***
В доме, очень похожем своим скромным убранством на жилье Дитера, пахло свежим хлебом и грибами. Мадлен, вытащив из печи кастрюльку с грибным супом, поставила её на небольшой рабочий столик и принялась разливать ужин по тарелкам. Против воли, половник в хрупких руках женщины дрожал и бульон то и дело норовил расплескаться. Она не могла предположить, что случившееся вчера вечером может так резко изменить её такую привычную тихую жизнь. Как бы ни старалась Мадлен напоминать себе, что сейчас она прежде всего должна сохранять спокойствие, но у неё ровным счётом ничего не получалось. Мысли то и дело возвращались к чужаку, что пришёл в поселение с проводником. И всё бы ничего, но то, что было нужно этому немцу от Фридриха… От этой мысли на сердце Мадлен всё холодело, а к горлу подкатывал мерзкий ком страха. Она боялась представить, что будет дальше. — Успокойся, пожалуйста, ничего страшного не произошло. — Мадлен вздрогнула, когда сзади её обняли ставшие знакомыми сильные руки Фридриха, а над ухом прозвучал его такой родной уже голос. Только сейчас Мадлен поняла, что, задумавшись, замерла с пустым половником в руке на половине его пути от тарелки до кастрюли. И, конечно же, Фридрих, дожидавшийся ужина за столом, не мог этого не заметить. — Я боюсь этого человека, — выдохнула Мадлен, расслабляясь в его руках. — Что ему от тебя нужно? Я видела, как он схватил тебя и что-то говорил… Кем он тебя считает? — Кем-то другим. — Фридрих коснулся лёгким поцелуем виска Мадлен. — Не знаю, о чём он говорил. Он уверен, что я — это не я. Что у меня была совсем другая жизнь. Далёкая от той, которой живут люди на Аляске. — Но ведь это же глупости! — воскликнула Мадлен, стараясь сдерживать волнение. — Откуда вообще взялся этот человек? — Понятия не имею, откуда он взялся… — Ты веришь ему? — Мадлен положила наконец-то половник и развернулась в объятьях Фридриха. Взгляд, которым она посмотрела на него, был настороженным и чуть-чуть испуганным. В домике повисла тяжёлая тишина, казалось, на фоне тиканья ходиков стало слышно тяжёлое дыхание собеседников. Фридрих неопределённо покачал головой. — Трудно верить в рассказы о прошлом, когда у тебя в голове чёрный занавес, который никак не удаётся поднять, — сказал он со вздохом. — То, что говорит Рихард, — это какая-то фантастика. Как я мог стать музыкантом? Я же вырос здесь, я занимался совсем другим делом. — Фридрих, выпустив Мадлен из объятий, подошёл к лежавшей на кровати старенькой гитаре. Задумчиво взяв её в руки, он сыграл пару аккордов. — Но откуда-то мои руки помнят, как обращаться с гитарой. Откуда-то я знаю сложные мелодии и могу придумывать новые. Я даже ноты вспомнил! Отец не говорил мне, что я до исчезновения умел играть. Значит… Где-то потом я научился. Может быть, в словах Рихарда есть правда. Но пока не готов выслушать его, мне нужно всё осмыслить… Вежливый стук в дверь прервал разговор, и на пороге появился долговязый мужчина — Пол. — Фридрих, поможешь мне мебель передвинуть? Жена совсем запилила, буквально на десять минут, — попросил он, окинув внимательным взглядом помещение. Мадлен поморщилась, но постаралась скрыть недовольство тем, что их разговор прервали. Когда шаги Фридриха затихли за стенами дома, Мадлен тяжело опустилась на лавку у стола и сложила руки на животе. Поглаживая его, она чувствовала, как страх крепнет всё больше и больше. Входная дверь тихо скрипнула, и в дом без приглашения вошёл Дитер. — Всё в порядке? — спросил он, наградив женщину внимательным взглядом. — Я попросил Пола отвлечь Фридриха, нам с тобой поговорить надо с глазу на глаз. Мадлен отчаянно замотала головой, прикусив губы. Если и был в поселении близкий ей человек, то им являлся Дитер. И от него не было никакого смысла скрывать что-то касающееся Фридриха. — Фридрих сказал, что этот чужак говорил ему, что он был музыкантом, — тихо произнесла она. — И он задумался, где научился играть на гитаре. Дитер вздохнул и подошёл к безвольно опустившей плечи Мадлен. — Эти слова ещё нужно подтвердить, — спокойно произнёс он. — Да что их подтверждать?! — внезапно воскликнула Мадлен. — Фридрих понимает, что научиться играть так, как играет он, просто так нельзя. Он и раньше удивлялся своему мастерству! Помнишь, как он впервые взял в руки гитару и вдруг начал играть так, что все рты пораскрывали? Ты сам это видел! Если он действительно известный музыкант, то тогда… — она закусила губы, и Дитер увидел, как на краешках её век появились слёзы. — Тогда всё кончено. Он уйдёт отсюда, он пойдёт в свою прежнюю жизнь! Если бы этот чужак не заявился к нам… Если бы не нашёл! — Мадлен стиснула кулаки. Дитер вплотную подошёл к Мадлен и по-отечески приобнял её, поглаживая по голове. — Зло никогда не приносит добро, Мадлен. Я это очень хорошо понял. Не нужно его никому желать. Я же вижу, что ты хочешь. Даже не думай причинить этому немцу вред. Он наш гость. Кроме того — пришёл не один. С ним проводник, которого будут искать. Тебе нужно успокоиться. У нас ещё есть время, я дал ему сильное снотворное. За это время ты решишь, как тебе быть с Фридрихом. Мадлен опустила голову и тяжело вздохнула, поглаживая живот. — А что сделаешь ты? — она подняла на Дитера взгляд, в котором плескалось отчаяние. — А я не стану больше бегать от судьбы. Будь что будет… — ответил старик.***
Рихард проснулся из-за наполнившегося мочевого пузыря. Несколько минут он лежал, глядя в тёмный потолок, прислушиваясь к тихому тиканью часов и пытаясь сообразить, куда ему сейчас пойти. В чуть-чуть приоткрытое окно доносились уже ставшие привычными звуки ночного леса. Судя по тому, что голова была немного тяжёлой и проспал он до глубокой ночи, Дитер напоил его каким-то снотворным отваром. Стараясь не шуметь, Рихард выбрался из кровати. Одеваться в этот раз не пришлось: штаны и футболка оставались на нём. Подгоняемый естественной потребностью, Рихард бросил тщетные попытки нашарить в рюкзаке фонарик и вытащил из кармана куртки телефон. Мельком отметив, что Дитер крепко спит в своей кровати, Круспе сдвинул щеколду на двери и выскользнул из дома. Разобравшись с насущной проблемой, Рихард поймал себя на мысли, что не хочет сейчас возвращаться в дом. Последние сутки он только и делал, что спал, и сейчас ясно понимал: стоит ему улечься, как он тут же начнет ворочаться. Мысли, что начинали крутиться в голове, не дадут ему сомкнуть глаз, а сердце так и будет заходиться от переживаний. Подсвечивая себе путь телефоном, он поднялся на крыльцо и сел на ступеньки. Что ему теперь делать? Рихард опустил голову, уставившись на носы своих ботинок. Почему он думал, что стоит ему найти Пауля, как всё сразу станет хорошо? Да, он нашёл его, но что дальше? Сейчас, когда шок от долгожданной встречи прошёл, Рихард словно посмотрел на случившееся днём с другой стороны, как будто бы был зрителем. И та сцена, что разыгралась около этого крыльца, теперь показалась ему безобразной. Как он мог такое устроить? Он же должен был держать себя в руках, должен был быть предельно осторожен, а он… А он нёс какую-то околесицу! Он смотрел в холодные глаза Пауля и понимал, что снова теряет себя. Раньше он бился с болью потери, а теперь сражался с безразличием. Днём перед ним стоял знакомый незнакомец, который был совершенно глух к его словам. Рихард горько усмехнулся и покачал головой. Он столько времени думал о встрече с Паулем, даже готовился к ней, понимал, что будет сложно, так какого чёрта выставил себя психом? Что за чушь он городил? Как додумался до этого? Да очень просто: страх и поднявшее голову отчаяние заставили его потерять контроль. Он же испугался, что ничего не сможет сделать, что Пауль так и будет смотреть на него, как на чужака! Если бы только была возможность отмотать время назад и удержать нервы в руках… Как же теперь Рихарду было стыдно! Как он мог вообще подумать, что Пауль, его любимый Пауль, мог так поступить с ним и исчезнуть по какой-то прихоти? Или не сказать о грозящей опасности? Где только была его голова?! Его внимательность? Он же видел, как смотрел на него Пауль, и не сделал никаких выводов! За проведённые вместе годы Рихард смог научиться читать настроение и мысли любимого по малейшему изменению выражения его глаз и в этот раз он должен был сразу понять: Пауль не ломал комедию. Он действительно ничего не помнил и почему-то считал себя другим человеком. Другим человеком! Рихард стиснул пальцы так, что ногти до боли впились в ладони. Кто назвал Пауля Фридрихом и почему любимый верит в то, что является этим человеком? Что это за игры какого-то безумца? Для чего они нужны? О чём там говорил Пауль? Что есть какие-то фото? И они находятся у его отца? Что это за фото? А главное — Айван же сказал, что этот старик-лекарь и есть отец Фридриха. Но какого хрена?! С чего Дитеру называть своим сыном чужого человека? Что за цели он преследовал и для чего? Старик, что позаботился о нём, Рихарде, не производил впечатление психа. Да и вообще, прислушавшись к внутреннему голосу, Круспе не мог сказать, что боится Дитера. Нет, страха перед странным стариком не было. Но разве психи всегда буйные и их сразу же можно отличить от нормальных людей? Да как бы не так! Да и Айван явно был настороже и не собирался расслабляться. Рихард вздохнул и привалился плечом к опоре перил: слишком много вопросов, ответы на которые он не знал, где искать. Почему-то стало очень обидно и грустно — захотелось, чтобы рядом оказался кто-нибудь по-настоящему близкий, человек, за которого можно было бы уцепиться и ощутить поддержку. Но сейчас его окружали лишь непролазные дебри буша и странные отшельники. И снова, как и всегда, он мог рассчитывать лишь на себя. Больше не на кого. Не написано ему на роду лёгкой дороги, видимо, суждено всегда бороться с обстоятельствами. Гармония звуков ночного леса оказалась испорчена скрипом: дверь домика напротив открылась, и из неё вышел человек. Слабым рыжим отсветом в его руке дрогнул огонёк керосиновой лампы. Постояв с минуту, человек сел на ступеньки и, сгорбившись и опустив голову, обхватил острые колени руками. Рихард вздрогнул и почувствовал, как в груди взволнованно забилось сердце: он узнал Пауля. Прикусив нижнюю губу, Круспе попытался понять, что ему делать дальше. Ясно же, что Пауль не рассчитывал ни на какую встречу: его, Рихарда, не должно было быть на крыльце этой ночью. Очевидно, Паулю понадобилось побыть одному, вот он и вышел из домика. Но почему весь его вид вызывал жгучее желание немедленно обнять, коснуться губами мягких волос и сказать, что всё будет в порядке? Почему при виде такого Пауля к горлу подступил солёный ком горечи? Рихард тяжело сглотнул: лучшим выходом было бы встать и незаметно уйти, но… Он не смог! Рихард видел, насколько отчаянной и беззащитной была поза Пауля, и, сам того до конца не понимая, спустился по ступенькам и направился к нему. Что он собрался делать дальше? Рихард понятия не имел. Первым порывом было тут же кинуться к любимому, попросить прощения за своё поведение, но потом он одумался. Так точно уверит в своём сумасшествии ещё больше. Нужно было взять себя в руки и не позволять эмоциям брать верх. Не нужно было ждать, что Пауль распахнёт для него объятья! Ландерс вздрогнул, когда услышал звук шагов Рихарда. В неверном свете огонька лампы Круспе увидел на его лице неподдельное удивление и капельку испуга. — Можно с тобой поговорить? — тихо спросил Рихард, решив не произносить имён. Он не знал, как обращаться к Паулю. Пауль молча кивнул, с некоторым усилием поднялся, взял лампу и направился к лавочке у дровницы. Молча освободив на ней место от поленьев для Рихарда, он сел и выжидающе посмотрел на него. Мысли в голове Круспе стали предательски путаться: как понять, с чего начать вторую попытку поговорить? Как не угробить шанс, который дал ему Пауль, предложив сесть рядом? Внезапно… Тот человек, что днём так тщательно держал дистанцию, теперь позволил приблизиться. Неужели что-то из сказанного возымело действие? Или есть какие-то другие вводные, о которых Рихард и не подозревал? — Прости, что так повёл себя днём, — сказал в итоге Рихард, вспомнив, как когда-то давно бабушка учила маленького Свена, что признавать ошибки не так уж и страшно. Сев рядом с Паулем, он почувствовал не только его тепло, но и исходивший от него аромат: какие-то горькие травы, свежая деревянная стружка и что-то очень вкусное, какая-то домашняя стряпня. Мысленно Рихард поморщился: он предпочёл не думать о запахе, что шёл от него. Пауль лишь молча хмыкнул и продолжил смотреть на собеседника. — Я хочу тебе доказать, что я не принимаю тебя за другого и не обманываю, — осторожно начал Рихард. — У меня есть фотографии с тобой. Из той жизни в Германии. Ты ведь не отрицаешь, что ты немец. Ты говоришь на немецком. Ландерс кивнул. — А английский? Ты говоришь на нём? — спросил Рихард, вытаскивая из кармана телефон и радуясь, что додумался загрузить фото в Сентрал. — Совсем чуть-чуть. Мадлен учит меня своему языку. Отец сказал, что хоть я и родился в Америке, но ребёнком говорил только на немецком, — тихо заговорил Пауль. — И, когда что-то случилось со мной, я забыл английский как неродной язык. Рихарду пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поморщиться при упоминании человека, зачем-то сделавшего из Пауля другую личность. — Вот, посмотри. — Он открыл нужные снимки. — То, что я говорил тебе днём, — правда. Вот твоё прошлое. — Рихард отдал телефон в руки Пауля, который взял его с очевидной опаской. На экране было то самое фото с презентации DVD, где Рихард обнимал его. — Мы известные музыканты. Группа называется Rammstein. Дальше стоят Олли, Шнайдер, Флаке и Тилль, — пояснил Круспе. С минуту, пока экран не начал гаснуть, Пауль смотрел на снимок и чуть-чуть хмурился, словно силясь найти в памяти хоть что-то связанное с картинкой. — Не помню никого, — наконец ответил он. — Чужие люди. А мы с тобой близкие друзья? — спросил он, глядя на то, как Рихард обнимал его на фото. — Да, — коротко ответил Круспе, помня предупреждение Айвана. Хотя и без него он бы сейчас не стал вываливать на Пауля истину об их отношениях. Реакция могла бы быть совершенно непредсказуемой. Экран погас, и Пауль вопросительно посмотрел на Рихарда. Круспе разблокировал его, заметив, что любимому явно в новинку пользоваться телефоном. — Просто касайся экрана, когда начинает гаснуть, а вот так, листай дальше, — показал Рихард простые жесты, чувствуя, как ноет сердце. — Ты раньше любил такие технические штучки. — Что-то кажется мне знакомым, а что-то — нет… Иногда беру вещь в руки и понимаю, что знаю, как с ней обращаться. А иногда меня приходится учить, — сказал Пауль, сосредоточенно листая фото. Рихард молча прикусил губу. Было больно. По-настоящему больно за Пауля, который сейчас напоминал ему большого беззащитного ребенка. Глядя на освещённое скудным светом полумесяца и огоньком лампы лицо Пауля, он боролся с желанием придвинуться к нему и, коснувшись его рук своими, начать показывать все нужные движения. А ещё в глаза бросилась неровная кожа на шее. Днём её скрывал шейный платок, а сейчас, когда его не было, а воротник рубашки был расстёгнут, стал виден след от ожога, зацепившего татуировку, отдельные лучи которой стали неровными и размытыми. Рихард вздрогнул: наверняка ожог распространился и ниже, и как знать, насколько серьёзно пострадал Пауль. — А это фото с нашего выступления, — сказал Рихард, заставив себя оторваться от рассматривания ожога и заметив, что Пауль задержал взгляд на одном из концертных снимков, где перед группой в тёмное небо взметнулись столбы пламени. — Так много огня? — осторожно спросил Ландерс и чуть-чуть нахмурился. — Да. Но это ещё не много. Бывает больше. Особенность Rammstein в том, что мы используем очень много огня и дыма, — пояснил Круспе и тут же осёкся, заметив, как напрягся Пауль и его пальцы чуть сильнее, чем до этого, сжали гаджет. Какой же он идиот! Зачем говорить об огне с человеком, который чудом выжил в авиакатастрофе, и наверняка горящий самолет — один из преследующих его кошмаров? Пауль кивнул и продолжил листать концертные снимки. — У тебя в Германии есть дети, — осторожно произнёс Рихард, заметив, как всё больше и больше мрачнеет любимый. Нужно было срочно менять тему разговора. — Дети? — Пауль с интересом посмотрел на него. — Да. Сын и дочь. Сына зовут Эмиль. Он известный музыкант. И иногда он снимается в кино. Ты сам научил его играть на гитаре и всегда помогал в карьере. — Рихард нахмурился, пытаясь вспомнить, есть ли у него фото Рейнке. — Вот, это твой сын. — Круспе забрал телефон из рук Пауля, чтобы открыть нужный снимок, который стоял у него в качестве идентификатора абонента. Он показал Паулю фото улыбающегося Эмиля за пультом в студии. — Он уже совсем взрослый, — сказал после затянувшегося молчания Пауль, не отрывая взгляда от фотографии. Рихарду показалось, что Ландерс словно впился взглядом в фото: так напряжённо он изучал черты лица Эмиля, который с этого ракурса был очень похож на самого Пауля в молодости. — Да, он взрослый. Но он очень ждёт тебя. У тебя с ним отличные отношения, ты прекрасный отец и его лучший друг. А ещё у тебя есть дочка, она моложе Эмиля на десять лет, — поспешил добавить Рихард. — Вот её фотографии у меня нет. Но она худенькая, невысокая, у неё светлые волосы. А черты лица очень мягкие, как у тебя. Её зовут Лили. — Лили? — тихо повторил Пауль, и Рихарду показалось, что он услышал нотку удивления в его голосе. — Да, это имя выбрал ты. Ландерс положил телефон на лавку, вздохнул, после чего опустил голову и стал массировать виски кончиками пальцев. Рихард замер: что ему сейчас делать? Очевидно же, что Паулю нехорошо, но как быть? Есть у него право прикоснуться к знакомому незнакомцу? Или что-то сказать? — А что у меня за отношения с их матерью? — тихо спросил Пауль после долгой паузы. — Твои дети от разных женщин. С Ивонн, матерью Эмиля, ты не виделся несколько лет. С Ариэллой иногда пересекаетесь. Вы тихо-мирно развелись и остались приятелями. Пауль вздохнул с очевидным облегчением и задумчиво посмотрел куда-то в бесконечную глубину ночного неба, видневшегося среди крон деревьев. — Спасибо, — произнёс наконец Пауль, поднимаясь. — Уже поздно, пойду. — Он кивнул ему и, прихрамывая, направился к дому. Несколько минут Рихард смотрел на огоньки звёзд над головой. Ветер стих, а вместе с ним умолкли и ночные птицы, только изредка где-то вдалеке ухал филин. До слуха Рихарда донеслись едва различимые голоса из дома Пауля. Судя по интонациям, Мадлен что-то с волнением говорила. Но, как ни напрягал Круспе слух, разобрать ничего не вышло. Погасив забытую Паулем лампу и забрав телефон, Рихард оставил нагретую лавку и направился к домику Дитера. — Поговорили? — Круспе вздрогнул от раздавшегося из темноты голоса Айвана. Сделав пару шагов, проводник вышел из тени. — Он ничего не помнит, — вздохнул Рихард и стал тяжело подниматься по коротенькой лестнице. — Держись… — едва слышно вслед ему сказал Айван.