***
Рихард медленно выпустил струйку табачного дыма и, прищурившись, стал наблюдать, как она быстро растворяется в воздухе. Приятный тёплый ветерок запутался в волосах, пошевелил плотное ограждение из туй, надёжно укрывавшее Круспе от любопытных глаз с соседних крыш. Сидя на шезлонге, он вот уже несколько часов к ряду занимался тем, что просто убивал время: сначала пялился в осеннее небо, подёрнутое дымкой, потом дремал, а теперь вот курил. Но перед тем, как взяться за сигареты, он около часа бездумно перебирал струны Yamaha, привезённой с Аляски. Перед отлётом Рихарду как музыканту показалось кощунством оставлять простенькую гитару в номере и потому он забрал её с собой. И теперь она стала для него одним из самых дорогих инструментов. Купленная ради недолгих развлечений, эта гитара являлась для Круспе памятью о времени, которое он провёл рядом с Паулем, памятью о своеобразном счастье рядом с любимым. Правда до того, как остаться в одиночестве, Рихарду пришлось убедить Киру, привлечённую на террасу гитарным перебором, что у него всё в порядке и совсем не обязательно пытаться составить ему компанию. Старшая дочь всё-таки ушла прогуляться в торговый центр, но Рихард понимал, что вообще он не убедил её. Кира научилась улавливать его состояния. После спешного возвращения из деревни Рихард не мог найти себе места. Думал, что, оказавшись дома, ощутит, как с сердца спадает стальной обруч, но не тут-то было. Горькие чувства одиночества и полнейшей беспомощности ещё больше расправили крылья, запустив когти в душу. Всё воскресенье он без дела провалялся в кровати, убеждая себя, что должен набраться терпения и ждать, должен смириться с тем, что… Да с потерей он смириться должен! С потерей Пауля. Снова пережить её, найти в себе остатки сил, чтобы двигаться дальше. Только на этот раз было куда больнее. Он ведь так боролся за свою любовь, а в итоге… В итоге Мильх запретил ему открывать сердце Паулю. Из головы не выходили слова доктора, сказанные на одной из встреч, что случай Ландерса очень тяжёлый и вряд ли в скором времени получится добиться положительных результатов. Если они вообще будут. А значит… Значит, Пауль останется для него знакомым незнакомцем, влюблённым в женщину. И, говоря Тиллю о своём состоянии, Рихард ничуть не кривил душой, понимая, что сил у него в резерве всё меньше и меньше. Уже мелькала малодушная мысль во всём признаться любимому, положиться на судьбу, лишь бы Пауль перестал строчить ему сообщения с предложениями увидеться, пообщаться… Чтобы не было больше вопросов о том, всё ли хорошо и как самочувствие. Чтобы ненужная дружба перестала существовать. Но страх за здоровье Ландерса оказывался сильнее. Не хотел он, Рихард, причинить любимому вред. Не простил бы себе такое, даже если бы после признания тот стал бы смотреть на него, как на извращенца. То, что домофон и телефон раздираются внутри жилища уже минут десять, Рихард, поглощённый невесёлыми мыслями, понял не сразу. Кто вдруг заявился к нему без приглашения? Прошлёпав к двери и глянув на экран видеодомофона, Круспе хотел было малодушно сделать вид, что никого нет дома, но потом сам обозвал себя придурком и нажал на кнопку замка. — Привет! — с порога выдал Пауль, приветливо улыбнувшись, но при этом настороженно глядя на Круспе. Рихард удивлённо посмотрел на него: что вдруг понадобилось Паулю? — Ты один? — спросил Рихард первое, что пришло на ум, памятуя, что Эмиль старался не отпускать отца в одиночестве. — Да, один. На такси приехал. С утра по врачам ходил, но рано освободился и подумал тебя навестить, — Пауль решил пока что умолчать о своих планах на встречу с продюсерами Rammstein. — Пустишь? — он чуть наклонил голову на бок, глядя поверх плеча Рихарда в прихожую. Мысленно Круспе обругал сам себя: из него вышел крайне «радушный» хозяин — и поспешил пошире распахнуть дверь. Хотя после возвращения Пауль уже однажды побывал в гостях у Рихарда, он всё равно стал с интересом осматриваться: теплилась надежда, что взгляд зацепится за какую-нибудь деталь, а за ней потянется ниточка воспоминаний. — Ты голодный? — спросил Круспе, чтобы как-то перебороть странное ощущение нереальности происходящего. Вот опять Пауль в его доме, в гостиной, где они столько вечеров провели вместе, где он так любил играть на акустической гитаре во время дождя и при этом… Он смотрит на эти стены, на кухню и не подозревает, как его прошлое связано с ними. — Не отказался бы перекусить, — с улыбкой ответил Пауль, и Круспе показалось, что он уловил какое-то необъяснимое напряжение, исходившее от того. Пока Рихард хлопотал на кухне, Ландерс вышел на террасу. Пару минут он стоял, наслаждаясь осенним теплом, а потом двинулся к диванам. В глаза бросились плед и знакомая гитара на одном из лежаков. Подойдя ближе, Пауль увидел полную пепельницу окурков и пустой стакан воды. Похоже, Рихард довольно долго сидел на крыше в компании гитары. Но почему именно эта акустика? Он же пишет музыку на именной ESP. В жизни друга всё, как и сказал Тилль, действительно паршиво и он пытается найти успокоение в переборе тонких металлических струн? Пауль опустился на шезлонг, взял в руки гитару и сыграл несколько аккордов, мысленно переносясь на Аляску. Слух уловил уже подзабывшееся звучание простенькой гитары. На душе стало теплее: он словно снова оказался в гостиничном номере в Анкоридже и готовился вернуться в цивилизацию. Тогда было страшно и трудно, но сейчас… Ландерс должен был признаться самому себе, что сейчас стало ещё страшнее и труднее. — Держи, сварганил на скорую руку, — Рихард поставил на столик перед Паулем поднос с тарелкой с гамбургером и стаканом ароматного чая. Бросив внимательный взгляд на друга, усевшегося напротив и явно не горящего желанием начинать разговор, Ландерс принялся за перекус. — Пфосто фыкарно! — отозвался Пауль с набитым ртом. — Фроде бы фам фак делаю и Эмиль тофе, но фкус другой! — он принялся изучать содержимое гамбургера. — Ты волшебник! Дело в соусе? — дожевав, спросил Ландерс. Рихард улыбнулся и кивнул. Да, дело было в соусе, приготовленном по его персональному рецепту, который так любил Пауль. Прежний Пауль. — Ты о чём-то поговорить хотел? — спросил-таки Рихард, когда Ландерс расправился с гамбургером и стало понятно, что молчание затягивается. — Ага, хотел, — кивнул Пауль. — Ты как-то внезапно от Тилля уехал. Я заволновался. Сообщение мои читаешь через раз… — Всё в порядке, — Круспе постарался натянуть на губы как можно более искреннюю улыбку. — Не-а, не в порядке, — возразил Пауль и пристально посмотрел на него. — У тебя что-то случилось. И я хочу знать что. Рихард на мгновение опустил голову, сосредоточив взгляд на своих стиснутых в замок пальцах и облезлом маникюре. Пауль всегда был наблюдательным и чётко подмечал малейшие нюансы в настроении и поведении окружающих. Похоже, эта черта осталась в нём прежней… — Ничего такого, со мной всё в порядке. Так, мелочи. — Мелочи? — Пауль прищурился и подался вперед. — Я видел, как ночью Тилль обнимал тебя на крыльце. Тебе было очень хреново. Мысленно Рихард выругался: этого ещё не хватало! За что ему такое наказание? Не должен был Пауль увидеть ту сцену, он вообще не должен был ничего заподозрить! — Ты весь день был сам не свой. Я хоть и инвалид по мозгам, но они кое-что соображают. И я вижу, когда с человеком всё нормально, а когда нет. И в твоём случае — у тебя есть проблемы, которые ты пытаешься скрывать. От меня. — Пауль, это всё несерьёзно… — Рихард предпринял слабую попытку уйти от тяжёлого разговора. — Серьёзно, — взгляд Ландерса сделался очень внимательным. — Для меня серьёзно то, что мой друг скрывает от меня свои проблемы. Друзья существуют для того, чтобы помогать. Я понимаю, ты следуешь рекомендациям Мильха и не хочешь меня волновать и как-то напрягать, но это неправильно. Я вижу, что тебе хреново, Рихи. И ты делаешь хреново мне, лишний раз напоминая, что у меня глючные мозги. — Пауль, это не так… — Рихард покачал головой, понимая, что не знает, что ещё сказать. — Так. Только ты забываешь, что я твой друг. И я могу поддержать тебя. Я не инвалид. Я вернулся в свою жизнь и готов помочь, — Ландерс не стал больше ничего говорить и пересел к Рихарду. Через мгновение рук Круспе в поддерживающем жесте коснулись пальцы Пауля. Первым порывом Рихарда было отдернуть руки, но он тут же остановил себя усилием воли: нет, так нельзя, так он точно ещё больше обидит Пауля. — Я сам справлюсь, Паульхен. Спасибо тебе. — Справится он… — Ландерс вздохнул и покачал головой. — Расскажи мне, что случилось? Тилль мне толком ничего и не поведал. Только то, что у тебя проблемы в личном. Мысленно Рихард отвесил в адрес Тилля пару весьма нелестных эпитетов: он вообще не должен был трогать эту тему! Нехер было обсуждать что-то в этом ключе с Ландерсом! — Мелочи. Правда. Переживу как-нибудь, — ответил Рихард, избегая смотреть на Пауля и на его руки на своих руках. — Я твой друг. Я знаю, что мы были очень близки. Иначе бы ты не отправился на мои поиски. И в прошлой жизни ты бы мне первому обо всем рассказал… — тихо произнёс Пауль. — Я хочу быть прежним, я стараюсь быть таким, каким был, но… Рихи, я же вижу твоё отношение ко мне. — Прости, я не хотел тебя обидеть. — Я чувствую себя бесполезным. Ты мой лучший друг, но ты не можешь поделиться со мной своей бедой. Рихард лишь молча вздохнул. Слова Ландерса больно ранили его. Как ни крути, а Пауль ведь прав: своим молчанием и скрытностью он причиняет Паулю боль. Тот хочет помочь, протягивает руку, а что он, Рихард? А он упорно отталкивает её. — С твоими детьми хотя бы всё в порядке? — В порядке. С ними всё хорошо. Тут дело во мне, — сказал Рихард, мысленно молясь, чтобы только что принятое решение не привело к катастрофе. — Я люблю одного человека… Но это не взаимно, — он бросил короткий взгляд на Пауля и уставился на носы своих кед. — Она отказала тебе? — в голосе Ландерса послышались ноты неподдельного удивления. Рихард лишь горько усмехнулся и кивнул, понимая, что сейчас вряд ли сможет что-то произнести не дрогнувшим голосом. Она… Как же много Пауль не знает о нём! — И ты не будешь бороться за неё? — с тревогой спросил Ландерс. — Сердцу не прикажешь, Пауль. Есть третий человек. И у них всё хорошо, — Рихард решил принять правила вранья. Раз уж само так получилось. — А я… Мне ничего не остаётся, как уйти в сторону. Моя любовь будет лишней и только навредит. Но я надеялся на счастье. В какой-то момент даже поверил, что всё возможно. Но нет, у судьбы другие планы, — он напряжённо стиснул челюсти, чувствуя, как к горлу подкатывает непрошеный ком горечи. — Кто она? — тихо спросил Ландерс. — Ты её не знаешь. И не знал. Не хочу больше говорить об этом. — Почему ты сразу не рассказал мне? — Пауль участливо посмотрел на друга. — Я бы мог тебе помочь… Придумал бы что-нибудь там, в деревне. Не нужно было уезжать. И то, что ты сидишь тут в одиночестве, — это точно не дело. — Я и приезжать-то не хотел, — решил хоть в чём-то быть откровенным Рихард. — Сил никаких нет поддерживать какую-то движуху. Мне нужно просто переждать. Пережить этот период. Само пройдёт. Отпустит. Отболит. Так бывает, что ж поделаешь… — Не отболит и само не пройдёт, — Пауль покачал головой. — Если замыкаться в себе и сидеть в одиночестве, ничего хорошего не будет. И я это точно знаю. Знаю, как мне было хреново, когда я был один в том поселении. Когда мне было некому довериться. И знаю, как изменился мир, когда появилась Мадлен. Давай мы сейчас ещё что-нибудь найдём на твоей кухне, а потом пойдём прогуляемся куда-нибудь? Хочу увидеть, как ты хотя бы попытаешься улыбнуться, — Пауль с видимым усилием поднялся с низкого шезлонга и направился в сторону двери в дом. Мысленно Рихард застонал и с силой стиснул зубы: только бы выдержать эту пытку! — Как твоя нога, что говорят врачи? — зачем-то решил спросить он в надежде, что смена темы разговора как-то отвлечёт Пауля и умерит его пыл. — Предлагают всё разломать и собрать заново. Другого пути нет. Срослось не так, как надо, — спокойно ответил Пауль и пожал плечами, замерев на пороге. — Но я не горю желанием надолго оказаться в больнице, а потом прыгать на костылях. Не хочу. Хромота мне не очень-то и мешает. Я привык к ней. Если уж по бушу спокойно ходил, неужели в Берлине буду спотыкаться? — Пауль подмигнул Рихарду.***
Войдя в квартиру отца, Эмиль не сразу поверил своим глазам: в прихожей он столкнулся с продюсерами Rammstein: Биргит, невысокой стройной тёмной шатенкой средних лет со стильной стрижкой, и Скаем, худощавым длинноволосым брюнетом-бородачом лет тридцати. — Думаю, этот вопрос мы решим очень быстро. Не волнуйся ни о чём, Пауль, — сказала на прощание Биргит и подмигнула. — Все будут только за. По радостным улыбкам продюсеров и довольному виду Пауля Эмиль понял, что только что в этой квартире произошло что-то очень важное. Какие, интересно, дела вдруг возникли у его отца и продюсеров группы? И почему вдруг Скай светился, как лампочка? — О чём вы говорили? — спросил он у отца, когда гости покинули жилище. — О делах, — просто ответил Ландерс и немного настороженно посмотрел на сына. — Не хотел тебе так сразу говорить, но я решил вернуться к работе с Rammstein. Я хочу заняться съёмками клипа. Я говорил с врачами. В принципе, они не видят препятствий. — Съёмками? — переспросил Эмиль, не веря своим ушам. Ещё недавно его отца было не вытащить из квартиры, он сторонился посторонних, и вот вдруг… Что с ним случилось во время поездки к Тиллю? — Да, ты не ослышался, — спокойно и с улыбкой ответил Пауль. — Мне надоело существовать. Я хочу нормально жить. Так, как жил раньше. Я уверен, что чем больше вокруг меня будет привычных прежнему мне вещей, тем быстрее вернётся память. Вот я и хочу попробовать работать. — И как на это отреагировал Тилль? Остальные… — когда удивление стало проходить, Рейнке начал понимать, что не знает, радоваться ему или нет. С одной стороны, Пауль наконец-то решил сделать шаг к активной жизни; с другой, Эмиль переживал за его здоровье, хорошо зная по собственному опыту, какими нагрузками может обернуться профессиональная активность. — Они пока не знают ничего. Я попросил Биргит и Ская никому ничего не говорить. Хочу сделать им всем сюрприз. У меня есть идея к клипу. Я рассказал её, и Биргит обещала поработать со сценаристами, чтобы получилось нормально. Когда будет с чем идти к остальным, я им всё скажу. А ты пока тоже молчи, — Пауль взял с барной стойки стакан со смузи и с довольным видом сделал большой глоток. — Пап, ты точно уверен, что хочешь этим заняться? — Эмиль внимательно посмотрел на отца. — Точно, — твёрдо ответил Пауль. — Хватит мне уже сидеть и ждать не пойми чего. Иначе ко мне и дальше все будут относиться как к инвалиду. А я не инвалид. Не хочу им быть. Рихард и так молчал о своих проблемах, пока я не спросил его напрямую. Эмиль уже открыл рот поинтересоваться, что за проблемы у Рихарда, но передумал. Ему было лучше не ступать на тонкий лед всего, что было связано в жизни его отца с Круспе. — А к какой песне-то будет клип? — решил спросить Рейнке, кардинально меняя тему разговора. — Хочу «Крещение огнём». В конце концов, её можно назвать моей, — Пауль улыбнулся и повернул голову так, чтобы стал виден ожог на шее. — Хм… А ты знаешь, что это была одна из твоих любимых песен? Ты очень хотел, чтобы она вошла в предыдущий альбом, но ей не хватило места, — с улыбкой поинтересовался Эмиль: подсознательный выбор отца не мог его не порадовать. — Нет, я не знал. Похоже, я интуитивно выбрал то, что мне близко, — ответил Ландерс с лёгким удивлением и улыбнулся: получается, он, настоящий, смог выбрать то, что нравилось ему прошлому? Так? Значит, что-то в памяти стало прорисовываться? Выходит, творчество — это правильный путь?! Может быть! — И когда ты планируешь всё начать? — Пока не знаю. Ты же слышал, что сказала Биргит. Пока то, пока сё… Потом нужно будет поговорить с ребятами… — Они не будут против, я уверен, — поспешил успокоить отца Рейнке, видя капельку сомнения в его глазах. — Надеюсь. Но им нужно научиться перестать меня оберегать, — Ландерс серьёзно посмотрел на сына, давая понять, что и ему следовало бы тоже сделать это. — Эмиль, раз ты приехал, я бы хотел попросить тебя кое о чём. Можешь отвезти меня к деду на кладбище? Брови Рейнке в удивлении поползли вверх. Просьба оказалась совершенно неожиданной. Пауль знал, что его отец умер за три месяца до его возвращения, но не проявил к этому особого интереса. Новость о смерти Антона он воспринял как что-то не касающееся его и не проявил никаких эмоций на этот счёт. Но сейчас… Почему вдруг попросил об этом? — Хочу прислушаться к себе, — пояснил Пауль. — Я уже думал об этой поездке, но не знал, когда буду готов. Похоже, сейчас вполне подходящее время. Потом завертятся съёмки и времени совсем не будет. А вдруг память мне что-нибудь подкинет? — Хорошо, — ответил Эмиль. — Я сегодня до вечера планировал побыть с тобой. Пообедаем и поехали?***
Эмиль бросил осторожный быстрый взгляд вправо, на отца. Пауль с самого выезда из Берлина был непривычно напряжён и сосредоточен. В какой-то момент Рейнке даже стал сомневаться, что поездка оказалась удачной идеей и ему стоило попытаться отговорить отца от этой затеи. Но… Наверное, всё-таки нужно немного отпустить ситуацию. Если бы он сам оказался на месте отца, не злила бы его постоянная опека? Злила бы. И даже очень. Дорога из Берлина в Грюнхайде заняла чуть больше часа. Когда выезжали из города, Пауль был разговорчив и Эмиль замечал, как он с интересом разглядывает новые для него улицы, а потом и загородные просторы. Но чем ближе они оказывались к Грюнхайде, тем более молчаливым и задумчивым становился Ландерс. Когда миновали завод по производству раскрученного бренда электрокаров и дорогу с двух сторон стал обступать сосновый бор, Пауль окончательно замолчал, глядя на высокие сосны с редкими кронами. Эмиль подавил вздох и постарался сосредоточиться на дороге. Он понимал, что сейчас, скорее всего, отца лучше не трогать. Во-первых, тот наверняка волновался из-за конечной цели их поездки, пытаясь найти в себе нужные эмоции, а во-вторых, наверняка с грустью вспоминал величественную природу Аляски. Он ведь прожил два года посреди бескрайних лесов, где сосны были облачены в тёмно-изумрудную, а не скромную жёлто-зелёную хвою. — Всё в порядке? — всё-таки спросил Эмиль, когда они свернули с узкой асфальтовой дороги на просёлок, отсыпанный щебнем. — Да, я в норме, — отозвался Пауль, глядя, как по обе стороны от машины, близко-близко к дороге возвышаются деревья: дубы, буки, березы и немного сосен. Когда много десятилетий назад этот лес появился на карте, ещё никто не предполагал, какая именно роль будет отведена ему в жизни людей. Кто-то предпочитал обычные кладбища, кто-то колумбарии, а кто-то хотел тишины, уединения и по-настоящему вечного покоя, потому и выбирал Леса Покоя. Глядя на окружающую его природу, на то, как солнечные лучи пробивались сквозь редкие кроны и пригревали землю, Пауль невольно вспоминал те непролазные дебри дикой природы, что были его домом. Там всё было по-другому, там жизнь была проще и светлее, несмотря ни на что что. А здесь… В этом лесу, где люди старательно вычищали сухие ветки и вовремя вырубали лишний подлесок, всё было слишком сложно и запутанно. Когда Эмиль остановил машину на небольшой парковке, Пауль выбрался из неё и взял с заднего сиденья заранее купленный букет роз. — Пошли? — вопросительно глянул на него Эмиль, осмотревшись по сторонам. Похоже, кроме них, в Лесу Покоя практически никого не было: на парковке стояла всего лишь ещё одна машина. Ландерс кивнул. Достав телефон, Эмиль открыл карту с координатами и шагнул на широкую тропинку, уводившую вглубь леса. Чем дальше они шли, тем уже она становилась, а вокруг прибавлялось деревьев, под которыми виднелись горки из камней, кое-где увенчанные увядшими цветами. Время от времени внимание привлекали яркие ленты на стволах и ветвях: кто-то таким образом отмечал места захоронений урн с прахом дорогих людей. Хотя большинство предпочитало ничем не примечательные небольшие таблички. Имя, две даты и пара слов о человеке — вот и всё, что оставалось на память. После четверти часа пути, Эмиль с отцом оказались на небольшом пригорке. Тут росло меньше деревьев, но зато было больше солнечного света. Место казалось уютным и каким-то будто бы тёплым. Чуть вдалеке, под молодым буком, виднелось несколько свежих букетов, а на нижних ветвях развевались тонкие белые ленточки — знак траура по тому, кто не так давно обрёл покой в этом месте. — Вот, нам сюда, — тихо сказал Эмиль, чувствуя, как ни с того ни с сего начинают дрожать руки. Развесистый бук выделялся на фоне остальных деревьев своим мощным гладким стволом и тем, что табличек на нём почти не было. — Когда бабушка умерла, ты купил тут весь участок, не хотел, чтобы рядом был кто-то ещё, — сказал Эмиль, взглядом указав на три аккуратные горки камней. Две располагались рядом: одна явно была уже очень старой, а на другой ещё даже не успел появиться мох. На расстоянии метра от них, почти у самых корней бука, была третья горка с воткнутым в неё букетом искусственных подсолнухов. Не сказав ни слова, Пауль молча кивнул и подошёл к дереву. Пару минут он смотрел на две соседних горки и пытался понять, что сейчас ощущает. Он представлял, что должен чувствовать человек, оказавшийся на могиле родителей, но… Но в душе была лишь беспросветная тоска, которую нагоняло это мрачное место. Казалось бы, под ногами в земле урны с прахом его матери и недавно умершего отца, людей, которых он очень любил, но… В сердце ничего не дрогнуло. Просто место захоронения. Не более того. Если бы не фото и видео, Пауль бы вообще не знал, как выглядели его родители. Присев на корточки около новой горки, Пауль положил букет на камни. Несколько минут он молча смотрел на них в надежде, что хоть что-нибудь да промелькнет в голове, какая-нибудь картинка из прошлого, хоть чуть-чуть… Но нет, всё осталось так, как и было. Чёрный занавес на прошлом, никаких эмоций и чувств, кроме злости на самого себя, неспособного вспомнить свою жизнь. — Он ушёл счастливым и без мучений. Говорил, что сделал в жизни всё, что хотел, и дал людям всё, что смог. В последние дни дедушка часто вспоминал тебя… — тихо заговорил Эмиль, понимая, что молчание становится слишком тяжёлым для них обоих. Пауль выпрямился и молча кивнул. Сказать бы что-то, ответить сыну, но слова не приходили на ум. Что тут сказать? Нечего… Он словно чужой на этой могиле. Взгляд упал на чёрную с позолотой табличку с именем отца, приколоченную к стволу. А потом зацепился за ещё одну, точно такую же. «Пауль». И только две даты. Больше ничего, что указало бы на личность того, кто был похоронен в этом месте. Проследив за взглядом отца, Эмиль понял, на что тот смотрит, не отрываясь, вот уже пару минут. — Нам было нужно поставить точку, — произнёс он. — Нужно было психологически всё завершить. Так всем стало легче. Мы решили сделать это. Чтобы было место, куда можно приехать… — говорить почему-то оказалось трудно, и Эмиль не мог отделаться от мысли, что слова звучат как оправдание. Он даже запоздало испугался, сообразив, что реакция отца на это захоронение может оказаться непредсказуемой. Не сделал ли он только хуже? — Она пока не понадобится, — сказал Пауль и с силой сорвал табличку с дерева. Положив её в карман, он нагнулся, чтобы разобрать лишнюю горку камней. Выложив их полукругом вплотную к стволу и пристроив подсолнухи на могиле матери, он глубоко вздохнул и с пару минут смотрел на ясное небо, что виднелось сквозь ветви бука. — Пойдём. Поехали назад, — сказал наконец он и решительно зашагал прочь по тропинке.