. — Я бы хотел, чтобы ты был здесь целиком.