the dead don't dream

Уилбур никогда бы этого не признал, но, Дрим был прав. Он забыл, как больно жить. Дрим поддерживает его существование, но не более того. Уилбур уже более десяти лет не испытывал ни жажды, ни голода, ни изнеможения, то же самое с болезненностью или напряжением. Единственное, что ему знакомо, будучи запертым в клетке, - это скука. Уилбур, возможно, думал, что давненько к ней привык, но это потому, что его лимбо был... пригодным для пребывания, наверное. По крайней мере, там у него есть колода карт, иногда ему составляет компанию жалкий пьяница или обаятельный незнакомец. Впрочем, он бы уже не назвал Мексиканского Дрима незнакомцем. Он составляет пятьдесят процентов от всех, кого Уилбур там знает, не считая визитов Томми. Уилбура напрягает то, что Дрим практически его не навещает. Он полагал, что Дрим воспользуется этой возможностью для регулярного утверждения своей жалкой силы. Дрим и раньше обращался с ним как с марионеткой, но теперь Уилбур, несомненно, находится под полным контролем. Уилбура не утешает молчание этого мужчины. Возможно, он не так сильно нуждается в этих утверждениях, ведь у него есть Томми. О боже, Томми. Прошло уже несколько дней, определенно. Для Томми это были месяцы. Скука Уилбура сменяется яростью. Он бесполезен. Он слишком хорошо знает этот ад, и Томми в нем один. Уилбур резко садится, и от этого действия у него сразу же кружится голова. Он слышит щелчок редстоуна, приглушенной стеной. Уилбуру очень хочется пить. Он надеется, что Дрим снова даст ему воды. Ему кажется, что он пробыл в камере довольно долго, может быть, неделю? Странно, что в Лимбо он чувствовал некое понятие о ходе времени, но здесь у него не было возможности привыкнуть к тому, как время дает о себе знать. Его тело болит. Жажда усиливается. Он может только догадываться, сколько времени должно пройти, чтобы все стало так плохо. Уилбур прислоняется к стене, когда последний слой обсидиана отодвигается, вновь обнажая мерзкую фигуру в маске. — Как ты тут, Уилбур? – совершенно невозмутимо спрашивает Дрим. — О, просто великолепно, Дрим. У меня здесь прямо-таки пятизвездочная комната, – сарказм Уилбура пропадает в слабости и хриплости его голоса. Дрим весело хмыкает. — Всегда приятно слышать подобное. – он делает паузу, что-то обдумывая. — Гоустбуру понадобилось несколько дней, чтобы появится после твоей смерти. Призрак Томми до сих пор не появился. Почему? Уилбур громко фыркает. — Откуда мне, блять, знать? Думаешь, я знаю хоть что-то о лимбовских призраках? Думаешь, я эксперт в том, как быть мертвецом, а? – Уилбур хотел бы быть более злобным. — Пошел нахуй, – добавляет он для убедительности. Дрим тихо говорит ему: — Я говорил тебе, следить за своими словами. Это навредит не только тебе, знаешь ли. Уилбур переваривает эти слова. Если Томми мертв все это время, то ему уже больно. Какие жалкие страдания может привнести ему Дрим, по сравнению с тем, чтобы месяцами оставаться одному в этой пустоте? Впрочем, все так, как сказал Томми. Уилбур не знает, что переживал тут Томми. Он не может рисковать его безопасностью еще больше. Уилбур не хочет ухудшать ситуацию, но как бы он ненавидел этот факт, он и без того сделал достаточно, чтобы усложнить жизнь Томми. — Я не знаю, почему призраки появляются или не появляются, – вздыхает Уилбур, прислоняясь затылком к обсидиану. Его запястья болят при каждом движении. Все тело болит, просто не двигаться так долго - мучительно само по себе. — Может быть, это связано с... выбором смерти, или что-то в этом роде? Но... нет, это не имеет смысла, Томми ведь тоже покончил с собой. — Хм, – Дрим садится на пол напротив пленника, достает книгу и перелистывает страницы. — Я думал, что это может быть связано с временем, проведенным мертвым, но это тоже лишено смысла. Даже до этого Томми был мертв около недели, но призрак так и не появился. Может, это связано с незаконченными делами. Были ли у тебя незаконченные дела? Уилбур сухо смеется. — Нет, не думаю. Цитата про незаконченную симфонию была чем-то вроде насмешки, шутки. Смысл как раз-таки был в том, что она незаконченная. — Ну, а как насчет вне этого? Ты бросил Томми. Гоустбур, - он вернулся и помог им с Таббо восстановить Л'Менбург. Было ли это чем-то незаконченным? – спрашивает Дрим, держа перо в руке. — Я... я не знаю, – хмурится Уилбур, глядя на лампу из редстоуна над головой. — Я знал, что это причинит им боль. Это должен был быть совершенный разрыв- Уилбур опоминается, ощущая раздраженное презрение. — Какого хуя я говорю об этом с тобой? Ты не заслужил знать обо мне ровным счетом нихуя. Так что делай то, зачем ты пришел сюда, и отъебись. Дрим вздыхает, даже не потрудившись отругать его или пригрозить. — Очень жаль, Уилбур. Мы ведь почти разговаривали так же, как и раньше. Помнишь? Командный хаос? Уилбур усмехается, с горечью глядя в пол. Он больше не хочет ввязываться в это дерьмо. Он злится на себя за то, что относится к этому как к какому-то совместному проекту, в котором они с Дримом участвуют. Дрим встает. — Что ж, ладно. Вижу, ты уже все сказал. Не волнуйся, я тоже скоро с тобой закончу. Я засуну это обратно, – он протягивает тряпку, которой затыкал ему рот. — Если ты укусишь меня, Уилбур, я вырву один из твоих зубов. Уилбур просто смотрит, не подавая никаких признаков понимания или послушания. Дрим принимает его молчание за повиновение. Он совершает ошибку, продолжая. — Блять! – рука Дрима кровоточит, а Уилбур не отпускает ее, вонзая зубы в мягкую кожу под большим пальцем. Уилбур пытается не захлебнуться вкусом крови, – это не просто кровь Дрима, ему кажется, что он пробует прогнившее мясо. У него мелькает мысль о Томми. — Я, блять, заставлю тебя пожалеть, что ты не умер! – рычит Дрим сквозь панику, ударяя Уилбура по голове тупым концом своего топора. Ошеломленный, Уилбур падает на пол, изо рта капает кровь- как и со лба- и он чувствует свою победу. — Ты все равно убьешь меня, когда решишь вернуть Томми, не так ли? – Уилбур сплевывает кровь со смехом, надменным и бесстрашным. — А до этого я еще могу причинить тебе боль! – Дрим прижимает к себе раненую руку. — Я вернусь с ебучими щипцами, но не надейся, что будет быстро, – он уходит, скорее всего, чтобы вылечить свою руку. Дверь в камеру он оставляет открытой. Уилбур не пытается встать. Даже если бы его лодыжки не были связаны, как далеко он надеется дойти? Неужели он действительно попытается сбежать? Оставив Томми позади. Чепуха. Уилбур смеется под нос, ложится на спину и смотрит на тусклый свет лампы из редстоуна, думая о том, как Дрим извивался, пытаясь вырваться, словно маленький взбалмошный ребенок, который слишком близко поднес руку к бешеной собаке. Он знает, что Дрим сдержит свое слово. Впрочем, оно того стоило. Уилбур совершенно не ожидал, что у него снова будет тело, так что же такое эти несколько зубов?

***

Возвращение к жизни спустя девяти месяцев пребывания в темноте - настоящий акт насилия. Земное тело беспощадно протестует против возвращения его души. Томми возвращается к себе, к своей крови, костям, коже, и обнаруживает, что они не готовы к своей работоспособности. Томми чувствует нечто, - почти как иголки и булавки, когда его разрывают на части, - но он чувствует себя более живым для этого процесса, и... это будто не его жизнь. Томми отчаянно пытается вдохнуть, чувствуя острую боль от расширяющихся ребер. Томми не может открыть глаза. Он не может открыть глаза, потому что тогда все это станет реальностью- Нет, все даже гораздо хуже, - он действительно не может открыть глаза. Они как будто зашиты, но он чувствует что-то... что-то не так с его кожей, на которую он хочет взглянуть все это время; как и его попытки вдохнуть - словно какая-то тяжесть давит на него. Кажется, что все в нем борется за жизнь: кровь пытается двигаться по венам, мышцы пытаются сократиться, легкие трещат при каждом слабом расширении. Он все еще не может открыть глаза. Он подумывает о том, чтобы оторвать веки. Его челюсть с трудом открывается, и даже если бы он смог, то глубоко сомневается, что у него хватит сил закричать - язык осел мертвым грузом, сухой и твердый. Он чувствует себя загнанным в ловушку- он ослеп, точно ослеп- и с ним что-то не так, что-то не так с его кожей, что-то движется по нему- Томми открывает глаза, и ему кажется, будто он открыл недавно зажившую рану. Он вскакивает, суставы жалобно протестуют, и его рвет на уже испачканный кровью пол. От вида застарелой крови и мертвых насекомых, которыми он подавился, - он едва не теряет сознание, но его выбивает из колеи еще более ужасающее осознание того, что он покрыт личинками, некоторые из которых еще живы, - они извиваются и падают с него. Зрение затуманено, глаза нещадно болят, они жгутся и кажутся одновременно сухими и влажными- нет, они кажутся слизкими- его веки пытаются слипнуться, когда он моргает, пытаясь разобрать что-нибудь, помимо мерзкого ощущения ползающих по нему нечто. В нем уже ничего не осталось, но его снова рвет. Руки его окоченели, пальцы болят, но он все равно пытается снять с себя этих ебучих паразитов. Его кожа не болит, но он чувствует шрамы от старых заживших ран, которые кажутся мелочью на фоне новых. И запах- о боже, запах- как будто зомби вскрыли на полу. Его уши словно наполнены водой. Он, сука, молится, чтобы это было водой, - лишь бы ничего не выползало наружу. Томми беспокойно покачивается, - запах гнили невыносим - на нем нет открытых ран, но больно все равно. Все его существо протестует против его возвращения. Он не должен быть здесь. Он не знал сможет ли сохранить рассудок в темноте, но это уже слишком. Он больше не может этого выносить. Его возвращают в смертное тело, может быть, на минуту, и Томми теряет сознание. Томми очухается уже в другом месте, здесь запах гнили гораздо менее отвратителен. Томми замерз и насквозь промок, но, по крайней мере, это, кажется, смыло последних личинок. Томми стало легче дышать. Он не понимает, зачем его вернули. Он вообще больше ничего не понимает. Он так и не примирился с темнотой. Понадобилось несколько месяцев, прежде чем он почувствовал себя настоящим безумцем. Томми сорвался и разрушил все: факелом он сломал музыкальный автомат, разбил диск вдребезги, выбросил потухший факел. Потом он пытался забыться от темноты еще несколько месяцев. Пока, наконец, не умолял вернуть их ему. Прошло еще несколько недель, прежде чем он смог вернуть вещи, почувствовать, что заслужил их после того, как разрушил все, к чему прикасался. Цикл повторился бы только через несколько месяцев. Когда Томми был там, диска у него не было уже несколько недель. Он все еще слышал ноты глубоко в своем разуме, но это только усиливало тишину в его реальности. Он даже не может сосредоточиться на своих воспоминаниях, не тогда, когда его снова разрывает на части непостижимый ужас того, что он снова жив. — Томми? Томми, ты снова со мной? – голос Дрима, - первый, который он услышал кроме своего собственного за последние месяцы. Он видел Мексиканского Дрима и даже Шлатта несколько раз; Шлатт терпеть его не мог, а Мексиканский Дрим... он пытался. Он действительно пытался. Мексиканец не мог все время находится с Томми, и уже через несколько часов ему не терпелось вернуться к своей девушке. Это было так много месяцев назад, и еще множество в одиночестве. — Ну же, Томми. Вернись ко мне, – Дрим легонько шлепает его по щеке, заставляя Томми открыть глаза, ошеломленного и потрясенного. Томми чувствует, как слова застревают у него в горле. Он не может заставить себя говорить, безучастно пялясь в высокий потолок. Дрим перенес его в главный зал. Томми помнит эту комнату. В этой комнате есть портал в Незер. Томми уныло отмечает это, не прилагая никаких усилий, чтобы встать или хотя бы осмотреться. — Сядь, я держу тебя, – Дрим берет его за руку, отрывая от пола. — Тяжкое пробуждение, да? – говорит он жалостливо. — Теперь ты вернулся. Все будет хорошо. Как ты себя чувствуешь? Хочешь еды, воды? Томми пытается сосредоточиться на чем-либо. Его одежда порвана и испачкана кровью, кожа жутко бледная- не мог же он всегда быть таким бледным- грязь и кровь смешаны водой, которую, как он полагает, вылил на него Дрим. — Томми, – Дрим щелкает пальцами перед лицом Томми, заставляя его сильно вздрагивать. — Ты все еще со мной? Ты снова жив. Все в порядке. Ты не ранен. Томми забыл, что нужно дышать. Он делает глубокий, судорожный вдох. Дрим, похоже, полагает, что это означает, что он готов говорить. — Так, хорошо, как ты себя чувствуешь? Ты знаешь, где ты? – Дрим держит руку на его плече, чтобы Томми не упал, сидя на коленях рядом с ним. Томми не хочет, чтобы его трогали сейчас, но он слишком слаб, чтобы даже попытаться отстраниться. Томми знает, что от него ждут ответа. Он смотрит в пустоту, не в силах сосредоточиться; он чувствует, как что-то борется с его телом, будто он болен, или скорее, является болезнью. — Давай, Томми, отдышись. Ты знаешь, где ты находишься? Просто кивни, да или нет. Томми удается кивнуть. — Хорошо! Отлично, – Дрим похлопывает его по руке, словно пытаясь успокоить. — Ты можешь... Ты можешь говорить? Твой голос снова пропал? Томми пожимает плечами, дрожащими руками закрывает лицо, сворачиваясь в клубок; что угодно, лишь бы загородиться от этого света. Все это слишком. — Хей, если ты ответишь на мои вопросы, я... я дам тебе еды, хорошо? – Дрим действует осторожно. Вот так Томми понимает, что он окончательно сломлен, - Дрим относится к нему с некой деликатностью. — Или, если ты не ответишь, я не буду кормить тебя несколько дней. Как насчет этого? - или нет. Это звучит гораздо привычнее. Томми по-прежнему не отвечает. Он сжимает костяшки пальцев, пытаясь вызвать боль, дабы сосредоточиться на ней - как он делал это в отчаянные часы Лимбо. Томми чувствует, как свежая, теплая кровь стекает по его руке, и лишь сильнее кусает ее. Он не должен истекать кровью. — Какого хуя- Томми, остановись! – Дрим, кажется, пораженным этим зрелищем, оттаскивает руку Томми. Он почти жалеет, что остановил его. Казалось почти уместным то, если бы Томми нанес себе ту же рану, которую нанес ему Уилбур. Разные приоритеты. — Ты можешь- ты можешь просто ответить мне?! Томми не останавливается. Он дергает за волосы до боли, глаза его плотно закрыты, зубы стиснуты - он ждет, когда все это прекратится. — Я сказал, отвечай мне, – Дрим пробует другой способ, ударяя Томми по голове. Томми так напряжен, что это, вероятно, причиняет Дриму не меньшую боль, чем ему самому. Томми никак не реагирует, только еще сильнее сжимает плечи; голова пригнута, Томми впивается ногтями в висок, держась так, будто пытается размозжить собственный череп. — Черт возьми... – Дрим встает, отходя от него, совершенно ошарашенный. — Я что, блять, сломал его...? – бормочет Дрим, пологая, что Томми недостаточно вменяем, чтобы понять его. — Так... хорошо, отчаянные меры, – вздыхает Дрим, приседая перед Томми и решительно берет его за запястья; руки Томми остаются неподвижными и неподдающимся усилиям Дрима. Он на мгновение задумывается, насколько легко проходит трупное окоченение. Глаза Томми по-прежнему плотно закрыты. — Эй, Томми, посмотри на меня. – никакой реакции. Дрим хочет снова начать кричать на него. Он сдерживается. — Томми... если ты успокоишься и ответишь на мои вопросы, я... я сыграю тебе диск. Что думаешь? Ты ведь любишь... у тебя был диск «Даль», помнишь? В Логстедшире? Томми остается напряженным, но теперь он смотрит на Дрима, и в этом взгляде есть что-то нечеловеческое, - голод, который заставляет Дрима еще больше беспокоиться о том, что он навсегда потерял здравомыслящего Томми. — Хорошо? Сначала ты должен ответить мне, хорошо? – беспокойство Дрима угасает, и он возвращается к своему властному тону. Томми кивает. — Хорошо, чудно, – Дрим снова пытается взять ситуацию в свои руки. Он здесь главный. Каким бы отродьем ни сделало его Лимбо, он все равно будет подчиняться Дриму. Он знает, как управлять Томми. Он отпускает запястья Томми, испытывая облегчение, когда блондин не начинает снова драться. — Ты знаешь, где ты? – повторяет он. Томми кивает. — Хорошо. Как ты себя чувствуешь? На этот вопрос нельзя ответить кивком. Томми колеблется. — Странно... все это неправильно... – бормочет Томми, его руки то сжимаются, то разжимаются. Все его тело кажется жестким. — Странно как? – Дрим садится напротив него, в руках снова книга. — Слишком много... Все слишком... – Томми хочет, чтобы это закончилось. Но диск он хочет больше. — Тебе сейчас физически больно? – Дрим спрашивает более настойчиво. — Я... я не знаю... не знаю... – Томми выглядит взбешенным, словно он снова вот-вот начнет психовать. — Хорошо, хорошо, все в порядке, – быстро успокаивает его Дрим. — Как твое зрение? Ты хорошо меня видишь? Томми снова смотрит на него в немом замешательстве. — Д-Да? Я... я так думаю? К-К чему этот...? – Это так странно. Томми разговаривает с кем-то, сидя на материальном, осязаемом полу. Он должен дышать. У него есть тело. Ни разу за все это время он не видел Уилла. — Ничего такого, – отмахивается Дрим. — Ты ведь сохранишь спокойствие, верно? – спросил он более остро. — Я... я не знаю, думаю я... я, блять, н-не знаю, мужик, – голос Томми повышается, становясь более хриплым, а сердце бьется как бешеное. Дрим вздыхает. — Ладно. Тогда пойдем. Мы... полагаю, послушаем твой диск. А потом я отведу тебя обратно в твою комнату, дам тебе время отдохнуть, но когда я вернусь за тобой после, у меня все еще будут вопросы, на которые я ожидаю ответа, понял? Томми удается кивнуть. Дрим протягивает ему руку, Томми едва успевает ее принять, прежде чем Дрим втаскивает его на ноги. Томми доволен тем, что теперь у него есть пол. Он столько месяцев падал, что вряд ли смог бы стоять после всего этого. Дрим ведет его к библиотеке, Томми спотыкается, но двигается только потому, что Дрим все еще держит его за запястье. Дрим смотрит на стену из книг, словно что-то ища. Он отворачивается и идет к ближайшей стене. Томми пристально смотрит на что-то у края рабочего стола Дрима. Один окровавленный зуб рядом с такими же запятнанными кровью плоскогубцами. Томми не двигается, даже не моргает, уставившись на них, пока дрожащей рукой тянется к своему рту в поисках недостающего зуба. Нет, они все на месте- он уверен- так что же... — Так, – прерывает его мысли Дрим с диском в руке. — Одно прослушивание, хорошо, Томми? Томми все еще смотрит на зуб. Он кивает. Дрим спохватывается, хватает зуб и щипцы, кладя их в инвентарь. — Не волнуйся об этом, Томми. Тебя это не касается. В дальнем углу у Дрима стоит музыкальный автомат - определенно новинка. Томми бы запомнил музыкальный автомат. Томми выбит из колеи из-за всего этого по причинам, не связанными с жизнью. Он не может вспомнить ни одного раза, когда Дрим давал ему позитивное вознаграждение. Еще одного доказательство того, что Томми, должно быть, и вправду сорвался в пропасть. Он, должно быть, сошел с ума. Все эти переживания не имеют значения, не тогда, когда начинает играть диск. Томми садится на землю, прижимаясь спиной к музыкальному автомату, чтобы чувствовать, как звук гулко отдается в груди. Если Томми закроет глаза, если все стемнеет, то это покажется более привычным. Он не может скучать по смерти; он не может сказать, что скучает, но быть живым - ужасно. По крайней мере, пустота стала привычной. Дрим остается у стены, - нетерпеливый, но он молит, не вмешивается, - и за это Томми благодарен. Этот диск... это не «Другая сторона», но, возможно, то, что он более старый, делает его ценнее. Он знает, что никогда не сможет послушать тот диск будучи живым. Но он так же скучал и по живым дискам. Музыка стихает, и Томми чувствует, что на его грудь давит какая-то тяжесть; паника охватывает его, он встает и поворачивается, чтобы вставить диск обратно. — Ах, нет, Томми. Ты не имеешь права прикасаться к этому, – отчитывает его Дрим, удерживая его рукой, пока сам он достает диск. — Н-Нет, – хрипло говорит Томми. — С-Сыграй его еще раз. — Нет, Томми. Я говорил, что прослушивание будет лишь одно. – такой высокомерный. — Ты определенно не заслужил ничего большего, ну и, я бы сказал, что ты не заслужил даже этого- Томми отпихивает руку Дрима в сторону и тянется к диску. — Ты должен сыграть его снова. — Томми, – продолжает Дрим более жестко, отталкивая его назад так, что тот ударяется о книжные полки. Дрим, кажется, быстро что-то обдумывает, хватая Томми за шиворот футболки, оттаскивая от полок. — Тебе не стоит себя так вести, ты же знаешь лучше. — Нет, п-просто еще один раз, должен... – Томми даже не смотрит на него, его взгляд направлен на диск, который Дрим все еще держит в своей левой руке. — Ты должен! – Томми продолжает тянуться к диску. Дрим смеется. — Срань господня, ты как наркоман! – он выглядит скорее заинтересованным, нежели чем встревоженным. — У тебя был диск в лимбо? Томми не отвечает. — Отдай его мне! Отдай мне, сука, диск! – кричит Томми, хватаясь за грудь Дрима: он пытается прорваться ему за спину, - туда, где он держит диск. — Прекрати сейчас же, Томми, или я его сломаю, – веселость Дрима угасает, голос холоден и резок. Обычно Томми прислушивается к предупреждению, но не сейчас. Дрим продолжает держать Томми за воротник футболки, но это его не останавливает. — Но ты должен! Ты должен сыграть его! – Томми чувствует, как в горле встает ком. Он нуждается в этом. Он нуждается в диске так же, как и нуждался в Уилбуре все эти месяцы. — Я же сказал тебе остановиться, – Дрим бросает диск в сторону. Он ударяется о каменную стену и разбивается вдребезги - бескровная смерть. Томми кричит так, словно умер он. — Нет! Нет, ты не можешь! – Томми падает на колени. — Ты не можешь! Нет, нет, нет, нет- мне нужно это! Я-Я заслужил это! Верни его! – Томми собирает осколки пластика в ладонь и сжимает в кулак, не заботясь о появившейся крови. Пластик остается разбитым, тишину комнаты нарушают лишь его рыдания. Томми падает на пол, комната кажется словно искаженной. Он сворачивается в клубок, голова его раскалывается. — Мне нужно его вернуть, мне нужно его вернуть, мне нужно его вернуть- Дрим не пытается его остановить. — Ладно, закатывай свою ебаную истерику- – так оно и продолжается, до тех пор, пока он не осознает, что Томми пытается сделать дальше. — Прекрати, блять! – Дрим успевает схватить его как раз перед тем, как блондин снова ударит свою голову об пол. Томми извивается, как дикое животное, бьется и пытается вырваться из хватки, нанося меткие удары по маске Дрима. — ВЕРНИ ЕГО ОБРАТНО! – Томми все еще кричит, капающая со лба кровь смешивается с яростными слезами. Дрим еще крепче удерживает Томми, заключая его в медвежьи объятья, чтобы тот не бился головой. Дрим никогда ранее так не паниковал из-за Томми. Он держит его до тех пор, пока Томми не перестает драться так яростно, но он все еще рыдает, как будто Дрим убил его. Точнее, он рыдает даже хуже, чем если бы Дрим просто убил его. Дрим жалеет. Если Томми отныне будет таким, это испортит всю игру. Он не мог сломать его, не полностью. Уилбур вернулся вроде как нормальным. — Я волнуюсь, что он вернется другим. — Ты вернулся в нормальном состоянии. — Так ли это? Дерьмо. Если Уилбур Сут окажется прав, Дрим будет пиздецки зол. Может, для разнообразия он использует Уилбура вместо него. Он не откажется от Томми, пока что. Дрим обхватывает Томми одной рукой за грудь - совсем легкий, он уже достаточно исхудал - и выносит его из библиотеки. Он не идет через коридор в обычную комнату Томми. Он поворачивает налево и спускается на несколько ступенек в темную камеру из обсидиана. Томми не противится, лишь панически скулит, слабо сопротивляясь хватке Дрима. — Хей, все будет хорошо, Томми. Тебе просто нужно успокоиться, – Дрим опускает его на пол, Томми снова сворачивается калачиком, его ногти глубоко впиваются в руки. В этой комнате все еще есть засохшая кровь Томми - результат разодранных ногтей, пытавшихся выбраться наружу. — Я проверю тебя через несколько часов. Я настоятельно рекомендую тебе не пытаться покончить с собой. Я просто верну тебя снова, и не буду так снисходителен к этому поведению, как в прошлый раз, понял? С этими словами обсидиан замуровывает комнату, и Томми остается один в темноте. Дрим возвращается в свою библиотеку, с насмешкой глядя на окровавленные осколки диска на земле. — Драматизирующий, маленький сопляк... Он подходит к задней стене библиотеки, куда он так неосторожно толкнул Томми, и тянется к тщательно спрятанному рычагу. В любом случае, именно сюда он намеревался пойти после того, как закончил бы разговор с Томми, даже если все пошло не по плану. Идя по узкому коридору, Дрим обдумывает свои возможности, прежде чем наконец открыть дверь камеры, лампа из редстоуна замигала, освещая Уилбура Сута, все еще живого на полу. Уилбур бел как простыня - глаза его расширены в панике, он сидит, и судя по выраженным, красным следам на его запястьях, он яростно боролся за освобождение. Появление Дрима не вызывает у него страха, скорее, некой неотложности. Уилбур пытается крикнуть ему что-то через кляп. Дрим на мгновение задумывается. После этого кошмара Уилбур будет просто отличной компанией. Он вытаскивает кляп. Уилбур тотчас сплевывает кровь, скопившуюся за кляпом, благодарный за то, что на этот раз ему не пришлось глотать ее, как это было в течении последних часов. Рот ужасно болит, и, если Дрим не планирует его убивать, ему бы стоило начать беспокоиться о том, что потеря зуба может вызвать инфекцию. Но сейчас у Уилбура другие приоритеты. — Что, блять, происходит?! Он вернулся- он в порядке?! Что ты с ним, сука, сделал?! Я- я слышал музыку, а потом были крики, так много ебаных криков- так что же ты с ним, блять, сделал?! – Уилбур борется с веревками, но от него, на удивление, не исходит особой агрессии. Уилбур борется, но тон его более молящий, ему важнее узнать, что случилось с Томми, нежели чем тщетные попытки унизить Дрима. Он все еще сплевывает кровь, и каждое слово приносит простреливающую в виски боль. — Он... жив, – медленно начинает Дрим. — Каким было возвращение? Для тебя? Уилбур молчит, попытки освободится также затихают. Он хрипло смеется, брызжа кровью. — Это нелегко, не так ли? – сухо говорит он. Сардонический юмор сменяется более малым ужасом. Уилбур давно так не боялся. — Ты... Он был там один. В течении нескольких месяцев, верно? Как ты думаешь, что это может сделать с человеком- с- ребенком? Дрим скрещивает руки, странно ощущая себя ребенком, которого ругают. — Ты вернулся в норме... Уилбур разражается лающим смехом, на пол брызжет еще больше крови: — Ох, да что ты?! — Просто скажи мне, или я ничего не сделаю, чтобы помочь ему, – теперь Дрим более жесток - обороняется. — Помочь ему...? – Уилбур замолкает, внимательно смотря на него, но за маской невозможно прочесть выражения лица. На секунду он задумывается, прислонившись спиной к стене, его запястья по-прежнему болят и щиплют от усилий. Он слышал крики Томми - никогда раньше он не боролся так сильно. Даже если бы он не был слаб, выбраться из этих веревок невозможно, не говоря уже об обсидиановой стене. Он был пленным зрителем, вынужденным слушать, как его младший брат плачет, словно в агонии. Уилбур хорошо помнит эту агонию. Агонию нового тела. Странность того, что он снова может ломаться, чувствовать мир вокруг себя - реальный и жестокий. Шок от боли, которая не утихала ни на минуту. Он думает о ранних годах, проведенных в лимбо. О том, как он думал, что изоляция может снова убить его, полностью уничтожить его разум. О том, как он научился перетасовывать карты, о пустых разговорах со Шлаттом с Мексиканским Дримом, о том, что с тех пор, как он вернулся, - хотя он ненавидит это признавать, - больше всего Уилбур думал не о Томми, не о ком-то из живых, с кем теперь он существовал в одном мире; каждая мысль, бегущая в обратном направление его живого сознания, думала только о колоде карт. Уилбур раскладывал пасьянс в своей голове, словно это было чем-то естественным, как дыхание, которое в лимбо было не к чему. Но карт нет. Уилбур думает о том, что он слышал: музыка, тишина, крики. Кажется, он понимает. Никакое прозрение не приносит облегчения. — Ты... ты сыграл для него диск. Дрим отмахивается: — Ну да, сыграл. Думал, это заставит его успокоиться. — А потом ты его забрал. — Конечно я его забрал, это была награда. Он не заслуживал того, чтобы оставить его себе! – руки Дрима сжались в кулаки. На них все еще есть немного крови Томми. Уилбур хотел бы посмеяться над неудачей Дрима, почувствовать себя самодовольным и надменным из-за того, что его собственный ужас причинил неприятности этому человеку; и возможно, так бы оно и было, если бы он не знал, что Томми сейчас расплачивается за это. Даже в этой крошечной камере Уилбур чувствовал, что теряет рассудок, все еще охваченный лишь собственной жаждой. Уилбур не считает себя вменяемым, но годы, проведенные в заточении, как будто помогли преодолеть ему эту точку безумия, и вернуться на землю. Томми оказался втянут в эпицентр шторма. Уилбур слишком отчетливо помнит первые годы. Самые худшие. Уилбур прикусывает губу, он знает, что его глаза слезятся. Он ненавидит быть беспомощным, и знает, как Томми, должно быть, сейчас напуган, как ему больно. Он не хочет думать о том, что Томми, должно быть, решил, что он бросил его, - но почему-то он не может думать ни о чем другом. Он просто хочет помочь Томми. Он, блять, не будет плакать из-за этого, он не даст Дриму такого удовольствия. — Знаешь, – вздыхает Дрим, вырывая его из мрачных мыслей. — Я пришел сюда, чтобы убить тебя, но думаю, что Томми, вероятно, покончит с собой в ближайшие несколько часов, так что придется повременить. Уилбур снова садится, отчаянно ожидая вестей. Возможность того, что Томми может покончить с собой, едва ли волнует Уилбура в данный момент, не то что другие страдания. — Где он? Как он сейчас? Дрим задумывается. — Во-первых «Где» для тебя ничего не должно значить, - ты никуда не пойдешь. Во-вторых, я бы сказал, кататония. Начал пытаться разбить свою ебаную голову, так что я вернул его в камеру. Пока он не успокоится. Уилбур хочет накричать на этого человека, разорвать его чертово лицо, но он так устал. На его грудь словно давит какая-то тяжесть, и слезам теперь все труднее сопротивляться. — Т-Ты не можешь этого делать, – тихо умоляет он. — Ему нужна помощь, Дрим. Ты не можешь просто оставить его в сраной коробке! – за последние годы Уилбур научился смирится с тем, что оказался в ловушке. Это снова те ранние годы, которые преследуют его, навязываются. В ранние годы такая комната разрушила бы его еще сильнее, чем он уже разрушил себя. Томми должен быть на улице, бегать, создавать проблемы, дышать свежим воздухом, он не справиться в камере. Уилбур пытается угодить монстру, во власти которого он остается. — Если ты хочешь, чтобы он снова стал нормальным или что-то в этом роде, ты должен быть чертовски осторожен с ним, т-ты не можешь делать этого- — Вообще-то, я могу делать с ним все, что захочу, – перебивает его Дрим, тон его бесчувственен. — Точно так же, как я могу делать с тобой все, что захочу. Уилбуру удается отбросить страх и разозлиться. — Когда-нибудь ты, сука, умрешь, Дрим! Никто не живет вечно! – он наклоняется вперед, желая разорвать мужчину на части зубами. — И я буду ждать тебя, Дрим! Я буду думать о тебе каждый ебаный день, чтобы ты был доставлен ко мне из рук в руки, а потом я выпотрошу тебя, снова и снова! Дрим отталкивает его пинком. — Конечно, Уилбур. – Дрим нагибается, Уилбур делает выпад вперед, чтобы ударить его головой, но Дрим хватает его за волосы и прижимает к стене. Зрение Уилбура вспыхивает белым пятном от удара, он ошеломлен, но не менее разъярен. Уилбур все еще сопротивляется, но это ничто по сравнению с Томми. Ему удается выплюнуть кровь в лицо Дриму, целясь в глаза, но теперь Дрим только крепче держит его, тщательно следя за тем, чтобы на этот раз Уилбур не мог пошевелится. Дрим возвращает кляп и бросает его на пол, закрывая за собой камеру прежде, чем Уилбур успевает сесть. Уилбур не напрягается. Он остается лежать на полу, не имея больше причин скрывать слезы, гнев сменяется горем. Он сворачивается калачиком. Грудь болит, в окровавленном горле застыл ком. Он не знает, что он и Томми лежат параллельно друг другу, в одинаковых клетках, оба остаются лежать на полу, оплакивая себя или оплакивая другого.