Возвращение

Следующие три дня начинались и заканчивались для Рихарда тем, что он брал в руки гитару, а потом шипел от боли в пальце. Играть было невозможно. Один раз он даже попытался принять обезболивающее, но толку от этого не было. Пользуясь вынужденным простоем, Шнайдер рванул домой, к детям. Олли и Флаке почти всё время шатались по городу и окрестностям или наворачивали километры на велосипедных прогулках. Тилль часами плавал от одного бортика бассейна до другого или дремал на шезлонге, пока вечерняя прохлада не загоняла его в помещение. Рихард же… Сначала он просто слонялся по саду, но потом не выдержал и всё-таки пошёл в студию искать новые заготовки. Однако вскоре понял, что распылять внимание подобным образом — не самая лучшая идея. Сначала требовалось понять, удастся ли ему самому перезаписать проблемный кусок партии ритм-гитары, и только потом уже собирать пазлы с аналогичной проблемой. В итоге Рихард кое-как заполнил свободное время перепиской с детьми и чтением бесконечных лент новостей, а потом решил, не откладывая в долгий ящик, разобраться с бэк-вокалом в «Плаче Мертвеца». Тем более, что остальные раммштайны песню единогласно одобрили. Стянув с головы наушники и повесив их на микрофонную стойку, Круспе облегчённо выдохнул: на сегодня точно всё. Он выложился на бэк-вокале без остатка. В горле начинало першить и невыносимо хотелось курить. Сделав несколько глотков воды, Рихард подошёл к окну, открыл его и с наслаждением закурил. Почему-то вспомнилась его педагог по вокалу, которой он отстёгивал баснословные деньги за каждое занятие, вечно отчитывавшая его, словно школьника, за курение перед уроками. Как давно это было! В Нью-Йорке, в другой жизни. Но, сколько бы времени ни прошло, сигареты всё равно оставались верным средством, позволяющим снять напряжение. И, похоже, единственным. Ни к выпивке, ни к наркоте Рихард возвращаться не собирался, а случайные связи… К чёрту, не хотел он ничего ни с кем. Ни на ночь, ни на неделю. Рихард медленно докуривал сигарету, глядя на яркую клумбу под окном и краем уха слушая, как щёлкает мышкой и клавишами на микшере Жорж, собирая черновик с бэк-вокалом, наложенным на основную дорожку. Хотелось верить, что сегодняшний изматывающий день принесёт плоды и с «Плачем мертвеца» будет покончено. Не зря же он, Рихард, уже сбился со счёта, сколько разных дорожек вокала пришлось сделать. Ещё и Тилль утром постарался и тоже накидал записей. Так что теперь можно было отдохнуть и доверить дальнейшую работу профессионалу. А если что-то не понравится, значит, завтра Рихард снова войдёт в эту студию и встанет к микрофону: всё же его вокал куда более гибкий, нежели у Тилля. Ему легче, чем другу, играть с голосом. — Я сведу всё через час, — сказал Жорж, чуть сдвигая с уха наушник. — Всё нормально получается. Как закончу, позову. Рихард молча кивнул в ответ и, чтобы не мешать звукоинженеру, направился в сад. Солнце клонилось к горизонту, и на идеально ровные газоны легли длинные тени-силуэты. Заметив друзей за столиком под каштаном, Круспе направился к ним. Всё равно они его увидели выходящим из дверей студии и, значит, кто-нибудь сейчас обязательно помешал бы его уютному одиночеству. — Мы тут решили, что неплохо было бы познакомиться на ночь с какими-нибудь девчонками. Тилль сказал, знает парочку проверенных телефонов. Так что не нарвёмся на неприятности, — сообщил Флаке, когда Рихард уселся на свободный стул и наградил его внимательным оценивающим взглядом. Круспе удивлённо поднял брови: подобное предложение было бы логично услышать от Тилля, но не от Лоренца! Хотя наличие жены никогда сильно не ограничивало Флаке в сексуальных приключениях, но всё-таки он был более сдержанным. Линдеманн при этом сидел рядом с совершенно каменным выражением лица, словно идея скрасить ночь в тёплой женской компании его ничуть не интересовала. — Жена тебя не прибьёт? — поинтересовался Рихард. — А откуда она узнает? — Флаке немного смешно изогнул бровь и тут же поправил чуть съехавшие на нос очки. — Только если ты или Олли меня ей сольёте… Мы же не в город собрались, где можно нарваться на любопытствующих фанатов. Девочки сами приедут. Круспе бросил взгляд на Риделя: тот сидел, вытянув длинные ноги, и залипал на какую-то ветку куста роз, росшего напротив. Однако часть его внимания была сосредоточена на разговоре. — Я бы проветрился. Потанцевать девочку — не обязывает её потом трахать, — изрёк Олли в своей филосовско-буддистской манере. — Давайте без меня, — ответил Рихард, мысленно прикидывая, будет ли долетать шум из гостиной жилого здания до его комнаты или нет. — Ты же опять весь вечер будешь залипать в телефоне, — попытался возразить Флаке. Круспе лишь передёрнул плечами, всем своим видом показывая, что такое положение дел его более чем устраивает. — Пойду посмотрю, что у нас будет на ужин, — сказал он, решив самым радикальным образом прервать неудобный разговор. — Жорж даст знать, как закончит сведение. Надеюсь, ещё одну песню мы закончили, — с этими словами Рихард выбрался из-за стола. — А я тебе говорил, что это бесполезно. Не надо было вообще затевать всё это из-за него, — произнёс Тилль, когда друг скрылся из виду. Флаке вздохнул и покачал головой. — Не трогай его, это нам кажется, что год — это много. А для него всё иначе, — продолжил Тилль. — Я тебе сразу сказал, что его не заинтересуют девочки. Мальчики, впрочем, тоже… Он не готов подпустить кого-то к себе. — Я не узнаю его! Это какой-то совсем другой Рихард. Он же никогда не отказывался от подобного… — чуть растерянно произнёс Флаке. — Возможно, пока ему такие развлечения не нужны. Я пробовал свести его с одной моей знакомой. Стопроцентно в его вкусе. Но он ноль внимания на неё. Рихард не хочет сближаться с кем-то. — Я сейчас не о том, чтобы найти ему постоянную подружку, — возразил Флаке. — Ты же сам знаешь: иной раз секс помогает прочистить мозги и расслабиться. — Знаю. — Тилль кивнул. — Но Рихард — это особый случай. — Мне кажется, нам нужно просто меньше доставать его, — заговорил Олли, поочерёдно глядя то на Тилля, то на Флаке. — Мы уделяем ему слишком много внимания. Не думаю, что ему комфортно от такого отношения. Правда, давайте уже оставим его в покое. Пусть он ходит всё время загруженный и на своей волне, но, наверное, так действительно будет лучше для него. Флаке вздохнул. — Раз Рихард идею не поддержал, то предлагаю не привозить сюда девочек. Как-то неудобно получится. Поехали сами к ним, — сказал Тилль. Олли поморщился, Флаке зевнул и махнул рукой. — Раз так, то езжай сам, отдохни как следует. Мы-то люди женатые — нам лишний раз лучше не рисковать спалиться, — резонно заметил Лоренц.

***

Следующее утро началось для Рихарда как обычно: взяв стоящую у кровати гитару, он попробовал взять пару аккордов, но опять скривился. Кто ж знал, что загнать струну под ноготь будет так больно! Со вздохом отставив инструмент на место, Круспе уставился в окно: утро опять было солнечным, а пение птиц настраивало на миролюбивый лад. День обещал быть отличным. Но только для кого угодно, а не для него, Рихарда. Почему? Да потому, что Круспе был уверен: стоит ему сейчас спуститься на кухню, а потом пристроиться в саду, погрузившись в чтение новостных лент, как кто-нибудь из друзей опять возомнит себя прирождённым аниматором! Рихард понимал, что они боятся и волнуются за него, но, в самом-то деле, он же не маленький ребёнок! Сколько можно всё время крутиться рядом и задавать глупые дежурные вопросы? И ведь не сбежишь в студию! Не скажешь, что решил попробовать что-то ещё в бэк-вокале: Жорж вчера всё свёл, и песня зазвучала так, как должна была. Ни у кого из музыкантов не было сомнений: ещё один пункт трек-листа они могут смело вычёркивать в качестве выполненного. — Можете не волноваться: общаться с ажанами по поводу моего самоубийства вам не придётся, — сказал в итоге Рихард, когда расправился с завтраком, поймав на себе три изумлённых взгляда. — У меня его в планах нет. Бросив друзьям, что хочет побродить по окрестностям, и подчеркнув, что желает это сделать в одиночестве, Круспе подхватил небольшой рюкзак, взял велосипед и отправился изучать Сен-Реми. Тем более, что на небе по-прежнему не было ни облачка, а яркая зелень листвы и травы, которая бывает только в разгар весны, действительно радовали взгляд. Несмотря на то, что Rammstein были постоянными гостями La Fabrique, с окрестностями студии Рихард был знаком не очень хорошо: он всегда предпочитал скрываться за стенами, а не проводить время на природе. И теперь, медленно крутя педали, Круспе ехал по узким улочкам провинциального городка, время от времени бросая взгляды за заборы, увитые хмелем, виноградом и всевозможными цветами: для десятков семей начинался новый безоблачный день: кто-то готовился отправиться на работу, учёбу или заняться домашней рутиной. Чем дальше Рихард оказывался от студии, тем менее плотной становилась застройка. Всё чаще стали мелькать редкие фермерские дома, стоящие на удалении от дороги, и поля, что не все ещё были возделаны. Мимо, тарахтя старым двигателем, прополз небольшой трактор с поднятой бороной. Плотный фермер со смешными, почти по-пародийному пышными усами одарил Рихарда внимательным взглядом. Ну конечно же, местному работяге стало интересно: кто этот человек в чёрном спортивном костюме, что с утра пораньше решил куда-то прокатиться на велосипеде. Другие встретившиеся Рихарду местные жители вообще не проявили к нему никакого интереса. В какой-то момент Круспе расслабился: зря он опасался, что может нарваться на фанатов. Да, они уже спалили Олли и Шнайдера, но те попались в центре городка, а не на его окраине, где из достопримечательностей можно было обнаружить только фермерские поля, сады, виноградники да овец. Когда Рихард оказался у развилки дорог, где от асфальтовой куда-то вглубь небольшой лесной посадки вела чуть заросшая травой грунтовка, по которой, очевидно, никто давно не ездил, он спешился. Сам не зная почему, но Круспе захотел пройтись по ней, хотя, скорее всего, причина крылась в том, что солнце начало припекать и в худи стало жарко. А над грунтовкой заманчиво смыкали кроны пробковые дубы, над которыми нет-нет да возвышались алеппские сосны. Неспешно пройдя около километра, Рихард вышел на небольшую поляну, с которой открывался отличный вид на низину, в которой ровными прямоугольниками виднелись фруктовые сады. На другом краю поляны виднелся чуть скрытый прошлогодним бурьяном забор, за которыми Круспе рассмотрел дом с закрытыми ставнями. Очевидно, его хозяева приезжали сюда очень редко и в этом году ещё ни разу не наведались. Решив, что настало время для перекура, Рихард отошёл к краю поляны, туда, где трава едва ли доходила ему до лодыжки, и, бросив на землю стянутое с себя худи, уселся на него. Щурясь от яркого солнца, Круспе медленно курил. Мыслей в голове почти не было, а в душе как будто бы стало теплее. О чём тут было думать? Он наконец-то остался наедине с самим собой. Глядя на тонкую красоту природы и слушая пение птиц, Рихард прикрыл глаза. Невольно ему вспомнилось видео с музыкантом с Аляски. Круспе достал телефон и открыл файл. Почему он его не удалил? Да чёрт знает. Когда ездили на рыбалку, было некогда, а потом как-то забылось. Знакомая мелодия полилась из динамика и добавилась к голосам птиц. Звучало на удивление гармонично, и Рихард сам подивился тому, как изящно лилась песня в акустическом исполнении. Тогда, когда на концерте в Вене отказало оборудование, Rammstein тоже исполнили Ohne Dich в акустике, но там к голосам гитар добавлялся шум толпы фанатов, а тут… Тут был только голос природы. Казалось бы, где Rammstein и где голос природы… Но ведь получилась магия! Глядя на экран гаджета, Рихард невольно задумался: а сколько ещё песен Rammstein услышали дебри Аляски? Даже в том глухом уголке планеты их музыка нашла своё место и так красиво зазвучала. Но в этом большая заслуга неизвестного музыканта. Его руки — они точно были умелыми руками мастера. Рихард вздохнул и провёл кончиками пальцев над экраном, словно желая прикоснуться к гитаре и рукам музыканта. Что-то в этом видео притягивало его. На подсознательном уровне. Круспе грустно улыбнулся самому себе, чувствуя, как в груди раскрывается шипастый цветок боли. Надежда вспыхнула в нём, согрела пламенем и быстро потухла, задушенная словами Джереми о музыканте с Аляски. Разум, руководствующийся аргументами, — упрямая штука. Но разве сердце можно переубедить? Рихард открыл галерею из скриншотов. Вчера он поддался иррациональному: не говоря никому из друзей ни слова, он зашёл в рабочий аккаунт менеджера и снова написал Джереми. Зачем? Затем, что цеплялся за надежду из последних сил. «А вы можете сказать, как выглядит этот человек? Чуть поподробнее о его внешности. У вас нет видео, где видно лицо?» — написал он блоггеру, сам не отдавая себе отчёта в том, что делает. «Нет, такого видео нет. Мне поставили в качестве условия не снимать лица отшельников. Сейчас я уже с трудом припоминаю, как он выглядел. Невысокий, очень худой. Почти седой. С бородой. Они там все в принципе бородатые ходят… А так — я уже сказал, — он выглядит лет на шестьдесят и совершенно больной», — пришёл спустя полчаса ответ от блоггера. «А что-нибудь броское в его внешности есть? Татуировки на видном месте, например?» — Рихард не знал, как иначе выведать нужную информацию. Если бы в тот момент Джереми ответил утвердительно, он бы, не думая, сорвался на другой конец света. Но ответ снова оборвал все ниточки, позволяющие уцепиться за надежду. «Нет, татуировок я у него не заметил», — коротко написал блоггер. «Если вам нетрудно, передайте, пожалуйста, музыкантам, что они делают классную работу. Я до нашего разговора только игрой на гитаре увлекался и не слушал Rammstein, думал, что слишком тяжело для меня, но вчера познакомился с дискографией. Это мощно!» — почти тут же прилетело ещё одно сообщение от Джереми, вызвавшее у Рихарда грустный вздох: сколько ещё людей откроют для себя их творчество вот так, когда группы-то фактически уже не существует? Заставив себя закрыть скрины и видео, Рихард улёгся на траву и вытянулся во весь рост. Как же давно он не лежал на земле, не ощущал пряный запах травы и тепло прогретой солнцем почвы! Наверное, вот так он в последний раз валялся на лугу в окрестностях Шверина, когда был ещё совсем мальчишкой. И тогда ему было хорошо и спокойно. Он был в гармонии с собой и с окружающим его миром. А теперь? Рихард слегка улыбнулся себе: почему-то сейчас он ощущал какое-то странное спокойствие. Здесь, вдали от любопытных глаз и желающих поддержать его, он неожиданно для самого себя нашёл баланс. Словно природа своими яркими красками стала заполнять пустоту внутри него. Еле-еле, самую малость, но бездонная пропасть стала обретать границы. Как было бы хорошо, если бы он смог укрыться от грядущей шумихи в каком-нибудь месте, похожем на это! Круспе покачал головой в ответ на свои мысли: подумать только, он, житель Берлина, человек, влюблённый в никогда не засыпающий Нью-Йорк, вдруг допустил такую мысль! Вот ведь причуда судьбы! Защитив ладонью глаза от солнца, Рихард посмотрел в бесконечно голубое небо. Оно было общей крышей над головой для всего человечества и в каком-то роде объединяло всех людей на планете, делало их ближе. Круспе вздохнул, когда его посетила простая, но слишком горькая мысль: а Пауль? Видит ли он сейчас это голубое небо? Ответа на этот вопрос у него не было. Но очень хотелось верить, что небо у них с Паулем по-прежнему общее.

***

Утром на пятый день Рихард уже привычно взялся за гитару и понял, что палец в принципе почти не болит. Это событие Круспе смело занёс в список самых радостных за последний месяц. Наконец-то можно заняться гитарами, с головой погрузившись в работу! Пусть ему нелегко возиться с черновиками, но зато, сосредоточившись над записями, не придётся прилагать усилия, чтобы избавиться от одолевавших его невесёлых мыслей. Да и в студии легко укрыться от общества друзей. А пользуясь тем, что на записи Рихард обходился без звукоинженера, так и вовсе получалось побыть наедине с самим собой. Сразу же после обеда Круспе ушёл в студию, предупредив, что не хотел бы, чтобы его беспокоили. На то, чтобы настроить гитару, ушло совсем немного времени. Гораздо больше его понадобилось, чтобы руки привыкли к новым струнам. Всё же держать почти родную ESP с толстыми струнами было очень непривычно. Рихарду пришлось прилагать больше усилий и немного изменить свою привычную технику, перестраиваясь на манеру игры Пауля. Спустя полчаса тренировок на старых песнях, когда Круспе освоился с новыми настройками, он взялся за проблемный кусок партии ритм-гитары. В чём-то Рихард ощутил себя новичком: мелодию пришлось собирать, полагаясь исключительно на слух, и в первые несколько попыток он наделал смешных для самого себя ошибок. Когда два раза подряд у него получилось сыграть без огрехов, он наконец-то нажал на кнопку записи. И спустя час, откинувшись на спинку кресла за микшером, Рихард включил на повтор только что законченную дорожку ритм-гитары. Он сделал это. Всё-таки смог сыграть за Пауля. Подушечки пальцев немного болели. Стоило быть честным с собой: в последний год он стал лениться и не брал гитару в руки так часто, как следовало бы профессиональному музыканту. И вот расплата не заставила себя ждать: привычное в молодости дискомфортное ощущение в пальцах вернулось. Наверное, если бы он поиграл ещё пару часов, ему неминуемо пришлось бы искать на кухне яблочный уксус в качестве средства всегда помогавшего снять боль в подушечках пальцев. Дверь за спиной Рихарда скрипнула. Тилль, поинтересовавшись о возможности войти, кивнул другим участникам группы. Пока остальные усаживались на диван, Олли взгромоздился на подоконник, сдвинув в сторону разложенные там пачки из-под сигарет. — Ну как? — поинтересовался вернувшийся буквально пару часов назад Дум. В ответ Рихард молча снова запустил запись. — Мне кажется, получилось очень хорошо, — сказал наконец Дум и поймал на себе одобрительные взгляды остальных музыкантов. — Здесь даже не нужно ничего маскировать примочками Жоржа и Флаке. Это явно на голову выше того, что мы с тобой тогда слушали. Переход между частями вообще не слышен. Круспе довольно кивнул. Только что он получил подтверждение, что не зря потратил столько времени на работу, а главное — не напрасно переломал себя и взялся перезаписывать партии Пауля. — Мне нравится, — добавил Олли. — Вообще не понять, где и в чём была проблема. Вся дорожка звучит как единое целое. Получается, у нас есть материал для ещё одной песни? Эту берём в альбом? — Да, берём, она многообещающая. Остаётся только придумать ей название, всё смонтировать и записать вокал на чистовик, — ответил Рихард. — Что у нас тогда получается? — Тилль нахмурил лоб, стараясь свести дебет с кредитом. — Пять песен уже собраны. Там всё готово. Теперь вот эту безымянную собрать. Потом седьмая — «Плач мертвеца», там с бэк-вокалом разрулили, она готова. Восьмая — «Отец изгоя», там тоже марафет навести и на альбом. — Девятая — «Крещение огнём», — добавил Рихард. — Я пока не брался ещё за нее, там в самом финале есть небольшая проблема с ритм-гитарой. Но я её исправлю, раз уж взялся играть за Пауля. И эта песня станет первым синглом. — Синглом? — удивился Тилль. Он впервые слышал что-то о планах Рихарда по поводу этой песни. — Да. Если помните, Пауль очень хотел, чтобы она вошла в прошлый альбом, но места не хватило. Поэтому «Крещение огнём» станет синглом — без вариантов. — Рихард обвёл твёрдым взглядом собравшихся. — Тут меня никто не переубедит. Ни вы, ни директор лейбла. Да, она не сильно хитовая, но мне плевать. Второй сингл — выберем как обычно. Присутствующие молча кивнули, понимая, что это принципиальный для Рихарда момент и спорить с ним бесполезно. Да и не хватило бы у них совести что-то возразить. — Остаётся ещё две песни сделать, — сказал Тилль, возвращая разговор в первоначальное русло. Рихард кивнул и чуть поморщился, вспоминая о черновиках, которые ему снова предстоит переслушать. — Идеи есть? — поинтересовался Флаке. — Идей, как видишь, полно. — Круспе указал на монитор студийного компьютера, на котором была открыта папка с черновиками. — Но всё это надо сильно рихтовать по партиям Пауля. Есть около пяти песен, где проблемы наименее серьёзные. С ними и буду работать. Я, как всегда, ставлю на первое место его партию. А остальное — не взыщите, — перезапишем и допишем так, как будет нужно. В ответ на слова Круспе Тилль молча вытащил из кармана флешку и протянул ему. — Держи, послушай. Рихард удивлённо посмотрел на раскрытую ладонь друга, но флешку взял и запустил. — Вы что, вытащили это из нашей корзины? — спросил он с нескрываемым удивлением, когда послушал один трек, а за ним и второй. — Флаке и Шнайдер пересмотрели свои взгляды на некоторые из наших песен. — Линдеманн кивнул в сторону музыкантов. — Мы подумали и решили, что тебе стоит повнимательнее поглядеть эти треки и решить, берём ли мы их в альбом. Там степень готовности процентов восемьдесят. Рихард тяжело сглотнул. Почему-то к горлу подкатил ком. То, что раньше Тилль решил вытащить из корзины одну из своих первых песен, стало для Рихарда большим приятным сюрпризом. Казалось бы — одна песня, всего четыре минуты звучания, но какое же он испытал облегчение, когда внимательно послушал её и понял, что здесь ему не придётся ничего исправлять в гитарах. Давний друг помог приблизиться на один, но очень большой шаг к освобождению из кошмара. И вот теперь ещё две песни. Ещё два шага на пути к завершению их творческого пути. Потом — уже ничего не будет. Он не ожидал подобного от других музыкантов. Тилль — да, у них особые отношения. Но Флаке и Шнайдер — они же всегда в первую очередь были друзьями Пауля. — Спасибо вам, — тихо сказал Рихард и улыбнулся. — Я очень ценю эту помощь. Но, чтобы вы понимали, «Спящая красавица» — это кошмар. Здесь, насколько я помню, мы хотели добавить хор. Придётся как-то поосторожнее с этим, одна песня с хором уже есть. Важно не переборщить и не заиграться. Гитарное соло я откровенно слил. Я перезапишу всю свою партию. И в ритм-гитаре тоже поправлю слегка. Вероятно, и Думу придётся попотеть. — Рихард бросил на Шнайдера вопросительный взгляд, и тот утвердительно кивнул, признавая ошибки, нуждавшиеся в исправлении. — А вот «Ловец снов»… — он вздохнул и секунд тридцать смотрел в окно, словно собираясь с мыслями. — Я благодарен, что вытащили его для альбома. Но нет. Ребята, с этой песней ничего не получится. — Почему? Она красивая. Мне всегда нравилась эта лирика. Я даже специально не стал отдавать стихотворение издателю: всё надеялся, что когда-нибудь всё-таки запишем, — удивился Тилль. — Вы же слышите, что тут много вопросов к ритм-гитаре. Ну и к твоему вокалу. Тилль лишь махнул рукой, мол, фигня, вокал я перезапишу без проблем. — У тебя же получилось исправить партию Пауля, — сказал он. — И неплохо, очень даже неплохо. — Да, получилось. — Рихард кивнул. — Но только вышло там, где я играю с перегрузкой. А «Ловец снов» — медляк. Ты, наверное, не сильно обращал на это внимание, но у гитары Пауля специфическое звучание. Даже среди других Les Paul на медляках она звучит по-особенному. Глубоко и ярко. ESP так не может, даже если я буду сутки напролёт тыкаться с настройками, я всё равно ничего не сделаю. Звук будет крутым, качественным, но это будет не звук Rammstein. Совсем не то, к чему привыкли наши фанаты. Медляк я исправить не смогу. — Круспе посмотрел на нахмурившегося Дума, поняв, из чьей корзины оказалась песня. — Извини, Дум. Я ценю то, что ты сделал, но в случае с медляком ничего не выйдет. — И прикрыть это всё примочками Жоржа у нас не получится? Песня-то красивая, — решил попытаться отстоять свой выбор Дум. — Красивая, я согласен. Но наш последний альбом разберут по нотам и секундам. Обязательно найдут места, где мы маскировали промахи. Как ни крути, а среди фанатов хватает профессионалов, которые услышат то, что не услышат другие. И тут мы снова упрёмся на то, от чего я хочу уйти: от обвинений в сторону Пауля. Будут говорить, что он не умел играть. Я уже сказал тебе об этом. Я не могу даже допустить возникновения подобных разговоров. — У нас в принципе на альбоме нет спокойных песен, — задумчиво протянул Олли. Тилль вздохнул: как вокалисту ему хотелось бы поставить на последний релиз красивую балладу, к которой он с радостью бы переписал вокал, применив все свои навыки, чтобы у всех, кто её услышит, по спине пробежали мурашки. Несколько минут друзья молча смотрели друг на друга. Рихарду было некомфортно, каждой клеточкой своего тела он ощущал усиливающийся груз ответственности. Они почти собрали материал, почти решили все вопросы, и вот на его плечах снова неподъёмные гранитные глыбы. Тяжелую тишину нарушил звонок телефона Дума. — Я не могу сейчас говорить, — быстро ответил он жене. — Скинь мне все варианты, какие тебе понравились. Я обязательно посмотрю… Да-да, я позвоню Эмилю и всё уточню. — Шнайдер поспешил завершить разговор. При упоминании знакомого имени Рихард вздрогнул, но тут же мысленно обругал себя: да мало ли Эмилей в Германии? Нельзя всё время думать только о Пауле! — Извините, Ульрика настаивает на покупке летнего домика на Балтике. Говорит, нашла в объявлениях: Эмиль продаёт дом Пауля на Хиддензе, — пояснил Дум. Рихард опустил голову и уставился на свои сцеплённые в замок пальцы. С чего они вдруг так задрожали, а сердце в груди ёкнуло и воздуха стало не хватать? Эмиль продаёт дом Пауля? Это же нормально. Он наследник, он может делать с имуществом отца всё что захочет, но… — Я еду в Берлин, — внезапно сказал Круспе и обвёл друзей взглядом, отметив выражение полного непонимания ситуации на их лицах. — Если браться за запись медляка, который нам очень нужен, мне потребуется гитара Пауля, — пояснил Рихард. Он сам не ожидал от себя подобного решения. Одна секунда — и вдруг он решил бросить всё в Сен-Реми и сорваться в Берлин. Внутренний барьер был сломлен, он, Рихард, всё-таки взялся за перезапись партий Пауля — и одним шагом больше, одним меньше… Какая теперь разница. Он вторгся в то, что любимый оставил после себя, и теперь, раз уж так вышло, ему оставалось лишь довести всё до идеала. Да и новость Дума внесла свои коррективы в дальнейшие планы. — Ты уверен? — спросил нахмурившийся Тилль, с подозрением глядя на друга. — Уверен. Другого варианта тут нет и быть не может. Мне придётся взять в руки его гитару, — с этими словами Рихард резко поднялся и быстро вышел из студии, на ходу открывая приложение в телефоне, чтобы заказать билет на ближайший рейс до Берлина.