The Score
Эдди уже полминуты играл в гляделки с копом. Вялый спросонья мозг постепенно соображал, чем обязан такому визиту, а в голове по буквам складывалось ёмкое «Да ёб…». Чувствительное соседское сердце тётки из дома напротив, видимо, таки не выдержало неизвестности и порыве сочувствия незнакомой девочке толкнуло на призыв к доблестным стражам порядка. Заросший недельной щетиной и часто моргающий воспалёнными глазами «страж» стоял на пороге подобно скале, то ли постеснявшись, то ли забыв обозначить цель своего пришествия. Возможно, его самого выдернули из кровати (или ближайшего бара) ради благой миссии, скинутой на первого, кто подвернулся начальству под руку. Эдди его не торопил, но залёгшая между бровями журналиста морщинка ненавязчиво давала понять, что чистосердечного признания господин полицейский молчанкой не добьётся. Впрочем, добиваться было совершенно нечего: большей чистотой и невинностью Брок мог похвастаться, разве что, в детстве. Даже реши полицейский прямо сейчас произвести обыск, он обнаружил бы только пустую квартиру и остывшие за ночь макароны. В том, что девочка, не оценив гостеприимства, тихонько сбежала ночью, у журналиста не имелось абсолютно никаких сомнений. Искать её снова Эдди не собирался, равно, как и помогать мнущемуся на пороге копу, наконец, начавшему что-то вяло бубнить о похищениях, преступлениях и срочных вызовах в частности. Из-за чего становилось непонятно, обвиняет он в чём-то журналиста или просто жалуется тому на жизнь. –Ну? – устав ждать, пока чужой поток мысли, наконец, эволюционирует в полноценное обращение, поторопил Эдди. Коп недовольно моргнул, поскрёб пальцами щетину на подбородке и коротко изъявил своё желание повнимательнее изучить квартирку жертвы соседской добродетели. Эдди в ответ опёрся плечом о косяк, сложил руки на груди и ехидно поинтересовался: –А ордер на обыск есть? Полицейский открыл рот, чтобы ответить, но, по-видимому, на подобный случай начальство никаких указаний не давало, а со скрипом крутящиеся в голове шестерёнки никак не могли самостоятельно выработать искомое решение. Любой старый компьютер мог позавидовать тому, как натурально завис этот кадр. –Он же не планирует простоять тут до вечера? – хмыкнул Веном. Вдруг коп встрепенулся, останавливая сложный мыслительный процесс, и уставился куда-то за спину журналисту. Эдди, не раздумывая, обернулся, чтобы удивлённо воззриться на стоящую в нескольких метрах от него девочку. Она чуть исподлобья глядела в ответ, переводя взгляд с одного человека на другого и обратно. Если бы у кармы имелось лицо, оно, вполне возможно, выглядело бы именно так. Вот теперь объясниться перед «стражем порядка» становилось несколько сложнее. Особенно, если вчерашняя невольная гостья решит по полной воспользоваться ситуацией. Джен приближалась неотвратимо медленно, пока, наконец, не остановилась возле журналиста. Застенчиво потупила взгляд, переступив с ноги на ногу, и, осторожно потянув Эдди за край домашней футболки, невинно поинтересовалась: –Дядя, у нас гости? Коп на пару с новоиспечённым «дядей» одинаково недоумённо уставились на совершенно безмятежное детское личико. –Э… А… Да… – выдавил Эдди. –Вы к нам на чай? – девочка тут же одарила полицейского милой улыбкой. –Нет… спасибо. Я пойду, – машинально отказался последний и, развернувшись, затопал вниз по лестнице. Эдди молча закрыл за ним дверь и с навязчивым ощущением, что чего-то он не понимает, оглянулся на быстро удаляющуюся вглубь комнаты девчушку. Стоило полицейскому отвернуться, она так быстро одёрнула руку, словно журналист мог вот-вот её укусить. И от того ещё более непонятной становилась её короткая сольная игра. –А малышка-то хороша, – довольно протянул Веном. – Эдди, давай оставим её себе? –Мне и тебя хватает по шею, – поспешно открестился от подобной перспективы мужчина. Когда он вернулся в комнату, Джен уже сидела на диване рядом со сложенными одеялом и подушкой, усиленно делая вид, что за ночь к ним не притронулась. Увы, Эдди так аккуратно складывать спальные принадлежности патологически не умел, а потому притворство девочки ушло в пустоту, пусть он ничего ей и не сказал. Джен тоже затевать утренний разговор не спешила. Она, не поворачивая головы, следила, как мужчина прошёлся по кухне, щёлкнул выключателем на чайнике и загремел посудой в попытке найти хотя бы одну чистую кружку. Занятие это было крайне неблагодарное, а потому журналист неохотно подтянул башенку грязной посуды к раковине. Ощущение чужого взгляда, прожигающего спину, ему особо не мешало, но самую малость нервировало. Однако он стоически терпел, притворяясь, будто ничего не замечает. Отмытые кружки оставляли на столешнице мокрые следы-кружочки, пока мужчина искал упаковку с кофе, попутно ворча на засранца-симбиота, вновь заныкавшего куда-то священный напиток. Веном кофе не любил, о чём никогда не забывал напомнить. Каждодневный утренний ритуал хорошо помогал проглотить нервозность по поводу чего-то, во что он, Эдди, снова соизволил вляпаться. Ещё и взгляд девчушки с каждой минутой всё больше напоминал лазер. – Что это сейчас было? – стараясь немного отвлечь гостью от прожигания в нём дыры, поинтересовался журналист с намёком на эпизод с полицейским. – Маленькая благодарность за ночлег, – неохотно буркнула Джен. Тут же пропало и ощущение взгляда, позволив Эдди незаметно выдохнуть. Завтрак, если это вообще можно было так назвать, проходил скомкано и с явно ощущаемым напряжением, большей частью, исходящим от Джен. Девчушка, неохотно приняв ещё одну кружку горячего шоколада, сидела, как на иголках, готовая не то бежать, не то броситься на Эдди с кулаками за малейшее шевеление с его стороны. Ещё и Веном, скотина эдакая, развлекался за счёт ребёнка с её симбиотом, как бы невзначай высовывая своё щупальце, чтобы подвинуть кружку или пошелестеть газетой, чем вызвал у своего хоста стойкое желание прикрыть лицо ладонью. Эдди, забыв про остывший кофе, занимался исключительно тем, что следил за чернильной пакостью, чтобы та слишком сильно не действовала гостям на нервы, и прерывал очередные поползновения в сторону газет сердитым шиканьем. Венома, впрочем, это особо не останавливало, ещё и Джен, чьи глаза меняли цвет на голубой едва ли не каждые пятнадцать-двадцать секунд, наблюдала за происходящим с абсолютно каменным лицом. Снотра, её симбиот, ещё не могла на постоянной основе контролировать тело своего носителя в симбиозе, чем и сдала себя тогда в магазине. Веном списывал это на юность и неопытность, мол, пусть многое в их расу заложено на уровне инстинктов, отдельным вещам всё же приходится учиться. А вот что у него вызывало неподдельный интерес, так это способность Снотры к созданию кристаллов, но на вопросы обе гостьи отвечать не собирались и симбиот, с подачи Эдди, отстал от них. На какое-то время.* * *
Я, признаться, до последнего не верила, что нас отпустят. Как и Снотра. Её настороженность и нервозность прекрасно ощущалась каждой клеточкой моего тела, отдаваясь неприятным, электрическим, покалыванием в мозгу. Она больше не шипела на Эдди, но настрой её нисколько не изменился. Большой и страшный собрат был первостепенной угрозой, находящейся в опасной близости и ведущей какую-то свою, непонятную нам обеим игру. А играть мы совсем не имели желания. Сбежать ещё ночью казалось самым разумным решением, но навалившаяся вдруг усталость, ставшая заметной после ухода журналиста, подкашивала ноги и заставляла голову идти кругом. Это было странным, ведь казалось, что Снотра давно вылечила те несколько ссадин, доставшихся мне в стычке с Веномом. Мой выразительный вопрос в духе «какого хрена?» она поначалу попыталась проигнорировать, но использовать на мне мои же заклинания я не позволила. Знатоки магии исчезновения, они же социофобы, вообще не терпят плагиата, знаете ли. Поэтому отвечать Снотре всё же пришлось, и она неохотно призналась, что сама может только догадываться о причине внезапного упадка сил. Причина, собственно, была довольно очевидной и крылась во внезапно проявившейся способности моей подопечной к кристаллизации. «Внезапно», потому что в момент, когда это случилось Снотра сама офигела, но виду не подала. Так или иначе, кристалл образовался отнюдь не из пустоты. В край ошалевшая от страха симбиот каким-то образом смогла преобразовать часть собственной субстанции, заставив её буквально сцепиться с небольшой частью «кожи» на руке Венома, а затем кристаллизоваться. Вот только сил она на это угрохала просто потрясающее количество, а остатки спустила на моё лечение и поддержку. В результате мы получили то, что получили и проснувшееся чувство голода легло «приятным бонусом» сверху. Хотя – пусть и не хотелось этого признавать, – кружка горячего шоколада, которую дал нам Эдди, пришлась весьма кстати. Во всяком случае, чтобы относительно спокойно переждать ночь. Стоит ли упоминать, что от необходимости ночевать под боком у зубастого страшилища ни я, ни Снотра не были в восторге? Сложившаяся ситуация породила в нас удивительное единодушие и взаимопонимание. Опаску вызывало даже явно нуждающееся в стирке одеяло, предоставленное хозяином квартиры. Я с трудом заставила себя воспользоваться ванной – раз уж нам так благосклонно указали на её местоположение – предварительно проверив несколько раз, заперлась ли за мной дверь. Это всё больше напоминало дешёвый хоррор, и невольно начинало казаться, что из слива вот-вот зловеще потянутся чернильные щупальца или страшенная образина будет ждать за дверью при выходе. Но ни пока я нервно полоскалась под тёплой водой, ни после этого ничего страшного так и не произошло. Квартира оставалась безмятежно тихой, уличая меня в затянувшейся паранойе. Забравшись на диван, я мучительно ждала утра, то проваливаясь в короткий сон, то пробуждаясь от любого шороха, словно в любую секунду кто-то мог на меня наброситься. Но остаток ночи прошёл так спокойно, что утром оставалось лишь ждать двойной порции дерьма. …Которой не последовало, если не считать того, что я собственными руками угробила шанс на спокойный побег в лице незнакомого полицейского. И вот моя возможность обрести свободу тяжело утопала вниз по лестнице, оставив меня материть себя за внезапную глупость. Чем я и занималась, механически пережёвывая сэндвич, приготовленный хозяином квартиры, и стараясь не вздрагивать, когда из-под тёмно-зелёной домашней футболки мужчины то и дело вылезали чёрные щупальца. Сохранять спокойное выражение лица стоило немалых усилий, особенно с учётом эмоций, которые на постоянной основе транслировались со стороны Снотры. В попытке хоть как-то отгородиться от всего этого, я украдкой разглядывала журналиста. Особо любоваться там, в общем-то, было нечем. Выглядел Эдди в точности, как среднестатистический мужик, погрязший в холостяцкой жизни и периодически забывающий о том, что такое уборка. От своего прототипа в фильме он ожидаемо отличался. Как минимум, волосы его имели заметно более светлый оттенок, да и сама причёска выглядела иначе. Глупо, наверное, было думать, что настоящий Эдди с какой-то радости окажется точь-в-точь похожим на игравшего его актёра. Куда более странным казалось то, что определённое сходство имело место быть, кроясь в чертах лица и манере движений. Не заостряя внимания, я могла бы проходить мимо него десять раз на дню и совершенно ничего не заподозрить, но стоило присмотреться внимательнее, как два образа тут же сходились, словно в игре «найди десять отличий». Если кто почти не отличался от версии, показанной в кино, то это Веном. Вытянутая зубастая харя, черная с белыми прожилками расцветка и противный характер – параметры, гарантирующие идеальное сходство, были соблюдены полностью. Я ждала, пока он не начнёт открыто угрожать нам со Снотрой, запугивать, – да хоть зубами для вида пощёлкает! Однако эта сволочь продолжала трепать нам нервы, невинно шелестя газетами, словно свежие новости об асфальте, переложенном на какой-то там улице, составляли основу его интересов на этот день. Когда на нас, наконец, посыпались вопросы, я почти обрадовалась: это хоть немного соответствовало нормальному сценарию похищения. Впрочем, слово «нормальный» уже давно никак не вписывалось в тот перечень эпитетов (зачастую нецензурных), которыми можно было бы описать мою жизнь. А к тому, что происходило сейчас эпитет вообще не подбирался. Я даже наглухо проигнорировала вопрос в попытке прощупать почву и полюбоваться на то, как напускное дружелюбие, наконец, испарится с наших утренних посиделок. Но Эдди вновь лишь невозмутимо повёл плечами – не хочешь, не говори, и в этот момент от давящего чувства паранойи становилось тяжело дышать. Он ведь должен, обязан был сделать хоть что-то! Пригрозить, надавить, разругаться, в конце концов! Напомнить, что Снотра – это угроза, или намекнуть, мол, «я тут царь». Что-то, что всегда делали люди. Когда извращённая пытка, почему-то обозванная «завтраком», закончилась, я вновь изъявила своё желание уйти. Эдди просто проводил меня до двери, распахнув её передо мной. Я прошла мимо него в подъезд, чувствуя, как каждый шаг тяжело вязнет в дрожи. Ноги боялись идти ничуть не меньше меня самой, в ожидании, что дверь захлопнется, отрезая мне путь к свободе или, может быть, меня знакомым образом грубо схватят и затолкнут обратно в квартиру, прорычав «Куда намылилась?». –Слушай… Если будет что-то нужно – звони, – как-то неловко сказал журналист напоследок, протягивая мне сложенный пополам блокнотный листок с записанным на нём номером. –В крайнем случае сюда приходите: у этого дурачка телефон постоянно на беззвучном, – оскалилась чёрная зубастая харя, торчащая из его руки. Эдди недовольно покосился на излишне болтливую жижу, кивнул мне напоследок и закрыл дверь, оставляя нас со Снотрой наедине с нашей свободой.* * *
Я сидела или, вернее, полулежала на прилавке, искренне пытаясь понять логику этого мира, которая моей собственной поддаваться не желала совершенно. Очередная, как мне казалось, проверка от симбиотической парочки начинала затягиваться. С того момента, как нас отпустили, Веном не появился ни на первую ночь, ни на вторую. Как будто он мог во внезапном порыве великодушия взять и решить больше не напоминать о своём существовании. Как будто нас действительно могли отпустить! Но вот уже медленно близился к вечеру и третий день, когда до меня начало доходить подозрение: действительно просто отпустили? Полная напряжённости и непонимания ночь постепенно утрачивала свой мрачный колорит, удивительно легко затерявшись в обыденности беспризорных будней. Словно её и не было. Я вновь искала, где переночевать, шарахаясь от мест сборов других бездомных, как чёрт от ладана, размышляла, чего бы такого подешевле купить себе на еду и как решить проблему ноющей изо дня в день шеи. А между делом предавалась скуке за сменами в магазине, вот, как сейчас. Умиротворение абсолютно пустого помещения за пару часов до раннего закрытия (которое единственный раз в виде исключения доверили совершить лично мне) нарушало лишь периодическое треньканье телефона. После того случая Снотра резко ушла в себя, лишь изредка что-нибудь односложно отвечая на мои обращения. Стихли и малейшие отголоски её эмоций, стянувшись куда-то внутрь блеклой дымкой. Она больше не норовила каждую свободную секунду играться с телефоном, отчего её новые интернет-друзья, увы, никуда не делись. Очередной «треньк» иссушил последнюю каплю моего терпения, вынудив протянуть руку к напросившемуся гаджету и отключить уведомления, поступающие из чатов. Взгляд невольно зацепился за высветившийся на экране столбик сообщений от одного, видимо, сверх меры общительного знакомца моего симбиота. Очевидно, они со Снотрой стоили друг друга и запросто могли посоревноваться в любви к той ужасающей штуке под названием «длительное общение». Знал бы этот несчастный, с кем имеет дело, и навсегда бы зарёкся заводить знакомства в интернете. Я уже собиралась, было, выключить и сам телефон, как очередное пришедшее сообщение брошенным дротиком вонзилось в помотанное за последние дни терпение. Скривившись от раздражения, я, не думая, открыла чат и вывалила на несчастного жаждущего общения собеседника гневное «Да какого ж хрена ты ко мне прицепился?!». Через несколько секунд с той стороны пришло робкое «Э… Извини…», слегка охладившее мой пыл. Я прикрыла глаза, окончательно затыкая извержение огня из тех отверстий, которые для подобного были не предназначены, и, подумав, неохотно напечатала «Не, это ты извини». По правилам интернетного этикета этот явно нежизнеспособный диалог должен был захлебнуться и пойти ко дну, а незадачливый собеседник – гордо вздёрнув нос, размашисто припечатать мой аккаунт клеймом «чёрного списка». Однако с его стороны прилетело понимающее «Паршивый день?», как самое красноречивое обозначение того, что с негласным «этикетом» этот некто знаком не был. Несмотря на то, что по сравнению с реально плохими днями, этот был даже слишком хорош, я ответила утвердительно. «У меня тоже» – признался собеседник. Я и не заметила, как слово за слово у нас завязался разговор.