Возвращение

Тихо выругавшись, Тилль уселся на кровати. Он когда-нибудь научится отвечать на вопрос: нахера столько бухать? Наверное, никогда. Линдеманн потёр виски — голова была на удивление ясной, но вот пить хотелось зверски. Казалось, ещё немного — и от жажды язык покроется мелкой паутинкой трещин. В который раз Тилль мысленно сказал себе, что пора бы завести привычку держать около кровати бутылку воды. Кое-как нашарив в темноте тапки и замотавшись в халат, он поплёлся на кухню. Дом Линдеманн знал как свои пять пальцев, и потому ему хватило лунного света, пробивавшегося в панорамные кухонные окна, чтобы найти кружку и кран. Прислушиваясь к ощущениям организма, когда живительная влага потекла по пищеводу, Тилль посмотрел в окно. Он специально планировал с дизайнером дом так, чтобы с кухни открывался потрясающий вид на озеро. В любую погоду и сезон озеро и лес на дальнем берегу были для Тилля картиной искусного художника по имени Природа, и он мог часами залипать на лунную дорожку. Вот и сейчас — пользуясь тем, что на небе не было ни облачка, можно было бы полюбоваться на немного мрачную картину засыпающей до весны природы, но… Тилль сразу заметил одинокую фигуру, что сидела на крыльце почти у самой воды и смотрела куда-то вдаль. Покачав головой, Линдеманн направился на поиски тёплой одежды. — Чего ты тут сидишь? — спросил он, выбравшись из дома и присаживаясь на огромную дубовую чурку, как и другие пять, служившую табуретом. Круспе, сжимавший в одной руке тлеющую сигарету, а в другой недопитую за ужином бутылку виски, неопределённо повёл плечами, пригубив алкоголь. Судя по тому, как он поморщился и поспешил закусить большой порцией никотина, виски в него больше не влезал. Но Рихард продолжал напиваться чисто механически. — Что-то мне подсказывает, что Джек Дэниэлс сейчас не лучшая компашка, — Тилль забрал из рук друга бутылку и добил её в два глотка. — Ты чего, Шолле? — он с тревогой посмотрел на Рихарда, понимая, что уже знает ответ на вопрос. — Не могу я, Тилль… — тихо произнёс Рихард, глядя куда-то вдаль. — Сил никаких нет… — он уставился на огонёк сигареты. — Пауль? В ответ Круспе лишь молча кивнул. — Я думал, что самое сложное позади, — заговорил он спустя минут пять, поняв, что Линдеманн не собирается никуда уходить. Видно же, что утеплился в безразмерную куртку и спортивные штаны не просто так. — А ни хрена не позади. Всё только впереди. Когда вижу Пауля, внутри всё переворачивается. Вот же он — живой, здоровый, рядом… А когда он начинает говорить об этой Мадлен… — голос Рихарда дрогнул то ли от избытка эмоций, то ли просто от количества выпитого. — Мильх предупреждал, что легко не будет… — Предупреждал, — согласился Рихард. — Я уеду завтра. Не хочу тут оставаться. — Рихи… — Тилльхен, прости. Я понимаю, ты хотел собраться всем вместе, посидеть, как раньше… Но я не могу. Не хочу тебя снова обманывать. Я не могу смотреть на Пауля и делать вид, что ничего нет. Что ничего не чувствую. Я боюсь проколоться. Когда он заговорил о Мадлен… Ты же видел, какой у него сделался взгляд, слышал интонации. Я не могу… — Рихард тяжело вздохнул и запустил пальцы в перепутанные ветром волосы. — Он любит её. Это и слепой заметит. А я… Я же не железный. — Он вспомнит всё. Обязательно вспомнит. Тебя вспомнит, — произнёс Тилль, понимая, что не имеет ни малейшего представления, что ещё он мог бы сказать в этой ситуации. — Вспомнит? — в свете полумесяца Линдеманн увидел горькую усмешку на губах друга. — И что станет с Паулем? Если он меня вспомнит… Что станет делать с Мадлен? Кому от этого легче будет? Тилль вздохнул. Тут он вообще не представлял, что сказать, подсознательно понимая, что самый жуткий кошмар может начаться в любой момент. — Ты замёрз уже, — произнёс в итоге Линдеманн, видя, как зябко Круспе обхватил себя руками, пристроив в пепельницу окурок. Тонкая кофта друга явно не предназначалась для посиделок на ночном осеннем ветру у озера. — Дай мозги проветрю… Всё равно уснуть не получится. — Проветрит он мозги… — немного ворчливо вздохнул Тилль и придвинул чурку поближе. Теперь он мог поделиться полой куртки с Рихардом, позволившим себя обнять. — Что ж, спасибо, — поблагодарил Мильх, сделав финальные пометки в своем блокноте. — Теперь картина для меня ясна. Если возникнут ещё какие-либо вопросы, я обязательно свяжусь с вами, — врач обвёл внимательным взглядом участников Rammstein, явно чувствовавших себя несколько не в своей тарелке на приеме психотерапевта. Им казалось, что времена подобных мероприятий остались далеко в прошлом, но пришлось снова переступить порог кабинета специалиста. Пусть на этот раз не для сохранения группы, но всё равно. Музыканты потянулись к выходу, но Рихард не спешил покидать кабинет врача. — Эмиль сообщил, что мне с вами будет нужно обстоятельно поговорить, — сказал он, немного напряжённо глядя на Мильха, когда они остались тет-а-тет. — Да, нужно, — Герман кивнул, приглашая собеседника сесть в кресло около стола. — Насколько я знаю, со слов Эмиля, у вас с Паулем были особые отношения. Вы были партнёрами. Мне нужно знать о них как можно больше, это может напрямую повлиять на дальнейший процесс восстановления. — Всё было очень серьезно. По крайней мере, последние три года. До этого пять лет между нами был секс без обязательств, — признался Рихард, понимая, нет смысла что-либо скрывать от Мильха. — Я планировал предложить Паулю союз, даже кольца приготовил. Но не успел… — А кто был инициатором сближения? — Мильх перевернул страничку блокнота и стал делать новые заметки. — Кто захотел серьёзных отношений? — Я хотел их, но не решался предложить. Вместо меня это сделал Пауль. Инициатива шла от него. Он пришёл ко мне и заговорил о нашем с ним будущем. Попросил дать ему шанс построить со мной что-то серьёзное. На тот момент он не знал, что я чувствую к нему, — Рихард уставился на носы своих ботинок. — Его с юности привлекали и парни, и девушки. Насколько я знаю, после развода с Ариэллой он не интересовался женщинами и стал спать со мной. Иногда приглашал к себе в номер фанаток. Но это было так, на одну ночь, не больше, и быстро сошло на нет. — Вы до сих пор любите его? Какие чувства вы испытываете к нему? — осторожно спросил врач. — Да. Я люблю его, — просто ответил Рихард и развёл руками. — Но, как я понимаю, сейчас у него серьёзные отношения с женщиной с Аляски. — Да, это так, Рихард, — Мильх пристально посмотрел на собеседника. — Исходя из той картины, которую я получил из беседы с Паулем, — теперь он гетеросексуал и не осознаёт себя как-то иначе. Его привлекают исключительно женщины. Круспе лишь вздохнул, молча прикусив губу. — Вы правильно поступили, когда не стали рассказывать Паулю об истинной природе ваших отношений, Рихард, — успокаивающе продолжил Герман. — В терапии амнезии важно исключить любые излишние психоэмоциональные нагрузки. Стрессовые ситуации оказывают крайне негативное воздействие на лечение и могут даже обнулить достигнутые результаты. И так все происходящее уже само по себе стресс для Пауля. — Значит, я должен молчать? — спросил Рихард. Глубоко в душе он понимал, к чему всё идёт, но надежда, что у него есть право присутствовать в жизни Пауля не в качестве друга, какое-то время ещё жила. — Придётся всё скрывать? — Да. Пока самым оптимальным будет не затрагивать с Паулем эту тему. Ещё раз повторю: он идентифицирует себя как гетеросексуал. Нет ничего, что говорило бы о его интересе к своему полу. Для него сейчас важно сохранять баланс во всём. Эмоционально он привязан к… — Мильх перевернул пару страниц своего блокнота, — …Мадлен. Она важна для него. Не только как женщина, но и как мать его будущего ребёнка. Её значимость в его мироздании значительно превышает значимость всех остальных людей из прошлого, — врач внимательно, с сочувствием во взгляде посмотрел на мрачного Рихарда. — Если бы случай Пауля был типичным, после потери памяти прошло бы от нескольких дней до месяца — тогда я бы настоял на раскрытии всей информации о его прошлом и ваших отношениях. Но, учитывая, что за два года в нём успешно сформировалась совсем другая личность, такая информация о сексуальной ориентации нанесёт ему психологическую травму. Он не готов принять её. По крайней мере, сейчас. — А подходящее время для признания когда-нибудь наступит? — спросил Рихард, напряжённо стиснув пальцы и чувствуя, как по спине ползут ледяные мурашки. — Трудно сказать, когда это будет уместно сделать и в какой обстановке, — осторожно ответил Герман. — В любом случае мне необходимо поработать с Паулем в этом направлении. Нужно выяснить его отношение к подобным вопросам. Пока мы их не затрагивали. По объективным причинам. Рихард молча кивнул и вздохнул, ничуть не пытаясь скрыть свои эмоции от врача. Вот так счастье, за которое он остервенело боролся и ради которого рисковал жизнью, вдруг стало ускользать от него. И что он мог сделать в этой ситуации? Ничего. Всё, что было Круспе по силам — молча ждать и наблюдать за жизнью знакомого незнакомца. — Рихард, помните, что вы не должны сейчас отдаляться от Пауля. Он рассчитывает на вашу помощь, видит в вас близкого друга. Вы для него имеете очень большое значение после того, что сделали. Я всего неделю занимаюсь терапией, но могу точно сказать: у Пауля именно к вам сложилась осознанная эмоциональная привязка. Сейчас его восприятие детей строится только на том, что он знает, как должен к ним относиться, но в отношении вас он испытывает настоящие эмоции. Он привык к вам и по-настоящему доверяет. Для Пауля вы стали близким другом. Я подчеркиваю — для нынешнего Пауля, — Мильх предупреждающе поднял вверх указательный палец. — Для той личности, которой он сейчас является. Я не исключаю, что однажды он захочет обсудить с вами свои проблемы. И тут вы должны быть крайне осторожны. Любой стресс, психотравмирующий фактор — всё может перечеркнуть достигнутые успехи. Депрессия и так присутствует, но она может усугубиться. Это в худшем случае. В лучшем — придётся корректировать лечение. — Я всё понимаю, доктор Мильх. Я постараюсь помочь, — ответил Рихард, чувствуя, как сердце придавливает обжигающей глыбой льда. — Я буду полагаться на вашу помощь и брать ее в расчет при разработке программы лечения. — Мильх ободряюще улыбнулся. — Сейчас вы должны предупредить всех близких, чтобы они не выдали Паулю истину о ваших с ним отношениях. В остальном — если что-то понадобится — я всегда на связи. И, если вам самому потребуется помощь, то можете обратиться к моему коллеге. — Герман вытащил из ящика стола визитку. — К сожалению, я специализируюсь исключительно на лечении амнезии, а вот он будет в силах поддержать вас. — Спасибо, — Круспе поднялся с кресла и нарочито тщатльно одёрнул полы рубашки. — Мне есть к кому обратиться…

***

Пауль перевернулся на другой бок: уснуть под храп Шнайдера было невыполнимой задачей. Поначалу-то Дум вёл себя тихо и культурно, позволив соседу по комнате задремать, но потом принялся храпеть, соперничая по громкости вокализов с Тиллем. Ландерс мог бы разбудить Кристофа, но почему-то это показалось свинским поступком: всё равно спать не очень-то хотелось. Похоже, привычные проблемы со сном не собирались исчезать без помощи таблеток даже после насыщенного впечатлениями дня на природе. Стараясь не шуметь, Пауль уселся на кровати и мысленно выругался: сумку с лекарствами он оставил на стуле около двери. Значит, придётся выбираться из-под тёплого одеяла и идти к ней. Уговаривая себя немного помёрзнуть, Ландерс посмотрел в окно: оно было как раз над кроватью. Вид со второго этажа открывался поистине потрясающий: лунная дорожка на озере, исчезающий за горизонтом лес и бескрайние фермерские поля создавали чарующую картину спящей природы. Конечно, пейзаж мало походил на величественный и пугающий буш, но Ландерс улыбнулся: это природа нравилась ему, было в ней что-то успокаивающее и родное. Наверное, спроси его кто, где он предпочел бы жить, — без раздумий бы выбрал загородное уединение, а не шумный Берлин. Но это он, нынешний. А что любил он — прежний? В задумчивости Пауль прикусил губу и нахмурился. Но не столько из-за своих мыслей, сколько от увиденного. Что делали Тилль и Рихард среди ночи, сидя на чурках у воды? В свете полумесяца Ландерс мог хорошо разглядеть, как Тилль обнимает Рихарда, доверчиво положившего ему голову на плечо. Странно… Что же такое происходит? Пауль вздохнул. Понятно же, что у Круспе что-то случилось, но тот не хочет об этом говорить. С ним. Почему-то… Паулю пришлось научиться быть очень внимательным и замечать малейшие детали в поведении окружающих, чтобы хоть как-то судить об их отношении к себе. И сейчас всё получалось предельно чётко и ясно — остальные тоже были в курсе проблем Рихарда. Он явно поделился с ними. Но почему же не с ним? Если верить рассказам, они были ближайшими друзьями. Да, так и было, не пошёл бы абы кто в аляскинский буш… Но почему сейчас Рихард молчит о проблемах? Не хочет лишний раз волновать? Наверное. Мильх ведь всё время твердит о необходимости избегать стрессов и вот… Получается, лучший друг вынужден молчать о своих проблемах и полагаться на Тилля, а не на него? Будто бы его, Пауля, и нет рядом? Ландерс с раздражением прикусил губу. Так не могло продолжаться и дальше. Им нужно поговорить в самое ближайшее время. Хоть завтра. И ему, Паулю, придётся объяснить Рихарду, что совсем не обязательно относиться к нему как к больному. Он может подставить плечо, может выслушать, если это необходимо. Может быть, он не знает всего об их жизни, но чисто по-человечески же поддержит! В конце концов, ему по силам просто побыть рядом. Пауль вздрогнул от неожиданности, когда на тумбочке коротко загудел телефон, известив о входящем сообщении в мессенджере. В ночи к Ландерсу прилетело фото от Мадлен, на котором она стояла в ванной гостиничного номера в симпатичном зелёном платье, подчеркивающем округлившийся живот. Пауль провёл пальцем по экрану, очерчивая контуры фигуры Мадлен. Его ребёнок. Часть его новой жизни, которая, даже если память вернётся, навсегда останется с ним. Но странно, почему вдруг Мадлен написала сообщение посреди ночи? Она ведь знала, сколько сейчас времени в Европе. «Наверное, я разбужу тебя, — пришло следом послание. — А если нет, то утром ты наверняка улыбнёшься: наш малыш сегодня первый раз дал о себе знать — пошевелился. Как раз сразу после того, как я вернулась от врача». «Что сказал врач? Как ты? Как наш малыш? Кто это будет? Ты узнала?» — Пауль начал засыпать любовницу вопросами. «Всё в порядке. И на удивление хорошо для моего возраста. Я не стала узнавать: мальчик или девочка. Пусть это будет сюрприз. Я очень хочу поскорее обнять тебя», — ответила Мадлен. Прочитав написанное, Пауль понял, что на губах сама по себе появилась счастливая улыбка. Его ребёнок. Их ребёнок. Его Мадлен. Новая жизнь, которой могло бы и не быть, если бы всё это не случилось с ним. «Знала бы ты, как я хочу вас обнять», — ответил он и вздохнул, чувствуя лёгкую досаду: как же он желал оказаться в этот момент с любимой! «Мне немного страшно: я не знаю, как твои дети отнесутся к брату или сестре», — написала она, поделившись своими опасениями. «Они будут рады. Лили и Эмиль уже знают, что скоро у них будет кто-то младший. Всё в порядке, тебе не стоит переживать. Мои дети просто замечательные, я очень рад, что они именно такие», — поспешил успокоить Мадлен Пауль. Поболтав с ней ещё какое-то время, Ландерс снова посмотрел в окно: чурки у воды были пусты, а ночная темнота на горизонте над лесом стала чуть менее вязкой. Диалог с Мадлен помог ему отвлечься от проблем и на какое-то время вернуться в прошлое, где его жизнь была предельно простой и понятной. Разговор с любимой женщиной словно приблизил её, и Пауль поймал себя на мысли, что юридические проблемы, мешающие Мадлен прилететь завтра же, больше не кажутся ему такими уж страшными. Рано или поздно всё решится. Они будут вместе. Но вот… В голове почему-то засела мысль о сомнениях Мадлен. А ведь и правда, как его дети примут брата или сестру? Со вздохом Пауль улёгся в постель и уставился в потолок. Его дети… Сын и дочь. Взрослые люди, сформировавшиеся личности, которых он совсем не знал. Одно дело успокоить Мадлен, а другое… А вдруг они не примут ребёнка своего отца? Вдруг в их семье было что-то, о чём он не знает и не догадывается? В напряжении Ландерс прикусил губу. Как же ему было сложно! И временами страшно. Одно дело вернуться к общению с друзьями, а другое — к семье. К тем, кто был для него самыми близкими людьми. Частенько Пауль прислушивался к себе, пытаясь понять, что же он на самом деле чувствует по отношению к взрослым детям, и со страхом признавался, что нет в нём тех тёплых трепетных чувств, что возникали, когда он задумывался о ещё нерождённом ребёнке. Он ведь должен любить Эмиля и Лили… Он ведь даже кое-как, но вспомнил их… Но всё равно… Да, он дорожил ими, ценил… Любил. Но только как-то совсем по-другому. Наверное, из-за того, что так и не смог до конца узнать и понять их, и возникло сомнение: вдруг они будут против младшего? Плюнув на поиски снотворного, Ландерс укрылся почти с головой одеялом и попытался уверить себя, что ни у Эмиля, ни у Лили нет и не может быть оснований невзлюбить младенца. Как вообще можно не любить того, кто ещё ничего не успел сделать в жизни?

***

К моменту, когда проспавший всё утро Пауль вышел на крыльцо, солнце уже было довольно высоко и успело прогнать прохладу осеннего утра, заменив её ласковым, почти летним теплом. Кое-где на траве и деревьях ещё блестело серебристое убранство росы. Тилль, расположившись в кресле-качалке, щурился на солнце и задумчиво жевал яблоко, из стоявшей рядом корзины: за домом росли пара яблонь, и в этом году Линдеманн мог похвастаться собственным урожаем крупных красных плодов. Флаке беседовал с Кристофом, который показывал ему какие-то фотографии в телефоне. Наверное, речь шла об их общем увлечении коллекционированием. Ландерс вздрогнул, когда Олли загрохотал крышкой гриля и со смачным ругательством сунул обожжённый палец в рот: попытка перевернуть на решётке овощи почти провалилась. Навыки Риделя орудовать лопаточками и щипцами находились где-то на начальной стадии своего развития, но, очевидно, голод оказался сильнее инстинкта самосохранения. Нахмурившись, Пауль огляделся: было бы логичным, если бы у гриля колдовал Рихард, но того нигде не было видно. — Давно вы уже проснулись? — спросил Ландрес, подтащив табурет и усевшись рядом с Тиллем. Немного подумав, он ухватил из корзины яблоко. Сочный фрукт хрустнул, и Ландерсу пришлось стереть ладонью потекший из уголка рта сок. Яблоко оказалось чертовски ароматным и сладким. И… На миг Пауль задумался: а ведь этот вкус был немного ему знаком. Когда-то же он уже ел такие яблоки — только что сорванные с веток, крупные и вкусные, совсем не такие, как купленные в магазине. И делал он это совсем не на Аляске. — Да не особо, — Тилль махнул рукой и скосил вопросительно-настороженный взгляд на Ландерса. — Знакомый вкус, — спокойно произнёс Пауль, вгрызаясь в яблоко дальше. — Наверное, не всё так плохо, как мне кажется, у меня с мозгами… — он постарался улыбнуться. — Мильх один из лучших. Я бы на твоём месте вообще не сильно загонялся и расслабился. Всему своё время. Вспомнишь когда-нибудь. Пауль неопределённо повёл плечами: ему бы хоть десятую долю спокойствия, что звучала в голосе Тилля! — А где Рихард? Он ещё не вставал? — уточнил Ландерс, отправив огрызок в кусты. Мысленно Тилль выругался. Конечно, он предвидел этот вопрос, но очень хотел, чтобы он прозвучал не так быстро. — Он уехал в Берлин утром, — ответил Линдеманн, краем глаза отметив удивление на лице Ландера. Неприятное удивление. — Что-то случилось? — Пауль в миг помрачнел, и Тилль увидел, как несколько напряжённых морщин прорезали его лоб. — Это личное, — уклончиво ответил он. Откровенно лгать Паулю о причинах отсутствия Рихарда не стоило, так что золотая полуправда была спасением. — Что-то серьёзное? Я смогу чем-нибудь помочь? — с тревогой спросил Ландерс. Тилль пожал плечами. Он был не в восторге от решения Рихарда уехать ранним утром, но ничего не смог с ним поделать. И не имел морального права заставлять Круспе остаться, хотя и понимал, что в перспективе друг может лишь усугубить ситуацию. Стал бы Пауль оставлять подобный внезапный отъезд без внимания? Нет конечно же. Прежний рванул бы вдогонку, а настоящий — он бы начал задавать вопросы. И уже озвучил их. Но вот дальнейшие действия — Тилль боялся, что нынешний Ландерс, надумав предложить свою помощь в решении свалившихся на Рихарда «личных проблем», сделает лишь хуже. — Он расскажет, если захочет, — уклончиво ответил Тилль. — Стало быть, ты знаешь, что случилось? — Знаю… — просто кивнул Линдеманн, понимая, что оказался в очень сложном положении. С одной стороны — спокойствие Рихарда, с другой — обида и непонимание происходящего от Пауля. — А я, значит, ничего знать не должен? Я так, человек с инвалидскими мозгами, который ни на что не годен? Даже друга поддержать? — спросил Ландерс. Вопрос прозвучал очень тихо, и Линдеманн ощутил, как по спине пробежали мурашки: слишком уж много в интонации было боли и обиды. — Не принимай всё на свой счёт, Паульхен, — Тилль улыбнулся и коснулся напряжённо стиснутых пальцев Ландерса. — Рихард — сложный человек. Он всегда был таким. Предугадать, с кем он решит поделиться проблемами, невозможно. — Невозможно? — Пауль скривился и фыркнул. — Я не слепой. Вчера весь день наблюдал, что вы меня за немощного держите. Они ведь тоже в курсе из-за чего уехал Рихард? — он кивнул в сторону Флаке и Дума. — Нет, они не знают всего. Рихард никогда не был так близок с ними, как со мной. — И со мной. Если верить всем вашим рассказам. Почему он весь день избегал меня? — Пауль упрямо посмотрел Тиллю в глаза, силясь найти в них ответ на мучивший его вопрос. — Решил просто не волновать, выпилил из своей жизни. Я не видел его почти месяц! А я его друг и не собираюсь ощущать себя ни на что не годным дерьмом, — воскликнул он, заставив обернуться остальных раммштайнов. — Не кипятись, давай спокойно поговорим, — мягко произнёс Тилль, успокаивающе кивнув друзьям. В принципе, они были готовы к чему-то подобному. Пауль упрямо вздохнул. — У Рихарда сейчас сложный период, — заговорил Тилль, осторожно подбирая слова. — Есть проблемы в отношениях. Они довольно серьёзные. — Проблемы в отношениях? Но с кем? Мне казалось, что у него никого нет… — Он же всегда был скрытным, Паульхен. Я и сам толком не в курсе. Мне он всего до конца не рассказывает. Я, как и ты, не знаю имён и деталей. Но знаю, что сейчас ему паршиво. И не нужно трогать Рихарда лишний раз. Ему нужно время. Нужно переболеть. Ландерс вздохнул, напряжённо глядя на Тилля: поверить или нет? В принципе, вполне логично и складно, но… — Почему он мне ничего не рассказал? Я же его друг… — Думаешь, Рихарда так легко вывести на разговор? — Линдеманн покачал головой, надеясь, что его враньё сойдёт за правду. — Я сам Шолле с трудом разговорил. Не думай, что всему причиной твоё состояние и рекомендации врача. Просто он такой. Будет всё носить в себе, пока есть силы или пока не рванёт… — Это неправильно, Тилль. Если есть друзья, если есть кому рассказать и с кем поделиться, не нужно молчать. Рихард совершает ошибку, — Ландерс стиснул пальцы и напряжённо поджал губы. — Ему виднее. Его не переупрямить, — отозвался Тилль и, хлопнув себя по коленям, встал, решив прекратить разговор. Всё равно ничего детальнее он Паулю не расскажет, и вероятность в чём-то проколоться вырастет в разы, поговори он с ним ещё минут десять. — Пойдём перекусим да потом в лес забуримся на прогулку. Тут неподалёку была грибная полянка, может быть, на ужин будет грибное жаркое… Лесник в эти края редко захаживает…