the dead don't dream

Томми не может найти своего брата. Прошло несколько дней- даже больше, а Уилбур все еще не выходит из темноты. Но Томми не боится. Он падал и раньше. Он и раньше был один. Та неделя, проведенная взаперти в камере, была гораздо хуже, чем эта. Прошло не так уж и много. Он не боится. Томми вовсе не слабак. Трудно отвлечься от падения, когда не с кем поговорить или даже попробовать поискать. Он все еще пытается, хотя и более скептически. Никогда раньше ему не требовалось столько времени, чтобы найти Уилбура. Он все еще уверен, что поиск людей основан на желании быть рядом с ними, по крайней мере, на достаточно сильном. Все это место кажется ему укомплектованным тем, в чем он, как ему кажется, нуждается. Томми нуждается в Уилбуре. Но сейчас ему нужен ебучий пол. Он устал падать в пустоту. Томми отодвигает Уилбура в сторону из своих мыслей, и вместо этого они превратились в мантру: хватит падать, хватит падать, ХВАТИТ ПАДАТЬ, ХВАТИТ ПАДАТЬ, ХВАТИТ ПАДАТЬ- Томми никогда не был из тех, кто думает наперед, хотя после столь долгого пребывания в одиночестве он не очень ясно мыслил, но это еще хуже. Томми не помнил, что чувствовал, прыгая с башни, но у него было ощущение, что падение на землю было примерно таким же. Томми вскрикивает. Он знает, что его кости не сломались, - особенно потому, что он не уверен, есть ли у него вообще материальные кости, - но удар о землю после падения в течении нескольких часов- дней? Прошло ли уже несколько дней?- это все равно, что снова оказаться разорванным на части, только на этот раз процесс гораздо быстрее. Боль притупляется с невозможной скоростью, а затем снова переходит в привычные булавки и иголки. Томми пытается перевести дыхание, не обращая внимания на странность того, что сам этот процесс в этом месте является выбором. На мгновение он закрывает глаза, но потом понимает, что это ничего не меняет. Он все равно видит лишь темноту. Томми предполагает, раз уж он где-то приземлился, значит, он находится где-то, -примерно так же, как и Уилбур получил колоду карт или Шлатт получил свою выпивку, просто сильно этого захотев. Он не знает. Томми изо всех сил пытается сесть. За все время пребывания здесь ему не приходилось сопротивляться гравитации. Если честно, он никогда не был в полном свободном падении. Было бы оно так - вряд ли он смог бы поговорить с Уилбуром, - уж слишком это дезориентирует. Но падение было похоже словно на погружение под воду, медленное попадание под саму структуру реальности, как бы странно это не звучало. Кого он обманывает? Все в этом месте звучало бы странно. Как-будто здесь есть кому об этом рассказать. Пол под ним идеально гладок. Его даже видно. Он садится и смотрит на землю пред собой. Она тоже черная, но осязаема как нечто иное, чем пустой воздух, - не меняет ни цвета, ни тени, ни глубины, - но она твердая. Это не продолжение темноты. Источника света нет... нигде, но Томми все равно видит. Раньше, с Уилбуром- когда Уилбур был, когда он мог видеть его четко, как будто свет, где бы он ни был, переносился с любым его обликом, о котором Томми мог подумать. То же самое с колодой карт. Это не меняет того, как тьма продолжает простираться. Здесь ничего нет. — Уилбур? – вполголоса кричит Томми в темноту. Ему почти хочется, чтобы его голос отозвался ему эхом. Это означало бы, что у этого места есть стены, есть конец, который может ответить ему. Но ничего нет. Нет ни конца, ни стен, закрывающих его, так почему ему кажется, что он словно задыхается? — Уилбур! – кричит в темноту Томми, желая услышать эхо, желая услышать хоть какой-то ответ, за который он мог бы ухватиться. Томми слышит только собственное судорожное дыхание. Томми поднимается на шатких ногах, вглядываясь в темноту, словно после всех этих долгих поисков, теперь-то Уилбур каким-то образом появится. — ...кто-нибудь? Он ненавидит то, насколько жалко звучит. Он не хочет показаться здесь испуганным. Это единственное место, где он свободен от Дрима, и как бы страшно это ни было, ему нужно, чтобы это значило хоть что-то. Паника лишь нарастает. Чего он ожидал? Это не покой, а лимбо. — УИЛБУР! – Томми обхватывает рот руками и кричит так, будто от этого зависит его жизнь. Будто у него есть жизнь. — УИЛБУР, ПОЖАЛУЙСТА, ГДЕ ТЫ, БЛЯТЬ, НАХОДИШЬСЯ? – Томми начнет рвать на себе волосы, если кто-то - кто угодно - не ответит ему. Прошло уже несколько дней. Может быть, даже недели. Он не знает. Все расплывается, самое лучшее, что он может сделать, - попытаться считать секунды, но он еще не так далеко зашел. — КТО-НИБУДЬ?! – Томми кричит в темноту до боли в горле. Ответа по-прежнему нет. Томми отчаянно шагает взад и вперед, может быть, даже не в одном направлении, беспорядочно поворачиваясь, он просто блуждает по пустому пространству. Окей. Хорошо, ему явно, определенно нужен Уилбур, но он все еще не может его найти. Может быть, дело не в том, чего он хочет, или в том, что ему нужно - потому что, блять, он не сможет вынести такого одиночества - а скорее в том, чего он заслуживает. Может, он не заслуживает Уилбура. Может, Уилбур тоже должен хотеть его видеть, и он просто не хочет. Томми садится обратно на пол, ложась на спину. В его горле поднимается ком. Он устал от одиночества. Он скучает по Дриму- Он скучает по Уилбуру. Не по Дриму, а по Уилбуру. Томми не знает, почему он старается не плакать. Для кого, сука, осталось быть храбрым? Здесь нет никого и ничего. Томми чувствует себя слабаком. Он чувствует себя бессильным. Он ненавидит эти чувства. Он знает, что именно так он чувствовал себя на протяжении ебаных месяцев в мире живых, но здесь он не может найти ничего, за что можно было бы ухватиться и следовать. Живой, он настолько занят мелочами, чтобы сделать Дрима счастливым, что забывает, какого это - ненавидеть все, себя в том числе. Томми провел так много времени, пытаясь просто выжить или хотя бы избежать физической боли, что не замечал, что происходит с его головой. Он не знает, когда он начал ненавидеть себя. Он не знает, когда он начал хотеть, чтобы Дрим был счастлив с ним. Важно лишь то, что обе эти вещи - это то, какой он сейчас. Каким он был. По крайней мере, здесь он может попытаться отпустить эту боль. Или просто притвориться. Томми хочет, чтобы это закончилось. Как будто вся вселенная упокоилась с миром, кроме него. Как, черт возьми, он может быть мертв и все еще склонен к самоубийству? Томми не знает, как Шлатт спит месяцами. Он хочет выяснить это. Он не знает, как долго Дрим планирует держать его здесь, но ему уже кажется, что прошли недели. Уилбур, похоже, был относительно уверен в том, сколько лет он пробыл здесь в ловушке, поэтому Томми надеется, что его собственное ощущение времени останется достаточно точным, чтобы оно совсем не расплылось в вечность. Ты не пробудешь здесь вечно. Дрим никогда не отпустит тебя так просто. Тогда, во что он, сука, играет?! В том, что Дрим убил его по прихоти и держал его мертвым так долго без предупреждения, - и есть та жестокость, которую не может понять даже он. Нет времени подготовиться или даже шанса понять. Это не просто жестоко, - это пытка. Хотя в этом нет ничего относительного нового. Томми сворачивается калачиком. Ему не холодно. Не совсем, - сквозняка нет, но что-то во всем этом пустом пространстве вокруг него заставляет его дрожать. Томми зарывается лицом в ладони, подавляя вопль, который поднимается вопреки его желанию; грудь болит, когда он пытается сдержать рыдания. Он не может остановить это, - здесь, вне контроля над всем, - и он даже не может избавить себя от этого чувства разбитости. Когда Томми просыпается, он надеется, что проспал достаточно времени, и Дрим скоро заберет его обратно. На самом деле он отчаянно молился о том, чтобы очнуться на том каменном полу. Этого слова Дрим - проснись - достаточно, чтобы внушить ужас, и он отчаянно желает услышать его. Любые слова, сказанные ему сейчас, были бы подарком. — Уилбур? – слабо окликает Томми в темноту. Теперь это напоминает ритуал: никакого смысла в этом нет, просто попытка, которую все равно нужно сделать, хотя бы для того, чтобы обозначить какую-то закономерность в абсолютном ничто. Томми стоит, - и неважно, насколько он сейчас жалок, - по крайней мере, у него есть пол, на котором можно стоять. Томми хочет продолжать кричать. Он хочет умолять кого-то, кого угодно о помощи, но уже давно знает - задолго до всего этого - что никто не придет ему на помощь. — Хорошо, окей, ладно, что ты можешь получить? Что, сука- Что может помочь? – Томми возобновляет свой поход, неуверенно пробираясь зигзагами в темноте. — Здесь слишком, сука, темно! – Томми снова кричит в пустоту так громко, как только может. Эха нет. — З-Здесь просто- здесь просто ничего нет, да? Томми делает глубокий вдох. Его руки дрожат. Томми нашел себе пол. Он наверняка сможет найти себе и свет. Он не должен стараться слишком усердно, не должен пытаться получить миниатюрное солнце или что-то в этом роде, но хотя бы факел. Томми может заслужить факел. Томми садится обратно на пол, подтягивает колени к груди и слегка раскачивается. Он закрывает лицо руками, прижимая ладони к глазам. — Факел, факел, факел... – бормочет он. Он пытается вспомнить, как ощущается тепло, как огонь влияет на обзор, как взгляд в сторону от яркого света оставляет после себя пятна, ощущение предмета в руках, как тепло доходит вниз и обжигает верхнюю часть кулака, если он случайно поднес его слишком высоко. Ему нужен факел. Томми почти чувствует тепло перед собой. Он чувствует его. — Я, блять, сделал это, – смеется Томми, открывая глаза, чтобы тут же ослепнуть от пламени, вспыхнувшего всего в нескольких футах от него. — А-А! Блять- – Томми отшатывается назад, прикрывая глаза. — Ай-ай-ай- По сравнению с другими страданиями в мире живых, Томми знает, что сейчас он слишком драматизирует. Приятно иметь достаточно чувств, чтобы иметь возможность жаловаться на такое. На этот раз Томми более осторожен. Он открывает глаза с осторожным прищуром, глядя не прямо, а чуть влево от факела. — Я понял, – тихо говорит Томми, жестикулируя руками в воздухе. Ему не с кем поговорить, но он собирается устроить для себя хорошее шоу. — Я, блять, понял! – Томми бьет кулаком по воздуху, отталкиваясь ногами от слабого смеха. Это кажется слишком маленькой вещью, чтобы утешиться. Но это все, что у него есть. Он ухватиться за это. Томми снова пытается рассмотреть факел, на этот раз более внимательно. Это пламя. Похоже на него, оно теплое. Сам факел торчит прямо из черного пола, отражаясь во всех направлениях; блестящие кольца света мерцают и переливаются на том, что Томми видит как пол из полированного обсидиана. Есть в нем что-то такое живое, почти святое, непостижимое - в том, что лишь один источник света преломляется дальше, чем должен. Это прекрасно. Это жутко. Это все, на чем Томми может сосредоточиться. Он тянется к нему. — ГОСПОДИ БЛЯТЬ- – Томми отдергивает руку, брань продолжается литься, пока он трясет обожженной рукой. — Что ты, думал, должно было произойти, ебучий идиот- – шипит он, смотря вниз на свою руку. Ожога нет. Боль исчезла так же быстро. Томми не должен чувствовать себя удрученным, но единственная перемена, которую он мог осуществить для себя, ничего не значит и продлится недолго. Но он может получать вещи. А это уже что-то. Томми осторожно поднимает факел, слишком хорошо чувствуя, как пламя плавно колеблется в воздухе. Это звук, отличный от его собственных криков, его собственных шагов. Томми начинает идти, вытянул факел чуть вперед. Слабая иллюзия, что здесь есть что исследовать, умирает через несколько часов. Он продолжает идти в темноту, вытянутый вперед факел освещает лишь пол, и иногда Томми оглядывается назад, чтобы увидеть, как его тень очерчивается светом огня, отражающимся от черного пола. Он продолжает идти, но ничего не происходит. Ничего не происходит, из темноты ничего не появляется. Факел не помогает найти ему Уилбура, из мрака не появляются странные тени или фигуры, что еще хуже. Дело не только в том, что остальные здесь затаились где-то рядом, их просто нет. — Блять... – вздыхает Томми. Он хотел бы почувствовать себя уставшим. По-настоящему усталым, а не этой глубоко укоренившейся изможденностью, которая никак не хочет отпускать. Томми осторожно кладет факел на землю, и он без труда стоит прямо. Томми садится рядом с ним, осторожно протягивая руки, просто чтобы ощутить тепло, чтобы почувствовать хоть что-то. Томми сворачивается калачиком вокруг факела. Он снова пытается заснуть. Он даже не может определить, как долго он спал, проснувшись уставшим, отдохнувшим, или черт пойми, каким. Разница между сном и особенно долгим морганием кажется смехотворно малой. Нет никакого способа определить течение времени. — Тысяча один, тысяча два, тысяча три, тысяча четыре... – Томми начал считать, уставившись на факел. Он доходит до восьми тысячи тридцати трех, прежде чем сдаться. Он просто хочет куда-нибудь пойти. Чем-нибудь заняться. Томми со вздохом садится, поворачивается и снова смотрит в темноту. Он делает это дважды. Вдалеке, на очень далеком расстоянии, он видит свет. Это может быть свеча в ста метрах от него, а может быть полноценный маяк в километре от него. Он не знает, да и не важно, потому что сейчас биение его сердца отдается в горле, бешеная, отчаянная энергия растекается по венам. Он бросается бежать. Томми думал, что здесь нет эха, но звук его босых ног, ударяющих по земле, словно звенит вокруг него. Его мысли бешено скачут, с отчаянной надеждой гадая, может быть, эти огни светят с железнодорожной платформы, или есть какой-то способ вернуться в мир живых. Более тревожная мысль пускает корни, но он ничуть не замедляется. Тревожный голосок в его затылке все никак не умолкнет: Не иди к свету. Вдруг ты попадешь туда и больше никогда не сможешь жить? Все они говорят так, верно? Не иди к свету. Томми хоронит эти мысли слишком легко: Я просто готов к тому, чтобы это закончилось. Томми пытается бежать быстрее, не обращая внимания на то, что спотыкается о собственные ноги и оступается, - он лишь выпрямляется и продолжает бежать, глядя теперь лишь на свет. Проходит несколько часов, но в конце концов свет становится четче, он мерцает, как пламя. Томми замедляется, нахмурив брови, и останавливается, пытаясь перевести дыхание. Он колеблется, опасаясь, что если отвернется, то свет исчезнет. Но он должен знать. Он оглядывается через плечо, вдали он видит щепотку света, его собственный факел. Ну, ему так кажется. Он снова смотрит вперед и видит вдалеке другой факел, может, всего в десятке метров. Он продолжает бежать. Это другой факел. Это еще один ебучий факел, и рядом с ним ничего нет. Пока он не подошел так близко, у Томми оставалась наивная надежда, что кто-то еще сидит возле этого факела и ждет его, - так же, как и он сидел возле своего собственного факела, пытаясь найти хоть что-то, за что можно было бы ухватиться. Томми отрывает взгляд от факела. Вдалеке он видит другой свет. Его надежда не так мертва, как он сам. Пока нет. — Это след... Может, это след, верно? – бормочет себе под нос Томми. Может быть, это очередная наивность. Он все равно собирается выяснить. Он продолжает бежать. Каким-то образом, это помогает. Он просто бежит сквозь черноту, гонясь за единственной, статичной вещью, - но, по крайней мере, у него есть хоть что-то, к чему можно стремиться. Ему нужно, чтобы это что-то значило. Ему нужен свет в конце туннеля, а может, ему просто нужен сам туннель. Что угодно, лишь бы было куда идти. Это очередной факел. Время все еще остается размытым, но Томми кажется, что, должно быть, прошло еще больше часов, чем он добирался до первого. Он точно такой же, как и предыдущий. Он с тревогой смотрит вперед, боясь того, что произойдет, когда тропа остановится. Он будет следовать по этой дороге столько, сколько сможет. Томми не устает. Но ему становится скучно. Не то чтобы он потерял желание идти дальше, но дни, проведенные в погоне за горизонтом из спичек, надоедают, и в конце концов он засыпает. Может, пройдет достаточно времени, и он проснется снова живым. Томми знает, что уже давно должен был отказаться от этой мысли. Никто не вытащит его из этого. Он должен принять это как данное, а не ждать того, что Дрим спасет его. Томми отдыхает и возвращается к своей цели. Он не хочет думать о том, сколько времени ему понадобилось, чтобы понять, куда ведет этот путь, сколько времени он потратил впустую. Может, это были месяцы, возможно, это была сотня факелов - он пытался сосчитать, но остановился на двадцати - но в конце концов он разочаровывается настолько, что опрокидывает факел, и звук, с которым он бьется о землю, отдается эхом. Он измотан. Он никуда не добрался и ничего не нашел. Он все еще смотрит вперед, на следующий факел. Он не собирается снова плакать. Он разочарован и морально истощен, но ему больше нечего делать. Он продолжает бежать. Кровь стынет в его венах, когда спустя несколько часов он находит следующий факел, опрокинутый, но все еще горящий. Он смотрит на него в ошеломленном, растерянном ужасе. — Нет, нет, нет, нет- – Томми пятится, оглядываясь по сторонам в поисках следующего света. Он уже собирается снова начать бежать, но останавливается, и хватает факел с земли дрожащими руками и тащит конец деревяшки по обсидиану, пытаясь прочертить линию. Это не оставляет царапин, - и Томми полагает, что это просто невозможно, словно пол состоит из бедрока, - но ему удается разломать кусочки дерева, на земле остается линия из щепок и пепла. Достаточно хорошо. Он идет дальше, возможно, даже будучи более отчаянным, чем раньше. Проходит несколько часов, Томми поглощен эхом собственный шагов и далеким, мерцающим светом. Он бежит так, будто за ним что-то гонится, и ему кажется, что так оно и есть. Следующий факел все еще лежит на земле. Рядом с ним - след пепла и щепок. Томми никуда не бежал. Он может бежать лишь по кругу и по прямой одновременно. — Ох, блять- это не может- этого не может быть- я не понимаю... – Томми отступает назад, дергая себя за волосы, грудь тяжело вздымается при попытке дышать. — Нет, нет, нет, этого не может быть- я должен... – Томми резко оборачивается, глядя на далекий свет позади себя. Он возвращается к своему факелу и ставит его на место. Слишком далеко, чтобы понять, но ему кажется, что свет позади него мерцает. Томми не сводит глаз с далекого огонька, отступая назад. Он делает шаг в сторону, чтобы свет оказался прямо перед ним. Томми кажется, что его сердце снова останавливается, когда далекий свет резко пропадает. Как будто кто-то стоит позади него, глядя на далекий свет. Ужасные, кошмарные фрагменты встают на свои места. Томми не шел по тропинке. И его шаги не отдавались эхом. Он слышал собственные шаги, потому что он буквально бежал позади себя. Томми не показалось, что за ним следят из-за какой-то ошибочной паранойи, - за ним следили. Так же, как и он следил за чем-то другим. — Хэй?! – громко кричит Томми вдаль. В ответ раздается его собственный голос. Такого ужаса Томми не испытывал, возможно, никогда. Томми наконец-то не один, и в то же время он совершенно одинок. Здесь лишь он. — Какого хуя, какого хуя- – Томми шатко вдыхает, спотыкаясь, прежде чем сесть. Уголком глаза, вдали он видит очередной факел, который он должен был продолжать преследовать. Он резко отводит взгляд, глядя только на тот, что был перед ним. — Я-Я схожу, блять, с ума... Томми смотрит по сторонам, на факел впереди, и на факел позади. — Мы сошли с ума, не так ли? – кричит Томми в темноту, почти истерически смеясь над собственным голосом, раздающимся в ответ. Томми падает на спину, раскинув руки, уставившись прямо в черноту. Он спит. Почему-то становится легче; как будто теперь он достаточно оклемался и может провести вечность в этом состоянии без сновидений. Отсутствие сновидений было одним из немногих преимуществ этого места. Томми просыпается и на мгновение забывает. Он потратил столько времени - должно быть, не меньше недели - в погоне за ничем, и это опустошение ощущается как открытая рана. Он мог бы продолжать бежать. Все это какая-то ебаная шутка. У него есть факел. Он потерял свою притягательность. Томми уже не просто устал, он пиздецки зол. Томми заслуживает большего. — Давай же, Томми. Подумай немного шире для разнообразия, – бормочет Томми. Он снова закрывает глаза. Он осмеливается подумать о чем-то, что так долго казалось запретным. Он думает о скамейке на краю утеса, о музыкальном автомате, о Кэт и Меллохай. О Таббо. Он заслуживает хотя бы одну из этих вещей. Томми слышит, как что-то стучит по земле. Он замирает на мгновение, все еще сохраняя неистовую надежду, думая, что этот звук означает, что кто-то что-то передвинул. Он открывает глаза. Никого нет, но есть музыкальный автомат, и это почти так же хорошо. — Ха! Срань господня! – Томми не чувствует никакого смущения, когда обхватывает коробку руками и обнимает ее, как старого друга. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, скажите мне, что там- ДА! – Томми вскидывает кулаки вверх, когда на обсидиановом полу, поблескивая в свете факела, лежит один диск, словно ожидая, когда его поднимут. В центре диска неяркая сине-зеленая метка. Он совершенно не узнает цвета. Томми хмурится на мгновение, и надеется, что это Кэт, но нет, наклейка гласит: «Другая сторона» — Какого хуя..? – Томми далеко не разочарован, он не может поверить, что это действительно сработало. Конечно, он должен был знать лучше, что никогда бы не получит Кэт или Меллохай, если здесь получение вещей - это что-то о заслуге. Томми дрожащими руками вставляет диск, тот щелкает, и Томми садится рядом с музыкальным автоматом, прислонившись к нему. Звучат первые ноты, - сначала мягкие, нежные гудки, а затем появляется радость. Томми чувствует, как слезы текут по щекам. Он откидывается назад, чтобы почувствовать, как звук вибрирует в его груди, и закрывает глаза, когда песня, новая, счастливая и добрая, каким-то образом исправляет часть того, что сломано внутри него. Томми чувствует нечто неописуемое: это не просто радость, не сила и не обещание, что он может и сможет пройти через все это, - это нечто за пределами всего. Впервые за многие месяцы, Томми чувствует, что его любят. Пусть даже если это он сам. В конце концов, диск останавливается. Сначала Томми не двигается, слыша, как эхо мелодии повторяется и затихает; он слышит последние ноты снова и снова, пока они не становятся слишком далекими. Он хочет насладиться ею. Даже если он сыграет ее снова - а он обязательно сыграет, - она уже никогда не будет такой, как в тот первый раз. Это самое живое, что он мог почувствовать в таком месте. Он все еще плачет. Ему все равно, ведь он все еще чувствует, как эти последние нежные ноты умирают в его груди. Другая сторона. Подходит.