***
Не признать, что поездка пришлась к месту, Рихард не мог. Оказавшись в открытом море, там, откуда берег виднелся лишь узкой полоской суши, Круспе понял, что Тилль был прав. Эта авантюра с рыбалкой точно пошла на пользу. Почему? Да потому, что Рихард был уверен: он получил передышку от всеобщего желания позаботиться о нём. Останься он на студии, чем бы он сегодня занимался? С перебинтованным пальцем играть бы не вышло. Сидеть и рыться в черновиках? Нет, его нервов точно не хватило бы на это. Значит, торчал бы он у себя в комнате или в саду и каждый из раммштайнов считал бы своим долгом поболтать с ним или попытаться состроить из себя аниматора, не задумываясь о том, нужно ли это Рихарду. Побег на прогулку в город тоже выглядел не лучшим вариантом: кто-нибудь обязательно увязался бы следом, да и не было гарантии, что по пути не встретятся фанаты. А тут, на борту катера, оказалось на удивление уютно и комфортно — Шнайдер почти сразу же нашёл себе занятие: устроившись на узком диванчике, он погрузился в принятие солнечных ванн, а полностью раздевшийся Тилль, по-турецки усевшийся на купальном мостике рядом с Рихардом, взял в руки не спиннинг, а блокнот с лирикой. Похоже, мерный плеск волн, крики чаек и покачивание катера настроили его на рабочий лад. Так что Рихард оказался предоставлен самому себе. Весь вечер и ночь он снова и снова смотрел чёртово видео, а потом вспоминал въевшийся в мозг разговор Олли с Джереми и ощущал, как внутри всё больше и больше снова разрастается бездонная чёрная дыра. Рихард так долго пытался хоть чем-то её заполнить, хоть как-то заткнуть! Но теперь, после неосторожной находки, все его усилия пошли прахом, он понял: несмотря ни на что, внутри у него по-прежнему царит пустота. Он был лишь оболочкой, лишённой почти всех эмоций и смысла существовать дальше. Когда Круспе лежал в кровати и бесцельно пялился в окно на светлеющие на горизонте небеса, в голове звучал только один вопрос: за что ему все это? Где в жизни он так сильно накосячил и кого прогневил, что Судьба снова решила издеваться над ним? Ведь жил он как-то, пытался по крайней мере. Смирился со своей потерей. А теперь это видео. И снова на ранах разошлись все швы. И снова ему придётся искать в себе силы, чтобы близкие не волновались о нём и не кружили обеспокоенными наседками. Он дорог им, они желают ему лишь добра, но не хотят признавать, что жизнь в уютном коконе из темноты и одиночества была тем немногим, чего Рихард хотел на самом деле. Он мечтал жить так, как у него получалось, а не так, как хотели родные и друзья, отказывающиеся признавать, что прежнего Рихарда больше нет. Он исчез вместе с Паулем. Что ждет его дальше? А дальше, как говорил Рихарду опыт, они каким-то чудом запишут альбом, потом начнутся неизбежные промо-мероприятия, на которых придётся присутствовать. А там и интервью. В последние годы Rammstein перестали уделять им внимание и ставили общественность перед фактом выхода нового альбома, но в этот раз всё будет не так. Наплевать на традиции промоушена не выйдет. Как это всё выдержать? Ведь там, где будет интервью, там не миновать и вопросов о Пауле! И тут Рихард не был уверен, что в один прекрасный день не сорвется и не докатится до позорной истерики под объективами камер. Если бы только можно было взять и исчезнуть со всех радаров, отключить телефон и просто жить… — Кажется, я дописал-таки текст к «Плачу мертвеца», — из раздумий Рихарда вывел голос Тилля. — Давно надо был мозги проветрить. Вернёмся — посмотрю свежим взглядом, и, если всё нормально, сразу надо будет записать вокал на черновик. — Линдеманн с довольным видом потряс блокнотом. — Музыка-то у нас почти готова. — Неожиданно, я не думал, что ты добьёшь эту песню. Ты же тогда кидался всем, что под руку попадалось, и красочно рассказывал, где и как вертел этот текст. — Мысленно Рихард усмехнулся: вот ведь очередная насмешка Судьбы: Тилль дописал слова к песне, которую сейчас он, Рихард, был готов назвать одной из самых личных. Как много общего у него и героя лирики, лишившегося в жизни всего и доживающего свои дни в развалинах монастыря. — Да сам как-то не думал. — Тилль улыбнулся, вспоминая, как лет пять назад воевал с корявым текстом, не желавшим становиться ни лирикой песни, ни стихом в очередной сборник. — Я и блокнот-то с черновиками когда брал с собой, особо не рассчитывал, что муза посетит, но вот… вышло как-то. Сроки работы с альбомом, похоже, немного сократились. — Тилль искренне улыбнулся. Рихард ответил ему чуть натянутой улыбкой. — Когда альбом выйдет, я не хочу участвовать в промо, — внезапно сказал он, решив, что крутившуюся в голове мысль нужно всё-таки озвучить, чтобы потом не было недопонимания. Линдеманн вопросительно посмотрел на друга. — Не хочу никакого внимания, — пояснил Рихард, начав сматывать спиннинг: в рыбалке точно не было никакого смысла: за всё время их стоянки поплавок не дёрнулся ни разу. — Придумаем какую-нибудь причину для журналистов и фанатов. Уж как-нибудь справитесь без меня. — Зачем так сразу? — Тилль с долей тревоги посмотрел на Рихарда. Круспе поправил на носу солнцезащитные очки. — Я бы вообще предпочёл отсидеться где-нибудь подальше, когда поднимется вся эта шумиха вокруг альбома. Ты же понимаешь, что каждый второй вопрос к нам будет о Пауле. Всё завертится вокруг него, — тихо заговорил Рихард. — Не хочу проходить через всё это. В ответ на слова друга Тилль лишь покачал головой: надежда, что Рихарда удастся хоть как-то расшевелить, таяла с каждым днём всё больше и больше. Он планировал выдернуть Круспе на какие-нибудь эмоции на записи альбома? Да, это получилось, но только сложно сказать, лучше стало или хуже. А что до промо, то, похоже, друг спрячется за стенами своего дома, забыв о существовании окружающего мира, и погрузится в такую бездну тоски, что вытянуть его оттуда будет нереально. — А тебе не кажется, что, укрывшись от внимания прессы и фанатов, ты не пройдёшь весь процесс до конца? Как по мне, у меня бы осталось чувство незавершенности и неудовлетворенности, если бы я записал альбом, но не дал бы ни одного интервью, не сходил бы ни на одну вечеринку, — сказал Линдеманн, внимательно глядя на друга. — Не переживай, от того, что я не получу свою долю восхищений, от меня не убудет и мне не грозит послеальбомная депрессия. Так и так весь процесс неполный уже изначально. У нас ведь не будет концертов, — тихо сказал Рихард. — Мы не едем в тур. — Солнце шикарное, Рихи, загар сам липнет! — вклинился в их разговор Шнайдер. Очевидно, Кристоф, дремавший до этого момента, услышал их разговор и, поняв, что тема оказалась совсем нелёгкой, решил спасти отдых. — Давай наверх, позагораем! Рихард задумался: в принципе, он был бы не против стянуть с себя футболку и немного погреться, но раздеваться при друзьях как-то не входило в его планы. Он не хотел, чтобы кто-то видел кольца на его груди. Это слишком личное, это не объяснить просто так. Да и вообще не хотелось объяснять. Круспе бросил взгляд на ходовой мостик: под раскинутым тентом, устроившись в кресле, мирно похрапывал убаюканный немецкой речью шкипер. — Кину шмотки в каюту и приду, — сказал в итоге Рихард и направился в низенькую, неудобную и превратившуюся под лучами солнца в самую настоящую духовку мастер-каюту. Тилль проводил друга удивлённым взглядом и несколько секунд тупо пялился на закрывшуюся дверь. С каких это пор Рихард стал стесняться раздеваться при них?***
В La Fabrique вернулись только поздним вечером. Тилль и Шнайдер, не сговариваясь, решили немного побродить по Фо-Сюр-Мер, а потом посидеть в летнем кафе, из которого открывался потрясающий вид на море, где плавно покачивались огоньки яхт. В итоге Рихарду оставалось лишь молча следовать за друзьями. Чувствуя, что морской вояж, а потом и долгая пешая прогулка по прибрежному городку почти не оставили ему сил, Круспе, перешагнув порог своей комнаты на студии и наспех умывшись, рухнул в кровать. Сон, против всяких ожиданий, настиг его почти тут же. Проснулся Рихард резко, рывком. Вздрогнул всем телом и распахнул глаза. Дыхание срывалось, а сердце в груди колотилось пойманной птицей. Он поднёс руку к лицу и провёл пальцами по влажному от пота лбу. Что ему приснилось? Круспе постарался дышать размеренно, чтобы хоть немного успокоиться, но в теле всё ещё был липкий страх. Страх падения в неизвестность, в темноту, в бездну. Точно: во сне он падал. Вместе с самолётом. Несколько минут Рихард, зажмурившись, лежал, дожидаясь, пока сердце хоть немного войдёт в привычный ритм. В отличие от бессонницы, кошмары его почти не мучили. Только в первый месяц он практически каждую ночь проживал бесконечное падение. С тех пор кошмар возвращался лишь в моменты наивысшего нервного напряжения. Круспе откинул одеяло: он оставил на ночь приоткрытым окно, и сейчас, в рассветном сумраке, по комнате бродил свежий ветер, наполненный ароматами весеннего сада. До слуха доносилось усиливающееся с каждой минутой многоголосое щебетание птиц, встречавших рассвет. Вокруг царил покой, в котором не могло быть места кошмару. Рихард усмехнулся сам себе: да ничего подобного, кошмар рядом. Не только во сне, но и наяву. Он живёт в одном сплошном кошмаре, пытаясь доделать этот чёртов альбом! До слуха внезапно донёсся мужской голос. Рихард прислушался: похоже, кто-то говорил по телефону на улице. В такую рань? — А я виноват, что Линдеманну приспичило записывать вокал среди ночи? — Жорж, почти не скрывая раздражения, пытался перед кем-то оправдаться. — Три часа ебались. Не знаю я, во сколько смогу приехать! Всё, пока, мне пора дальше работать, не звони мне, я сам тебя наберу. Вспомнив о разговоре на катере, Рихард поспешил выбраться из постели.***
Тилль обнаружился в студии. По давней привычке он уселся прямо перед микрофоном и, вооружившись карандашом, увлечённо орудовал над текстом песни, внося какие-то очередные коррективы. Жестом отослав Жоржа подальше, Круспе замер на пороге. Тилль, погружённый в свое занятие, не заметил Рихарда. Закончив править одну из строчек, Тилль задумчиво постучал кончиками пальцев по колену, после чего чуть покусал губу и промурчал мелодию про себя. Задумался. Потом взял с пола один из разбросанных листов и после недолго изучения снова промурчал про себя несколько строк. Круспе понял: друг никак не может решить, какой вариант текста ему больше нравится. Вернее — какой больше подходит к песне. — Давай помогу определиться? — сказал он, когда Тилль в очередной раз принялся мурлыкать текст. Линдеманн вздрогнул и едва не уронил карандаш. — Напугал, Шолле! — он улыбнулся, глядя на заспанного Рихарда, одетого в помятый спортивный костюм. — Ты ни свет, ни заря притащил сюда Жоржа? — спросил он, подходя ближе и заглядывая в листы Тилля. — Да. Как я и сказал, текст я добил, но когда сделал пробную запись, то кое-что мне не понравилось. — Тилль улыбнулся и тут же зевнул, отчего Круспе нахмурился: а друг вообще ложился спать? — Сейчас ещё пару вариантов запишу. Надеюсь, будет лучше. — И что же тебе не понравилось? Что не так в тексте? Может быть, сначала давай послушаем, что у тебя вышло? — Рихард указал взглядом на пульт. Тилль согласно кивнул. Когда последний аккорд растворился в помещении, Тилль посмотрел на Рихарда. — Теперь понимаешь, что мне не нравится? Музыки в припевах слишком много, слов мало. Вот я и начал думать, как мне ещё текст поправить, чтобы спасти ситуацию, — сказал он, глядя на нахмурившегося друга. — Понимаю. — Рихард кивнул. — Но тут ситуацию не спасти изменением текста. Музыку нужно менять. — Но вот музыку трогать мы не станем. — Тилль криво усмехнулся. — Партия Пауля, насколько говорят мне мои уши, тут не то чтобы лёгкая, и, если пытаться её резать, ничего хорошего не получится. Круспе кивнул, мысленно представив, сколько ему потребуется времени, чтобы разложить трек по секундам и вычеркнуть лишние, не разрушив при этом магию гармонии мелодии. И далеко не факт, что это у него получится. — Можно попробовать исправить ситуацию бэк-вокалом, — осторожно предложил Тилль. — Пустоты забьём им, и должно нормально получиться. — Он бросил настороженный взгляд на Рихарда. — Но меня грызут сомнения, что получится что-то достойное. Нас двоих вряд ли хватит. — Нужен третий голос? — спокойно спросил Рихард. С самого начала работы над песнями он был готов к тому, что рано или поздно вылезет проблема с бэк-вокалом. До сегодняшнего дня им удавалось как-то обходить этот вопрос стороной, но сейчас стало ясно: деваться некуда. — Черновиков с вокалом Пауля у нас нет. — Тилль развёл руками. — Мы с Жоржем полазили по архивам — полная фигня, с этим невозможно работать. Так что, может быть, пригласить кого-то? Попробовать с солистом хора? Нам так и так придётся задействовать хор. — Линдеманн напряжённо посмотрел на друга. Сказанное ему и самому не нравилось, и шансов, что Рихард одобрит идею, практически не было. — Нет, Тилльхен. Однозначно нет. Никаких солистов хора, — решительно ответил Рихард. — Rammstein — это Rammstein. Состав неизменен. Хоть в музыке, хоть в бэк-вокале. Никаких новых людей. Даже если бы ты предложил позвать Эмиля, я был бы против. — Что ты предлагаешь? — Придётся сутки напролёт извращаться и записывать кучу дорожек в разной тональности. Буду пробовать вместе с тобой вытянуть весь бэк-вокал. Деваться мне снова некуда. — Рихард усмехнулся и развёл руками: удержаться от подколки он не смог. — Я хочу взять на альбом «Отца Изгоя», — неожиданно сказал Тилль и увидел на лице друга неподдельное изумление. — Ты же категорически не хотел возвращаться к этой песне, — удивлённо сказал Рихард. — Её текст… Тилль упреждающе поднял руку. — Да, текст слишком личный для меня. Он обо мне и моем отце. Но песня была почти готова. Я послушал демку. Проблем с ритм-гитарой там нет. Флаке докрутит свою электронщину, чтобы звучало по-современному, и будет самое то. Рихард напряжённо посмотрел на друга: время от времени каждый из участников группы отправлял в корзину без права на возврат какие-нибудь песни. Причиной для этого могло быть всё что угодно: от «не нравится — и всё тут» до «извините, это личное». По негласному правилу музыканты забывали про такие треки и никогда к ним не возвращались вне зависимости от стадии их готовности. Круспе помнил, как непросто давался Тиллю «Отец Изгоя» и сколько нервов он в него вложил. Стих, написанный Линдеманном почти сразу после смерти отца, ещё тогда показался Рихарду слишком личным, но он не стал возражать, когда тот попросил сочинить к нему музыку. Круспе понял, что через песню Тилль хочет выплеснуть все свои обиды и боль непонимания. Однако в итоге получилось так, что песня слишком сильно выделялась на фоне общего материала, и это вынудило музыкантов вычеркнуть её из трек-листа первого альбома. А потом и второго. А потом Тилль наотрез отказался возвращаться к «Отцу Изгоя»: непростые отношения с Вернером со временем забылись, обиды подстерлись, кое-что переосмыслилось и копаться в прошлом уже не хотелось. — Если ты из-за меня решил вытащить эту песню, то не надо, — сказал Рихард, внимательно глядя на друга. — Почему не надо? — Тилль как можно безразличнее пожал плечами. — Очень даже надо. Она была у нас полностью готова. Материал отличный, по звучанию подходит под стиль двух последних альбомов. Опять же — Флаке и тут немного помудрит с синтами, а мне остаётся перезаписать вокал. А раз буду его переписывать, то покумекаю над текстом. Может быть, соображу, как некоторые формулировки смягчить. Не одному же тебе сидеть сутками напролёт над новым материалом. А если не соображу, ну и хрен бы с ними. Песня и песня. Абстрагируюсь как-нибудь. — Спасибо. — Рихард искренне улыбнулся, понимая, что только что на один шаг стал ближе к избавлению от кошмара, в котором приходилось жить. — Ну и что ты предлагаешь? — Несколькими часами ранее Шнайдер выстукивал пальцами недовольный рваный ритм по подлокотнику дивана, глядя на Тилля, расположившегося за студийным компьютером. — А то и предлагаю, — спокойно ответил Тилль, — взять вот эти все папки и внимательно их посмотреть. Я так прикинул: у нас тут десятка два песен в разной степени готовности. — Но мы сами отправили этот материал в корзину, — вставил Флаке и недовольно поморщился, стараясь подавить зевоту. Лоренц был не в восторге от того, что пришлось выбираться из уютной постели практически посреди ночи. Но спорить с Тиллем, только что вернувшимся с рыбалки и решившим объявить в студии общий сбор, было себе дороже. — Ага, отправили. — Линдеманн кивнул. — Но прошла куча времени. Возможно, причины, по которым мы выкинули песни без права возврата, для кого-то уже отпали. Надо вернуться к ним и послушать. Может быть, что-то мы сможем использовать. Шнайдер и Флаке переглянулись, энтузиазма в их взгляде Тилль не увидел. — Да что вы как маленькие дети! — воскликнул он. — Вы хоть понимаете, как нам это всё облегчит работу? Мы сидим тут уже чёрт знает сколько времени, и конца всему этому не видно. — Можем позволить себе продлить аренду студии столько раз, сколько захотим, — спокойно отозвался Шнайдер. — Нет, не можем. Нам нужно брать себя за яйца, а не ждать, пока Рихард что-нибудь придумает с черновиками, — решительно возразил Линдеманн. — Я согласен с Тиллем, — заговорил Олли. — Пока Рихард каждый день бьётся с гитарами, мы сидим и прохлаждаемся, хотя могли бы ему помочь. Давайте каждый сядет, спокойно переслушает то, что забраковал, и потом скажет, какой трек он готов рассмотреть в качестве альбомного. Были же у нас в выброшенных очень неплохие песни. — Неплохие — с твоей точки зрения, — угрюмо вставил Флаке. — Ну да. На мой взгляд, все песни неплохие. Какие-то лучше, какие-то хуже, но у нас нет откровенного дерьма и проходного материала, — спокойно парировал Ридель. — Поэтому у тебя и нет папки с забракованным лично тобой материалом, — решил не униматься Флаке, вспоминая, сколько треков было вычеркнуто лично им. Семь или восемь? А может быть, и все десять. — Давайте не будем собачиться, — тихо, но очень веско попросил Тилль. — Я не для этого дернул вас сюда посреди ночи. — Он развернулся в компьютерном кресле так, чтобы иметь возможность всех видеть. — Как вы заметили, Рихарда я не позвал. Догадываетесь почему? — С новым материалом дела полное дерьмо, — вздохнул Шнайдер, то ли делая предположение о верном ответе на вопрос Тилля, то ли констатируя факт. — Именно — дерьмо. Мы тут все не слепые, и каждый из нас видит, что происходит с Рихардом. Мы хотели как лучше, но после того, что было вчера… — Тилль вздохнул и бросил взгляд в окно, за которым плыла ночь. — Мне начинает казаться, что мы недооценили проблему. Они с Паулем никогда не демонстрировали при нас свои чувства, но что-то мне подсказывает, что всё было слишком серьёзно и глубоко. Рихард мой друг. Он и ваш друг. И сейчас, когда мы, как дети, поверили в сказку, ему хреновее всех нас. Вы не видели, в каком состоянии он прибежал ко мне, когда наткнулся на то видео. Это место и вся эта работа — они сведут его с ума. Я думал, что музыка и альбом вытащат его из ямы, но ни фига подобного. Рихард делает свою работу, но она просто сжирает его. Единственное, чем мы можем ему помочь, — ускорить запись альбома. Поэтому давайте пересмотрим свой подход к забракованному материалу. Каждый из нас просмотрит папки с песнями. Все рассортировано по именам. Давайте договоримся вытащить по одной. Но только так, чтобы с ритм-гитарой там всё было нормально. — Ты уверен, что Рихард примет все песни, которые мы предложим? — Шнайдер нахмурился: идея Тилля ему нравилась, но лучше было сразу указать на её слабое место. — Он же может заупрямиться. — Я решу этот вопрос, — ответил Тилль. — Не знаю, правда, пока как. Но решу. — Если получится найти три песни, это будет большим шагом вперёд. Пять песен есть, будет ещё три. Итого — восемь. Останется всего три собрать, — сказал Олли и с прищуром посмотрел на друзей. — Я так понимаю, папку с тем, что забраковал в своё время Пауль, мы не трогаем? — Нет, ни у кого из нас нет морального права влезать в этот материал, — ответил Линдеманн. — Насчёт того, что набраковал Рихард, — посмотрим, может быть, узнав о нашем решении, он всё-таки пересмотрит свои взгляды на некоторые песни. И, чтобы не быть голословным, я уже сделал свой выбор. — Тилль развернулся к монитору и щёлкнул мышкой, запуская старую запись. — Не думал, что ты когда-нибудь вернёшься к этой песне, — сказал Флаке, поняв, в какую решил вдохнуть жизнь Тилль. Линдеманн лишь неопределённо передернул плечами. — Я не помешал? — раздался с порога осторожный голос Жоржа. Звукорежиссёр сонно потирал глаза и, судя по выражению лица, был совсем не в восторге от необходимости явиться на студию посреди ночи. Отчаянно зевающий Шнайдер удивлённо уставился на него. — Вы все идите спать, мы тут с Жоржем немного поработаем. Хочу кое-что записать по горячим следам. Утром покажу, что вышло, — пояснил Тилль. — Весь материал, о котором я сейчас говорил, скину в облако. Пара дней на раздумья у вас есть.