***
Ее забрали. Врачи назначили Гермионе экстренное кесарево. Ему сказали, что у нее отслойка плаценты и преждевременные роды. Звучит пугающе. А врач не выглядит слишком уж воодушевленно. Даже Марта — акушерка и по совместительству медиковедьма — смотрела на все это с толикой ужаса. Когда он отпустил ее руку, Гермиона выглядела почти мертвой. Что-то бессвязно лепетала, и у Блейза самого потекли слезы от этого зрелища. Он очень привязался к ней. Она стала ему сестрой, которой у него никогда не было. И малышка… Это девочка. Он недавно узнал. Всего-то месяц назад. Она была так счастлива в тот момент. Забини горько усмехнулся. Он никогда ей не говорил. Хотел сделать сюрприз к рождению крестницы. Но он купил для них дом недалеко от собственной виллы. Этот дом был немного меньше, но стоял прямо на берегу Средиземного моря. Ему на днях отдали документы на ее имя. Он сидел на идиотском кресле с зеленой обивкой, потрясывая правой ногой. Глаза прикрыты, а голова откинута к холодной больничной стене. В этой больнице он впервые услышал звук детского сердечка. В первый раз увидел ее личико. Гермиона всегда брала его с собой. Его маленькая храбрая львица. Надо сказать, что раньше он побаивался ее. Да что он. Весь Аврорат по струнке рядом с ней ходил. А потом он нашел ее. Полностью разбитую, с безжизненными глазами и почти таким же телом. И тогда весь мир перевернулся. Блейз даже прекратил общение с Малфоем. Ну как прекратил. Свел до самого минимума. Смотреть и разговаривать с ним не хотелось. Гермиона запретила кому-нибудь говорить о своем положении. И вот он здесь. Сидит у двери в операционный отсек и ждет хоть каких-нибудь новостей. Наконец дверь открывается и Блейз резко подскакивает с кресла почти подлетая к доктору. Марта хмурится, но все же уголки ее губ приподняты. — Малышка родилась раньше срока. У нее еще плохо развиты легкие. Поэтому мы продержим ее в стационаре. Мерлин. Это же плохо да? Но она жива. Это главное. Его кулаки незаметно сжимаются. — С мисс Гермионой все в порядке. Она потеряла много крови и ближайшие часы проведет в реанимации. Не волнуйтесь мистер Забини, — женщина кладет руку ему на плечо. И это его успокаивает. Они живы. Его девочки живы. — С ними все будет хорошо. — Когда… Когда я могу их увидеть. Женщина посмотрела по сторонам, точно что-то обдумывая. — Я не могу пропустить вас к Гермионе, мистер Забини, — он понимающе кивает. — Но могу провести вас к малышке. И она привела… Блейз никогда не видел новорожденных детей, но они точно не должны выглядеть так. Она такая хрупкая. Совсем крохотная. Ему не позволили подходить близко. Лишь смотреть издалека на реанимационный бокс, в котором лежало крохотное тельце. Марта сказала, что она весит чуть больше полутора килограммов. Вокруг нее вились, словно змеи, дюжина разных проводов. — Привет, малышка, — тихо прошептал он в пустоту. Его малышка. Его маленький храбрый воин, чьего имени он так и не узнал. Но скоро узнает.***
Драко честно не знал, что ему делать. Когда Блейз забрал Гермиону из квартиры, он совершенно растерялся. Голова шла кругом. Сердце отказывало нормально работать, а легкие не хотели качать кислород. Драко не задержался в квартире. Ему нечего было там делать. А что делать, он вообще не понимал. Должен ли он найти их? Позвонить? Отправить патронус? Мерлин, а если…***
Часы показывают пять утра, когда коридоры больницы посещает один молодой мужчина. Он идет уверенно. Будто точно знает куда ему нужно, хотя никогда здесь не бывал. — Блейз? Мужчина дергается от такого знакомого голоса. Медленно, но он все-таки поворачивает голову влево. Драко, мать его дери, Малфой стоит в паре метров от Блейза. Его волосы взъерошены. Губы плотно сжаты в тонкую линию. Блейз хмурится. Его идеальные черные брови сходятся на переносице. Малфой? Какого черта он здесь забыл? — Ты? — шипит сквозь зубы Забини, понимая, что это он был в квартире. Он поднимается со скамьи так быстро, что мог бы посоревноваться со скоростью света. В три широких шага Блейз подлетает к нему и хватает за края кофты, так что костяшки пальцев начинают белеть на черной коже. Его взгляд способен метать молнии. А Драко, кажется, смирился с тем, что он заслужил все это. — Ты?! — опять выпаливает Блейз и с силой встряхивает его. — Какого хера? А? Какого хера, ты здесь забыл? Блейз с силой отталкивает его назад, а глаза наполняются непролитыми слезами и горящим огнем ярости. Драко слегка покачивается. — Мне жаль, — тихо произносит он. Ему действительно жаль, что так произошло. Он не хотел. Блейз ухмыляется. И от этой улыбки становиться жутковато. — Тебе жаль, — тихо проговаривает он, слегка покачивая головой. Ему блять жаль… — Тебе жаль?! — его голос разрывается и становится похож на дикий рев. — Ты чертов кусок дерьма. Блейз замахивается и ударяет прямо в его аристократичный нос. Слышится хруст. Кто-то закричал на заднем плане. Наверно, одна из медсестер. Драко пытается зажать нос рукой, но не успевает этого сделать, как Блейз толкает его в грудную клетку, и он упирается в больничную стену. Воздух выбивается из его легких от сильного толчка. — Она могла умереть, — Блейз со всей силы ударяет блондину в живот, прямо в район печени, но он успевает напрячь пресс, отчего удар выходит не со всей силы. — Умереть, понимаешь?! — ревет он и со всей дури ударяет кулаком о стену рядом с лицом Драко. Блейз не может больше смотреть на него. Если бы с девочками что-то случилось, он бы никогда ему этого не простил. Парень делает шаг назад, смотря в пол. Он не знает, что ему теперь делать. Желание избить его до смерти все еще плещется в венах. — Они обе могли умереть, — шепчет он себе под нос, но Драко все равно все слышит. Хорошо, что рядом нет других пациентов. Хорошо, что рядом вообще никого нет. Была медсестра, да и та убежала. — Я не хотел этого, Блейз, — произносит Драко, держась рукой за нос, пытаясь остановить кровотечение при помощи невербальной магии. — Прости, что подверг Гермиону и твоего ребенка опасности. Стоп! Что? Моего ребенка? Он, блять, долбанулся? Блейз издает неверящий смешок и поднимает свои черные глаза на собственного бывшего друга. — Это твой ребенок, Малфой! — его голос даже не дрогает, совершенно обычная интонация. Но это заставляет Драко замереть. Мышцы в его теле атрофируются и распадаются на маленькие частички. Это. Твой. Ребенок. Авада Кедавра звучит не так устрашающе. Эта фраза как памятник на его могиле. Нет! Целая чертова, плита из-под которой никогда не выбраться. И Драко оседает. Складывается пополам, сползая по стенке, словно карточный домик. Бам! — Ты столько раз говорил ей держаться подальше от опасности. Хотя главной опасностью в ее жизни всегда был ТЫ, Малфой, — выплевывает Блейз, и его голос пропитан отвращением. Это разбивает его, и из его горла вырывается дикий крик, прикрытый беззвучным Силенцио. Ему еще никогда не было так больно. Ни пытки, ни круциатус Темного Лорда, ни что не сравнится с той болью, что он ощутил сейчас. Драко упирается локтями в согнутые коленки и зарывается пальцами в собственные волосы, с силой оттягивая платиновые прядки. Он облажался. Нет! Это хуже. В миллион раз хуже. Он мог потерять ее. Действительно потерять. Теперь навсегда. Мерлин, она носила его ребенка. Блять. Блять. Блять. — Она очнулась, мистер Забини, можете к ней пройти, — произносит медсестра, с интересом оглядывая разыгравшуюся перед ней сцену, но никак это не комментирует. Для Драко ее голос едва слышен. Он где-то там на задворках гуляет, словно сквозной ветер, не успевая зацепиться за его сознание. Ад существует. Тем более он существует на Земле. Драко сам только что в этом убедился. Его жизнь еще никогда не рушилась с такой скоростью. Никогда.***
Гермиона надеется, что это все просто плохой сон. Ужасный кошмар, который скоро закончится. А там новый день. Но нет. Ее сказка, как всегда, не с прекрасным хэппи эндом. Жизнь, в который раз, решила посмеяться над ней. Руки дрожат, когда она кладет их на уже плоский живот, и из ее рта вырывается жалобный стон, а глаза заполняются новой порцией слез. Медсестра сказала, что с ней все хорошо, но… Она не видела свою девочку. Гермиона так и не услышала первого крика и не прочувствовала все прелести родов, кроме страха и ужасной боли. А все из-за него. Если бы он не появился в ее квартире — этого кошмара бы не было. — Как ты? — Гермиона узнает знакомый ласковый голос, что слышала на протяжении последних месяцев, и улыбается. Ее улыбка вымученная, но благодарная. Блейз идет, шурша своими ногами по полу. Гермиона лишь приподнимает голову и встречается с таким уже родным взглядом. — Жива, — выговаривает она и грустно усмехается. У Блейза вырывается смешок, а губы растягиваются в улыбке. Он садится рядом с ней и берет трясущуюся руку, в которой стоит катетер, в свои ладони. Блейз целует ее руку, а на его глазах в очередной раз наворачиваются слезы. — Меня не пускают к ней, — жалобно произносит Гермиона. — Они, — ее голос срывается, и Блейз успокаивающе кладет правую руку на ее волосы, начиная перебирать волнистые пряди. — Я знаю, знаю, Гермиона, — Блейз сладко улыбается, и эта улыбка отдается глубоко в ее душе. — Она такая красивая, Гермиона. — Ты видел ее? — ее брови взлетают вверх, а голос подскакивает на пару октав. Блейз начинает посмеиваться. — Да, — он уверено качает головой. — И поверь мне, она самое красивое создание, что я когда-либо видел. — Правда? — Правда. Слезы произвольно вырываются у нее из глаз, а Блейз начинает аккуратно вытирать их большим пальцем, растирая влагу по щеке. Забини видел ее малышку, но она нет. Она ужасная мать. Она допустила это. Если бы… — Эй, тише. Ты ни в чем не виновата. Слышишь? И ты справилась. Все позади, — уверенным голосом начал тараторить Блейз, видимо почуяв неладное. Мерлин, как же она ему благодарна. — Скоро вернется Марта с зельями, и ты сможешь ее увидеть. Хорошо? У нее нет сил говорить, и она лишь приподнимает уголки губ в знак согласия. Это все. Она безумно устала. Ее глаза медленно закрылись, и больше она не видела и не ощущала кошмара.***
В детском отделении реанимации стоит лишь один бокс с маленьким младенцем внутри. Часы, что висят на стене при входе, показывают двенадцать часов дня. Медсестра, что следит за малышом, только что вышла, оставив молодую мать со своим чадом. Гермиона сидит в специальном кресле для инвалидов. Даже после зелий ей все еще нельзя вставать или тем более ходить. Слишком опасно. Молодой человек стоит в паре метров от нее, сложив руки на груди. Он не желает мешать. Девушка упирается лбом в стеклянный бокс и улыбается, хотя по ее лицу опять текут слезы. Внутри все еще утыканное разными проводками лежит ее маленькое чудо. Пухленькие губки посасывают пустышку, что на фоне ее миниатюрного личика, выглядит слишком огромной. Из-под белой шапочки, что слишком ей велика, торчит маленький завиток белых волос, и Гермиона усмехается этому. В папу… — Привет, кроха, — девушка просовывает руку в специальное отверстие и касается маленьких пальчиков подушечкой среднего. Ее кожа слегка шероховата и местами покрыта корочкой. — Я твоя мама, ты знаешь, — на слове мама она болезненно сглатывает. — Все будет хорошо. Я обещаю. Твоя мамочка и крестный о тебе позаботятся, Ари. Она сидит с ней рядом полчаса и молчит. Ее глаза внимательно запоминают каждую возможную деталь. Ее малышка. Вместо медсестры приходит Марта и дает малышке порцию зелья. Это ускорит процесс, что уже сумели достичь с помощью магловских технологий. Она говорит, что через пару дней они смогут поехать домой. Прежде чем отпустить их, Марта ласково гладит Гермиону по голове и шепчет какие-то слова. Лишь затем Блейз берётся за ручки коляски, и они выезжают из этого места. — Я назвала ее Ариес, — говорит она, когда Блейз почти подвез ее к палате. Гермиона знает, что тот улыбается. — Ласково Ари. — Ариес… Мне нравится. — Мне тоже. Блейз открывает дверь и провозит коляску внутрь комнаты. Он помогает ей лечь на кровать и заботливо укрывает одеялом. — В честь созвездия, — он держит руками одеяло на ее груди и внимательно смотрит в шоколадного цвета глаза. — Да, — выдыхает она, и Блейз опускает ласковый поцелуй на ее лоб. — Спи. Конечно, она назвала ее в честь созвездия. Конечно, ведь… Ведь эта традиция его семьи.***
В шесть часов вечера она впервые в жизни берет на руки свою кроху. Блейз сидит на небольшом стульчике рядом и нежно улыбается, пока Гермиона прижимает маленький комочек счастья ближе к голой груди. Ее ничего не смущает. Марта тихо выходит, предоставив это время в первую очередь ей. Малышка крепнет на глазах, прямо, как и ее мать. Из маленьких ручек все еще тянутся маленькие проводки, но теперь их раза в два меньше. Гермиона прикладывает Ариес к груди, и та, открыв свой маленький ротик, почувствовав свою мать, болезненно впивается в сосок. Но эта боль укус комара по сравнению с той, что принес ей последний день. Главное, что Ариес здесь. Она рядом. Из-под прикрытых век периодически появляются темно-серые радужки. В комнате слишком темно, чтобы сказать больше, но Гермиона надеется, что те будут карими. Темными, как у нее. — Она такая маленькая, Блейз, — маленькие пальчики едва сжимают указательный палец. Светлая кожа ярко контрастирует с загорелой рукой Гермионы. Она словно маленьких ангелок, который спустился с небес на землю. — Она ангел, — тихо говорит Блейз, бережно проводя рукой по ее головке. Медсестра приходит опять через час. Ей дали всего лишь час, но пообещали, что ночь она сможет провести в ее палате. Это радует. — Мы скоро вновь увидимся, — шепчет она, передавая ребенка молодой девушке, и лишь тогда замечает фигуру, что наблюдает за ней с другой стороны стекла. Ее взгляд стекленеет, а потом разжигается, будто кто-то поднес спичку к только что вылитому бензину. Блейз внимательно смотрит за малышкой, как ту кладут обратно в бокс, и не замечает, как Гермиона встает с кресла, направляясь к выходу. В ее груди все горит. Там начинается настоящее извержение вулкана, кровь слишком быстро циркулирует по венам. Она тихо открывает дверь и опирается рукой о небольшой участок стены. Дальше идет стеклянная перегородка. Он стоит. Там. В конце. В каких-то десяти метрах от нее. И они замирают, ощущение что в них обоих кинули петрификус. Воздух в помещении становится осязаем. Он смотрит на нее с нежностью, любовью и сожалением. Гермиона все это видит в его открытом, лишь для нее, взгляде. Драко не прячется. В этом взгляде нет ничего из того, что было всего пару часов назад или тогда, когда он оставил ее одну на больничной койке в Мунго. Драко делает нерешительный шаг вперед, но Гермиона резко выбрасывает руку, останавливая его. — Нет, не подходи, — она прикрывает ладонью рот, чтобы не закричать от бессилия. Она устала. Сколько еще раз она будет так вымотана эмоционально. Какая сволочь решила дожать ее. Драко не слушает ее. Он делает еще один шаг вперед. Она начинает качать головой, из стороны в сторону, и из ее рта долетает тихое «нет, нет, не надо, пожалуйста». Еще шаг. Второй. Третий. Четвертый, уже совершенно уверенный и близкий. Пятый. Он хватает ее в свои крепкие объятия, и она обессиленно падает вниз, пока мужские руки прижимают ее еще ближе, не давая упасть. Она ненавидит его. Она могла потерять дочь из-за него. Их дочь… И это переключает все в ее мозгу. Гермиона поднимает полный гнева взгляд и смотрит в эти обеспокоенные серые глаза. И тогда она ударяет его в грудь. И бьет. Она кричит ему, что это его вина. Ее дочка сейчас там, из-за него. А он не сопротивляется. Получает маленькими кулачками по груди и молчит. Она не останавливается, пока Блейз не забирает ее в свои объятия. Блейз. Не он. — Это ты виноват, — в последний раз шепчет она, и Блейз кидает гневный взгляд на блондина. — Не подходи к ней, Драко. — Я все исправлю, — он смотрит как они разворачиваются и уходят. — Слышишь? — прикрикивает он. Она в последний раз слегка поворачивается и смотрит ему в глаза, раздирая душу на миллион маленьких кусочков. Гермиона не верит ему. Она боится вновь сделать это. Но она любит его. Всегда любила. Но вот дочь, она, оказывается, любит больше. Да. Ее маленькое созвездие Ариес, рожденное в Риме и окруженное любовью. Именно. Ее она любит больше. — Я все исправлю, — с его губ слетает тихий шепот. Они уже скрылись за поворотом коридора, а он остался рядом с той комнаткой, где лежит ее дочь. Поправка. Их дочь. Драко никогда не простит себе этого. И он сделает все, чтобы вернуть ее. Вернуть их. — Слышишь, ангел, — он смотрит на маленький бокс, рядом с которым орудует медсестра, — твой папа все исправит. Его кулаки сжимаются до побелевших костяшек, но их не видно, ибо красная корка, что образовалась на месте ран от ударов по твердой поверхности, не просвечивает.