SAINT PHNX
Знаете, я никогда не любила чувство дежавю. Особенно оно не нравилось мне сейчас: когда обстановка чужой квартиры угадывалась с первого взгляда даже в полумраке. Под боком колючий диван, в воздухе запах спирта, у стенки ¬– мистер Гэррис, у меня – зарождающаяся истерика. Последняя уже опасно сдавила горло. Я метнулась к замеченной в противоположном конце комнаты двери, которая на проверку оказалась ванной, совмещённой с туалетом. Никто и не подумал меня останавливать, лишь щеколда на двери коварно прищемила мне палец напоследок. Замусоленное зеркало над грязной раковиной отразило убогую картину в виде шипящего подростка, размахивающего пострадавшим пальцем. Признаться, я на себя засмотрелась. Красота неземная, хоть сейчас в цирк уродов. Тощая, всклокоченная, хмурая и бледная как смерть девчонка, зыркающая на меня из гладкой поверхности, вполне могла стать изюминкой представления. Одежда тоже оставляла желать лучшего: порванная, грязная, окровавленная… окровавленная? Бурые засохшие пятна от чего-то казалось невозможным спутать с обычной грязью. Оставался вопрос: она моя или?.. Я была уверена, что меня избили, но, если так, неужели вся та кровь могла принадлежать мне? Тогда рождался закономерный вопрос: «какого чёрта я вообще ещё могу стоять на ногах?!». Боли тоже не ощущалось, и это особенно сбивало с толку. –Кровь не твоя. Спокойный голос, прозвучавший из ниоткуда, не то, чтобы сильно пугал, но при условии того, что в комнате я находилась в гордом одиночестве, очень даже смущал. Я посмотрела по сторонам, взглянула на потолок, на всякий случай постучала по зеркалу, но никого, кроме себя так и не увидела. Галлюцинация. Очередная дурацкая игра больного разума. Рядом раздался тихий смешок. А рядом ли? Ощущения возникали странные, будто голос звучал не возле меня, а прямо в голове. Стоило порадоваться, что хоть частушки не пел. Я мысленно махнула рукой: одной шизой больше, одной меньше. Как это ни забавно, смущал меня сейчас вовсе не жирный намёк на собственную неадекватность, а куда более насущная проблема. Кожа под испачканной одеждой страшно чесалась, хотя, возможно, мне просто не нравился вид крови. С сомнением покосившись на определённо не мытую со дня установки ванну, я разрывалась между желанием помыться и отвращением к абсолютно каждому предмету в этой квартире. Даже к раковине прикасаться было мерзко, но остатки чистоплотности всё же победили. Грязный ком одежды остался валяться на полу, а я застыла под спешно открытой струёй горячей воды, будто бы забыв, что температуру можно настраивать. Это не было приятным, да что там: горячий душ никогда мне не нравился, но сейчас это казалось настолько… неважным? Ни покрасневшая покалывающая кожа, ни сжавшийся в груди комок неудовольствия не казались достаточной причиной, чтобы что-то изменить. Я просто хотела вот так простоять столбом пару часов, возможно, потерять сознание от перегрева или истощения, а потом понять, что проклятые несколько месяцев мне просто приснились. Я желала этого каждый, мать его, день. Каждую секунду, пока мозг не продумывал наспех пути отступления или не пытался найти места, где можно спрятаться. Взгляд метнулся к полке над раковиной, где помимо пасты и стаканчика с задрипанной зубной щёткой лежал безобидный кругляш затычки для ванны. В голове, окружённой белесым туманом мыслей, промелькнула простая, совершенно очевидная идея. Я множество раз думала об этом, постоянно напоминала себе, что жизнь - отвратная штука. Жить было чертовски больно, но умирать – страшно. Дурость, не правда ли? Поначалу я просто, как последняя идиотка, надеялась, что случится чудо. Что получится сбежать, или лавочку того обмудка прикроет полиция. Потом надежде удивительно быстро обломали крылья, мне выбили пару зубов, и мечтать о побеге стало как-то глупо. Я видела множество возможностей избавить себя от существования, несколько раз даже почти справилась, но так и не смогла довести дело до логического финала. Меня останавливали две вещи: простой человеческий страх и наивная мысль о том, что эта жизнь была последним моим шансом, а стоит отказаться от него, как нового никто не предоставит. Что, если после смерти я не стану снова слюнявым орущим младенцем, а просто исчезну? Буду бесконечно проваливаться в темноту, из которой уже никогда не выберусь? Неужели это действительно лучше? Я так и не смогла ответить для себя на этот вопрос. Но теперь это стало лишь бредом. Неужели смерть действительно казалась мне вещью более страшной, чем такое существование? Постоянно прятаться, постоянно быть избитой до полусмерти, бояться всех и каждого – это лучше? Сомнения исчезли, исчез и страх. Я потянулась к полке, поморщившись от болезненного ощущения, когда явно набравший температуру поток воды соприкоснулся с обнажённой спиной. И застыла, не дотянувшись каких-то пару сантиметров. Рука просто перестала двигаться, как и всё тело, словно кто-то поставил фильм на паузу. Это продлилось лишь несколько мгновений, а затем я выпрямилась. Встала ровно, подкрутила кран с голубым кружочком посередине. Кожу обдало приятной прохладой, успокаивающей и свежей. Вода не стала слишком холодной, напротив: именно такую температуру я честно могла бы назвать идеальной. Признаться, это ввело меня в ступор. Всё произошло настолько неожиданно, что я, можно сказать, забыла испугаться, теперь с удивлением наблюдая, как руки самостоятельно тянутся к баночке шампуня, выдавливают немного на ладонь и начинают отмывать волосы. Словно в собственном теле мне вдруг стала отведена роль простого наблюдателя. Свои руки ощущались как чужие, голова поворачивалась по чьей-то безмолвной команде, даже дыхание, казалось, подчинялось кому-то иному. Не мне. Но я всё чувствовала, видела слышала. Неужели именно так ощущают себя сумасшедшие? Вымывшись, «я», вылезла из ванны, замоталась в полотенце (кажется, единственную более-менее чистую вещь на несколько квадратных метров вокруг) и поняла, что тело вновь принадлежит мне. Я растерянно оглядела свои руки, словно надеясь на какие-то объяснения с их стороны, но взгляд внезапно зацепился за абсолютно чистый указательный палец, на котором не было и намёка на налившуюся кровью ранку, которая осталась после контакта со щеколдой. Неужели она мне тоже лишь примерещилась? Я наспех протёрла запотевшее зеркало над раковиной и прикипела к нему взглядом, не уверенная, какие ещё следы сумасшествия ожидаю там увидеть. Впрочем, кое-что не заметить бы не вышло. Достаточно было взглянуть на своё лицо, а затем, наконец, присмотреться и к остальному телу, чтобы понять: от шрамов, ссадин, синяков и прочих следов «весёлой» жизни не осталось и следа. Не было больше и пустых дыр с осколками на месте выбитых зубов. Я несколько раз провела языком по абсолютно здоровым челюстям, чтобы убедиться, что мне не померещилось. Даже болезненного вида ломкие волосы, едва достававшие до середины шеи, теперь лежали на плечах. Если это была лишь очередная галлюцинация, то она оказалась удивительно… приятной? Конечно, ничто подобное не могло оказаться правдой, но почему-то мне стало легче. Давно забитая и, казалось, мёртвая надежда на чудо робко приподняла голову. Невозможно? Странно? Плевать! Хлебнув столько дерьма, я готова была принять как данность и внезапное исцеление, и сумасшествие, да даже веру в божественные силы, если это позволит хоть на полчаса почувствовать себя немного лучше. Пусть это окажется галлюцинация, я буду держаться за неё, как любой шизик держится за воображаемых друзей. –Не думай больше о своей смерти. Снова голос. Спокойный, но какой-то странный. Он не принадлежал ни мне, ни любому из моих немногочисленных знакомых. В нём звучало словно сразу несколько гармоник, пожалуй, его можно было бы назвать даже приятным. И, пожалуй, женским? Так могла звучать и взрослая женщина и девушка, и существо, не являющееся человеком. Последний вариант от чего-то казался наиболее подходящим. О, так у меня тоже есть воображаемый друг. Я почти не удивилась, только медленно моргнула, слабым усилием воли заставляя себя принять как данность и это. Последний пункт списка условий, необходимых для членства среди больничных Наполеонов и прочих сверхлюдей обзавёлся жирной галочкой. Оставалось только дождаться доставки новой униформы с экстравагантными длинными рукавами. –Ты не особо удивлена, – слегка озадаченно констатировал голос. Я только тихо хмыкнула. Дорогуша, ты серьёзно думаешь, что в такой ситуации меня удивит собственная шиза? Если чему и стоило поражаться, так это тому, что моя крыша со свистом не съехала ещё раньше. Или съехала? Признаться, тут я не смогла бы ничего сказать с полной уверенностью. Кто знает, не является ли всё это последним бредом помирающего в подворотне подростка? Впрочем, даже, если сумасшествие меня особо не пугало, отвечать голосу из головы совершенно не хотелось. В конце концов, одно дело признавать свою неадекватность и совершенно другое – активно её поддерживать. Не то, чтобы я всерьёз надеялась, что мой «воображаемый друг» обидится на молчание и уйдёт, но проверить стоило. Может, и правда сработало. Во всяком случае, не дождавшись какой-либо реакции, голос исчез, оставив меня наедине со своими мыслями. Впрочем, компанией они оказались посредственной, а потому я, набравшись духу, открыла дверь ванной и выглянула за неё. Вопреки ожиданиям, мистер Гэррис не ждал меня сразу за дверью, а спокойно сидел себе во всё том же кресле. Зато, опустив взгляд, я обнаружила не слишком аккуратно свёрнутую одежду, которую, подумав, всё же подхватила и заперлась обратно, чтобы переодеться. Однотонная кофта поверх чёрной футболки и неопределённого цвета штаны, которые пришлось несколько раз подвернуть, ощущались, конечно, лучше окровавленных тряпок, но с учётом того, кем они были предоставлены, я с трудом удерживалась от желания выбросить всё это в мусорку. Сказать, что ситуация меня напрягала – не сказать ничего. Я не помнила того, что произошло в подворотне и, тем более, не знала, как опять оказалась здесь, в этой квартире. На мне была кровь, но почему-то ничего не болело, да и раны таинственно исчезли. Даже предположение о том, что я умерла и оказалась в загробной жизни теперь не выглядело совсем уж странным. Если же это всё ещё была обычная жизнь, то какого чёрта?! Как я пережила это? Ублюдок Гэррис ведь и пальцем бы не пошевелил, чтобы остановить своего брата! Уж точно не ради меня. Или боли не было из-за обычного шока, отсутствие ран – следствие помутнения рассудка, а тот обмудок, приторговывающий наркотой, ждёт где-то за дверью? Я ждала подвоха. Даже в тот момент, когда мне протянули другие вещи и несколько документов. Пальцы неосознанно вцепились в новый, естественно, нелегальный, паспорт, в котором красовалась моя фотография. Взгляд пробежался по ровным строчкам с данными. Мираджен Нортон? Имечко то ещё, конечно. Стоило поспорить, что идиот, который это делал, пропустил в имени одну букву. Я продолжала ждать подвоха, когда мне дали какой-то еды, и когда сунули в руки рюкзак с вещами, указали на откуда-то взявшиеся кроссовки и сказали собираться. Забавно, ведь идея о побеге даже не возникла в моей голове. Новый воображаемый друг тоже молчал (или молчала?), позволяя терзаться подозрениями в своё удовольствие. Но, как ни странно, за входной дверью не оказалось ничего, кроме вонючего подъезда. Ни малейшего намёка на присутствие кого-то ещё. Когда передо мной распахнули дверь старой как мир и давно не мытой машины, я победоносно усмехнулась. Ну конечно! Сейчас этот козёл отвезёт меня в лес или какой-нибудь никому не известный угол, где уже ждут его дружки. Мы выехали за город, и все сомнения исчезли. Мир снова подстраивал для моей скромной персоны что-то крайне неприятное, и это было настолько ожидаемо, что хотелось смеяться. «Ну давай, удиви меня» – только и появилась в голове язвительная мысль. Удивил. Когда мы через пару часов подъехали к аэропорту, я окончательно перестала что-либо понимать. Проверка документов, очереди, полчаса ожидания и подъём по трапу к нутру самолёта. Растерянно глядя в окно со своего места, я не понимала: где же подвох? Где удар лопатой по голове? Где подлянка? Отсутствие таковой выбивала из колеи гораздо сильнее, чем любая гадость, которая только могла случиться. Лишь когда самолёт взлетел, дыхание вдруг успокоилось. Снаружи бесконечным голубым простором разливалось чистое небо с редкими клочками облаков. Потрясающее чувство прокатилось где-то под сердцем, выдавливая жалкие остатки серотонина. Это была… свобода? От затхлого пропащего городка в глубине Англии, от старых уже давно бесполезных связей, от побоев. И от беспомощности. С шеи наконец-то сползла верёвка и, не сказать, что расправились крылья, но внутри поселилась уверенность: то, что было раньше больше не повторится. Я больше не допущу тех же ошибок. Я справлюсь. Это обещание никто не мог услышать, но отчего-то казалось, что его беззвучно подхватил второй голос, пообещавший себе ровно то же самое. Всего-лишь мимолётная игра воображения, но на душе совсем чуть-чуть потеплело. Будто мог где-то рядом у меня быть союзник. Моё отражение в окне усмехнулось вслед этим мыслям, а в глазах словно всего на мгновение отразилось небо, сделав их насыщенно-голубыми. Стоило моргнуть, как наваждение исчезло, но едва приобретённое ощущение хрупкого спокойствия всё ещё оставалось. Сегодня мне исполнилось четырнадцать, а моя жизнь началась в третий раз. И теперь я уж точно не собиралась пускать её под откос. Как-никак, ещё и новый город. Через мгновение бравада схлынула, оставляя понимание того, что одним вопросом я так и не удосужилась озаботиться. Вот чёрт. А куда этот самолёт летит-то?!* * *
В отделении полиции весь день творилась такая вакханалия, что впору было забиваться в самый дальний и тёмный угол в надежде на хотя бы несколько секунд покоя. Ночью пара бездомных наткнулась в переулке на сцену, которая идеально подошла бы какому-нибудь хоррору. Оторванные конечности, изуродованные тела, море крови. Словно какой-нибудь фанат, вдохновлённый «Техасской резнёй бензопилой», пытался воссоздать оттуда кадр. И, стоило признать, получалось у него вполне себе неплохо. Бездомные, которые пришли докладывать об этом в участок, вон, настолько впечатлились, что начали «делиться впечатлениями» прямо у стойки регистрации. Конечно, СМИ пронюхали обо всём раньше, чем хотелось бы, а самые бойкие уже успели выпустить кричащие заголовки, поднасрав тем самым полиции ещё больше. Будто мало им было разбирательства с кровавой оргией, подобных которой раньше ещё ни разу за всё время существования города не случалось, так ещё со всех концов начали звонить простые жители, заметившие «кого-то подозрительного». Подозрительности хватало и без их заявлений. Мало того, что на месте преступления обнаружилась неизвестного рода субстанция, с которой теперь разбирались эксперты, так ещё в самом эпицентре мясорубки проходила ровненькая окровавленная цепочка следов босых детских ног. Выживших так и не нашли, если таковые вообще имелись. Начальник полиции нервно теребил краешек коротких усов, одной рукой перелистывая свежую документацию. Ему оставалось каких-то пару лет до счастливой спокойной пенсии, и судьба вдруг решила расщедриться на прощальный подарок! Но если что его и беспокоило сильнее навалившейся ситуации, так это внезапно понабежавшие на следы непонятной жижи эксперты. Откуда они взялись, никто так и не понял. Появились как из ниоткуда, помахали документами и начали путаться под ногами. И не то, чтобы начальник сильно был против – пусть путаются, одним больше, одним меньше, всё одно ничерта не понятно, – но скорость, с которой те объявились, наталкивала на подозрение о том, что всё ещё хуже, чем могло бы быть. По закону жанра, если в дела полиции вмешивается кто-то влиятельный, но посторонний, жди беды. В свете всего этого стоило серьёзно задуматься о досрочном выходе на пенсию.