Но ведь кроме этой последней, ничтожной, исчезающей, почти несуществующей надежды, у нас ничего нет.
- - -
Неделя. Что такое неделя? Семь дней, сто шестьдесят восемь часов, десять тысяч секунд. Время.. Говорят, время лечит всё. Горечь утраты, боль расставания и разочарование в жизни. Словно время это нечто действительно физическое и значимое, и оно, насытившись твоими мучениями, непременно подует на ранку и бережно залепит её заживляющим пластырем. Самая что ни на есть страшная ложь. Оно не лечит. Оно лишь губит, душит долгими ожиданиями весточки от погибшего, ушедшего, предавшего. И ты, отчаянный и бессильный, всё больше возлагаешь надежды на это сказочное "всё пройдёт". И не проходит. Прошла неделя. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч секунд. А боль, нанесённая человеком, которого так самоотверженно полюбила Крис, ни капли не утихла. Она затаилась где-то глубоко внутри, под привычной, вновь вернувшейся маской хладнокровия и безразличия к окружающему миру. Затаилась в ожидании момента, когда станет легче, чтобы снова истеричными потоками слез вырваться наружу. Маши не было. Не было весточек. Не было известий о её местоположении. Больше не было её запаха на одежде. В углу по прежнему стояла сумка с её вещами, к которой татуированная боялась подходить, но даже за ней наемница не пришла. Это заставляло уставшую оправдывать возлюбленную Желточенко поверить, что сказанные ею слова были правдой. Ошибка. Она ошибка для Лебедевой. И, раз уж ей удобно так думать.. Пусть. Кристина не знала, чем ей заниматься в этом городе теперь. Она не может вернуться в свою квартиру. Там, наверняка, будет очередная засада. Она не имеет возможности пойти работать, потому-что её попросту никуда не возьмут. Серая жизнь, какой она и была до встречи с Машей, стала ещё тусклее и потеряла всякие краски. Сплошная беспроглядная чернота. Она злилась на себя. Злилась, потому-что, как оказалось, вся её жизнь состояла в одном человеке. Напрямую зависела от него. И было тошно от своего бессилия. – Крис, твои вещи высохли. Забери их с балкона, пожалуйста, мне пора выходить. – На ходу вдевая в ухо аккуратную серебрянную серёжку, затараторила Лариса, прерывая нескончаемый поток мыслей подруги. Голубоглазая отмерла, откидывая с себя одеяло, и, потянувшись, неспеша вышла из комнаты. Вид собирающейся на работу девушки улыбнул. – Хорошо выглядишь. – Коротко отвечает блондинка, снимая с вешалки чужое пальто и расправляя его, помогая хозяйке дома вдеть руки в рукава. Рыжая благодарно улыбнулась, разворачиваясь. – Как ты, солнце? – Она с тоской заглядывает в голубые глаза, всё такие-же безжизненные, как неделю назад, и с нежностью проводит костяшками по впалой щеке гостьи. Та неловко опустила взгляд, вертя в руках какую-то помятую бумажку. – Полна сил и энергии. – Пытаясь улыбнуться как можно более правдоподобно, блондинка вздохнула, протягивая ту самую бумажку подруге. – Это чек. Эванс прислал мне его после взрыва в поместье. Это всё, что сейчас я могу дать тебе за твою помощь. Кравцова сердито нахмурила брови, легко стукая наманекюренными пальцами по плечу Желточенко. – Ты что городишь? Какие деньги? Не нужны мне твои деньги, ты здесь дома! Ты не обязана мне ничем. – Фыркнув, рыжая развернулась, аккуратно ступая в свои туфли на низком каблуке. – Но если хочешь помочь.. – Она хитро улыбнулась, бросая на так и стоящую с чеком Крис игривый взгляд. – С тебя сегодня ужин! Продукты в холодильнике, готовь, что вздумается. – Спасибо, Лариса. Правда, спасибо. – На выдохе благодарит Штрэфонд, неловко глядя на помятый чек. – Приготовлю лазанью по твоему рецепту. – А ещё лучше сходи с Женей по магазинам. Ходишь в тряпках каких-то бесформенных, никакого вкуса. – Уже выходя на улицу, добавила Лариса. Рыжие волосы тут же растрепались от потоков холодного ветра, от чего Желточенко, стоящая в одних пижамных штанах и майке, поежилась. – Да, босс. – Деловито отдав честь, блондинка улыбнулась, гордо выпрямив спину. Дверь захлопнулась, обрывая смех Кравцовой по ту сторону и вновь оставляя девушку наедине со своими бесами. Мазур же за эту неделю стала для Кристины открытием. Если раньше они грызлись и относились друг к другу, мягко говоря, не очень, то сейчас.. Женя стала приходить в гости едва ли не каждый день. И голубоглазая действительно видела, что та волнуется искренне. В какой момент их взаимоотношения сдвинулись с мёртвой точки не понял никто. Вздохнув, татуированная с разбегу прыгает в постель, дотягиваюсь до подушки и выуживая из-под неё мобильный, подаренный ей Джоном. Да, телефон не новый, но даже он гораздо лучше того, что был у Крис раньше. Она перекатывается на спину, заходя в контакты и с тоской глядя на три единственных номера. Лариса, Джон, и Женя. Больше звонить ей некому. Все возможные номера бывших любовниц, работодателей и торговцев дурью остались на старом мобильном. И её номер тоже. Штрэфонд не помнила его наизусть и считала, что это к лучшему. Ни к чему ей часами смотреть на заветные цифры в желании позвонить и услышать родной голос. Лишний раз причинять себе боль не хотелось. Помотав головой, словно это могло выбросить из головы настойчивые воспоминания, она тыкает пальцем на уже запомнившийся номер, включая громкую связь и оставляя устройство на груди. Из динамика послышались гудки. – Да, Крис. – Зазвучал сиплый голос Мазур из телефона. Видимо, наëмница ещё спала. Раньше блондинке думалось, что они днём и ночью выполняют поручения босса, но Женя не занималась грязными делами. В этом не было нужды. Эванс и Хейс – разные люди. – Сколько ты будешь подушку мять? – С улыбкой съязвила Желточенко, поднимаясь с постели и неспеша направляясь на второй этаж, где находился балкон. Лариса ведь просила забрать вещи. Из динамика послышались ворчание и шуршание. – Ты с ума сошла? Девять утра, Желточенко! – Вдруг повысила голос наëмница, заставляя девушку довольно улыбнуться. – Я хотела попросить.. – Крис нахмурилась, удивляясь тому, насколько она стала спокойной и вежливой. Она скривилась, закатывая глаза. – Короче, погнали по магазинам. Мне нужно купить что-то из вещей, иначе Лара швыряет меня из дома в моих обносках. – Я бы вышвырнула тебя давно, если ты и их будишь в такую рань! – Недовольно забубнела Мазур, вздыхая. – Давай ближе к вечеру. И не звони мне, дай поспать. Я за тобой заеду. – Да, папочка. – Весело хохотнула Кристина, получая в свою сторону кучу ругани и агрессивное "иди в задницу" прежде, чем телефон жалобно зашелся короткими гудками. Снова стало нестерпимо одиноко. Эта зелёная тоска проходила лишь в моменты, когда кто-то был рядом. Наедине с собой Штрэфонд потухала, вновь и вновь прокручивая в голове их с Лебедевой короткий, но такой насыщенный роман. Эта женщина определённо оставила отпечаток на её жизни. Клеймо, стереть которое уже невозможно. Отложив телефон на полку, блондинка выходит на балкон, с упоением вдыхая в лёгкие морозный ноябрьский воздух. Деревья за забором уже покрылись инеем. Вот-вот пойдёт первый снег, и это, почему-то, дарило некое умиротворение. Она любила эту пору. Любила этот зной и холод, забавные шапки прохожих и веселящихся в снегу детишек. Зимой ей всегда было спокойно. Но сейчас всё иначе. Стянув с выдвижной сушилки свою кофту, голубоглазая начала складывать её, неожиданно для себя нащупывая что-то в кармане. Смутные воспоминания посылают по телу разряд молнии. Мгновенно вскипев, она сминает вещь в руках, отбрасывая от себя подальше и глядя на неё, словно кофта действительно может нанести ей вред. Записка. Там лежит записка от неё. Гневно подойдя к брошенной одежде, татуированная дрожащими руками вынимает из кармана помявшуюся после стирки бумажку, прорываясь разорвать её, но, сделав лишь маленький надрыв, без сил оседает на пол. – Сука! – Обречённо рычит девушка, подтягивая колени к себе и утыкаясь в них лбом. Слезы сами просились наружу и контролировать это было сложно. – Только попустило.. Уже не видя смысла сдерживать очередную порцию истерики, она не глядя разворачивает записку, через силу открывая глаза. Прозрачная жидкость тотчас выплеснулась наружу, оставляя на исхудавшем лице две мокрые дорожки. Аккуратные буквы слегка расплылись после стирки, но прочесть послание всё ещё представлялось возможным. " Крис. Я знаю, что ты будешь злиться, но.. " – Девушка улыбается, роняя на ровные строки солёные капли, застилающие глаза. Остатки разума твердили не читать дальше, но желание вновь прочесть то, что было написано в конце, пересиливало. Болезненная улыбка так и застыла на светлом лице. " Я больше не хочу видеть твоей крови по моей вине. " – Эта строка вызвала судорожный выдох. Блондинка словно опять ощутила на своих руках чужую густую кровь. Невинную кровь. И хотя головой она понимала, что на ней нет вины, но скурпулезная душа приняла этот груз на себя, обременяя. Сплошные "но если бы.." " Я заберу тебя после дела и мы уедем воплощать общую мечту. " – Обрывки разговоров о собственном домике на отшибе фотоаппаратной плёнкой пронеслись в голове, забивая в горло густой комок невыраженных эмоций. Захотелось кричать, чтобы выплюнуть его, но она понимала, что это не поможет. " Для меня слово любовь не больше горячего воздуха, выходящего из лёгких людей. " – Словно желая подтвердить эту фразу, Штрэфонд выдыхает, опаляя замерзающие руки горячим дыханием. Действительно. Просто горячий воздух. " Но с тобой хочется дышать чаще и в полную грудь. " – Выстрел в голову, повлёкший за собой тихое завывание и дрожь в ногах. Голубоглазая аккуратно откладывает записку на пол рядом с собой, пряча голову в коленях и слегка покачиваясь. Больно. Также больно, как было неделю назад. Потому что всё действительно не могло быть так сладко, как они мечтали. Их чувства обернулись раздраем и полной пустотой в месте, где раньше нестерпимо жгло от чувств друг к другу. Нет. Она не сможет уничтожить эту записку. Или просто не хочет..***
Где-то за стенкой, разрываясь, плачет ребёнок. Это продолжается уже на протяжении часа, поэтому создавалось впечатление, что горе-родители оставили младенца в номере одного. В окно оглушающе громко стучит дождь, крупными каплями оседая на прозрачном, вычищенном стекле. В голове стоит гул. Мысли синхронно давят на обнажённые нервные клетки, не утихая в голове. От этого Лебедева ощущала себя выжатой, ослабленной, неуравновешенной, потому что выловить какую-то определённую мысль было невозможно. Просто гул. Просто гул уже на протяжении недели. Ночь после драмы в поместье Хейсов она провела на мосту. Идти искать ночлег не хотелось совершенно. Поэтому она предпочла свернуться калачиком на холодном металле, всю ночь дрожа под проливным дождём. Она считала, что заслужила этого. Ей некуда идти. Не к кому обратиться. Теперь, добившись полнейшего одиночества, она жалела о каждом своём действии. Всё это время выйти из номера трехзвездочного отеля казалось чем-то заурядным. Она два раза в день спускалась в кафе на первом этаже, чтобы закинуть в желудок хоть что-то, после чего, прихватив из бара бутылку вина, упивалась болезненным одиночеством в четырёх стенах. Уже не было мыслей о Хейсе. Ни о нём, ни о Маркусе, ни о погибшей Аманде, ни о чем. Хотелось лишь вернуться назад, остаться лежать в приятных объятиях Штрэфонд и не покидать её. Но реальность была суровой. Наконец открыв глаза, Мария апатично смотрит в стену, осознавая, что всю ночь проспала в обнимку с одеялом. Раньше она так не делала. Но теперь, когда Крис показала ей ту сторону, где тебя уважают, любят и оберегают, было сложно вернуться к привычной жизни. Да и, в этом городе этого уже не выйдет. Со всех сторон поджидает опасность. Эванс, Хейс, Браун. И каждый норовил оторвать у неё кусок плоти за содеянное. Тошно. Безэмоционально прикрыв глаза, наемница садится на постели, тяжело вздыхая. Она хмурится, потирая затекшую шею и тихо мыча. Номер выглядел тускло, пусто, удручающе. Или это она смотрела на него в таком русле. Время на часах, стоящих на тумбе, перевалило за полдень. Собственная лень и апатия уже осточертели. Но силы и всякая энергия словно покинули девушку в последнее время. – С этим нужно что-то делать.. – Тихо прошептала Лебедева, массируя виски пальцами и удивляясь своему осипшему голосу. Верно. Она ведь неделю практически ни с кем не разговаривает. – Что-то делать.. Брюнетка спускает ноги на пол, ощущая холод покрытия и неосознанно вспоминая, как Желточенко постоянно проявляла заботу к ней – любовница всегда бережно натягивала на неё тёплые носки, чтобы она не мерзла. В носу неприятно засвербило от собственных мыслей. – Да, давай, добивай себя, Лебедева. – Удрученно отругала себя кареглазая, поднимаясь с постели и неспеша направляясь в ванную комнату. Лёгким движением руки она сбрасывает с себя халат, заботливо предоставленный отелем, и, уже включая воду в душевой кабине, случайно бросила взгляд на отражение в зеркале, дернувшись. Увиденное ей не понравилось. Быстро отвернувшись, Мария хмурится, поджимая губы. Рука так и осталась под мощным потоком воды в кабинке, раскрасневшись от высокой температуры. В голове вдруг поселилась непонятная жалость к себе. Когда она успела стать такой слабой? От собственного поведения стало мерзко. Фыркнув, наëмница гордо расправила плечи, делая шаг назад и высокомерно заглядывая в лицо собственного отражения. Будто до этого она боялась посмотреть в свои же глаза. Увиденное навевало отвращение. За последнюю неделю лицо приобрело нездоровый, бледный оттенок, и без того худые щеки впали внутрь, глаза опустились, тяготимые синими мешками под глазами, а тощими скулами можно было дробить лёд для бренди. Взгляд опускается ниже, исследуя выступившие рёбра и тазовые кости. Лебедева напоминала себе живой труп. – Конечно, питаться как попало.. – Попыталась внушить себе девушка, стараясь не обращать внимания на надломленный голос. Словно дело было действительно только в питании. Разочарованно отвернувшись, Мария забирается в душевую кабину, вздрагивая, когда чувствительную кожу спины обдает кипятком. Она сжимает зубы, не выходя из-под воды, и регулирует её температуру, расслабляясь и закрывая дверь в кабинку. Прозрачное стекло моментально запотело. Лебедева подвисла, бездумно водя по нему пальцами, вырисовывая незамысловатые узоры. Истощённое тело расслабилось в теплом душе, но хотелось другого. Тело хотело другого. Уши хотели другого. Глаза и.. Сердце тоже хотело совсем не тёплой воды. Закусив губу, брюнетка аккуратно выводит на стекле имя, крутящееся в голове днями напролёт. Словно визуализация могла как-то облегчить ношу и чувство вины, которые она сама возложила на свои плечи. Озвучить вслух написанное казалось невозможным. В груди неприятно щемило и ныло. Мария закусывает губу, грубо стирая имя любовницы со стенки кабины, и судорожно оседает на мокрое дно, обхватывая колени руками и слепо наблюдая, как капли плавно стекают по стенкам. Вновь захотелось плакать. Но было уже нечем – всю жидкость из организма она выплакала в первые два дня. Потом пришла пустота. Сейчас в этой пустоте снова пульсировала, подобно вот-вот взорвущейся бомбе, глухая боль. – Нужно что-то делать.. – Вновь запричитала девушка, качаясь из стороны в сторону, словно душевнобольная. Осознание бессмысленности собственной жизни без Желточенко претило и являлось правдой одновременно. Общие планы на будущее вдыхали в неё жизнь. Уютный дом, собака, спокойные будни рядом с близким человеком – такие простые вещи для каждого казались для неё сокровищем и чем то несбыточным. Но одной ей это было не нужно. Вновь погрязнуть в одиночестве было невыносимым. Как бы сложно не было признавать это самой себе – без блондинки жизнь снова станет адом, полным самобичевания. А заменить её кем-то.. Казалось неправильным и отвратительным. Впустить в своё сердце кого-то другого уже невозможно. Решительно сжав руки в кулаки до побеления кожи, наëмница выбралась из кабинки, так и не вымывшись, и, укутавшись в свежее полотенце, вышла из ванной. Разряженный телефон одиноко валялся рядом с постелью. Нарыв в тумбочке не распечатанную зарядку для посетителей, Лебедева плюхнулась в кровать, оставляя мобильный заряжаться рядом с собой. На лице расцвела глупая улыбка. И только в этот момент в голову стукнула мысль о том, что кроме экипировки и ванного халата у неё ничего нет. Угрюмо поджав губы, кареглазая сползает с кровати, подходя к окну и осматривая окрестности. Рядом с отелем, в котором она остановилась, была всего пара неприглядных бутиков. Но это сейчас мало волновало. Натянув гостиничный халат прямо на голое тело и ступив в лёгкие тапочки, девушка прихватила с собой едва зарядившийся телефон, закрывая номер ключ-картой и совершенно не стесняясь своего внешнего вида. Прохожие провожали сумасшедшую наëмницу скептическими взглядами, словно она – единственное белое пятно на кромешно-темном холсте неуклюжего художника. Но ни это, ни ледяные порывы ветра, неприятно покалывающие распаренную кожу, не останавливали её. Пальцы рук привычно набирали нужный ей номер, заставляя сердце в грудной клетке трепетать и подпрыгивать в предвкушении задуманного.***
Автомобиль плавно подъехал к невысоким воротам дома Ларисы, притормаживая прямо в грязной луже. Погода стояла несносная. Мелкий дождь раздражал, отчего хотелось закрыться дома и не выходить никуда. Но компания Эвансов уже порядком достала. Поэтому Мазур стала с готовностью проводить время в чужом доме, не позволяя совсем развалиться опустошённой Штрэфонд. Да и, чего скрывать – не проникнуться к наивной и добродушной Ларисе было трудно. Тоскливо оглядев закрытые ворота, Евгения опустила голову на руль, закусывая губу. Иногда знания о предстоящем накладывают на плечи груз ответственности. И она не понимала – стоит Крис знать об этом, или позволить всему этому безобразию плыть по течению. Ведь это совсем не её дело. – Она там что, красится.. – Нервно выдохнула брюнетка, садясь и с силой вдавливая кнопку на руле внутрь. Раздался протяжный сигнал. Затем ещё несколько, пока, наконец, входная дверь дома не открылась и оттуда не показалась светлая нечесанная макушка. Окинув приближающуюся блондинку оценивающим взглядом ещё из машины, Мазур вздохнула. Нет. Точно не стоит. Это совсем не её дело. – Что села? Пошли! – Приоткрыв пассажирскую дверь, Штрэфонд пригнулась, нервозно поглядывая на знакомую. Лицо пришедшей снова выглядело уставшим и осунувшимся. Значит, опять приходила истерика. – Садись в машину. Я не собираюсь устраивать с тобой романтическую прогулку под дождём. – Недовольно заявила брюнетка, цвыркая языком. Желточенко сморщила нос, вопреки этому с готовностью плюхаясь в мягкое сиденье и нарочно громко хлопая дверью, от чего хозяйка авто вжала голову в плечи. – Это за то, что ты не хочешь романтической прогулки. – Ухмыльнувшись, Крис вытянула ремень безопасности, пристегиваясь и выжидающе глядя на водителя. Мазур на это лишь закатила глаза, заводя машину и плавно выруливая обратно на дорогу. – Тебе романтики не хватает? – Не задумываясь съязвила кареглазая, тут же неловко поджав губы, однако, даже если подобное и задело собеседницу, виду она не подала. – Особенно с тобой. – Желточенко спокойно смотрела за дорогой, мысленно находясь где-то далеко от своего тела. Она неосознанно перебирала в руках полученный чек. Узнать его Мазур не предстало сложным. – Думала, ты давно потратила его на какую-нибудь травку. – Попыталась развеять обстановку наëмница, заворачивая на оживлённую улицу и останавливаясь на проклятом светофоре. – Я давно не принимаю. – Отрицательно мотнула головой татуированная, наконец поворачивая голову к знакомой. – Мне нужны.. Договорить не позволила тихая вибрация телефона в заднем кармане. Нахмурившись, блондинка тянется за ним, разблокировав экран, и, открыв непрочитанное смс, шокированно замирает. Евгения напрягается. – Что там? Но ответа не последовало. Кристина так и сидела, вперившись в экран огромными глазами и по нескольку раз вчитываясь в короткое сообщение от неизвестного адресата. Не выдержав молчания и забив на уже зелёный свет светофора, брюнетка выхватывает телефон, под раздражающий звук сигналов автомобилей позади читая злополучное смс. " Сегодня в восемь вечера на набережной у Бруклинского моста. " И не было сомнений совершенно, кому принадлежал этот неизвестный номер. – От кого оно? – Решив сыграть на дурака, кареглазая возвращает телефон хозяйке, наконец продолжая движение и чертыхаясь на сигналящих позади водителей. – Как будто ты не догадалась. Кто кроме Ларисы мог написать мне? – Заторможенно отвечает Желточенко, проводя большим пальцем по сообщению на экране. Мазур не упускает этот жест, вздыхая. – И что, ты.. – Она запинается, щурясь. – Пойдёшь? – Ты любила её? – Задаёт громкий вопрос блондинка, не глядя на собеседницу и нервно дергая ногой. Вторая опешила и едва не подавилась воздухом от удивления. – Любила. – Пошла бы? – Горько усмехнувшись, голубоглазая поворачивает голову, рассматривая профиль наемницы. Внутри в одночасье похолодело от подобного развития событий. Зачем ей встреча? Что Лебедева задумала? Добить? Увидеть, во что превратилась Штрэфонд по её вине? Брюнетка задумчиво смотрит на дорогу, пытаясь совладать с эмоциями. Как ни странно, её пылкая влюблённость к подруге прошла с лёгкостью пера. Она даже не успела заметить, когда перестала думать о ней и доставать её фото из-под подушки, подолгу рассматривая. Однако ответ на вопрос девушки был очевиден. – Да. Я бы пришла несмотря ни на что. Кристина кивает больше сама себе, опуская голову и крепче сжимая телефон в руке. Хотелось увидеть её. Посмотреть в глаза, при этом не показав, что скучала. Не показав собственной боли и отчаянного желания встречи. – Вот и я прийду. Автомобиль плавно завернул к торговому центру, погружённый в молчание и некую тревожность.***
Волны плавно подплывали к берегу, с лёгким всплеском разбиваясь о прибрежный песок. Со стороны Статуи Свободы даже с этого берега слышался гул голосов и громкая ярмарочная музыка. Декабрь. Отличное время для туристов, чтобы не застать здешние морозы и посмотреть на достопримечательность во всей красе. Позади, на лавочках, тихо воркуют счастливые парочки, прогулочным шагом бродят пожилые женщины и мужчины, блаженно оглядываясь по сторонам. Очередной поток холодного ветра взъерошивает распущенные волосы, они путаются в накрашенных ресницах, доставляя дискомфорт и заставляя нервничать. Лебедева нервно заправляет волосы за уши, подмечая, что руки её трясутся от ожидания. Придет ли она? Как поведёт себя? Может быть, ударит или выскажет накипевшее? Хотя, этот вариант не пугал вовсе. Главное, чтобы пришла. Главное, чтобы нашла в себе силы появиться перед человеком, который втоптал её в землю. А наëмнице нужно найти в себе силы заглянуть в её глаза после содеянного. – Я даже не знаю, что говорить ей.. Господи. – Обречённо стонет брюнетка, судорожно поправляя на себе новое платье и тонкое пальто, которое, вообще-то, нихрена не грело. Она закусывает губу, пытаясь взять себя в руки и остудить голову, и, заглянув в телефон, убеждается, что любовница опоздала уже на пятнадцать минут. Пытается проучить? А может, она вовсе не придет?.. И в этот же момент, словно опровержение её мыслям, вдалеке показывается знакомый силуэт. Её непослушные белокурые волосы, привычно собранные в низкую гульку, выбивались и лезли в лицо, а походка выдавала полную уверенность и собранность, которой всегда восхищалась Лебедева. В горле мгновенно пересохло. Опытная наëмница, взрослая девушка, повидавшая многое и всегда безэмоциональная, в этот момент захотела развернуться и зашагать прочь. От нервов, испуга, или чего-то ещё, она и сама не понимала причину этому. Её тянуло пойти навстречу и стоять на месте одновременно. Ноги в высоких ботинках онемели и будто приросли к земле. Кончики пальцев покалывало, а щеки краснели от предстоящего диалога. Хотя она даже не знала, с чего начать. И куда же подевалась прежняя самоуверенность в этот момент?***
Раздумывать о том, стоит идти, или нет, блондинка даже не собиралась. Она знала, что пойдёт, сразу, когда прочла сообщение. Штрэфонд считала себя слабачкой из-за того, что пошла на встречу с человеком, который нанёс ей такой удар. Но ещё больше она ругала себя за то, что продолжала любить Лебедеву после этого. Но сердцу ведь не прикажешь, верно? Верно. Потому что в момент, когда она увидела любовницу еще из далека, в грудной клетке разразился настоящий фейерверк эмоций. Она старалась придать себе как можно больше прежней уверенности и непринужденности, но знала, что как только заглянет в эти карие глаза – провалится с треском. – Только не разревись, идиотка. – Тяжело сглотнув, шепнула сама себе Желточенко, когда до наëмницы оставалось всего несколько десятков шагов. Она была так прекрасна. Как и всегда, впринципе, но сейчас, после произошедшего и недели разлуки, она казалась по-особенному красивой. И с каждым шагом голубоглазая теряла свою уверенность, нервно прикидывая в голове, как вести себя рядом с этим человеком. Что сказать? Как смотреть? Однако думать об этом было уже поздно, когда расстояние между стремительно уменьшилось до пары метров. Обеим показалось, что воздух в атмосфере испарился со скоростью света. Они остановились друг напротив друга, молча глядя друг другу в глаза и боясь сказать что-то, словно от слов это мгновение рассыпется тысячами осколков и они снова проснутся в разных постелях. Только сейчас Крис заметила, как истощена Лебедева. Родное лицо стало угловатым, изнеможенным, и тонкое, совсем не по погоде одетое пальтишко не могло скрыть болезненной худобы кареглазой. Захотелось просто без слов обнять её, согреть, спрятать от всего, как раньше, но она сдерживала себя. Как раньше уже не будет. Это она понимала ясно. Мария же растеряла всё своё хладнокровие, стоило Штрэфонд остановиться в паре шагов от неё. Она видела, как чуждо смотрели голубые глаза, и отчаянно пыталась отыскать там хоть толику прежнего тепла. И оно плескалось где-то там, на дне, гонимое болью. – Ты.. – Неожиданно для себя начала Мария, обхватив себя руками от очередного порыва ветра. В груди так нестерпимо щемило, что хотелось закричать, вытиснуть это чувство. А разум отказывался воспринимать то, что девушка всё же захотела встречи. – Ты пришла.. От голоса, такого долгожданного и родного, в животе Желточенко тугим узлом затянулась накопленная за это время боль. Её голос звучал отчаянно, так, словно она действительно жалеет обо всём. Так, словно она тоже невыносимо скучала. – Ты звала.. – Сдержав в себе очередной позыв сжать возлюбленную в отчаянных объятиях, болезненно прошептала в ответ татуированная. Они молча уставились друг на друга, наблюдая, как в чувственных глазах каждой скапливается непрошенная солёная жидкость."Я пришла, потому что ты звала меня." "Я звала, потому что знала, что ты придешь."