Два месяца спустя
Пауль смотрел на красивое фото безоблачного неба на потолке, подсвеченное мягким светом искусно скрытых в выступах потолка светильников. Он уже привык, что эта фотография могла казаться живой: хитроумная программа так управляла лампами, что те могли создавать ощущение восхода, яркого полудня или сумерек: зависело от того, какие цели преследовал на очередном сеансе доктор Мильх. Сейчас, когда по отливу стучал назойливый дождь, зарядивший ещё с вечера, подсветка была включена на сумерки. Лёжа в массивном кожаном кресле, уютно обволакивающем тело, Пауль по-настоящему захотел спать. Но это разозлило его. Сколько можно? Какого чёрта он проводит все дни чёрт знает как: не может разлепить глаза часов до двух дня, а потом бесконечно пялится в полуночное берлинское небо? Какого чёрта у него ни на что нет сил и постоянно преследует ощущение, что день никогда не заканчивается? Он словно погряз в каком-то желе и сколько ни пытайся двигаться дальше — всё время будто топчешься на месте.
— Сколько ещё всё это продлится? — спросил Пауль, усаживаясь в кресле и вопросительно глядя на доктора Мильха.
Герман Мильх, высокий, полный мужчина, лет сорока пяти, с вечно красным лицом и очками в тонкой золотистой оправе на орлином носу, поднял взгляд от блокнота, где после беседы делал какие-то пометки и внимательно посмотрел на пациента.
— Что именно, Пауль? — мягко поинтересовался он.
— Это. Моё состояние. Сколько ещё я буду пытаться выковырнуть из памяти обрывки воспоминаний?
Мильх снял очки и улыбнулся.
— Пауль, мы уже обсуждали это. За две недели ничего не изменилось. Я объяснял вам, что от амнезии нет лекарств. Можно только поддерживать соответствующими препаратами работу мозга, подпитывать его, но это никак не отразится на восстановлении памяти, — он развёл руки и так и оставил их лежать на столе ладонями вверх в предельно открытом доброжелательном жесте. — Если человек с амнезией получает лечение сразу же, то прогноз бывает благоприятным. Как правило, память восстанавливается если не полностью, то почти полностью, но в вашем случае всё гораздо сложнее. Вам два года не оказывали помощи, а это очень большой срок.
— Может быть, всё вообще напрасно? — спросил Пауль, зябко обхватывая себя руками. — Что, если мне ничего не поможет?
— Я не стану делать никаких прогнозов, Пауль, — мягко ответил Мильх. — Я врач. Я буду бороться за ваше здоровье до конца. Будем подбирать другое лечение, пробовать новые методики. Возможностей много. В этих вопросах никогда нельзя быть точно уверенным, что именно сработает.
— Только я по-прежнему буду чувствовать себя куклой, — горько отозвался Ландерс.
— Пауль, прошло всего два месяца, как вы вернулись к своей семье, и всего шесть недель, как мы с вами начали терапию. Нет ничего тревожного в том, что нет чётких новых воспоминаний. Я уверен, что вместе с доктором Граафом у нас получится добиться хороших результатов.
Ландерс лишь покривил губы при упоминании доктора Гюнтера Граафа. Если помощь психотерапевта Пауль воспринимал совершенно спокойно, то всякий раз, когда требовалось нанести визит к психиатру, всё существо Ландерса начинало бунтовать. Он понимал, что сейчас является самым настоящим беспомощным больным, но посещение кабинета, табличка на двери которого гласила, что приём за ней ведёт психиатр, всякий раз выбивало из колеи. Что ему делать у психиатра? Он же не псих, не отдающий себе отчёта в действиях, или какой-нибудь потенциальный убийца с навязчивой идеей, или будущий суицидник. Он понимает, что и для чего делает, но только вот… ни черта не помнит из прошлого! И не может отделаться от мысли, что живёт чужой жизнью.
— Пауль, вы должны понимать, что медикаментозная терапия, исключение любых стрессовых ситуаций, отдых — всё это рано или поздно начнёт давать результаты. Вам нужно расслабиться. В моей практике были случаи, и они даже описаны в научной литературе, когда память возвращалась сама собой. Человек для этого ничего вообще не делал, а воспоминания восстанавливались. Все случаи уникальны. И делать какие-либо прогнозы по вашему состоянию я не могу.
— Но есть и случаи, когда память не возвращается вообще. Я читал об этом, — упрямо возразил Ландерс. — Где гарантия, что мой случай не один из таких?
— Да, такие случаи есть, — Мильх спокойно кивнул. — Но их мало. Ваша ситуация вообще нетипична. Поймите, у вас сложный случай. Воедино сошлись две причины, вызвавшие амнезию. Первая — травма головного мозга. Вторая — психологическая травма. Тут всё может идти не так, как обычно. Мы не просто так встречаемся два раза в неделю. Мне нужно тщательно анализировать динамику вашего состояния.
— Нечего его анализировать… Ничего не меняется, — Пауль поднялся с кресла и подошёл к окну, на котором блестели капельки воды. Ветка клёна, которую порыв ветра прислонил к стеклу, оставила на нём замысловатые следы.
— Всё структурируется, Пауль. Вы же рассказали мне, как к вам стали возвращаться воспоминания о песнях. Без какой-либо помощи. И другие ваш мозг тоже самостоятельно восстановил, пусть и не полностью. Имя дочери, образ сына… Вы говорите, что, оказавшись в Берлине, смогли узнать некоторые улицы и места, вы вспомнили, как работать с музыкальным оборудованием… Значит, шансы есть. Да, много осложнений, но нужно запастись временем и терпением. Настроиться на позитивный лад и читать как можно меньше негативной информации, — продолжил Мильх. — Я уже говорил вам, что нужно исключить стресс. А то, что вы только недавно вернулись в Германию, — это сильнейший стресс для той личности, которой вы были на протяжении двух лет.
— Я читал, что иногда помогает гипноз, — упрямо продолжил Ландерс.
Герман покачал головой.
— Пауль, вам не нужно изучать информацию о методах лечения. Вы должны понимать, что находитесь в надёжных руках и схема лечения, подобранная для вас, — самая оптимальная. В вашем случае гипноз может сильно навредить. Вы пережили авиакатастрофу, вероятно, стали свидетелем тяжёлых психотравмирующих событий и ваша память предпочла скрыть их. Это защитный механизм, который спасает психику в критической ситуации. Под гипнозом вы можете вспомнить не только то, что хотите, но и то, что блокирует ваше подсознание. Прорабатывая ваше прошлое с гипнозом, мы можем потревожить то, что будет лишним. У вас сработал естественный защитный механизм психики.
Ландерс вздохнул.
— Пауль, мы только в самом начале пути, — постарался приободрить своего пациента Мильх. — Вам действительно нужно расслабиться. Медитация, трудотерапия — это то, что сейчас может помочь. Вы же видите: вы помните своё творчество. С гитарой в руках вы вспоминаете музыку. Продолжайте упражняться. Старайтесь каждый день уделять время музыке. Это отличная тренировка для памяти. И, кроме того, воспоминание может быть вызвано чем угодно. Я уже советовал вам больше рассматривать фото, видео, общаться с близкими, с теми, кто вас хорошо знает. И я продолжу говорить вам об этом. Случайная фраза, аромат, звуки, обстановка — что угодно может дать нужный импульс. Вот сейчас поездка на природу, которую вы планируете на эти выходные, — она может иметь хороший терапевтический эффект. Время, которое вы проведёте со своими друзьями, пойдёт вам на пользу. Вы погрузитесь в атмосферу своей обычной жизни. Это может пробудить какие-нибудь воспоминания. Но, конечно же, помните, что не должно быть никаких излишеств, напряжения, алкоголя, — Герман внимательно посмотрел на пациента, хотя и так был уверен: Ландерс, горящий желанием вернуть память, выполнит все рекомендации самым тщательным образом.
Обменявшись ещё парой фраз с психотерапевтом, Пауль вышел из кабинета в приёмную.
Эмиль, с кем-то оживленно переписывавшийся в телефоне, встретил отца вопросительным взглядом.
— Сегодня ты ему не нужен, поехали домой, — ответил Ландерс и направился к лестнице, мельком отметив, что сын был явно чем-то озабочен.
Паулю было не по себе: он достаточно времени простоял на пороге кабинета доктора Мильха, чтобы увидеть, насколько раздосадован Эмиль. Но стоило Рейнке заметить отца, как он постарался спрятать эмоции. И Ландерса это немного разозлило. То тут, то там, но он всё время запутывался в коконе заботы, которым его пытались окружить. Словно он — маленький беспомощный ребёнок или псих! Вот и сейчас — у сына явно какие-то проблемы, но он скрывает их и, кроме того, проводит львиную долю своего времени вместе с ним. Пауль даже подписал кучу бумаг, смыслом которых было разрешение для сына присутствовать на сеансах психотерапии. По факту, начать лечение без Эмиля вообще бы не вышло: Мильху требовался человек, который рассказал бы о пациенте и находился бы рядом в ответственные моменты. Несколько раз на сеансы приезжали Ариэлла и Лили, заглядывали и Rammstein полным составом. Но крепким мостиком между настоящим и воспоминаниями для Пауля стал Эмиль. А ещё он оказался личной нянькой, водителем, охранником и секретарем отца. И даже снял неподалёку от его жилья небольшую квартирку, чтобы при необходимости через пять минут быть на месте. И Пауля это злило.
Он не хотел никого напрягать, не хотел, чтобы к нему было какое-то особое отношение. Первые пару недель действительно требовался кто-то, кто помог бы освоиться в Берлине, но потом он убедился, что особых проблем не возникает. Разве что серьёзное неудобство доставляли журналисты и фанаты. Стоило только появиться информации, что ритм-гитарист Rammstein оказался жив и почти здоров, как папарацци словно сорвались с цепи, желая сделать эксклюзивное фото и получить ответы на волнующие вопросы, а фанаты — они просто хотели его увидеть и потому собирались в местах возможного появления. Со временем назойливое внимание стало ослабевать, но всё равно Пауль время от времени замечал журналистов или глазеющих на него поклонников. Судебный запрет, который удалось заполучить усилиями юристов, ограничивал лишь возможность приближения к нему, но не сам факт наблюдения. Это несказанно злило. Он им что, мартышка в зоопарке, на которую приходят посмотреть? Из-за этого Пауль не хотел лишний раз выходить и дома.
— Что-то случилось? — спросил Ландерс, когда Эмиль вырулил с парковки.
— Да так, мелочи, — отмахнулся сын, бросив на отца внимательный взгляд.
— Может быть, поделишься? Я же не невменяемый.
Эмиль вздохнул. Нет-нет да временами тяжёлый характер отца начинал проглядывать. Стремление всё контролировать самому, быть самостоятельным — этого становилось всё больше по мере того, как он осваивался в новой жизни. Такое положение вещей не могло не радовать, но в то же время сейчас, когда Пауль как никогда нуждался в покое, создавало массу проблем. Эмиль понимал: любая попытка относиться к отцу так, как советовал Мильх, чревата размолвкой и лишним стрессом.
— У меня в выходные два выступления с Twocolors в Мадриде. Изначально на субботу планировалась встреча с нужными людьми с лейбла, а теперь они переносят её на понедельник. Мне придётся присутствовать на ней, по-другому никак. Пьеро в одиночку не справится, — Эмиль вздохнул.
— И в чём проблема?
— Тебе в понедельник на приём к Мильху, а потом к невропатологу. Кто тебя отвезёт? Лили? Твоя нервная система не заслужила такого испытания, я видел, как она водит. Я чуть не поседел!
— Я не беспомощный, Эмиль. Башка у меня работает — хрен разберёт как, но я не в маразме. Я могу обойтись без посторонней помощи. Как вызвать такси и расплатиться — знаю, — Пауль улыбнулся, постаравшись успокоить сына. — Ничего страшного не случится. Могу один съездить.
Рейнке вздохнул и поудобнее перехватил руль.
— Если ты волнуешься, давай я попрошу кого-нибудь из ребят поняньчиться со мной? — произнёс Пауль, и Эмиль услышал в голосе отца немного ехидные нотки. — От них ты точно получишь самый полный отчёт обо всем, что со мной происходило. А если Тилль согласится — так ещё и за телохранителя сойдёт. С ним ни один папарацци связываться не захочет.
На секунду оторвав взгляд от дороги, Рейнке посмотрел на отца, на губах которого играла улыбка. Пауль пытался быть собой. Конечно же, он уже в курсе, что всегда являлся главным оптимистом и хохмачем в любой компании и ситуации, и теперь старался соответствовать этому образу, хотел вписаться в свою привычную личность. Но только иногда это становилось пародией Пауля нынешнего на Пауля прежнего.
— Не напрягайся, Эмиль, — сказал Ландерс, когда сын остановил машину на парковке около его дома. — Давай я Рихарда попрошу? Уж ему-то ты меня доверишь? — он подмигнул. — Заодно и пообщаюсь с ним, что-то последнее время он куда-то запропастился. А я соскучился по нему.
Рейнке кивнул отцу, хотя и не был уверен, что запланированная встреча раммштайнов в деревенском доме Тилля состоится в полном составе. Попрощавшись с Паулем и взяв с него обещание звонить при первой же непонятной ситуации, Эмиль направился к своему временному жилью.
С минуту Ландерс стоял и провожал взглядом машину сына. Наконец-то распогодилось и сквозь листву облетавших каштанов стало пробиваться солнце. Пауль посмотрел на начавший просыхать тротуар, полной грудью вдохнул посвежевший воздух, после чего глянул на окна своей квартиры, в которых отражались солнечные блики. Он не знал, как долго ещё погостит в Берлине бархатная осень, и потому не хотел упускать возможность насладиться теплом. Оглядевшись по сторонам и не заметив, чтобы кто-то глазел на него, Пауль поспешил в квартиру за своей компанией для прогулки.
Несмотря на прекрасный августовский вечер, пропитанный ароматом свежих булочек из кафе напротив и запахом дождя, Пауль мёрз. В квартире было тепло, приятный ветерок заглядывал в приоткрытое окно, а он вот уже битый час слонялся из комнаты в комнату, кутаясь в плед. Проклятые нервы! Казалось, что, даже если бы за окнами нещадно палило солнце, а термометр показывал градусов сорок, ему бы всё равно было холодно. Доктор Грааф что-то там пытался втолковать по поводу симпатической нервной системы, сильнейшего стресса и заверял, что всё пройдет, нужно только вовремя принимать лекарства, хорошо высыпаться, больше отдыхать и гулять на свежем воздухе. Но только толку от этих рекомендаций Пауль не видел.
Высыпаться получалось через раз. Когда-то мозг без проблем отключался, а когда-то начинал вытворять чёрт знает что, раскладывая всё новые и новые пасьянсы-калейдоскопы из воспоминаний. Даже снотворное толком не помогало остановить безумные пляски картинок и делало лишь хуже: после него наутро Ландерс чувствовал себя совершенно разбитым. С погулять и отдыхать дела обстояли не лучше. Выходить на улицу Пауль не желал: он не хотел, чтобы его кто-то видел в таком состоянии. Да, он обрёл нормальный внешний вид, но понимал, что поведение время от времени будет выдавать в нём человека с большими проблемами с головой. В неизбежные вылазки к врачам он ощущал себя суперагентом — перед ним стояла сверхзадача: прошмыгнуть от подъезда до парковки незамеченным журналистами и фанатами. В то, что юристам удастся добиться судебного запрета верилось с трудом: слишком уж велик был ажиотаж. А что до отдыха… Ландерс был готов взвыть от безделья. Но при этом за что бы ни брался — ничего не приносило удовольствия. Именная Gibson стояла без дела: не лежали у него к ней руки — да и всё тут! Пауль попробовал взяться за дорогую акустику из домашней студии, но и эта затея не увенчалась успехом. Тут же вспомнилась старенькая гитара из магазинчика Мэтью, свежий ветер и голоса могучего леса. Находясь в Берлине, перебирая струны роскошного Fender, Ландерс понимал, что скучает по той жизни. Там он был по-своему счастлив, а тут… Глядя на фото на стенах, листая время от времени видео, он никак не мог назвать эту жизнь своей. Пауль словно смотрел на себя со стороны и никак не мог взять в толк, что вот этот улыбчивый мужчина на фото — это он.
Вдобавок он каждое утро смотрел на батарею из пузырьков и блистеров с таблетками, назначенных минимум пятью разными врачами, и ловил себя на мысли, что его скоро будет тошнить от них. А ведь прошла всего лишь неделя, как он приехал из аэропорта в эту квартиру. В свою квартиру из настоящей жизни.
Поплотнее завернувшись в плед, Ландерс снова прошёлся по жилью, пытаясь понять, что же он сейчас хочет. Заказать, что ли, пиццу с бесконтактной доставкой? Можно было бы и самому что-то приготовить, но обуявшая апатия не давала подойти к плите. Да и аппетита не было: спасибо побочному эффекту от каких-то таблеток. Что там ему врач говорил? Даже если не хочется, нужно есть и придерживаться сбалансированного меню полного витаминов? Ага, сейчас…
Стук в дверь заставил вздрогнуть. Пауль взглянул на телефон: никто не сообщал ему о визите. Так кто бы это мог быть? Какой-нибудь рекламный агент? Нет, в этот дом они попасть просто физически не смогли бы. Соседи? Пока Ландерс размышлял, стук повторился, и на этот раз кто-то отбарабанил мелодию Du Hast. Шнайдер? Пауль вздохнул и поморщился: видеть своего друга из прошлого он не хотел. Однако сделать вид, что дома никого нет, не вышло бы: Кристоф бы поднял на ноги Эмиля.
— Привет, извини, что не предупредил, — на пороге вместо Шнайдера обнаружился сын. — Я послал Пьеро в одиночку отдуваться на интервью. У меня всё-таки очень уважительная причина отсутствия. — Он смерил отца оценивающим взглядом. Вид хмурого лохматого отца, завёрнутого в плед, убедил его в правильности выбора.
— Зря, со мной всё в порядке. Лили только утром заглядывала, — ответил Пауль. Заботу сына он воспринимал как неизбежное благо. — Заходи, что замер? — спохватился он, сообразив, что держит Эмиля на пороге.
— А я думал, ты не горишь желанием впустить меня потому, что не один, — Рейнке подмигнул отцу, взял с лестничной площадки объёмную сумку и вошёл в квартиру.
Внутри жилище Ландерса, в которое он вернулся, немного изменилось: Лили в спешном порядке вывезла оттуда все вещи брата и, по совету врачей, постаралась воссоздать прежнюю обстановку. Однако это оказалось практически невыполнимой задачей: можно было экстренно перекрасить стены в прежний цвет, найти похожую мебель взамен проданной, но вернуть все интерьерные мелочи так, как было, оказалось нереальным.
Сумка, которую Эмиль поставил у дивана, неожиданно дернулась, и из неё раздался тихий лай. Пауль удивлённо посмотрел на неё.
— Я тут тебе кое-кого привёз. Чтобы тебе не так скучно было, — Эмиль улыбнулся. — Твой врач ведь сказал, что общение с животными тоже может пойти на пользу. Да и прогулки тебе нужны… Вот я и подумал… — он нагнулся к сумке и расстегнул молнию. — Вылезай давай, ты снова дома.
Спустя несколько секунд из сумки показалась худенькая мордочка крохотной собаки с непропорционально большими ушами и хитрющими прищуренными глазками. Собачка с минуту напряжённо принюхивалась, втягивая носом воздух, после чего, осторожно переступая лапками, выбралась на ковёр.
Пауль вопросительно посмотрел сначала на сына, потом на собачку, которая чуть настороженно глядела на него.
— Это Минни, — представил Эмиль гостью. — Твоя собака. Она жила у Лили всё это время. Я решил, что будет лучше, если Минни переедет к тебе. За эту неделю ты уже достаточно освоился, чтобы суметь позаботиться о ней.
Пока Рейнке говорил, Минни подошла к Паулю и принялась обнюхивать его босые ступни. Ландерс замер, не зная, что ждать от неё. Подумать только, оказывается, в прошлой жизни он любил маленьких собачек! Смешно фыркнув, Минни пару раз радостно тявкнула, встав на задние лапки, упёрлась передними ему в колени и радостно завиляла хвостом.
— Она тебя узнала, — сказал Эмиль, глядя, с какой скоростью крутится хвост Минни.
Ландерс немного растерялся. Ещё и собачка обрадовалась его возвращению! Вот уж чью радость и преданность никак не купить!
— Привет! — он поспешил опуститься на корточки и протянуть ей руку. Плед незаметно для Пауля сполз с его плеч на пол. — Ай, щекотно! — он рассмеялся, когда Минни принялась вылизывать хозяйскую руку. — Жаль, я тебя не помню, — добавил он чуть погодя, когда Минни, от души обслюнявив хозяина, принялась волчком виться вокруг него.
— Думаю, это небольшая проблема. Она-то тебя точно помнит. А тебе, главное, не забывать играть с ней, кормить и гулять. Она любит побегать, — сказал Эмиль, глядя на довольно улыбающегося отца.
Пауль помрачнел и поднялся с колен. Эмиль только что поставил его перед необходимостью выходить из дома и учиться не обращать внимания на любопытствующих? Очень похоже на то.
— А без неё ты бы так и сидел целыми днями в одиночестве, — Рейнке понял мысли отца. — Давай одевайся, пойдём, покажу тебе тут пару парков поблизости. Самое то для прогулок с Минни…
***
Октябрьское солнце оказалось неожиданно тёплым: с самого утра на небе не было ни облачка, и косые лучи ощутимо разогрели воздух так, что уже к обеду столбик термометра подобрался к двадцати градусам. За неделю, что прошла без дождей, немного подсохла грязь и в засыпающей до следующей весны природе пробудилось некое подобие второй жизни: краски осени стали ярче, и, собрав последние силы, зацвели припозднившиеся астры. Сырость и промозглость наконец-то убрались из воздуха, уступив место тёплому аромату подсохшей и ещё не начавшей преть травы с листвой, к которому добавлялись ноты переспелых груш и яблок, доносившиеся из старых деревенских садов.
Сначала Пауль с интересом смотрел в окно на проплывающие мимо золотистые поля и лесопосадки, а потом, когда машина свернула с трассы и медленно покатила по узкой деревенской дороге, стал с любопытством разглядывать аккуратные домики Вендиш-Рамбов. В крошечной деревеньке, что затерялась рядом с заповедником, казалось, заплутало и само время. Дома из потемневшего кирпича с черепичными крышами были совсем не похожи на современные коттеджи. Они хранили в себе не только дух ушедшей Восточной Германии, но и прошлых веков. В Вендиш-Рамбов ничего не указывало на круговерть современной жизни.
— Это старый дом Тилля, — Шнайдер, сидящий за рулём, кивнул в сторону массивного кирпичного дома, местами покрытого мхом, с узкими мансардными окнами. Две большие клумбы по обе стороны от массивной двустворчатой входной двери заросли неровно подстриженным бурьяном, красноречиво говоря, что хозяин дома тут появляется, но делает это редко. — Он построил новый. Чуть дальше, ближе к озеру. Нам туда.
Пауль кивнул и принялся с удвоенным интересом рассматривать окрестности в надежде, что память уцепиться за что-нибудь и завеса мрака над прошлым немного приподнимется. Должно быть, это были места его юности. С этой деревенькой, по рассказам друзей, в его жизни было многое связано. Тут неподалёку проходили совершенно отвязные вечеринки, куда он приезжал с музыкантами своей первой группы, тут познакомился со странным корзинщиком — Тиллем. А потом… Ландерс незаметно для Дума вздохнул: в голове была каша. Кажется, Эмиль говорил ему, что знакомство с Тиллем состоялось по инициативе Рихарда, с которым, он, Пауль, познакомился ещё раньше… Вот только где? Вроде бы они играли вместе в какой-то группе. Как же она называлась? Ландерс недовольно поморщился: сколько же новой информации он узнал за последнее время и как тяжело было удержать её в памяти так, чтобы одно не накладывалось на другое и не смешивалось! Если бы только у него были свои воспоминания, а не вот эти… рассказанные близкими.
— Эй, всё нормально? — заметив настроение друга, Шнайдер мягко потеребил его за плечо и направил машину по извилистой грунтовке через небольшой лесок.
— Да, всё хорошо, — поспешил отозваться Пауль и успокаивающе улыбнулся Кристофу.
Они же были друзьями. Познакомились задолго до того, как в его жизни появились Тилль и Рихард. Только пока что это «были друзьями» являлось для Ландерса каким-то шаблоном, мерой, определяющей поведение. Кристоф был просто человеком из прошлого, с которым многое связано, но вот только он не вызывал у Пауля ни единой эмоции. Разумом Ландерс понимал, что должен испытывать к давнему другу, но сердцем… В нём ничего не дрогнуло, когда они наконец-то увиделись. По словам доктора Мильха, это было нормально, ведь воспоминания скрыты. Врач предупреждал об отсутствии эмоциональной вовлечённости в отношения с близкими. Но как же это раздражало! И как выматывало. Как хотелось наконец-то испытать хоть одну настоящую эмоцию, связанную с музыкальным прошлым, чтобы рядом был по-настоящему дорогой человек и он, Пауль, почувствовал бы это сердцем. Однако никто из группы не пробуждал в нём подлинных чувств. Разве что Рихард, вызывавший симпатию и радость. И то, видимо, из-за того, что именно он пришёл за ним на Аляску.
Добротный одноэтажный дом, построенный на сваях почти у кромки воды, неожиданно вынырнул из-за плотной стены деревьев. Новое жильё Тилля было создано в классическом деревенском стиле, однако дизайнер привнёс в него немного фантазийных мотивов за счёт вычурных массивных брёвен и необработанных опор крыши. К дому прилегало огромное крыльцо, часть которого нависала над водной гладью озера, превращаясь в своеобразные мостки. На поляне, покрытой настилом эко-парковки, уже стояло четыре автомобиля.
— А мы вас как раз заждались! — на крыльце появился одетый в вылинявший спортивный костюм Тилль, дожёвывавший что-то. — Уже хотели Рихарда опять на поиски отправлять, — Линдеманн подмигнул Паулю, который с наслаждением потягивался и щурился, подставляя лицо солнечным лучам.
— Мы вляпались в пробку из-за дорожных работ, — Кристоф виновато развёл руками и тоже с наслаждением потянулся: три часа за рулем, пусть и комфортабельной, но всё равно машины, сказывались не лучшим образом и тренированное тело настойчиво просило небольшую разминку. Сказав, что перед тем, как зайти в дом, немного пройдётся, Шнайдер направился исследовать окрестности и вскоре скрылся из виду за кустами орешника.
— Ну как? — спросил Тилль, внимательно глядя на Пауля, с интересом изучавшего окружающую обстановку.
Ландерс пожал плечами.
— Тут есть что-то хорошо знакомое мне и я должен это узнать? — спросил он. За прошедшее время этот вопрос стал привычным для него. Именно так Пауль чаще всего отвечал на вопросительные взгляды: вроде бы и не признаёт себя совсем развалиной, но в то же время даёт понять, что не всё теперь так, как прежде.
— На этом самом месте стояла моя хижина, в которой мы все отрывались. Крыша была из камышей. И вон там — вечно гнилые мостки, с которых ты однажды свалился в озеро и нахлебался воды. А на том покосившемся дереве были качели из автомобильной покрышки, — Тилль кивнул в сторону могучего искривленного дуба. — Ты любил там зависать и по пьяни орал похабные песенки. Не помнишь ничего?
— Нет, ничего не помню, — Пауль вздохнул и покачал головой. — А сколько лет прошло?
— Лет тридцать… — Линдеманн поскреб затылок.
— Да будь я в трезвой памяти, я бы вряд ли вспомнил! — Ландерс улыбнулся, не желая расстраивать Тилля своим отсутствием успехов в лечении.
Тилль неопределённо повёл плечами, глядя на него: вроде бы вот он — такой же Пауль, каким и был пару лет назад. Худой, поджарый, глядящий знакомым, чуть насмешливым взглядом. Разве что появилась привычка, скрывая шрамы, носить бандану и шейный платок. Но это была лишь внешняя оболочка, которая восстановилась на удивление быстро, а вот содержание… С каждой новой встречей Тилль всё больше понимал, почему в день, когда Рихард позвонил ему сообщить, что нашёл Пауля, в его голосе было столько отчаяния. Внутри Ландерса теперь жил другой человек. Он выглядел как Пауль, говорил его голосом, но это был кто-то иной. И привыкнуть к такому оказалось очень тяжело. Почему-то в кино и сериалах амнезию показывали совсем иначе.
— Пойдём в дом, — Тилль улыбнулся, отгоняя от себя невесёлые мысли. — Рихард уже на кухне колдует. Судя по тому, что я спёр у него со сковородки, рагу будет офигенным. С дороги надо бы подкрепиться. А к вечеру будем отмечать, — он кивнул, приглашая друга проследовать в дом.
— Сейчас, только заберу вещи из машины, — Пауль достал с заднего сиденья спортивную сумку, в которой была не столько одежда, сколько его лекарства на все случаи жизни.
***
Около светильников террасы вилась стайка мотыльков, привлечённых светом к жилищу этим поздним осенним вечером. Пара тепловых пушек с переменным успехом указывала на место прохладному влажному ветру, что начал задувать с озера. Раммштайны могли бы уйти в дом, но никому не хотелось проводить праздничный ужин в четырёх стенах. Зима была впереди, и они ещё успеют посидеть за столом в помещении. Тем более что место встречи было дорого каждому из музыкантов. Оказавшись на том самом озере, где всё по большому счёту начиналось, они словно перенеслись в прошлое, опять стали молодыми и стоящими перед исчезающей в неизвестности дорогой. В то время они не знали, что она приведёт их на музыкальный Олимп.
— До сих пор поверить не могу, что мы сделали это, — Флаке посмотрел на вынесенный из дома наградной диск Тилля за последний альбом группы. — Тройная платина в Европе. Ёб твою мать! Сказал бы мне кто такое даже во времена Mutter, хрен бы я поверил! И ведь, считай, альбом год как вышел. То ли ещё будет!
— Глядишь, до бриллиантового статуса дотянем. Мы ещё можем отжигать, — довольно протянул Шнайдер. Дум основательно объелся вкуснейшими стейками, и теперь максимум, на что его хватало, — откинуться на спинку кресла-качалки и плавно покачиваться, закинув руки за голову и глядеть на свеженькую музыкальную награду. В домашней студии его дожидалась точно такая же. Его личная.
— Это сильно вряд ли. Реалистами будьте, — внёс свою лепту почти трезвый Оливер. — Последние годы дела у нас пошли куда лучше, это факт. Но надо смотреть правде в глаза, — он кивнул в сторону Пауля. — Вон всё, что мы имеем сейчас за альбом, — всем Кнопке обязаны. Это он шороху навёл так, что мировые чарты с ума посходили. А без него — платина, ну, может, двойная, и всё, отвали.
Пауль немного натянуто улыбнулся.
— Я вообще-то не планировал устраивать такой кипиш, но раз ты настаиваешь… — сказал он, отпив из большого стакана вишнёвый сок.
— Назовём тебя вдохновителем альбома, — произнёс заплетающимся языком Флаке. Количество выпитого Лоренцом перешло все разумные пределы, но пока он относительно твёрдо сидел в плетёном кресле, а спереди его подпирал стол — возлияния можно было продолжить, тем более что стейки, над которыми час назад колдовал у гриля Рихард, буквально таяли во рту.
— Я всё хотел спросить, — заговорил посерьёзневший Пауль, — раз уж об альбоме речь зашла… Вы как дошли до мысли выпустить его?
— Дошли как-то, — Тилль неопределённо пожал плечами. — Ни у кого чувства завершённости не было. Вот и решили точку поставить, собрав черновики, — Линдеманн разумно умолчал об истинной причине создания релиза, бросив мимолётный взгляд на задумчивого Рихарда. Тот весь вечер был погружён в какие-то свои мысли и не спешил поддаваться атмосфере лёгкого веселья.
— Хорошая идея, — Пауль кивнул. — Я несколько раз слушал альбом. Мне понравилось. Странно, конечно, слушать было, зная, что это я там играю, а сам в этот момент в буше жил.
— А что странного? Ничего странного. Мы по полной использовали твои черновики. Правда, с ними не всё так просто, — Флаке поставил локти на стол и подпёр голову руками. Явно предупреждающие взгляды Тилля и Рихарда он в упор не замечал и потому продолжил: — Ты умудрился оставить на редкость поганые записи. Местами они никак не могли пойти в дело. Рихард вон долго чах в студии, чтобы привести их в чувство. Ему самому кое-что перезаписывать пришлось на твоей гитаре.
— Флаке… — недовольно буркнул Круспе, бросив испепеляющий взгляд на Лоренца. Меньше всего ему сейчас хотелось оказаться в воспоминаниях в той весне, когда они снова собрались в студии и когда он упустил свой первый шанс вернуть любовь.
Брови Пауля удивлённо приподнялись. Когда он слушал последний альбом Rammstein, то изучил его буклет вдоль и поперёк и сейчас хорошо помнил, что не нашёл в нем ни слова про перезапись ритм-гитары. Наоборот, на развороте имелась бросающаяся в глаза надпись, гласившая, что над ритм-гитарой работал исключительно Пауль Ландерс, чьё имя на последней страничке буклета было обведено в траурную рамку.
— Вот как? — Пауль вопросительно посмотрел на Рихарда. Тот лишь молча кивнул. — Сложно было?
— Да вариантов больше не было. Материала вроде как много, а по факту… Не наш уровень качества, — произнёс он, тщательно подбирая слова. Круспе боялся задеть или как-то обидеть Пауля. Тот ведь ненавидел, когда в его работу кто-то вмешивался и что-то менял.
— Ну и отлично, что ты так сделал, — Ландерс искренне улыбнулся, и Круспе понял: Пауль ничуть не кривит душой. Новый Пауль не кривит душой. — Раз так оказалось лучше для альбома, значит, это было верное решение. А фанатам необязательно знать все секреты кухни.
— А ведь мы еле-еле уговорили его согласиться на запись, — продолжил Флаке, игнорируя тяжёлый взгляд Тилля. — И ведь сказали же, что никаких концертов не будет. Нет, всё равно упрямился и упирался до последнего…
Пауль посмотрел на ещё больше помрачневшего Рихарда. Весь вечер он не мог отделаться от ощущения, что Круспе старается если не избегать его, то как-то дистанцируется. Вот и сейчас — рядом с Паулем на скамейке у стены оставалось свободное место, но Рихард уселся на табурете у самого прохода, объяснив свой выбор тем, что ему нужно время от времени бегать к грилю за новыми порциями стейков и овощей. А ведь там был самый сквозняк! Но с чего бы Круспе избегать его? Между ними же всё отлично, и Ландерс не раз и не два говорил Рихарду, как благодарен и обязан ему. Может быть, у друга просто что-то случилось и нужно подловить момент, чтобы поговорить по душам? Но это чуть позже, а пока…
— А вы не думали, что можно было бы что-нибудь организовать? — сказал неожиданно Пауль и сам немного удивился своей смелости. — Я же теперь с вами. И я не инвалид. Физически я почти в норме, — он сам не понял, с чего вдруг так заговорил. Может быть, повлияла непринуждённая дружеская атмосфера, может быть, недавно просмотренные отрывки одного из DVD группы или же во всём виновато желание вернуть хоть что-то осязаемое из прошлой жизни. Что сказал Мильх? Что память способна восстановиться в любой момент и причиной может стать всё что угодно? А если работа с Rammstein станет необходимым катализатором? Если ему нужна именно встряска, а не надоедливая забота близких и медитация?
Пять пар глаз недоумённо уставились на Ландерса. Если бы сейчас за столом он не был единственным трезвым человеком, которому алкоголь категорически запретили врачи, все бы решили, что ему точно не стоит больше наливать.
— Пауль, ты серьёзно? — осторожно уточнил Олли.
— А почему нет? Я музыкант, в конце концов. Концерты — моя работа.
— Нет, Паульхен, — решительно отрезал Тилль. — Никаких концертов. Позже — может быть, но не сейчас. Физически — это очень тяжело. Это только так кажется, что всё красиво и легко, а на самом деле — неебический труд. Ты не потянешь такое.
Ландерс нахмурился и хотел было возразить, что свою медицинскую карту знает лучше Тилля, но вмешался Рихард:
— Помнишь, ты написал мне, что твой врач не знает, как ты мог выжить с такой травмой головы? — произнёс он, закуривая сигарету и задумчиво выпуская дым. — Береги себя. По крайней мере, пока.
Пауль недовольно повёл плечами.
— Просто я подумал… Раз Мильх говорит, чтобы я занимался привычными делами, играл на гитаре, пробовал что-то сочинять и тому подобное… Может быть, концерты могли бы мне помочь что-то вспомнить? Или ещё какая движуха? Я вроде бы теперь спокойно к сильному пламени отношусь… На таблетках, конечно, но всё-таки… — Ландерс вздохнул и бросил взгляд на мангал, где в темноте светились угли. — Я заебался уже ничего не помнить. Это тяжело, блядь… — он нервно отставил от себя стакан. — Вы тут сидите и понимаете, что это место значит для вас, как много тут всего произошло. А я… А я как пустышка. Это место же было и в моей жизни, и я был с вами в те годы. Но только я ни хрена не помню! Дом и дом. Озеро и озеро. Ничего особенного…
— Не газуй, — на плечо Пауля легла тяжёлая горячая ладонь Тилля. — Всё будет. Хочешь движуху — будет тебе движуха. Да, мужики? — четыре осторожных кивка стали ответом на вопрос Линдеманна. — Но только не сейчас. Ты всего-то два месяца как в цивилизацию попал, лесной человек. Не беги вперёд паровоза. Rammstein никогда ничего быстро не делала. Нам во всём нужна основательная подготовка. Да и достигнутые результаты твоего лечения стоило бы получше закрепить.
Пауль покачал головой и хотел что-то ответить, но его остановил звонок телефона. Посмотрев на экран гаджета, Ландерс просиял радостной улыбкой.
— Мадлен! — известил он и поспешил выбраться из-за стола, чтобы, скрывшись в доме, спокойно поговорить.
— Нахуя вы заговорили про движуху? — тихо, с плохо скрываемым раздражением спросил Рихард, бросив взгляд на дверь, ведущую в дом: Пауль точно не мог его слышать. — Тилль, ты из ума выжил? Вы что, не видите, в каком он состоянии? Да у него таблеток на каждый день больше, чем у всех нас вместе взятых на неделю.
Шнайдер и Флаке лишь молча переглянулись: вступать в спор с Рихардом им не хотелось.
— Но вообще-то Пауль дело говорит, — неожиданно произнёс Олли. — Я много читал про лечение амнезии. Трудотерапия очень действенная штука. Может быть, встряска пошла бы Паулю на пользу. В разумных пределах, конечно. Да и мы… — Ридель сделал большой глоток шнапса и обвёл пристальным блестящим взглядом всех собравшихся. — Вот, честно, мужики, неужели не хотите снова что-нибудь сделать?
— Э… — Флаке непонимающе уставился на Олли, от которого явно не ожидал ничего подобного.
— Давайте на трезвую голову обсудим, а? — предложил Тилль в момент, когда заиграли воздушные колокольчики, висевшие над входной дверью.
Рихард бросил на вернувшегося на террасу Пауля мимолётный взгляд и тут же заметил ничем не прикрытое разочарование, написанное на его лице.
— Опять проблемы, — вздохнул Ландерс, плюхнувшись на своё место и откладывая в сторону телефон. — Американцы тянут с документами для Мадлен. Опять что-то там не так…
— Не волнуйся, наши юристы разберутся. Они всё разрулят, — спокойно произнёс Олли.
Пауль недовольно прикусил нижнюю губу.
— Я Мадлен уже два месяца не видел! Все эти видеозвонки — сплошная хрень! — сказал он с интонацией обиженного ребёнка. — Уже три недели как она в Анкоридже!
— Потерпи. Времени уже много прошло, скоро юристы дожмут американских чинуш, — попытался успокоить Ландерса Шнайдер.
— Да не потерплю я! — воскликнул Пауль. — Я волнуюсь за неё. За ребёнка. Я же люблю их! — Ландерс, в отличие от Тилля, не заметил, как на этих словах Рихард напряжённо стиснул челюсти и уставился на остатки жареного перца в тарелке. — Дум, если бы ты вот так из-за бюрократических проволочек не мог увидеться с Ульрикой, ты бы так же, как сейчас, говорил? Я уже готов сам сесть на самолёт и полететь к ней…
— Не глупи. Чего зря мотаться? — Тилль успокаивающе коснулся руки Пауля. — Неделя-две максимум, и всё разрулится. Давай завтра позвоним юристам и всё сами выясним? Может быть, Мадлен преувеличивает сложности. Беременные — они же какие: вечно драматизируют, истерят иногда, и всё им кажется каким-то нерешаемым.
— Мадлен не такая, Тилль, — возразил Пауль. — Она нужна мне. У меня и так голова иной раз кругом идёт от всего, что со мной тут происходит, а с ней… Мне было бы легче, — признался он. — Да и волнуюсь за неё. Я читал: чем больше срок беременности, тем опаснее перелёт. Тем более такой длинный…
— Пойду остатки стейков жариться положу, — прервал Пауля Рихард и поднялся из-за стола.
Через минуту в полумраке загремела крышка гриля и послышалось шипение маринада, попавшего на угли. Пока Пауль делился с Тиллем другими переживаниями, Кристиан и Олли задумчиво переглянулись. Ридель лишь покачал головой и подавил вздох: складывающаяся между Рихардом и Паулем ситуация даже ему казалась патовой.
